Чернильные осколки прошлого

      — Темп ускорить! Подножки не ставить! — хрипел простуженный Стервятник, пристально наблюдая за классом слезящимися красными глазами. Я плёлся в конце шеренги, поминая не самыми добрыми словами своего соседа по комнате, которого забрали на какое-то тестирование. И теперь я вынужден в одиночестве справляться с произволом нашего физрука. Старался дышать ровно и уворачиваться от конрадовской клюки. Короче говоря, спортзал — последнее во вселенной место, в котором я хотел бы оказаться. Однако, это помогало отвлечься от остальных, куда менее приятных дел и мыслей.       Отжимаешься ты такой, и забываешь, что запал на своего преподавателя (!), мужчину (!), чей возраст почти в два раза больше твоего, и у которого присутствуют садистские наклонности (!). Подтягиваешься на турнике, и отходит на второй план понимание, что взаимности ты, скорее всего, не дождешься.       Да и с чего бы? Я — всего лишь подросток, не такой уж привлекательный во всех аспектах. Не очень умный, довольно наивный и упрямый, временами глупый. Плюс учебная этика, не позволяющая заводить учителям романы с учениками. Плюс Линдеманн вполне может оказаться натуралом… Стоп. А кто тогда я? Да уж, Рихард, вовремя ты об этом задумался. Мне всегда было как-то параллельно на отношения. Не требовалось, так сказать. А может, я просто подавлял в себе это. Сложно сказать. Но теперь всё изменилось. Боже.       Я всегда считал отвратительным встречаться с кем-то, кто намного старше тебя. Но почему в случае с Тиллем по-другому? Я крайне редко меняю свою точку зрения, значит, в этот раз всё серьёзно донельзя. А вообще… Тёмный нисколько не похож на пассий моей дражайшей матушки. Он хорош собой, язвительный, обаятельный… А ещё он умеет выслушать. И заботиться. Да он идеален, отвечаю!       — Дай угадаю кто, — мать вашу за ногу, я это что, вслух сказал?!       — Никто, — буркнул я, становясь в упор лёжа.       — Ну же, Круспе, не молчи, — елейно произнёс Ландерс, пристраиваясь вплотную ко мне. — Как наш историк в постели, а?       Кажется, я побелел от злости. И прошипел:       — Что ты себе позволяешь? И откуда такие… предположения?       — Я видел, как он тебя уложил на обе лопатки там, на площадке. Не сомневаюсь, скоро и в койку уложит, — язвительно фыркнул Пауль.       — Да пошёл ты в задницу! — я был слишком разозлён, чтобы придумать достойный ответ.       — В твою? — мило улыбнулся Хайко, и, клянусь, если бы не прозвеневший звонок, ему бы не поздоровилось. Сплюнув, я побрёл прочь. Чего надо этому придурку? Выводить меня из себя приятно, наверное, но должно же быть этому логическое объяснение. И вообще, почему все его подколы сводятся к теме… даже не знаю, как назвать. По мне что, видно, что я по уши влюблен в Линдеманна? А может, Флаке мне на лбу написал что-то подобное? Если да, то я ему наваляю по самое не балуйся. Кстати о нём. У моего друга был подозрительно самодовольный и жизнерадостный вид, что с ним случается редко. Он даже не скрывал свою широкую многозначительную улыбку.       — Что такой весёлый? Достиг нирваны? — поинтересовался я, садясь рядом.       — Не-е-ет, Рих, кое-что покруче, — он откинулся на спинку скамейки. — Но об этом позже. Вторая новость тоже неплоха.       — Колись давай, — я с любопытством посмотрел на него.       — Из-за того инцидента с тобой Тёмный отложил поездку в город. Но сегодня он уедет. И…       — Ты хочешь провернуть нашу задумку? — я прищурился.       — Именно, — Лоренц кивнул.       — Как же мы проникнем в кабинет? Все ключи хранятся у Стервятника, мне бы не хотелось видеть его мерзкую бородатую морду ещё раз сверхурочно.       — Пфф, Круспе, обижаешь, — Кристиан порылся в карманах и выудил здоровенную связку ключей.       — Ничего себе, — произнёс с уважением я. — Ты прям мастер. А…       — Как я её достал, не спрашивай. Это секрет, — хохотнул Крис. — Главное то, что нам почти ничего не помешает.       — Действительно, — я бросил взгляд на часы, в частности, на число. — Слушай, а ведь Рождество через неделю. Линдеманн может остаться в городе.       Наверное, неземная печаль отразилась в моём взоре, так как Флаке хлопнул меня по плечу и заговорщически прошептал:       — Я подслушал их разговор с Майером. Линдеманн сказал, что ему необходимо пополнить запасы кофе и кое-чего прикупить к празднику, а директор попросил его не задерживаться. Так что не боись, будет твой Тёмный в святую ночь.       — Э… Мой? — переспросил я. Мой. Звучит приятно. Хотя с его темпераментом ещё кто кому принадлежать будет… Да куда там, опять пустые мечты! Однако я, кажется, нашёл, что загадаю в полночь.       — Да. А что такого? — невинно отозвался Лоренц.       — Нет, ничего, — тут перемена кончилась, и мы побрели в класс. А я вдруг задумался, где же живёт мой преподаватель по истории и по совместительству объект моих воздыханий. В столице или же в маленьком, тесном городке? Кольца на безымянном пальце у него я не видел, соответственно, он не женат. Я представил, как он в одиночестве читает книгу, сидя в любимом кресле и попивая, например, шотландский виски. Ненавязчиво тикают часы, шуршат страницы, за окном воет ветер, а лампа мягко освещает лицо Тилля.       Так реалистично получилось. Прямо перед глазами встала эта картинка. И мне так захотелось оказаться рядом с ним, поправить выбившуюся челку, увидеть смешливый огонёк во взгляде… Хм, слишком много я фантазирую в последнее время, надо завязывать, а то Тёмный заметит ещё. Уж чего-чего, а этого мне никак не нужно. Слишком рано… Да и признаюсь ли я?       Сомневаюсь. Мне страшно. Страшно выставить себя наивным придурком перед Линдеманном. Страшно увидеть в его глазах насмешку и снисходительность. Страшно услышать от него вполне ожидаемые слова. Какой же я трус, воистину. Ведь можно высказать всё, что на душе, а если не получу положительного ответа, спокойно промолвить: что ж, забудьте всё, что здесь произошло. Ну да, подумать-то легко, на деле я не смогу и слова произнести. У меня подкосятся колени, и я грохнусь мордой в пол у ног учителя. Да, так звучит куда более вероятно. Надо трезво оценивать свои силы.       Все почему-то собрались у окон, выходящих на стоянку. Я тоже решил полюбопытствовать и протиснулся между наименее объёмными сверстниками. Тёмный неспешно пересекал двор. Ветер трепал полы его пальто и ворошил волосы. Его тень напоминала два огромных рваных крыла. Историк прошествовал к неизменно чёрному Фольксвагену, мелькнули фары. Линдеманн обернулся, и все резко отпрянули, чуть не попадав на пол. Лишь я да Флаке остались на своих местах. Хотел сначала помахать, но потом передумал. Кажется, Тилль улыбнулся. Или показалось. За ним проследили до того момента, как автомобиль скрылся в заснеженной дали. Никто не произнёс ни слова, все лишь пожирали глазами того, кому удалось хоть ненадолго, но сбежать. Так бы я это охарактеризовал. Также в воздухе буквально ощущались жгучая зависть и даже ненависть. Странно, почему же? Майер говорил, что на зимние каникулы нас могут забирать родители. Кстати об этом, надо созвониться с матерью.       Как говорится, вспомнишь зло — вот и оно. Образовавшуюся тишину нарушило вступление из песни группы Placebo — Battle for the sun. Я спешно ткнул на зелёную кнопку и рванул на лестничную площадку, дабы избежать испепеления взорами коллег.       — Здравствуй, Рихард, — как-то подозрительно позитивно начала Изабель.       — Привет… мам, — несколько поразмыслив, ответил я. — Как твои дела?       Зря спросил. Следующие полчаса мне рассказали все сплетни и трагедии с комедиями нашего маленького городка.       — Ах да, у меня не получится забрать тебя. Прости, дорогой, у меня столько дел, столько дел… Рождество, сам понимаешь, — меня аж передёрнуло от этого слащавого «дорогой». И в целом моё настроение опустилось до отметки «дно океана». Мне до ужаса хотелось вырваться из цепких объятий тёмной и мрачной школы, я бы даже стерпел тучу гостей, что пригласила бы матушка, лишь бы вдохнуть на мгновение запах родного дома. Но… Мои планы, как всегда, рушатся. Не удивлен, знаете ли.       — Ясное дело, понимаю, — как можно ровнее сказал я и закусил губу. Обидно было до жути.       — Ну вот и умничка. Позвоню после праздников, — и череда коротких гудков. Даже не попрощалась. Она всегда так — наобещает с три короба, а потом жестоко обломает. Пожалуй, такими темпами я её возненавижу.       Итак, что мы имеем на конец года. Неразделённая любовь — раз. Парочка непримиримых врагов — два. Желание умереть можно не считать, оно стабильно возникает. Постоянные галлюцинации — три. Из плюсов — друг, который вознамерился стать сводником — четыре. Наставник, при чьём присутствии моё сердце бьется чаще — пять. Более-менее нормальные оценки — шесть. Ну, всё относительно неплохо. Ага. Как же. Добавим немного иллюзии благосостояния, чтобы не портить праздничное настроение.       