Чернильные осколки прошлого

Я плыл по реке. Вода была невозможно ледяной, я не мог полноценно вдохнуть. Стояла звездная ночь, и я видел нечто вроде Млечного Пути. Только ни одно созвездие не было мне знакомо. Они были невероятно красивыми и…пугающими. Мертвыми. Сбоку промелькнули две луны: желтая и голубая. Я понял, что нахожусь не на Земле. Берега были высокими, обрывистыми. Я смог различить корявые, изломанные сосны, из последних сил цепляющиеся корнями за песок, как утопающий за соломинку. Река все несла меня вперед и вперед, лишив всякой воли. Не чувствовал пальцев на руках и ногах, не мог пошевелиться, порабощенный течением, то стремительным, то неспешным. Забыл все — кто я, зачем я и что здесь делаю. Как будто на мою память легла туманная дымка, скрывшая воспоминания. Одно я знал точно: провести здесь вечность — не самая хорошая идея. — Рихард… Рих… — услышал я краем уха. Кажется, это мое имя. Я попытался приподнять голову, чтобы оглядеться, но меня, наоборот, потянуло в глубину. Ночные светила растворилась в толще воды, как и последние пузырьки воздуха, вылетевшие из моего рта. Через мгновение я обнаружил себя лежащим на больничной койке. Рядом сидел всклокоченный очкарик, в котором я с трудом узнал Кристиана, своего соседа по комнате. — Лоренц? — прохрипел и осознал, что тяжесть и боль в груди никуда не делись. — Он самый, — фыркнул Флаке. — Напугал ты нас, жуть. — Господи, Крис, ты о чем? — я потрогал свою грудь и обнаружил плотную повязку. — О той взбучке, что устроил тебе Ландерс и его верный пес Ридель, — охотно пояснил мой друг, поправив очки на переносице. — А-а-а, припоминаю, — я болезненно поморщился. — Как я здесь оказался, не сообщишь? — О Рихард, эта информация куда ценнее остальной, — он как-то злорадно улыбнулся. — Тебя Линдеманн на руках принес. И, клянусь, он конкретно за тебя испугался. Ни разу не видел, чтобы у него было такое встревоженное лицо. Я изумленно воззрился на Лоренца. У меня в голове не укладывалось, что мой фактический спаситель — Тилль. Хотя этому есть логическое объяснение, ведь я не пришел к нему, как обещал. И все же… — Кстати, он должен прийти с минуты на минуту, — улыбка Криса стала еще шире. — Что ты лыбишься? — прищурился с подозрением. В ответ он отмахнулся, мол, потом поймешь. — Придурок, — буркнул я, пряча ноги под простыню. Дверь распахнулась, и раздались знакомые тяжелые шаги. Флаке резво подскочил и ретировался, хлопнув меня по плечу и сказав нечто вроде 'Я здесь лишний'. С каждым днем мне все сложнее понять его намеки. — Рихард! — Линдеманн, вроде бы, искренне был рад меня видеть. — Как самочувствие? — М-м-м… Так себе, — честно ответил я. — И на вид, наверное, не очень, да? Линдеманн немного помялся, не зная, что ответить. Кивнул. — Да. Мягко сказано. Я вздохнул, поджал ноги, пригласил жестом преподавателя сесть. — Флаке мне сказал, что меня нашли вы, — я поглядел на него. — Спасибо. Я бы там еще долго провалялся в отключке. — Да не за что, собственно. Это мой долг, как учителя — безопасность своих учеников, — он хмыкнул, и я отвел взгляд. — Рихард, — Тилль положил мне руку на колено, и я вздрогнул от неожиданности и от странной интимности этого жеста. — Скажи мне, кто это с тобой сотворил? — мне могло почудиться, но его голос дрогнул. Я закусил губу, избегая смотреть Темному в глаза. Если я выдам Лиса и Койота (прозвище Оливера), то это повлечет куда более серьезные последствия, чем моя прошлая ошибка. И Линдеманн может оказаться в опасности, что волновало меня больше всего. Потому я состроил невинный вид и как можно спокойнее ответил: — Знаете, я не видел их лиц. Сами знаете, свет включен не был. Не разглядел. Историк скептично приподнял бровь. Он мне не поверил. — Почему ты их покрываешь? Чего