Пятнадцатый пассаж

Вечера у полковника Гладышева были тем немногим, что хоть отчасти скрашивали пребывание барона Корфа в Севастополе. Каждый четверг полковник собирал в доме офицеров с позволения дорогой своей супруги Елены Михайловны. Кутежей не допускал. Был строг по этой части. Однако некое разнообразие в мирное течение жизни вносил. В доме хорошо кормили, всегда имелся неплохой табак, и общество образованных людей было несколько более приятным, чем бесконечная муштра солдатья. Владимир Иванович обыкновенно ездил к Гладышеву верхом. Конем своим, Ветром, он любил щегольнуть перед окружением. Тот был неизменным предметом его гордости и зависти прочих. Пользуясь здесь, вдалеке от столицы, некоторой свободой, подчас он объезжал верхом окрестности, и красивый штабс-капитан на вороном коне теперь уже стал привычным зрелищем в городе и не казался столь экзотичным, как прежде. В тот вечер все шло из рук вон плохо. Конь захрипел с утра. Пришлось искать лекаря. Тот ворчал, что не иначе животное застудилось. Корф сердился. Проведя весь день на конюшне, в конце концов, оставил Ветра на попечение денщика. К Гладышеву тоже теперь опаздывал. Когда входил в дом, шумные разговоры из гостиной уже слышны были и на первом этаже. Торопливо пересекая совсем пустой в это время коридор, он, к собственному изумлению, вдруг столкнулся с мадемуазель Платоновой, покидающей комнаты госпожи Гладышевой. Елена Михайловна была одной из первейших заказчиц Анны Платоновны, и нынче они обсуждали платье к Синопскому балу. Завидев штабс-капитана, Аня вздернула подбородок и поджала губы, с явным намерением миновать сие нечаянное препятствие. Но не тут-то было. Едва увидав выражение ее хорошенького и такого высокомерного личика, Корф тут же ускорился и, оказавшись прямо перед ней, широко расставил ноги, не давая ей пройти дальше. - Какая приятная внезапность, мадемуазель! – нарочито радостно заявил он. – Вы здесь. - Позвольте мне пройти, сударь, - строго проговорила Аня, норовя его обойти. Пренебрежение модистки, признаться, Корфу порядком поднадоело. Он окинул взглядом ее сердитую фигурку. Казалось, на ней сердятся даже шляпка с перчатками. От этого сделалось смешно. Он шагнул к ней, отчего расстояние между ними резко сократилось, и теперь почти уперся в ее грудь. - И куда это вы вечно торопитесь? – полюбопытствовал Владимир Иванович. - От вас! – девушка недовольно выдохнула и отступила назад. – Ни одна порядочная барышня не позволит вам приблизиться к себе! - Вот как? – черная бровь изогнулась. – Ваши слова ранят в самое сердце. Я ведь с самыми честными намерениями. С этими словами, будто бы им в подтверждение, он резко склонился к Ане и самым нахальным образом завладел ее губами. Но ненадолго – ее ногти вонзились в его шею. Коротко выдохнув от неожиданности, Корф выпустил свою внезапную добычу. - О том, что ваши поступки разнятся с вашими словами, наслышан весь город, - заявила Аня, поправляя капор. – А также об обстоятельствах вашего перевода на службу сюда и о вашей репутации бретера и волокиты. И если вы, штабс-капитан, еще раз позволите себе подобную вольность, я позову городового! - Да хоть Его Императорскому Величеству отпишите, - рассмеялся он. – На меня давно махнули рукой. И он снова навис над ней. Но Аня юркнула под его руку, и юбки возмущенно зашуршали по паркету коридора прямо к выходу. Она была так сердита, что не заметила под лестницей двух офицеров, из последних сил сдерживающих смех. - Премило! – рассмеялся князь Репнин, показываясь на свет. – Какой пассаж! - Я полагаю, твой смех, Михаил Александрович, здесь не вполне уместен, - рявкнул Корф. Еще не хватало, чтобы об этом происшествии стало известно. - Отчего же? – искренне удивился подпоручик Шубин, также посмеиваясь. - Оттого что смеется тот, кто смеется последним, так сказывают. Кобылка норовиста, так и наездник опытный. - А это как посмотреть, Владимир Иванович, - снова прыснул Репнин. – Пока кобылка ускакала, оставив наездника ни с чем. Корф побледнел и окинул недобрым взглядом приятелей. - Дайте срок, господа, - процедил он сквозь зубы. – Дайте срок. К зиме я покажу вам подвязки ее чулок. - Выкупите у ее кухарки? – откровенно забавлялся князь. - Ну отчего же у кухарки? – растянул губы в усмешке штабс-капитан. – А желаете пари, поручик? - Пари? - Пари, пари. Коли до конца осени означенная особа не станет смотреть на меня влюбленными глазами, презрев отца и свет, я буду должен вам… ящик шампанского? Седло? Ружье? Хаудах мой помнишь? Брови князя удивленно взмыли вверх. Шубин помалкивал. - Коня! – сказал Репнин. - Ветра? - Да. Отдашь своего Ветра. Корф скрежетнул зубами и протянул ему руку. - Не отдам. Я выиграю это пари. Шубин, разбейте! - К вашим услугам, господа! – подпоручик улыбнулся и резанул ладонью воздух и руки заключивших пари офицеров. Весь последующий вечер штабс-капитан Корф то и дело касался пальцами саднящих следов на шее. Жена полковника буравила его тяжелым взглядом. И только Гладышев, громко хохоча, когда супруга вышла, всерьез спросил: «Эк вас, Корф! Кошка или собака?»