Мелисса спрашивала себя, было ли это по протоколу: стоять за дверью с остальными, пока выставивший их Дитон оставался внутри. Она была матерью, медсестрой и просто сочувствующим человеком и сейчас стояла среди детей (да, Дерек для неё тоже оставался ребёнком), которые нуждались в поддержке, но совершенно не знала, как им помочь. В этой ситуации она не знала, как вести себя; и время не подходило для того, чтобы знакомиться со сверхъестественным миром, в который сын познакомил её всего пару лет назад. Здесь всегда было, чему учиться, даже стае, и это заставляло Мелиссу чувствовать себя беспомощной.
Она видела, какое напряжение создавала вся ситуация для каждого члена стаи – похожее на то, что чувствовали семьи пациентов отделения реанимации и интенсивной терапии. Не было ничего, что они могли действительно сделать, чтобы помочь, но им было необходимо быть рядом, на всякий случай, если вдруг что-то... Но, как правило, они были просто... там.
Скотт задержался в комнате, чтобы сказать Стайлзу и Лидии что-то, и Мелисса смотрела ему в спину, пока он спокойно говорил с ними. Для неё, как и раньше, было очевидно, что её сын, более всех других, был готов помочь и предложить поддержку. Но это ранило Мелиссу: его помощь всегда стоило ему собственных моральных сил. Несколько дней назад Скотт решил забрать боль Лидии. Из того, что Мелисса могла понять, это, хоть и ненадолго облегчило страдания Лидии, но было тяжело для Скотта. И даже после того, как Скотт сказал, что боль прошла, он казался… другим. Тихим, задумчивым, растерянным. Мелиссе казалось ужасно несправедливым, что она не могла забрать его боль. Любой родитель хотел бы иметь возможность защитить своего ребёнка.
Вскоре его тоже выгнали из комнаты. Он отказался от предложения Киры сесть рядом. Он был слишком обеспокоен и расхаживал по комнате за диваном, ближе к двери. Он хотел помочь, но ничего не мог сделать. Всё зависело от Стайлза и Лидии.
Из соседней комнаты донеслись обрывки слов, и Скотт перестал мерить шагами кабинет, пристально глядя на дверь. Прислушавшись, Мелисса всё поняла: даже ей были слышны всхлипы Лидии.
Она окинула комнату взглядом, изучая реакцию остальных: Малия вскочила со своего места, и четверо детей уставились на дверь с взволнованными выражениями. Кира и Дерек были готовы подняться со своих мест в любой момент. Они все прислушивались, поняла Мелисса. Она задавалась вопросом, получилось ли это случайно, или они делали это намеренно. Почему-то казалось, что правильный ответ она и так знала.
Вдруг раздался крик, и вся стая вмиг переместилась в ранее закрытую спальню. Даже если они не могли помочь, они хотели быть там. Это было тем, что делали семьи пациентов, даже если врачи и медсестры пытались не пустить их. Это была пугающая, подвластная лишь инстинктам потребность быть там, неважно как плохо это было. Именно это делала семья.
Мелисса последовала за ними, осознав, наконец, чем стая была для этих детей. Это была их семья.
Дерек не мог противиться тому напору, который привёл его в комнату. Он знал, что это был инстинкт, который повёл его на крик банши, как на волчий вой, но испытываемый страх не был ему знаком. Но он знал, что это было на самом деле.
Когда все члены стаи остановились возле кровати, крики прекратились. Лидия и Стайлз неподвижно лежали на кровати. Их лица покраснели, будто они пробежали несколько километров, и правая рука Стайлза сжимала левую руку Лидии, но глаза обоих были закрыты.
– Что произошло? – спросил Скотт хриплым обессиленным голосом.
Глаза Дерека устремились к паре, лежащей на кровати: чёрные, обожжённые полосы на лбах обоих не могли остаться незамеченными.
– Это было необходимо, чтобы соединить их сознания без вмешательства оборотня – обезвоженный яд джина. В такой форме яд безопасен, но может вызывать галлюцинации. Если бы у меня было больше времени, это не должно было быть так... сильно, – объяснил Дамжи. – У нас было слишком мало времени, но я всё сделал правильно.
