Нильфгаардцев никто не любит — ни простой люд, ни кто-то побогаче, ни даже те, кто называет себя «отрешенными от политики людьми».
Нильфгаардцы иногда и сами себя не любят, что уж греха таить.
Хэйтем усмехается и пускает лошадь рысью.
Сколько всяких всевозможных глупостей совершал их император? А сколько еще совершит?
Видимо, правду пошутил один из простых мужиков в трактире на проселочной дороге: «Делать ему, что ли, нечего, этому Гыгыру? Бабу бы себе хоть нашел».
«Бабу»-то он, в общем-то, и ищет, сбиваясь с ног.
«Бабу» зовут Цириллой, и нужна она императору Нильфгаарда, «Пламени, пляшущему на курганах врагов», не для той цели, которой, если судить по разговорам в Северных королевствах, так не хватает Эмгыру.
Ваттье де Ридо смерял его взглядом и грозился три шкуры спустить, если вдруг чего не того сболтнет.
Император смотрел в глаза, как всегда, развалившись на троне, и стучал пальцами по подлокотнику что-то, отдаленно напоминающее похоронный марш.
И вот он, Хэйтем Кенуэй, скачет хрен пойми куда с хрен пойми какой целью и по хрен пойми какой наводке, чтобы хрен пойми как отыскать хрен пойми какую девчонку и хрен пойми каким образом притащить ее к Эмгыру.
Как же. Он. Любит. Свою. Работу.
Особенно он начинает любить свою работу, когда проезжает мимо кладбища, придерживая лошадь за поводья, и слышит противное чавканье и рычание.
— Замечательно, — шипит он, издалека замечая изогнутые спины трупоедов. — Просто, мать твою, замечательно.
Кобыла под ним нервно перебирает копытами, пробуя воздух губами — и начинает ржать.
Он успевает на несколько секунд выцепить поднявшиеся в полутьме предзакатья гульи зенки и потянуться к мечу.
Он его не спасет.
Пошел бы в задницу этот ваш Эмгыр, честное слово.
Он приподнимается в стременах, готовясь к бешеной скачке в обратном направлении, но лошадь имеет на этот счет другое мнение — благо, роняет она его так, что не ломает ничего важного, только ударяет затылком о холодную землю и липкую отчего-то траву.
Кобыла не пробегает и пары метров — отгрызенную ногу один из гулей треплет в зубах, словно игрушку.
У него в глазах все плывет от удара, пока он пытается встать. Кто-то из уродцев уже бежит, собираясь выжрать его кишки — не самая прекрасная мысль, которая посещает его голову за весь этот день.
А потом он слышит визг и хлюпанье.
О ведьмаках вообще говорят разное. Дармоеды, скупердяи, без гроша и пальцем не шевельнут — и он склонен в это верить, потому что ни один дурак просто так не полезет рисковать своей шкурой. Он ведь не полез.
Благо, что при дворе императора платят ему неплохо.
В конце концов, этому ведьмаку же нужно что-то есть.
Когда у него перестает мутнеть в глазах и стучать в висках, он понимает, что белоголовый уже вытирает меч и протягивает ему руку.
— Я бы сказал «спасибо», но, боюсь, этого будет недостаточно.
— Достаточно, что я спас нильфа.
Он усмехается.
— Акцент?
Ведьмак кивает и пожимает его руку.
— Джор из Бругге.
— Хэйтем Кенуэй. Назови свою цену, ведьмак. Меня бы сожрали вместе с лошадью, если бы не ты.
Ведьмак цокает языком. У него на удивление спокойное лицо.
— Денег у нильфов много, — говорит он, явно размышляя вслух, — да вот за гулей мне уже награды обещано. Незачем мне еще и с тебя три шкуры драть.
— И даже не попытаешься остановить меня? Я могу оказаться шпионом.
Ведьмак усмехается.
— Не мое это дело, знаешь ли. Вот спасут тебя темерские разведчики — тогда и будешь думать.
Он скрещивает руки на груди.