Кстати о празднике. Надо бы смастерить подарки моим единственным близким людям в этом неуютном месте. И с этой мыслью я отправился к себе. Готовиться надо заранее, чтобы не случилось непредвиденных ситуаций. Потому я перерыл все свои запасы канцтоваров и прочих нужных вещей и выудил то, что требовалось для моей задумки. Но начать я не успел, так как пришел Лоренц, потрясая той самой связкой ключей, и по выражению его лица стало ясно, что мне никак не отвертеться.       — Готов к подвигам, Рих? — спросил он.       — Ещё бы, — я фыркнул. — Горю желанием захватить мир или что-то такое. Чур Америку мне.       — Мне Японию, — хмыкнул Кристиан. — Хорош трепаться, а то пропустим момент.       Он мне объяснил по пути, в чём состоит наш план. Майер с чего-то решил, что девятнадцатое декабря — самое время, чтобы заняться украшением нашей личной Бастилии — то бишь, школы. Поэтому нам следовало принять участие в этом обязательном мероприятии, а спустя некоторое время тактично свалить. Ну что же, делать нечего.       Меня послали вешать гирлянды. Для этого мне пришлось вскарабкаться на крайне неустойчивую стремянку, которая шаталась подо мной как труба под субъектом кавказской национальности. Я не упал, достижение выше всяких похвал. На этом положительные стороны моей работы кончились. Гирлянда скорее походила на кишки жертвы маньяка, кое-как висящие на ржавых гвоздях. Но всем было на это как-то плевать. И слава богу. На второй попытке подвешивания я бы сто процентов отправился в полёт, и Тилль бы застал уже мою могилку. Впрочем, в качестве призрака я смог бы его доставать безнаказанно, ха-ха.       Потом я ждал, затаившись в углу, друга, который клеил снежинки на стёкла. Дождавшись, пока Паучихи начнут орать на кого-то, кроме нас, мы тихой сапой, нежным гадом прокрались мимо и рванули к тринадцатому кабинету, ставшему для меня практически родным. Кристиан трясущимися руками выбрал нужный ключ и отпер дверь. Мы переглянулись. Я сделал глубокий вдох и осторожно приоткрыл дверь, войдя внутрь.       — Свистну, если что, — прошептал мой сосед, оставшийся стоять на стрёме. Я кивнул и огляделся. Я до сих пор понятия не имел о том, что должен искать. Решил начать со стола. Не факт, что попадётся интересное, но проверить не помешает. Тетради, тетради, документы, какие-то листочки, бумажный самолётик, пачка гелевых ручек… Нет, не то. Я вернул всему первоначальное положение и приступил к тумбочке. В верхних двух ящиках лежал всякий канцелярский хлам, нижний же был заперт. Я вернулся к Крису, надеясь, что мне удастся подобрать к замку. Так и вышло. Самый маленький ключ подошел.       В ящике оказалась стопка неразлинованных листков, исписанных и заляпанных чернилами, причём от перьевой ручки, я это определил сразу. Потому заинтересовался. К тому же мы не пишем на подобной бумаге. Взял один наугад. Это были стихи. Стихи Тилля. Его размашистый, с завитушками почерк я бы везде узнал. «Смысл» — было подписано сверху, чуть вправо. И дальше немного съехавшие строчки: «Вы, люди, смотрите сюда! Моя жизнь тяжела: Ворую, бессовестно лгу, Обманываю, предаю, Но завтра рвану чуть заря На юг с сокровищем я!»*       Я удивлённо приподнял бровь. Не знал, что наш суровый историк пишет стихи, причём довольно неплохие. Следующий лист. И ещё. Я прочитал все, что нашёл. Потом порылся в ящике и отыскал ещё один лист. И обомлел. «Как только ты придёшь во сне, Тебе я говорю О том, о чём едва я думать смею…»*       И ниже рисунок меня, стоящего на коленях. У меня испуганный взгляд, я почему-то обнажён, а из-за спины у меня два ангельских крыла. О. Мой. Бог. Неужели я правда это вижу?       Я опустился на учительский стул и замер. Не может быть. Я сплю, наверное. С меня станется. Потому что это не может быть правдой. Или же может?       Раздался резкий свист, прервавший мой ступор. Я вскочил и судорожно принялся наводить порядок, так, чтобы всё оставалось на своих местах. Потом со всех ног рванул к выходу, чуть не упав на пороге, и мы с Лоренцом покинули место преступления, успев запереть его на ключ. Достигнув безопасного места, то есть нашей комнаты, мы попадали на кровать, пытаясь отдышаться.       — Мы сделали это, — подал голос Крис.       — Да. Мы круты, — слабо отозвался я, не поднимая головы.       — Нашёл что-нибудь? — с любопытством спросил мой друг.       — Ох, Флаке, не просто что-нибудь, — я сел, прислонившись спиной к стене. — Я нашёл то, что мне явно не следовало видеть.       — Колись давай, — нетерпеливо поторопил меня Кристиан.       — Если коротко, то Тёмный пишет стихи, — начал я и отвел взгляд.       — Как я понимаю, про тебя там тоже есть? — прищурился сосед.       — Правильно понимаешь, — я принялся ковырять облезшую тёмно-зелёную краску.       — Так у вас взаимно, что ли? — Лоренц подсел ко мне и заглянул в глаза.       — Я не знаю, Крис. Может, я ошибаюсь… Стоп, что ты сказал?! — я нахмурился.       — Ну, ты любишь Линдеманна. Он любит тебя. Так понятнее? — усмехнулся парень.       — Я… Я что? — у меня в голове не укладывалось, что это прозвучало вслух.       — Ну ты тормоз, — покачал головой Флаке. — Или просто стеснительный. Короче, Рихард, в этом нет ничего плохого. Любовь — хорошее чувство. Как правило. И ты не должен заталкивать его вглубь, пытаясь убедить себя в том, что его нет. Не выйдет. Оно всё равно тебя настигнет. И тогда будет куда хуже и больнее, чем ранее. Поверь мне, — он положил руку мне на плечо.       — А ты-то откуда знаешь? — скептично приподнял бровь я.       — На личном опыте основываюсь, — заметно помрачнел Лоренц. — Знаем, плавали. Так что послушай меня и не натвори глупостей.       — Я постараюсь, — пожал плечами. — Но ты сам помнишь, неприятности обожают меня и летят, как мухи на мёд.       — Побольше оптимизма, — ухмыльнулся Крис. — Ты ещё молод, незачем загоняться по всем поводам.       — И это ещё одна проблема, — вздохнул я. — Тилль меня старше. Намного. Зачем я ему?       — О, Круспе, ты совершенно ничего не смыслишь в жизни, — покачал головой он. — Тёмный очень, очень одинок. Неужели не видишь? Ему жизненно необходимо заботиться о ком-то. Потому он и взял над тобой шефство.       Я озадаченно наморщил лоб. Мне в голову не приходило, что всё так обстоит. Сказанное Флаке похоже на правду. И это внимание герра Линдеманна ко всем мелочам, и ненавязчивые вопросы о моём самочувствии и делах…       — Резонно звучит, да? — Лоренц стоял у окна и смотрел вдаль, щурясь на солнце.       — Ага, — я встал рядом, проследив направление взгляда соседа. Чёрная птица кружила в ярко-голубом небе, снег ослепительно сверкал в лучах дневного светила, по земле пробегала позёмка.       — Люблю зиму, — сказал Кристиан и неосознанно коснулся банки с Дракулой.       — И я, — мы переглянулись и улыбнулись. — Сейчас бы в лес, — я мечтательно зажмурился.       Флаке закашлялся, и я покосился на него. Кажется, эта идея не пришлась ему по нраву.       — Почему ты так странно реагируешь на любое упоминание о нём? — поинтересовался я у него.       — М-м-м… Понимаешь ли, Рихард… — Лоренц скорчил недовольную мину. — Есть у меня причины.       — Например? — не отступился я.       — Ну… Голова болит там, вот, — отличная отмазка, Крис, ничего не скажу.       — Хах, это странно, — я сделал вид, что удовлетворён ответом.       — Согласен. Ничего не поделаешь, — с притворным сожалением произнёс мой друг.       — А я вот схожу, пожалуй. Погода хорошая, — я потянулся за ботинками.       — Не надо, Рих, — как-то испуганно попросил Флаке. — Потом… Так и быть, вместе сходим.       — Я запомню твои слова, — шутливо пригрозил ему пальцем. — И не вздумай отпираться, я от тебя всё равно не отстану.       — Тиран и деспот, — воздел руки к потолку Кристиан с мученическим выражением лица.       — Не жалуйся, а то выселю, — усмехнулся я. — Будешь с рисунками творчество Гёте обсуждать.       — Они куда более благодарные слушатели, чем ты, — фыркнул друг.       — Ой, да ладно, — я нарисовал на замёрзшем стекле пентаграмму. Что-то остаётся неизменным. Например, наши несерьёзные споры с Лоренцем. Или мой недосып. Или рисунки на полях тетради. Или бумажный цветок в лаборантской. Или ухмылка Тилля и задорный блеск его зелёных глаз. Ещё бы он не язвил так часто, цены бы ему не было.       Потом я всё же сел за оригами. Кристиан явно заинтересовался. Попросил показать что-нибудь простенькое. Я огляделся и понял, что нужно сменить обстановку для лучшего настроя. Выбрав коридор на третьем этаже, мы с удобством расположились за партой, давным-давно оставленной здесь. Выдав новоявленному ученику лист солнечно-жёлтой бумаги и взяв себе алую, я принялся неспешно объяснять ему все тонкости «бумажной магии», как выразился один автор энциклопедии по оригами. На самом деле, определение подобрано верное. В начале пути у тебя лишь лист бумаги, пальцы и собственная фантазия. В финале ты получаешь нечто прекрасное и хрупкое, созданное тобой лично, что не может не доставить удовольствие. Да, когда ты только-только приступаешь к сотворению, сложновато. У тебя быстро кончается терпение, хочется скомкать такую непослушную бумагу и выбросить куда подальше. Но стоит перебороть себя, как всё начинает идти само собой. Ты откуда-то знаешь, где и как нужно согнуть или же, напротив, разгладить. И в процессе тренировки совершенствуешься, создавая всё новых и новых существ.       — Скажи мне, Рихард, это я такой косой или автор твоего пресловутого учебника? — ворчливо вопросил Флаке, указывая на помятый листок.       — Вы оба нормальные, просто ты только начал заниматься, — терпеливо ответил я и достал ещё заготовительного материала. — Не спеши, торопиться нам некуда.       — Стемнело уже, — тоскливо произнёс парень и сложил классический самолётик. Хоть что-то у него выходит идеально. Прозвучали шаги, и мы одновременно подняли головы. Это был Тилль, успевший вернуться. К восьми часам, ага.       — Добрый вечер, — поздоровался я, а Крис запустил самолётик, который сделал мёртвую петлю и упал у ног Тёмного.       — И тебе того же, — хмыкнул историк, подняв бумажное воздушное средство передвижения с пола и запустил обратно. Потом смерил меня оценивающим взглядом и прошёл в кабинет. Хоть бы ничего не заметил, пронеслась в мозгу шальная мысль. Да и с чего бы? Я всё привел в первозданный вид, даже стихи сложил в нужном порядке. Должно прокатить.       — Пойдем, Крис, пока нас карма не настигла, — я сложил всё в папку, и мы поспешно ретировались. Никогда ничего нельзя знать наверняка, я мог и не заметить ту или иную деталь, выбивающуюся из общей картины, ибо внимательностью я никогда не отличался. За что постоянно огребал. Ничему жизнь не учит. ***       Время бежало быстрее, чем хотелось бы, и вот начался предрождественский мандраж. Все были всклокоченные, растрёпанные, разгорячённые. Учителя носились по этажам, даже Конрад величаво курсировал с одного конца двора на другой. Я искренне не понимал всеобщего волнения и спешки. Куда торопиться, будучи в такой беспросветной глуши?       Кстати, где-то половину наших забрали родители. Только не видел я на их физиономиях счастья. И предки у них были странные — молчаливые, блёклые, будто безликие. Да, вот что с ними было не так. Я не мог разглядеть их. Взгляд будто сползал с их лиц куда-то в сторону. Это несколько пугало. Но смысл был в том, что школа стала ещё более пустой, безжизненной и неуютной. Мне хотелось сбежать в лес, на шоссе, куда угодно, лишь бы покинуть эти мрачные, давящие стены. И Тилля я почти не видел, только на уроках. Он погряз в годовых отчетах, заполнении журнала и выставлении оценок. Если бы не Флаке, я бы совсем затосковал.       Моего соседа никто забирать не спешил, на вопрос об этом он ответил шуткой, мол, я чересчур умён для их общества. Но мы оба знали, что суть совсем не в этом. Уроков не было, и мы слонялись без дела, не зная, куда себя деть. На улице было слишком холодно, чтобы гулять. Оставалось сидеть на подоконнике и предаваться легкой меланхолии, слушая что-нибудь подходящее. Все книжки были прочитаны, все сигареты выкурены, и ко всему ещё прибавилась моя никотиновая ломка. Я клянчил у Лоренца мятные карамельки, которые хоть немного облегчали моё состояние, бесился и всем сердцем желал чуда. Опрометчиво, наверное. Чудес не бывает, мне с детства это вдалбливали в голову. Реальность жестока, как и люди в ней. Ты должен делать, что говорят, и не спрашивать, почему. Задаёшь много вопросов — на тебя смотрят с подозрением. Пытаешься жить не по указке общества — и вот ты уже изгой. Не вписываешься в общепринятые рамки — «он другой», — презрительно шепчут за спиной. Многие авторы мотивирующих книг учат, что зависеть от мнения людей — это плохо. В то же самое время выдают чёткие указания, как правильно подстроиться под систему и впоследствии стать успешным. Логично так.       Да взять хотя бы нашу школу. Директор и остальные с ног сбились, стараясь произвести должное впечатление на начальство. Мол, посмотрите, как у нас тут всё хорошо обустроено и как вовремя мы сдаём документы. А на деле здесь холодно, уныло и непривлекательно. А ещё проверки будут весной. Как мы усвоили материал. Сомневаюсь, что выйдет что-то путное. В общем, настроения праздника как не было, так нет. И лампа не горит, и врут календари, как говорится.       Всё двадцать третье число я провёл в странной неге. Мне не то что шевелиться, дышать было лень. Вся накопившаяся усталость разом активировалась, и меня как будто прессом к кровати придавило. Нужен был толчок, который бы вернул меня к жизни и как следует взбодрил. Но где взять его?       — Так, Круспе, хорош деградировать, — меня потрясли за плечо, и я нехотя открыл правый глаз.       — Чего тебе, недалёкий смертный? — тоном Сатаны, ушедшего на покой, поинтересовался я.       — Стервятник притащил ёлку, — ответил Кристиан.       — Считаешь, это повод ворваться сюда и докопаться до меня? — я отвернулся лицом к стене.       — Да. Именно, — непреклонно произнёс Лоренц и стащил меня на пол. Не спрашивайте как. Он использует магию вне Хогвартса.       — Ты невыносим, — поднялся на ноги и отвернулся. — Что ж, раз я встал, то надо идти.       Пожалуй, ёлка действительно стоила моего внимания. Начнем с того, что она была огромной. И пушистой. А ещё запах хвои разнёсся по всему этажу и приятно щекотал ноздри.       — Как он вообще смог её поднять и не сломать спину? — шёпотом заметил я, указав на худющего, как щепка, завхоза.       — Тайна, покрытая мраком, — пожал плечами Флаке. — Но его глаза, сверкающие из гущи веток — зрелище пугающее.       Потом нам выдали по коробке ёлочных игрушек. Они были очень-очень старыми и стеклянными, а значит, хрупкими. Конрад пригрозил, что тому, кто разобьёт хоть одну, оторвёт руки. В его стиле.       Я аккуратно пристроил витую фиолетовую сосульку и отошёл посмотреть. Место было подходящим. Потом мне попались искусно раскрашенные эскимосы, клубника, сова, грибы, помидор и много что ещё. Но самым красивым украшением была фарфоровая балерина в золотой пачке, обсыпанной блестками. Они остались на моих ладонях, словно следы волшебства. Подвесил статуэтку на уровне глаз, и она закружилась, завертелась, будто живая.       Звезду нам не доверили, и мы наблюдали за мучениями Шнайдера, которому поручили сиё непростое дело. Стоит отдать ему должное, он ни разу не выругался, хотя был близок к падению неоднократно. И вот последний штрих — Кристоф повозился с удлинителем, и гирлянда вспыхнула разноцветными огоньками — красными, жёлтыми, голубыми и зелёными.       — Ну что, чувствуется теперь, что Рождество близко? — с улыбкой спросил у меня Крис.       — Ага, — хмыкнул я и смахнул отросшую челку со лба. И вправду, апатия ушла, уступив место странному возбуждению и ожиданию… Чего? Что-то должно было произойти. Нечто, выбивающееся из череды серых однообразных будней. И это ожидание совершенно отличалось от того, что я испытывал в начале учебного года. Оно было приятным. Интригующим. И я не подозревал, чем оно окончится.       — О, да у вас тут подготовка в самом разгаре, — заметил знакомый голос, и я обернулся. Тилль стоял, опираясь на подоконник, и смешливо поглядывал на нас поверх страниц какой-то книги.       — Настрой создаём, — кивнул химик.       — У вас получается, — хмыкнул Линдеманн и, прищурившись, посмотрел на меня. — Особенно у тебя, Рихард.       Я вскинул брови.       — Почему это?       Тёмный отложил книгу и приблизился ко мне вплотную. Я недоумённо поглядел на него снизу вверх. Историк провёл кончиками пальцев по моей щеке, отчего у меня даже пульс замедлился, и продемонстрировал мне блестки.       — Ты так увлечённо занимался делом, что даже не заметил, — и он улыбнулся. Снова из-за меня. Ох.       — Оуу… И правда, — я тоже улыбнулся, только смущённо. Краем глаза я заметил торжествующего Лоренца и мрачного Кристофа. Какие у всех разные реакции на действия Линдеманна. Я, к примеру, от его прикосновений весь горю. Тешу себя надеждой, что это не очень заметно.       — Надеюсь, наши повара хотя бы раз в году состряпают что-то съедобное, — фыркнул Линдеманн, возвращаясь за потрёпанным синим томиком.       — Не вы один, — понизив голос, заметил Кристиан.       Мы с ним решили тоже хоть как-то украсить свою комнату. Покрывало моей кровати было усыпано крошечными обрезками бумаги. Снежинки у нас получились немного неправильные, слишком угловатые, острые, изломанные. Однако они хорошо вписались в интерьер, тоже не очень светлый и уютный. Теперь хоть какая-то гармония присутствовала в этом помещении. Потом мы смели паутину веником, взятым из подсобки. Паукам и их паутине не место в нашей жизни. И так хищников хватает. Стёрли пыль везде, где достали, выгребли из-под кроватей сухие листья, непонятно откуда там взявшиеся. Много мусора вынесли, короче говоря. Конец года, лишнее должно быть удалено.       Дышать стало легче после всех этих процедур. Право же, в некоторых случаях уборка успокаивает нервы. Не побоюсь сказать, у нас царил идеальный порядок. Ясное дело, гений властвует над хаосом, но порой он утомляет.       И вот наступило утро двадцать четвёртого декабря. Я сел на кровати и как следует потянулся. Даже позвоночник хрустнул. Нет, определённо, этот день не мог быть плохим.       — Проснись и пой, Флаке! Праздник близко, — возвестил я. Сосед никак не отреагировал, и пришлось кинуть в него подушкой. На это меня послали в пеший сексуальный тур до города Nahui.       — Мне пока не с кем, дорогой друг, — усмехнулся я и стащил с него одеяло.       — Это пока, — буркнул Лоренц, свесив ноги на пол. — Вот пожалуюсь Линдеманну, и будет у тебя спутник в этом нелёгком деле.       — Пошляк, — картинно закатил глаза я, натягивая на футболку любимый свитер.       — Вот только не говори, что ты бы отказался, — язвительно произнёс Крис.       — Не буду, — примирительно поднял руки вверх.       — Я тебя насквозь вижу, Круспе, — ухмыльнулся парень.       — Не всегда, — парировал я, выглядывая в окно. — Пасмурно. Опять снег пойдёт.       — О, мне будет просто спрятать твой труп, — воодушевлённо сказал Кристиан.       — Мы ещё посмотрим, кто кого прятать будет, — я фыркнул, не желая больше дискутировать.       Без этих маленьких милых перепалок было бы скучно. Когда я изображаю обиженного страдальца, и Флаке пытается меня рассмешить, выглядит очень забавно. Типа «я злой, не мешай мне злиться. Ну вот, я улыбнулся. Ты во всём виноват». Всё-таки мне очень не хватало такого друга, как Лоренц. У нас схожие увлечения: любим рок, хорошие книги и делиться впечатлениями о них. Одобряем чёрный юмор, стараемся не унывать и поддерживать друг друга, чередуя добрые слова и подколы. Пожалуй, я мог бы доверить Кристиану все свои секреты и даже жизнь. Я ведь даже не мечтал об этом, когда познакомился с ним в начале года. Но почти за четыре месяца он мне стал близок, как никто другой. Ну, если не считать Тёмного. Он — совершенно другое. Мой наставник. Мой защитник. Которого я… люблю. Сильно сказано, наверное, но самом деле я очень привязан к нему. В его присутствии мне спокойнее, и чувствую себя увереннее. Мне нравится, когда он ко мне прикасается. Нравится, когда он смотрит на меня — лукаво и почти ласково. Никто на меня так никогда не смотрел. И в целом он не похож ни на одного из встреченных мной в жизни людей — неповторимый, пугающий и в то же время привлекательный. Иногда я боюсь его до ужаса, а иногда хочу, чтобы он не отходил ни на метр. Странно, когда рвут на части такие противоположные чувства. Но я уже привык. Ко всему привык. И к боли, и к внезапной радости. Только не перестаю удивляться всему, что происходит со мной в последнее время. Слишком много мистики и непонятного.       В этот раз нам официально разрешили выйти подышать свежим воздухом. Снег был влажный, и мы с Лоренцем слепили огромного снеговика с кровожадным оскалом из найденных камешков и носом из какой-то железки. Остальные ученики уныло бродили вокруг, нигде не задерживаясь. Неужели им скучно на улице? Вне затхлых тёмных стен и тёмных извилистых коридоров? Не понимаю их.       Потом нас загнали обратно, и я с тоской обернулся на лес — ещё более притягательный и пугающий, чем обычно. Нет, я обязательно выберусь туда, чего бы мне это не стоило. Красота спящей природы ни с чем не сравнится. Я был мокрый насквозь из-за беготни, да и Флаке тоже. Мы переоделись в сухое и отправились к ёлке, запасшись книгами. Не все лампочки горели, и создавалась таинственная, колдовская атмосфера. Сидеть в полумраке, иногда прошиваемым проблесками разноцветных гирлянд, перешёптываться обо всём на свете, шелестеть страницами и прислушиваться к вою ветра за окном — прекрасно. Потом мы прервались на рождественский ужин, на котором все сидели за одним столом, что несколько сближало. И даже Паучихи казались мирными и неопасными — этакие среднестатические старушки с благодушными лицами. Майер постоянно шутил с ними, преподавательницы вежливо смеялись над его высказываниями. Иногда они втягивали в разговор Шнайдера, он подчинялся неохотно. Лишь Тилль был молчалив и в какой-то степени мрачен. Я украдкой бросал на него взгляды, пытаясь понять причину его внезапной меланхолии.       Затем мы с другом вернулись на второй этаж, чтобы продолжить ленивое празднование Рождества Христова. Я с удобством расположился на скамейке спиной к спине с Кристианом. Всё было хорошо, но что-то не давало мне покоя. Я чуть заёрзал и посмотрел на часы. Большая стрелка остановилась на шести, маленькая ближе к девяти. Думаю, сегодня нас никто разгонять по постелям не будет.       — Рихард, — подал вдруг голос Лоренц.       — Чего? — я покосился на него через плечо.       — Заметил, что Тёмный совсем не в праздничном настроении?       — Ясное дело, как же не заметить, — я вздохнул. — Не знаю, может, навестить его? Или это всё ещё сильнее ухудшит?       — А ну-ка быстро встал и пошёл, — строго приказал мой сосед. — Ишь что удумал! Твоё появление ему только на пользу пойдёт.       — Окей, уже лечу, — я усмехнулся и отложил книгу. — Отнесёшь, если я задержусь?       — Хах, без проблем, — ухмылка Криса была уж слишком довольной. Я с сожалением встал и медленно зашагал к лестнице.       — Поторопись! — крикнул мне Флаке. — Или ты трусишь?       — Ничего подобного! — храбро отозвался я и припустил со всех ног на третий этаж, к тринадцатому кабинету, надеясь, что его владелец окажется там. Но чем ближе была заветная дверь, тем страшнее мне становилось. Понятия не имею, почему. Я же просто иду проведать своего преподавателя, правда? Нечего так бояться.       Я глубоко вдохнул и постучался. Потом ещё раз. — Войдите! — хрипло ответили мне. Я последовал разрешению и осторожно скользнул за дверь. Тилль сидел за учительским столом с бокалом в руке. Верхние пуговицы его рубашки были расстёгнуты, волосы были в необычном беспорядке. Историк поднял на меня чуть осоловелый взгляд и хмыкнул.       — Рихард? Вот уж кого я не ожидал увидеть. Решил посетить одинокого затворника?       — Э-э-э… да. Я заметил, что вы были невеселы тогда, в столовой, вот и… — я не подозревал, что должен говорить. Ни разу не был в такой ситуации.       — Мило с твоей стороны, — Линдеманн сделал глоток янтарной жидкости из стакана и поморщился. — А я тут, видишь ли, предаюсь тоске. И шотландский скотч мне в этом помогает.       Я присел на краешек первой парты и покачал головой.       — Не дело это, герр Линдеманн. Алкоголь не решает проблему.       — О, Рихард, если бы ты знал причину, по которой я пью один в рождественскую ночь, то не стал бы меня осуждать, — он горько усмехнулся.       — Так расскажите, — я скрестил руки на груди. — Может быть, я смогу помочь.       Прозвучал еще один невесёлый смешок.       — Сомневаюсь, — Тилль налил себе ещё из фляжки. Затем поднёс бокал к губам, но я успел вскочить и остановить его руку.       — Вам хватит, — сказал твёрдо и непреклонно, как мог. Тёмный скептично посмотрел на меня, но возражать не стал. Поверить не могу, что это сошло мне с рук.       — Ты хотел узнать, почему эта ночь проходит для меня так? Что ж… У меня есть тайна. Тёмная, в какой-то степени грязная, рвущая меня изнутри. Я никому не могу поведать её, особенно тому, к кому она непосредственно относится, — преподаватель вздохнул. — Я не могу отделаться от этой тайны, она слишком въелась в моё чёрствое сердце и выжигает его, будто калёным железом.       Тилль был предельно откровенен со мной. Видимо, сказалось воздействие крепкого алкоголя. И с каждым словом моего наставника возникало всё больше и больше подозрений.       — Слишком много мыслей об этом секрете. Вот я и пытался заглушить их скотчем, — он потёр виски. Я помялся немного, потом всё же приблизился, опустившись перед ним на колени, и взял его за руку.       — Герр Линдеманн… — тихо произнёс я, выдерживая жгучий и полный отчаяния взгляд Тёмного. — Сегодня ночь не такая, как все. Волшебная. Я, конечно, не очень верю в волшебство, как и вы, наверное, но всё же. Загадайте желание. И возможно ваша проблема разрешится.       — Бред, — выдохнул Тилль. Его нижняя губа немного подрагивала, а глаза блестели от… слёз? — Мои желания никогда не сбываются. Я обнаружил это ещё в детстве.       — В этот раз всё будет по-другому, — упрямо сказал я. — Обещаю.       — Ну-ну, — он хмыкнул. — Великий волшебник Рихард Цвен Круспе.       — Итак… Тилль, — я назвал его по имени, о Господи! — Что вы хотите получить на Рождество?       Линдеманн замер на несколько секунд, а затем еле слышно произнес:       — Тебя.       Я застыл, будто громом поражённый. Это что, признание? Самое настоящее? У меня отнялся язык, и я открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба.       — Я же говорил, — бесцветным голосом промолвил Тёмный. — Никто не должен был этого знать. Никто. А теперь… Ты волен сбежать от меня и больше никогда не заговорить со мной. Я пойму.       Мне было физически больно от того, как выглядел Тилль. Я срочно должен был что-то сделать.       — Герр Линдеманн… — обратился я к нему по-официальному. А потом махнул рукой и обнял. Просто и легко. Так, как было нужно. Меня крепко сжали в ответ, да так, что рёбра затрещали. И Линдеманн поглядел на меня с благодарностью.       — И ещё кое-что. Я… Вас… Люблю… — поверить не могу, что сказал это! Тилль, кажется, тоже. Удивление в его тёмно-зелёных глазах я не забуду никогда. Дальнейшее было как в тумане. Он взял меня за подбородок, пристально глядя мне в глаза, и поцеловал. У его губ был горьковатый привкус виски. В эти несколько секунд весь мой мир перевернулся с ног на голову. И, пожалуй, это было лучшее Рождество в моей жизни.