Дерек смотрел на подростков с глубоким чувством горя, прорывающимся на поверхность его мыслей. Он был приблизительно их возраста, когда потерял ту, кого любил, по собственной глупости. Видеть Стайлза и Лидию было бальзамом на душу – их ошибки, порождённые желанием защитить себя или друг друга, ещё можно было исправить. Он чувствовал, что мог снова жить без такой вины перед Пейдж, если его боль могла защитить стаю.
Но что, если было слишком поздно?
Дерек закрыл глаза и тяжело задышал, пытаясь успокоить мысли. Он не мог опоздать. Он так старался, так много сделал, чтобы попытаться остановить это. Всё было лишь для того, чтобы спасти Лидию (и, возможно, Стайлза).
Он должен был раньше обратить внимание стаи на Лидию. Должен был знать, куда она пропала. Должен был раньше вытащить её оттуда.
Должен был.
Эти два слова были преследовали его уже давно – причин было достаточно. Пейдж, семья, которую он потерял в пожаре, Эрика, Бойд и Эллисон. Скотт – он не остановил Питера от обращения подростка.
Дерек знал, что он был ответственен за этих детей, который он не уберёг от сверхъестественной участи.
И как он мог бы продолжать жить с чувством вины, которые росло с каждой секундой, пока они не знали, что со Стайлзом и Лидии, он не представлял. Он был оборотнем, а не атлантом. Он не мог продолжать удерживать тяжесть всего мира в эквиваленте вины.
Когда он был уверен, что больше не может сдерживать себя, он услышал резкое вдыхание дыхание со стороны кровати и приглушенное сердцебиение.
И вдруг снова смог дышать.
Скотт, затаив дыхание, следил, как Стайлз и Лидии синхронно сели на кровати, широко распахнув глаза; оба тяжело дышали. Лидия проснулась на спине, Стайлз на его стороне Лидии, и они оба тут же посмотрели в сторону друг друга, не мигая, тяжело дыша, как будто они провели последние десять минут, затаив дыхание. Стайлз первым отошёл от оцепенения. Он широко распахнул руки, чтобы завернуть её в свои объятия.
– Ты сделала это, – голос Cтайлза глухо прозвучал в плечо Лидии, но этого было достаточно ясно, чтобы Скотт услышал.
Под натиском облегчения он не смог устоять перед порывом присоединиться к ним. Он запрыгнул на кровать и протянул руки, чтобы обнять обоих. Всего через несколько секунд уже Кира, Малия и даже Дерек присоединились к троице. Скотт ощущал невероятный водоворот эмоций каждого из стаи: радость, гордость, облегчение вмиг сменили страх и боль, завладевшие ими в последние несколько дней.
В конце концов, объятия рассыпались, когда Лидия захрипела:
– Я люблю вас, ребята, но вы сдавили мои лёгкие, – стая отступила, и только Стайлз не мог отпустить её. – Серьёзно, Стайлз, я никуда не денусь.
Стайлз сдался и отступил – Скотт различил давно забытые эмоции на лице лучшего друга.
Лидия наконец выпустила руку Стайлза из своей, что, казалось, стоило ей немалых усилий. Встав с кровати, она выглядела стабильной и здоровой – непохожей на ту себя, которую её друзья наблюдали в последние месяцы.
Кира первой кинулась обнимать её, и Лидия быстро вернула жест, подтягиваясь на кончиках пальцев.
Следующей была Малия. Её неуверенный взгляд, выдававший смущение, тем не менее выражал радость. Лидия развела руки, и Малия, решительности в которой вдруг осталось ещё меньше, осторожно обняла её, словно сомневаясь в её прочности. Лидия в ответ плотно сцепила руки вокруг Малии, и на мгновение показалось, будто между этими двумя не осталось никаких разногласий.
Скотт заметил, как Малия продолжала улыбаться даже после того, как отошла от Лидии.
Дерек смутился, когда Лидия подошла к нему, но, когда она потянулась к нему, он заключил её в объятия с такой силой, что её ноги оторвались от земли. Их объятия длились дольше, чем раньше, и Скотт подозревал, что знал почему.
Это была взаимная уязвимость, и Скотт был уверен, что Дерек предполагал никогда не рассказывать Лидии, как тяжело ему было, хотя этого и не требовалось. Они были нужны друг другу, ведь именно эта странная, противоестественная связь между ними вернула Лидию стае.
