Dear Diary, my name is...

Октябрь не должен быть таким холодным и дождливым, но они не могли с этим ничего поделать, лишь готовиться к зиме, с ухмылкой обвивающей их спины и ноги. На войне кладбище — роскошь даже для британцев, поэтому могилы расположены далеко от лагеря и других солдат. Генерал слышит, как под его сапогами шуршат и ломаются кости листьев. Он видит могилу Джона, пока его ноги сами ступают по пожухлой траве. Генерал останавливается на расстоянии от камня без имени и вздыхает. — Нет никого, по кому я скорбел бы больше, чем по тебе. Интересно, что же Марта скажет мне? «Джордж, это не твоя вина», «Джордж, ты ничего не мог сделать», «Я все еще люблю тебя, Джордж». И она будет неправа. Я мог сделать что-то, я мог спасти тебя. Мог спасти твою жизнь, как делал это до Йорктауна. Он задерживает дыхание, пока холод кусает его щеки и губы. — Джеки, мне так жаль, — говорит он. — Это моя вина. Это моя ошибка. Твоя сестра… А теперь ты. Я не знаю, что скажу твоей матери. Я не знаю, скажу ли я Марте хоть что-то или нет. Я чувствую себя пустым, словно деревянный ящик. Облака на небе закрывают солнце — и от его людей, и от англичан. — Я думал, что ты можешь умереть в битве, но я не мог представить, что ты заболеешь. Я этого не ожидал. Я… разбит. Я подвел Марту. Никогда себе этого не прощу. Ты же знаешь это, да? Он вздыхает — тяжелее, чем раньше. Холодный воздух царапает его легкие и глотку. — Мне так жаль, Джеки, — повторяет он. — Мне так жаль, потому что я клялся быть тебе отцом, и… вот мы здесь. Ты — в холодной земле, а я — в холодном октябре, посреди отнюдь не холодной войны. И, наверное, я должен возвращаться в лагерь. Война, знаешь ли. Он стоит в тишине какое-то время, затем разворачивается и возвращается через мертвые тела листьев, чувствуя себя так, будто он тоже мертв. Джордж Вашингтон, главнокомандующий Континентальной Армии, напивается после.