боишься? — поинтересовался Тилль. — Я их не покрываю. Все так, как я сказал. Мне врать незачем, — постарался придать голосу как можно больше уверенности. — Да-а? — недоверчиво протянул Темный. — Быть может, тебе местные законы снова не позволяют? — он припомнил мне сказанное тогда, в кабинете. — В любом случае, я ничего не скажу, — я скрестил руки на груди. — Ты упрямый до невозможности, это утомляет, — Линдеманн поморщился. — Я всего лишь хотел предотвратить подобные случаи в дальнейшем, но тебе, видимо, доставляет удовольствие быть избитым своими сверстниками. Или же тебе понравилось, как я тебя принес сюда, м? — я вспыхнул, но промолчал, решив больше не дерзить. — Что ж, не буду мешать. Выздоравливай, — он поднялся, бросил напоследок на меня ехидный взгляд и удалился. Я смотрел ему вслед и не мог разобраться, хочу ли, чтобы он остался подольше или же не видеть его столько же. За дверью кто-то тихо выругался и убежал прочь. Голос был подозрительно знакомым. Я провел в лазарете еще неделю, пока ребра более-менее не зажили. Мне было дико скучно, хоть Лоренц и приходил довольно часто и иногда притаскивал книги, которые я прочитывал в мгновение ока. Также он сообщал мне последние новости и всеми силами пытался развеять мою тоску. Я с нетерпением ждал, когда же наконец медсестру устроит мое состояние, и я смогу вырваться на свободу. Вспоминал тот терпкий, приятный запах парфюма, что я чувствовал, будучи в крепкой хватке рук моего преподавателя по истории. Я бы хотел ощутить его еще хотя бы раз. И чувство защищенности и полной безопасности. Ранее для меня не знакомое. Вечером субботы, последней субботы ноября, меня в последний раз осмотрели и выдали вердикт, что на следующий день я могу приступить к занятиям. Мой боевой дух значительно повысился, и я чуть ли не в припрыжку отправился на поиски Флаке. Он обнаружился в коридоре на третьем этаже, читающим учебник по физике. — Кристиан, меня отпустили! — громко возвестил я и на радостях обнял своего заумного друга. Тот хмыкнул и не стал отстраняться. — Ты стал похож на живого человека. И фингал прошел, — прищурившись, сказал Лоренц. Его лицо приняло виноватое выражение. Я обернулся и увидел историка, с явным неодобрением взиравшего на нас. Отпустив соседа и отойдя на некоторое расстояние, я снова посмотрел на Тилля. Теперь его маска была более нейтральной. Неужели ревнует? Не может такого быть. Чтобы он меня приревновал к Крису… Это что-то из ряда вон выходящее. Тем не менее я тоже почувствовал себя виноватым. Необъяснимо, воистину. *** Сегодня было полнолуние. Ночное светило излучало ослепительно яркий молочный свет, не дававший уснуть и проглядывающий сквозь тучи как мертвенно-бледный глаз. Поворочавшись в кровати, я сел, опустив ноги на холодный пол. Появилось жгучее желание закурить. У меня еще оставался стратегический запас табака и спичек. Но была еще одна проблема. Я все равно не смог бы усидеть в школе в такую ночь, когда одно время года сменяет другое. Натянул ботинки на ноги, куртку надевать поленился, посчитав, что долго на улице не проведу. И тихо пробрался из комнаты. Ночные прогулки становятся традицией. Успешно выбрался на крыльцо и вдохнул холодный по-зимнему воздух. Оранжево-желтый фонарь окрашивал подступивший туман в странный розоватый оттенок. Я подпалил сигарету и с удовольствием затянулся. Приятная горечь на языке и едва заметная резь в горле — давно этого не было. Я осознал, что ужасно замерз, и обхватил плечи руками, зажав сигарету в зубах и тщетно пытаясь согреться. Зря решил не одеваться полностью. Так и до простуды недолго. Услышал чьи-то шаги позади и ощутил, как меня чем-то укрыли. Я осторожно покосился на того, кто был рядом, и несказанно удивился. Тилль накинул мне на плечи свое пальто, не произнеся