Когда Дерек, наконец, опустил её, она повернулась и посмотрела на Скотта, который терпеливо ждал своей очереди, стоя рядом со Стайлзом.
Они столкнулись взглядами, и он широко улыбнулся и протянул руки. Лидия уткнулась ему в грудь, и он крепко прижал её к себе, ощущая спокойное – успокаивающее – биение её сердца. Но вдруг волна положительных эмоций померкла, уступая место настороженности.
– Что случилось? – спросил Скотт, ослабив объятия, поддерживая её теперь за плечи.
– Я просто... Скотт, это означает, что она действительно ушла, – прошептала Лидия – вина сочилась из каждого слова.
Скотт напрягся.
– Я знаю, Лидия. Но в этом нет твоей вины. Ты не причина. Ты лишь позволила нам попрощаться, – сказал он, заставив себя улыбнуться.
Лидия посмотрела на Стайлза, который смотрел на Скотта, не уступая в напряжении.
– Она хотела передать тебе сообщение, – тихо произнёс Стайлз; Скотт вдруг ощутил на себе взгляд Киры. – Она хотела сказать, что любит тебя и хочет, чтобы ты был счастлив, чтобы отпустил её.
Скотт услышал, как облегчённо выдохнула Кира, и глубоко в душе был искренне счастлив, что она наконец могла занять место, ей предназначавшееся, но не мог разделить с ней этих чувств. Ведь Эллисон ушла, теперь точно навсегда. И хотя она была мертва уже несколько месяцев, Скотт чувствовал эту потерю почти так же остро, как и в первый раз, когда с ней вместе его сердце покинули любовь и надежда.
Скотт в последний раз прижал к себе Лидию, коротко улыбнулся остальным и, извинившись, выбежал из комнаты, прежде чем кто-то мог его остановить.
Он знал, что волк, лиса и койот, скорее всего, слышали, как он поднялся на чердак, но это сейчас не заботило.
Он любил её, он потерял её, он нашел её и снова потерял. Но продолжал любить, не понимая, как с этим жить.
Кира обратилась взглядом к остальным членам стаи. Все – Малия, Дерек, Лидия и даже Стайлз – глядели на неё, ожидая чего-то. Она почувствовала, как к лицу прилила кровь, и обернулась к Лидии и Малии, молча умоляя о помощи. Беспокойство её только усилилось, когда она оглянулась в сторону двери, чтобы увидеть миссис Маккол, которая смотрела на неё. Конечно, миссис МакКол была там
Кира совершенно растерялась. Ей казалось, будто миссис МакКол – да все вокруг – винили её и осуждали, что она не пошла за Скоттом. Она оправдывала себя в собственных глазах, снова и снова прокручивая в голове всю ситуацию. Из водоворота мыслей её вытянул голос миссис МакКол.
– Кира, ты хочешь пойти туда? Я не знаю, захочет ли он видеть меня, – любезно предложила она.
Кире так не хотелось принимать это решение, но, когда она взглянула на Малию и Лидию, они ободрительно кивнули.
– Да, я пойду. Я позову Вас, если он не захочет меня видеть, – сказала Кира, пытаясь казаться более уверенной, чем она была на самом деле.
Миссис МакКол кивнула, и Кира была рада, что наконец делала что-то правильно.
Кира посмотрела на Лидию, которая стояла, прижавшись к Стайлзу.
– Ты нужна ему сейчас, Кира, – заверила её Лидия.
Кира кивнула и, не глядя на остальных, вышла за Скоттом.
Она поднялась по лестнице на следующий этаж, игнорируя нарастающую тревогу. Думая об Эллисон, она в очередной раз одёрнула себя – Арджент всегда оставалась рассудительной.
Когда Кира дошла до раздвижных дверей чердака, то вдруг поняла, что она волновалась так сильно, что даже не подумала, что сказать. Но она слышала, как Скотт тихо плакал внутри, самоотверженно пытаясь заглушить звук собственного горя. Кира толкнула двери и проскользнула внутрь.
Он сидел в углу, прижав колени к груди; плечи его поникли, а лицо было закрыто руками. Сердце Киры болезненно сжалось от того, каким непривычно уязвимым выглядел Скотт.
