Ганнибал, в холодильнике осталось ещё немного моей ноги?

Как и многие истории, моя началась с того, что я сорвал запретный плод. Ничего особенного. Давно мечтал об этом и не выдержал. С кем не бывает? Одним февральским вечером, когда мой муж Уилл вернулся с работы, я подкрался к нему сзади и оглушил его ударом словообразовательного словаря. Несчастный Грэм рухнул сразу же. Не на пол, разумеется, я же не животное какое-нибудь. Бросил книгу, поймал мужа. Все в порядке. Потом ввел ему обезболивающее и отрезал немного мяса сверху ляжки. Только пару ломтиков, ничего серьезного. Когда благоверный очнулся, последовал феерический скандал и реплики в духе: «Сколько волка не корми, он все равно в лес смотрит!» или «Да что ты за муж после этого? Как я буду коллегам в глаза смотреть?» Я, конечно же, ситуацию эту быстро уладил: «Это я для нас с тобой сделал, — говорю, — чтобы внести в интимную жизнь полагающееся ей разнообразие. Ведь иначе, это лужа со стоячей водой, а не удовольствие. Или ты меня не любишь?». В общем, с горем пополам я его все же уломал. Мы поужинали его мясом, а потом еще и занялись любовью. Всего-то надо было подмешать к обезболивающему немного заветных капель возбудителя, и дело сделано. Уснул я той ночью в сладкой и покойной неге, но на утро меня поджидал сюрприз. Убираю я краешек одеяла с мужьей ноги и… Она цела-целёхонька. Меня прямо сдуло с постели. Вскочил, стал ходить по комнате как ошпаренный, тру глаза, готовлюсь к новому заходу. Приближаюсь, смотрю: так точно, мышца не повреждена и имеет те же очертания, что и до нашего вчерашнего банкета. Уилл проснулся, ощупал себя. — Точно не больно? — Спрашиваю у него в трехсотый раз. — Нет, — отвечает не менее удивленно, чем я десятью минутами ранее, муж. — В чем дело? Ты меня своими галлюциногенами проклятыми опять напичкал и на радостях еще и сам выхлебал остаток заварки? — Сердито сказал Грэм и поглядел остервенело. Прям как я люблю. Я бы его тут же и это самое, но было не до того. — Нет, — честно признался я, ведь был совершенно невиновен. Долго мы с моим лапушкой разбирались во сей этой загадочной ситуации и пришли к выводу, что ничего не поймём, пока не повторим кулинарный опыт. Во второй раз я кромсал любимое тело уже не так смело. Не знаю, чего я боялся больше — того, что его ткани не восстановятся или же напротив. Очень неприятно было бы признать, что я к пятидесяти годам сошел-таки с катушек, растеряв весь свой потенциал. А ведь я культурный человек, доктор, в совершенстве владею искусством оригами, а тут… Эх. Муж смотрел на меня предельно внимательно. Молчал. Должно быть, все еще злился. Так я подумал. Ведь соус был по-моему вкусу — никакого томата, лимон, имбирь, оливковое масло. Уилл же любит все помидорить до неприличия. Однажды я застал его уплетающего сливочное мороженое с кетчупом. От этого зрелища мой живот скрутило, и меня чуть не вытошнило утренним тирамису просто на персидский ковёр. Впрочем, мы отдалились от темы. Он смотрел на меня с укором, а руки его были скрещены на груди, точно у жены, уличившей мужа в измене с их декоративной болонкой. Напряжение росло. В конце концов, я отрезал с того же самого места, что и в прошлый раз, а отбивные в тот день подал так, как любит Грэм: насыпал черного перца с горкой. «Пусть ест», — думаю, — «Заслужил». Не буду расписывать все детали того нашего опыта, ведь он был далеко не единственным. Прежде чем мы, наконец-то, признали, что тело Уилла регенерируется, как ты его не искромсай, не изрешети. Уилл примерился с тем, что самой Вселенной было угодно потворствовать странному капризу его мужа. Ужины участились. Потом и завтраки, и обеды. Столько мяса я до того медового года в жизни ни ел. Но кто-то видно, косо посмотрел на наше счастье, потому что четыре месяца назад наша идиллия рухнула безвозвратно. В вечер, предшествующий тому роковому дню, я как обычно отрезал от вожделенной ножки четыре прямоугольных ломтика и наложил тугую повязку. Мы с Уиллом покушали, поболтали, я почитал ему вслух свою новую статью, потом лёгонькая прелюдия — просто немного помастурбировал ему. Затем мы пошли спать. Ближе к часам четырём я проснулся от оглушительного вопля. Зажег свет. Грэм весь багровый от слёз, стучит кулаком о ночной столик. Я убираю одеяло, а там вся простынь в крови. Смотрю на себя, а я тоже измазан. Вся пижама пропитана насквозь, капли добрались и до паркета. Ощупал его ногу, а там — ну просто пираний пир. Вдоль огромная пустота с сочащейся жидкостью. Наскоро ввел ему необходимые препараты, а потом пришил поверх раны его же кожу. Хорошо, что подвал у нас оборудован под операционную. Ну и что бы он делал, кабы я не был таким запасливым? Муж поправился, но чудо, к которому мы так привыкли покинуло нас. У Грэма на бедре до сих пор здоровенная впадина, смотрит он на меня как на чужого. Я прибегнул ко всем известным мне способам заглаживания вины: массаж, подарки, путешествия. Ничего не помогло. Месяц назад он и вовсе прекратил пускать меня к себе в комнату. Ах да, у него появилась отдельная комната. Он потребовал выделить ему его «законные двадцать квадратов». На прошлой неделе Уилл сообщил, что подаёт на развод и скоро съедет от меня. Вам я говорю об этом со слезами на глазах. Впервые за тридцать лет искренне слезоточу. Довёл старика проходимец. Никакого уважения. А главное, посоветоваться-то не с кем в сущности. Не с кем… Никто не поймет, через что приходится в наше время проходить молодоженам-каннибалам. Негодное устройство. Мир большого бизнеса и никакого личностного подхода. Ни одного психоаналитика, который не свернулся бы в трусливый комочек фарша от моего рассказа. Постыдный финал едва начавшейся совместной жизни. И на что я рассчитывал? Пора искать новое хобби. А не стать ли мне первоклассным сноубордистом?