Ганнибал, в холодильнике осталось ещё немного моей ноги?

Он человек специфический. Таких как Ганнибал называют «на любителя». Несмотря на то, что думает Лектер, его обаянием я проникся не с первого дня знакомства и даже не со второго и не с двадцать пятого, а… Я полюбил своего будущего мужа в двадцать шестой день, во время очередного сеанса психоанализа. Два раза по тринадцать, почти четыре недели, но не совсем. Это не так важно, просто в одном журнале я прочел: «Для того, чтобы по-настоящему кого-то полюбить необходимо ровно четыре недели, ни больше, ни меньше». Чтобы выведать обо всех его привычках, пошпионить за ним, когда он не в духе, раздобыть личный дневник. Правда. Так там было написано. Я не сторонник крайних мер, но вот названный автором срок в двадцать восемь дней запомнил раз и на всегда. Так глупо. Однако, нельзя с точно спрогнозировать, что останется в твоём уме и кто западет тебе в сердце. Четыре недели… Что ж, едва ли любовь моя закончилась из-за этого недочета высшего разума. Он был не только умён, искусен в науке конструирования оригами и нежен, но и внимателен. Да, никто меня в жизни не слушал с большим трепетом, чем влюблённый Ганнибал. Сначала я думал, что это он только из своего профессионального чутья проявляет такое великодушие, но когда, этот Ромео выдал себя, порозовев от ревности от моего рассказа о новом знакомом со службы, я догадался. Потом последовало признание, предложение и моё согласие на него. Свадьбу справили в Воронеже. Лектеру захотелось русской экзотики. Я только удивлённо пожал плечами. — У меня прабабка по материнской линии родом из Тулы, — говорю я ему. — Так вот в чем дело… — Ты о чем? — То-то я смотрю, ты майонезом даже мармелад приправляешь, — прищурился он от восторга, как делают хозяева кошек, умиляющиеся повадкам своих любимцев. Я ответил ему неловкой улыбкой и убедил себя, что он ничем меня не обидел. Свадьба прошла хорошо. Никто не подхватил тиф или клещей, пострадавших от явного несварения также не оказалось. Ганнибал готовил сам. Как же иначе? Нанял персонал, закупил продуктов и учил русских, как правильно готовить русские блюда. Лишь только когда все уже напились до невменяемого состояния, я услышал краем уха какие-то агрессивные славянские выражения, должно быть, в адрес Лектера. Мне до последней минуты казалось, что пожилые работницы затеят какую-то акцию беспощадной воронежской мести. До самого конца праздника мне чудилось, что эти лохматые бестии с золотыми зубами вот-вот должны вскочить и превратить меня в лучшем случае во вдовца. Но и это недоразумение быстро уладилось, когда глава стола затянул какую-то экзотическую, видимо, народную, песнь. То ли о волгах, то ли о воблах. Я плохо понимаю этот язык. Местные остались в полном восторге. А провожали нас уже под хоровое пение принимающей стороны. Потом меня дернули за рукав пиджака. Обернувшись, я с трудом узнал хозяйку квартиры Жанну Николаевну. Еще с утра невзрачная и скромно обернутая в серую шаль фигура её, превратилась на празднике в румяную и любвеобильную матрёшку. Женщина загадочно подмигнула мне и преподнесла подарок — пуховый платок, шёпотом прокомментировав свой поступок: «На щасте». По возвращении в Мэриленд все пошло своим чередом: покупка спального гарнитура, нового сервиза, благоустройство моей персональной гардеробной. Лектер накупил мне на радостях пятнадцать пар туфель на шпильке. Видите ли, ему нравилось, когда я щеголял перед ним оголёнными щиколотками: «А в этой обуви все достоинства твоих ног будут выделяться еще заметнее, чем в простых сандалиях», — настаивал муж. Я спотыкался и терпел, учился красиво ходить в новых пыточных механизмах из кожи крокодила; учился красиво сидеть в бархатных креслах, противясь желанию умастить стопы на журнальном столике; учился красиво чистить зубы, избегая попадания на зеркало белёсых брызг, и лежать на софе с картинным томным видом, чтобы без сопения, без слюней; красиво глотать то, что предлагал мне Лектер. Это было не так легко, но я привык и наловчился извлекать свою долю удовольствия и радости. В конце концов, брак это работа, верно? Это я также почерпнул из упомянутого выше журнала. Моей отдушиной стал оральный секс. Ничего не могло сравнятся в способности захватывать меня целиком так, как вид беспомощного, распластанного на постели мужа, который только и успевал что робко охать в ответ на мои хитроумные манипуляции. Когда все его нововведения и капризы выводили меня из равновесия, я без лишних слов тянулся к паху Ганнибала, расстегивал ширинку и вопреки всем восклицаниям доктора, к слову сказать, немногочисленным, вынимал из шелкового белья его прекрасно сложенный половой орган. Тут уж был мой черед его мучить! Заглатывал член я так глубоко и отчаянно, как может делать человек, мотивированный какой-то идеей, чередовал с облизываниями, сжатиями и даже щекоткой. Он стонал и скоренько утирал слёзы, чтобы я ничего не заметил. Но мне снизу было видно все! Ох как я был коварен! Иногда от кухонных проделок доктора, его сперма становилась совершенно несъедобной. Возможно, Лектер делал это намеренно? Не знаю, но меня это ни сколько не трогало, ведь чистейший гадкий вкус желе из осьминога (гибрид украинской и французской кухни от Лектера) сложно было превзойти. Когда он напал на меня и изрезал мою ногу, мне стало обидно. Ведь мог бы и попросить, но нет же, этому мерзавцу хотелось почувствовать вкус власти. Власти и его излюбленного во всех вариациях имбиря. Гадость неимоверная. Когда открылась эта странная история с моей регенерацией, я только скептически похмыкал. Знал, что надолго это Ганнибала не займёт, что он непременно придумает новый способ проявить своё доминирование. Мало ему моих ушей, когда посреди ночи его пробивает на чтение вслух его бесценных трудов или на патетические речи о смысле бытия, в котором он занимает далеко не последнее место. К моему удивлению, мясо мужа сумело заново заставить Лектера слушать меня. Судьба будто бы подарила нам второй медовый месяц. Пропали мои темные круги под глазами, снизилось желание дерзить всякому напыщенному Лектерову словцу. Доктор поправился на моём белке, обзавелся брюшком и порумянел. Однако проходило время, и наши интимные ритуалы снова стали будничными, превратились в часть дневного распорядка, радующую одного только доктора. Возможно, в этой ситуации есть и весомая доля моей вины, но только я стал несчастен в браке. Наверное, именно поэтому моя способность к восстановлению покинула наш дом, и все закончилось таким прискорбным образом.