Внезапно она поняла, что должна была сделать это ради него. Её вмиг перестало волновать, какое впечатление она могла произвести на его маму; смущение и вечное сомнение в его чувствах отошли на второй план. А угрозы со стороны другой девушки никогда не существовало, ведь Эллисон погибла, что, разумеется, причиняло Скотту боль, но не запирало его сердце на замок.
Ещё в детстве, когда утонул брат её лучшей подруги, мама всё объяснила маленькой Кире.
– Рано или поздно мы все столкнёмся с потерей. Однажды нам придётся отпустить того, кого мы любим. Я знаю, что это так страшно об этом думать, но это правда. И в такой момент люди могут срываться на своих близких – они просто не знают, что делать с этой болью, – говорила мама, теребя чёрные как смоль косички дочери.
– Но почему? Почему Лили не играет со мной? Ведь нам всегда весело вместе, – настаивала Кира.
Мама присела рядом и посмотрела на неё, обняв за плечи.
– Ты права, Кира. Она чувствовала бы себя лучше, если бы играла с тобой. Но иногда, когда случается что-то плохое, тебе может быть так грустно, что даже то, что радовало раньше, может не развеселить. Когда с человеком случается что-то плохое, не стоит пытаться вернуть ему счастье – нужно быть рядом. Если ты позволишь человеку грустить рядом, то он поймёт, что однажды снова будет счастлив, – не отступала мама.
Губы маленькой Киры задрожали, а в глазах заблестели слёзы.
– Ты понимаешь?
– Нет, – честно призналась она. – Я просто хочу, чтобы она снова веселилась и играла со мной.
– Ничего, детка, – мама прижала её к себе и поцеловала в макушку. – Однажды ты поймёшь.
С каждым шагом навстречу Скотту нужные слова предательски оставляли её. Когда она остановилась перед ним, он медленно поднял голову, чтобы посмотреть на неё.
– Кира, – позвал Скотт; голос его звучал так слабо.
Кира молча присела рядом и обняла его. К её удивлению, он не только не отстранился, но придвинулся ближе, чтобы уткнуться в её плечо. Её подбородок лёг ему на макушку; она чувствовала, как он плакал.
В котле его чувств кипели горечь и боль от потери, жгучее чувство несправедливости, что его жизнь продолжается, но таким образом. Но больше всего было чувство, что кого-то не хватает.
Когда Скотт впервые увидел Эллисон, надежда на светлое будущее – действительно, с первого взгляда – прочно поселилась в его душе. Она была его первой любовью, первым другом, после Стайлза, частью его стаи. Он любил её, но не мог ничего исправить. Исправить не мог никто – даже Кира. Но именно она была в состоянии облегчить боль, которую он не мог больше выносить в одиночестве. Когда-нибудь с её помощью он точно станет счастливым.
Кира даже начала думать, что могла понять его горе. Но вдруг мысли её пронзил вопрос, от которого было не отмахнуться.
«Почему мы?»
Малия смотрела на то, что происходило между Стайлзом и Лидией теперь, когда Эллисон ушла. Как она раньше не замечала этого? В конце концов, едва ли когда-то Стайлз представлял для неё реальный любовный интерес.
Но эти двое казались по-настоящему счастливыми. Что-то в их отношениях казалось понятным на инстинктивном уровне, и это Малия, пожалуй, видела лучше остальных.
Она заметила, что Стайлз ещё ни разу не отпустил руку Лидии, даже когда Дитон или Дамжи осматривали её.
И для неё было очевидным, что Лидия тоже больше не ведёт себя как раньше.
Хоть Мартин и уверяла всех, что всё в порядке, в глазах Стайлза Малия видела однозначное «Это не так».
Но самым тяжёлым для Малии было осознание того, что они нисколько не изменились. Это были те Стайлз и Лидия, которые были рядом с ней все предыдущие месяцы. Те, которые смущённо отворачивались, когда ловили взгляды друг друга.
Спустя пару дней после того, как Лидия вернулась в норму, Малия решила поговорить с Дереком.
Стая по-прежнему оставалась в доме вместе, но уже через день-два все должны были разъехаться по домам.
– Как ты думаешь, зачем Стайлз врал, что любит меня? – прямо спросила Малия.