— И что же ты хочешь взамен? — спокойно интересуется он, осматривая трупы гулей и его гнедой лошади. — В Нильфгаарде не принято отпускать с пустыми руками людей, которые спасли тебе жизнь.
— А знаешь что, нильфгаардец? Золота я с тебя не возьму, ни к чему оно мне. Отдашь мне то, о чем не знаешь и чего у себя дома не ждешь.
Он поджимает губы.
— Это… какая-то загадка в Северных королевствах?
— Право Неожиданности, — поясняет ведьмак. — Я возьму то, о чем сказано в клятве, но ни я, ни ты не знаем, что это. Это может быть лошадь, какая другая скотина или…
— Ребенок.
Ведьмак кивает.
Он отводит взгляд от трупа кобылы и пожимает чужую руку.
— Клянусь, я полагаю? Только вот ни жены, ни детей, ни дома на Севере у меня нет.
— Предназначение само все решит.
— Ess’tuath esse.
Ведьмак подводит к нему коня и усмехается легко.
— Подвезти? Или так и будешь ночевать на кладбище, нильфгаардец?
Он фыркает.
И взбирается на вороного.
***
Он женится на северянке спустя пару лет.
Уже когда они все оказываются во власти Радовида, Эмгыр, по слухам, снова разыскивает свою дочь, а знаменитый Геральт из Ривии и вовсе оживает — приходит Джор.
У него на лице новый шрам, а в щетине видны седые волоски.
Ведьмаки стареют медленнее, чем они, простые люди.
Он обнимает мутанта, словно старого друга.
— Вижу, ты почти не изменился.
— А у тебя поубавилось акцента в голосе.
Гадя выглядывает из дверного проема внимательными карими глазами.
Джор усмехается и машет рукой.
— Доброго вечерочка, милсдарыня.
— И вам не хворать, — отвечает она спокойно.
Хэйтем качает головой. Жена у него прекрасная — если не сказать больше, умная и храбрая до невообразимого, дерзкая, пожалуй, как и все северянки.
— Я гляжу, женой и домом ты обзавелся.
— И тем, что нужно тебе, тоже.
Ведьмак приподнимает брови и уголки губ — и фыркает.
— Быть может, нальете воды усталому путнику? Не сразу же к делу. Я ж не варвар какой.
— Все северяне варвары, — фыркает он, и Гадя легко толкает его в бок локтем — так, что, кажется, все органы лопаются от этого ее «легко».
Они проходят в дом, и Гадя ставит на стол три кружки, а сама садится на скамью. Ведьмак удивленно смотрит на то, как он наливает всем пива — но ничего не говорит.
— Хэйтем говорил о том, что произошло тогда, — Гадя смотрит ведьмаку в глаза, пока он не садится рядом с ней. — Я уважаю Право Неожиданности, но это мой сын. Вы должны понимать, милсдарь ведьмак.
Джор кивает.
— Я понимаю, милсдарыня. Поэтому не уеду, пока вы не сможете отпустить его.
Он сжимает ее руку под столом.
Лицо у его жены не выражает ничего — но пальцы трясутся нервно и неистово.
Когда в дверь просовывается растрепанная голова, он готов подпрыгнуть на месте.
— А это кто? — маленькое чудовище перепачкано в грязи и растрепало где-то все волосы, и в нем с трудом удается узнать мальчишкку. — А зачем ему два меча за спиной, а?
Гадя всплескивает руками и утаскивает чудовище умываться.
— И как его зовут? — интересуется Джор.
Он вздыхает.
— Коннор.
Джор кивает и делает глоток из кружки.
***
— Будешь скучать по родителям?
Мальчишка впереди него ерзает в седле и крепче вцепляется в луку.
— Может быть. Джор, а куда мы едем?
— Домой.
Он поворачивает лошадь на северо-восток, собираясь покидать окрестности Ард Каррайга, занятые войсками Редании. Прочь, прочь из растерзанного двумя армиями Каэдвена.
Путь их лежит к долине в Синих горах.
К старой крепости, пахнущей травами и волчьей шерстью.
К Каэр Морхену.