Она старалась казаться безразличной, как бы невзначай подняв тему их отношений во время ужина.
Дерек отложил столовые приборы и вытер рот салфеткой, прежде чем ответить.
– Если быть абсолютно честным, то не думаю, что это было ложью. В то время, – дипломатично начал он. – Думаю, он действительно любил тебя. И в каком-то смысле продолжает любить.
– Он по-прежнему считает меня хорошим другом, я знаю. Но мне непонятно, зачем было встречаться со мной, когда он так любил Лидию. Это как… если бы я была фейерверком, а она звездой, – объяснила она, неуютно ёрзая на стуле.
Дерек хмыкнул – чтение Китса и Уитмена пошло ей на пользу.
Стараясь скрыть удивление, он опустил локти на стол и упёрся подбородком в ладони.
– Хороший вопрос, но я не могу дать тебе ответ. Его знает только Стайлз. Хотя, думаю, отчасти ты и сама можешь ответить.
– Потому что звёзды слишком далеко, чтобы до них дотянуться? – задумчиво произнесла Малия, пряча глаза, чтобы скрыть подступившие слёзы. – А я была ближе… в пределах досягаемости.
Дерек тихо вздохнул, но продолжал смотреть на неё в упор. После того, что казалось вечностью, она перевела на него взгляд – взгляд, кричащий «Я не плачу», для убедительности подкреплённый мокрыми дорожками на щеках.
– Ты имеешь полное право грустить и злиться. Это твои первые романтические отношения. Хоть мне и нравится Лидия, да и Стайлз не так плох для парня-подростка, тебе позволено злиться. Ведь это его ошибка, а не твоя. И не Лидии.
– Я и не злилась на неё, – тихо прошептала Малия, чувствуя, как обида постепенно утихает. – Кира объяснила мне, что это не её вина, ведь, хоть ей и нравился Стайлз, она никогда не пыталась его увести, даже если ей было больно видеть нас вместе. Кира считает, что мы, девушки, должны держаться вместе.
– Тогда злись на Стайлза, он заслужил, – Дерек понял: она и правда не испытывала неприязни к Лидии. – И тебе стоит поговорить с друзьями, не только со мной. Прошло четыре дня, но ты и часа не провела с ними.
Малия хотела начать спорить, но быстро поняла, что он был прав.
– Думаешь, они хотят меня видеть? Мне кажется, они думают, что я теперь лишняя, – тихо призналась она.
– Ты ошибаешься. Лидия чувствовала себя лишней, когда вы со Стайлзом встречались, она отдалилась от стаи и не стала просить помощи. Посмотри, к чему это привело. Я не говорю это, чтобы заставить тебя жалеть о ваших отношениях, просто предупреждаю, чтобы ты не повторяла чужих ошибок. Тебе не стоит отталкивать друзей.
Малия опустила взгляд на уже остывший ужин. Она знала, что Дерек был прав, конечно, он был прав, как всегда, но она чувствовала себя не в состоянии продолжать этот разговор.
Дерек всё понял без слов. Он встал из-за стола и подошёл к ней, протянул руки и неуклюже обнял её, прежде чем забрать тарелку у неё из-под носа.
– Я пока разогрею, а ты позвони Кире. Позови её куда-нибудь или просто поболтайте, – едва не в приказном тоне произнёс он. Малия уставилась на его спину, раздражаясь, что он считал, что может так легко ей указывать.
Пока микроволновая печь гудела на кухне, Малия подошла к кофейному столику, чтобы взять свой телефон, но её взгляд остановился на телефоне Дерека. Она на мгновение оглянулась: фигура Дерека была скрыта за дверцей холодильника. Быстро схватив его телефон, она сразу же нашла номер в списке контактов – имя, которое не выходило из её головы с самого переезда. Дерек высунулся из холодильника и сразу же заметил, что в руках у Малии был не её телефон.
– Что ты делаешь? – спросил он, хлопнув дверцей.
Она не ответила, но подняла палец, жестом указывая помолчать. Глаза Дерека расширились от удивления, смешанного с недовольством.
– Ты звонишь… – он оказался рядом в считанные секунды.
– Это может подождать? – шикнула Малия, кружа вокруг дивана подальше от Дерека.
Но он оказался быстрее. Он схватил её за плечо и приступил к решению ее на землю, тяжело приземлившись на ноги. Они начали бить и пинать друг на друга, как Дерек отчаянно потянулся к телефону.
– Повесь трубку! Это было одно из пяти правил, которые мы установили! Ты не можешь звонить…
– Дерек? – послышался голос в трубке, и они оба замерли.
– Нет, вообще-то, это Малия.
Повисла пауза, прежде чем голос на том конце снова заговорил.
– Малия? Дочь… Питера Хейла? – Малия приглушённо рыкнула; в ответ раздался смех. – Точно дочь Питера.
– Так ты знаешь, кто я? – стараясь казаться вежливой, спросила Малия.
Дерек снова попытался отобрать у неё телефон, но Малия пресекла эту попытку, прижав его руку к полу мёртвой хваткой.
– Да, Дерек рассказывал о тебе, но не думаю, что у меня была возможность узнать что-то. Так что привет, кузина. Я Кора. Как дела?
***
Шериф Стилински почти десять лет наблюдал за тем, как его сын был безнадёжно влюблён в Лидию, большую часть из которых она предпочитала его не замечать. Было ли поведение сына пугающе назойливым или недостаточно настойчивым, шериф надеялся никогда не узнать. Но стоило Стайлзу и Лидии перешагнуть порог дома Стилински после пребывания у Хейла, он понял, что от тех отношений не осталось и следа.
Стайлз привёз Лидию на своём бог-знает-почему-ещё-живом джипе. Припарковавшись возле дома, он обменялся с ней парой совершенно бытовых фраз, насколько понял шериф. Он наблюдал за тем, как Лидия, улыбнувшись, закатила глаза, а затем потянулась, чтобы поцеловать Стайлза в щёку – разговор закончился явно в его пользу.
Он обошёл машину и открыл для Лидии дверь – она всё время улыбалась.
Лидия выглядела гораздо лучше: больше не было болезненной бледности, хотя неестественная худоба всё ещё бросалась в глаза; все её движения были осторожными и неторопливыми.
Шериф заметил, как изменился её взгляд. Особенно когда она смотрела на Стайлза, пока тот не видел. Шериф с Мелиссой привыкли шутить, что Стайлз и не заметит, как потухнет солнце, если рядом будет Лидия. Они знали, что он и не надеялся на взаимность.
Глядя на то, как Стайлз вёл себя по отношению к Лидии, он невольно задался вопросом, был ли кто-то из её парней также мил с ней. Он знал про Джексона и то, каким мудаком был парень. Также от Стайлза он слышал об Эйдане.
– Привет, Лидия! – поздоровался он, выходя в прихожую, чтобы встретить их. – Ты снова в строю. Хорошо выглядишь.
Лидия покраснела.
– Спасибо, – она покачала головой. – Я наконец-то чувствую себя собой. Даже несмотря на то, что кто-то считает себя моей личной нянькой и не реагирует на просьбы прекратить.
Стайлз нахмурился, но шериф, различив за шуткой искренний мотив её слов, только улыбнулся.
– Ну, вы с нянькой можете пройти на кухню, там вас обоих ждёт ужин.
– Папа Пицца. Даже оплатил доставку, – он наклонился и шёпотом добавил: – Ради вас двоих разорился на чаевые.
– Вам не стоило, – в соответствующем тоне ответила она и направилась на кухню.
Шериф не мог понять, но что-то насторожило его. Что-то казалось неправильным. И пока Лидия была занята пиццей, Стайлз решил объяснить.
– Она всё ещё не готова носить каблуки, – тихо прошептал он и последовал за ней.
Шерифу оставалось только в очередной раз восхититься внимательностью сына к деталям и присоединиться к ним.
– Я сегодня дежурю в ночь. Вы справитесь без меня? – спросил он, когда они сели за стол.
– Да, пап, всё будет хорошо, – кивнул Стайлза, хватая сразу три куска пиццы.
– Спасибо, мистер Стилински, – снова поблагодарила его Лидия; мужчина кивнул.
Закончив с ужином, Стилински-старший оставил подростков наедине и перебрался в гостиную.
– Он заказал для меня гавайскую, – услышал он голос Лидии.
– Конечно. Поэтому ты не можешь обойтись одним кусочком.
– С этим я разберусь сама. Ты не можешь контролировать, что я ем.
– Во-первых, я говорю это потому, что терпеть не могу гавайскую пиццу. Если я съем хоть кусочек, меня стошнит. А во-вторых, да, могу, ты ведь никогда не хочешь есть, а я могу подрабатывать твоим инстинктом.
Раздался шелест коробки, и по характерным звукам шериф услышал, как на тарелку – Лидии – приземлилась ещё пара кусков. Он почти услышал, как она закатила глаза.
– Ты ужасен.
– Я замечательный.
– Заткнись.
– Заставь меня.
Шериф выждал пару минут тишины, прежде чем затопать ботинками по деревянному полу.
– Дети, я ушёл. Постарайтесь не искать неприятностей.
– Слышал, Стайлз? Никаких неприятностей.
– О Господи, женщина. По последним данным, это не я ходячая проблема.
– Серьёзно? Я уверена, что в участке есть целая папка «Проступки Стилински» и…
Шериф захлопнул за собой дверь, удовлетворённый ответом.
Он больше не беспокоился о том, что Лидия могла разбить сердце его сына. Она бы ни за что этого не сделала.
***
Стайлз был почти оскорблен поведением отца. Он даже не попытался пообщаться с ними, зато решил подслушивать из комнаты, а затем вообще ушёл.
– Он думает, мы не знали? – раздраженно спросил Стайлз.
Лидия пожала плечами.
Она потянулась за ещё одним кусочком пиццы и закинула ноги ему на колени.
– Это не гигиенично, – насмешливо возмутился он. – Я вообще-то ем.
– Мои ноги стерильнее, чем твой телефон, между прочим, – возразила она, откусывая кусочек и указывая взглядом на его телефон, который лежал на столе рядом сего тарелкой.
Лидия ждала, что Стайлз начнёт спорить, но вместо этого он вытянул ноги под столом и закинул их на стул напротив. Свободную руку он положил на её лодыжку.
– Ладно, твоя взяла.
Лидия усмехнулась и вернулась к своей пицце. Воцарилось молчание, которое напрягало Стайлза. Но вместо того чтобы придумать, что сказать, стал щекотать её по ступням.
Лидия взвизгнула и подпрыгнула, чуть не снеся целый стол.
– Ты такой ребёнок! – бросила она, сердито глядя на него.
– Но ты всё равно любишь меня, – шутливо произнёс он, не придавая своим словам особого смысла.
Лидия задумалась на мгновение.
– Ты прав, – только и смогла ответить она.
– Тогда тебе невероятно повезло, потому что я без ума от тебя. Если вдруг тебе это было непонятно из всех предыдущих лет нашего общения.
– Даже несмотря на то, что моя любимая пицца… как ты её назвал? Отвратительная смесь сэндвича и пирожного с фруктами? – поддразнила она.
Стайлз заметил её смущение, но позволил скрыть истинные мысли за шутками. Пока было рано поднимать эту тему, а впереди у них было ещё много времени.
– У тебя невероятный вкус относительно всего остального, Лидия, поэтому даже мне непонятно, как тебе может нравиться… это, – он кивнул в сторону её тарелки. – Как истинный итальянец, я глубоко оскорблён.
– Но ты не итальянец. Ты… поляк? Ирландец? – вдруг спросила она, критически разглядывая его лицо словно желая отыскать там ответ.
Стайлз усмехнулся, как внезапно она переключилась на тему его родословной. И в очередной раз она оказалась права.
Она была невероятно умна. В последние дни, возвращаясь к «нормальности», Лидия была чересчур строга к своим интеллектуальным способностям. Стайлз наслаждался тем, с каким удовольствием она в очередной раз демонстрировала свою гениальность. Математические способности, знание языков, психологии, эрудиции – всем этим она теперь делилась с ним.
– Что-то в этом роде. Но я итальянец в некотором роде: я люблю гондолы, мороженое и являюсь абсолютным специалистом в области пиццы, кроме того безобразия, которое так нравится тебе.
– Господи, дай мне терпения, – застонала Лидия.
– Ладно, несмотря на то, что мне она так не нравится, ты должна доесть хотя бы второй кусок, тогда мы сможем пойти посмотреть что-нибудь.
Уголки губ Лидии хитро приподнялись.
– Могу я взять твою пижаму? В ней гораздо удобнее, и я выкинула всё, что носила в Эйкене.
Простой вопрос выбил весь воздух из его лёгких: эта девушка была несносна.
Она просила его пижаму. И это была не просто девушка, это была Лидия. . Она старалась избавиться от воспоминаний. «Мне стоит забыть, почему ей нужна моя пижама, и наслаждаться моментом. Нет, я не могу. Потому что она практически умерла. Потому что я почти умер вместе с ней».
Игнорирование боли только даёт ей возможность вновь ранить нас в самый неподходящий момент. Отец говорил ему это, когда они хоронили Эллисон, и Эйдана, и Эрику, и Бойда. Они оба лучше остальных знали, каково это – попадать в цепкие лапы скорби снова и снова, если не принять её сразу. Ведь она никогда не оставляет нас сама.
Боль его отца превратилась в его пристрастие к алкоголю. В нём самом – в его отстранённости, в нездоровом стремлении попадать в неприятности и нарушать правила, в постоянных разговорах об упущенных возможностях.
Он не знал, в каком виде боль вернётся к Лидии, зато точно знал, что это будет тяжело. Но сейчас он не мог говорить об этом. Ей всё ещё нужно было время. Хотя бы одна ночь, чтобы притвориться, будто она может снова жить нормальной жизнью.
Поэтому когда Лидия попросила что-нибудь в качестве пижамы для того, чтобы посмотреть с ним что-нибудь, он только улыбнулся.
– Конечно. Пойдём поищем что-нибудь, – он встал и направился к лестнице.
– Можно что-нибудь с твоим именем на спине?
Он мгновенно замер под её смущённым взглядом. Но Лидия нисколько не сомневалась в своих действиях: она выбросила вещи Джексона, и теперь просила его.
Лидия вскочила со своего месте, и Стайлз в одну секунду пересёк кухню. Они врезались друг в друга в отчаянном поцелуе, каждое движение выражало все невысказанные слова. Биения сердец слились воедино, выпуская наружу каждый момент напряжения, каждую мысль, которую они когда-либо проглатывали в страхе, каждый немой крик, ревность, ненависть – каждую секунду их любви.
Они оба были такими разбитыми, но живыми, одинокими в той жизни, которая была им предопределена. Но судьба больше ничего для них не решала. Не было ни судьбы, ни предназначения, ни того, что предсказывали звёзды – был только их собственный выбор. Они выбрали жизнь, друг друга, и Стайлз не был уверен, что имеет право на большее счастье.
Он не мог быть уверен в том, что это навсегда. Господи, кто вообще может быть уверен в этом? Никто и никогда не знает наверняка, когда закончится ваше «навсегда». Но здесь и сейчас они были вместе.
Лидия была той, кто закончил этот поцелуй. И Стайлз совершенно чётко осознавал различие между этим поцелуем и тем, что случился когда-то в раздевалке команды по лакроссу. Тогда он не мог позволить себе мысль о том, что эта была любовь, теперь же он не сомневался в том.
Ещё полминуты Стайлз смотрел на Лидию, как идиот, ожидая реакции; Лидия, в свою очередь, наслаждалась тем, как он покраснел до корней волос. Несмотря на то, что все её парни до Стайлза были не такими, в любых отношениях она стремилась держать всё под собственным контролем. И её гениальность и серьёзное увлечение психологией (в старшей школе этот курс оказался невыносимо скучным) приходились как нельзя кстати.
Но на этот раз она осознала, как сильно заблуждалась насчёт его чувств. Она никак не ожидала, что слова предательски покинут её в этот момент. Лидия не желала открывать глаза, потому что знала, что увидит его – человека, который значил для неё всё. И это пугало.
Лидия была той, кто закончил этот поцелуй. И Стайлз совершенно чётко осознавал различие между этим поцелуем и тем, что случился когда-то в раздевалке команды по лакроссу. Тогда он не мог позволить себе мысль о том, что эта была любовь, теперь же он не сомневался в том.
Усилием воли она заставила себя посмотреть на него – в его глазах отражалась бесконечная любовь.
И тогда Стайлз осмелился нарушить молчание:
– Это было очень умно.