ни слова. Я благодарно кивнул и закутался поплотнее. Осторожно поинтересовался: — Герр Линдеманн, могу ли я спросить… — Почему вместо того, чтобы прочитать тебе нотации и отконвоировать к директору за несанкционированный ночной поход я не дал тебе замерзнуть до получения воспаления легких? Это было бы крайне предсказуемо, — Тилль усмехнулся. — Да и сам я вышел по той же причине, что и ты. Дашь прикурить, кстати? Я кивнул, и Темный поджег свою сигарету от моей. На несколько секунд наши лица были так близки, что у меня прихватило дыхание. Хорошо, что сумерки скрыли все детали, а то было бы неловко. Мы стояли бок о бок и дымили, незаметно, как нам обоим казалось, бросая быстрые взгляды друг на друга. Линдеманн был в свитере причудливой вязки и пижамных штанах. Вместе они создавали довольно забавное сочетание. Особенно вместе с армейскими берцами с поспешно и небрежно завязанными красными шнурками. Еще один короткий миг, когда Тилль не надел маску. Люблю ловить такие мгновения. Я вдруг понял, что мне до жути хочется выяснить, каков мой наставник на самом деле. И еще любыми способами довести его до смеха, чтобы увидеть его улыбку. Он всегда такой серьезный. Синхронно бросив бычки на землю, мы вдавили их в мокрый асфальт. Я с сожалением снял с себя пальто, вдохнул в последний раз его запах — тот самый — и отдал обратно владельцу. В темноте коридора я почувствовал невесомое прикосновение к щеке и услышал тихое 'Доброй ночи, Рихард'. — И вам, — несколько растерянно ответил я, устремляясь к своей комнате и ощущая всей кожей, что с этого момента что-то необратимо изменилось… *** Я читал заданный на самостоятельное изучение рассказ, лежа на животе и болтая ногами в воздухе в такт песне, звучавшей в наушниках. Ступни мерзли, но встать и отыскать носки было лень. Вдруг сквозь мелодию стали пробиваться странные рваные помехи. Я нажал на стоп и задумчиво оглядел гарнитуру. С чего бы ей ломаться, недавно же менял. Треск повторился. Испытав некое облегчение, я осмотрелся в поисках источника звука. Он вроде как находился в районе тумбочки. Пришлось протянуть руки и провести по гладкой деревянной поверхности. Обнаружилось зеркальце, доставшееся мне от ночного гостя. Я задумчиво посмотрелся в него. Стекло было темным. Решил его протереть от предполагаемой пыли. Чище оно не стало, даже наоборот. Его мрачная глубина затягивала, и все, что находилось за пределами серебристого овала, поплыло и закружилось. Свистящий шепот ворвался в мое сознание, вызвав острое желание закрыть руками уши. Не мог разобрать, что он говорит. По интонации было ясно, что ничего хорошего. В тоне присутствовали угрожающие нотки. Я увидел глаза. Раскосые, с ослепительно белыми белками, прошитыми алыми жилками, и смоляно-черными зрачками. Радужка отсутствовала. Самое ужасное было то, что глаз становилось все больше и больше. Они покрывали все пространство, подбираясь ко мне вместе с кобальтовой жижей, в которой они…плавали. Не успел я моргнуть, как они скользнули по ногам вверх, заполонив всего меня. И снаружи, и внутри. Я видел себя в зеркало, расширившееся до поистине гигантских размеров: я был черен, как ночь, глаза на мне беспрестанно моргали и судорожно вращались. Мое лицо состояло из огромной зубастой пасти, полной длинных кривых зубов. Дальше я прильнул к стеклу и слился с ним в одно целое. Я был тьмой, я был смертью, я был отчаянием, я был предательством, я был наркотическим бредом и ломкой, я был всей болью мира. По зеркалу пробежали трещины, мир сотрясся до основания, и я рассыпался в прах. Я очнулся на полу. С трудом приподнял голову и увидел, что ладони в крови. Тут же пришла боль. Осколок зеркала я удерживал пальцами левой руки. — Святые угодники! — прошипел я, поднимаясь. От неловкого движения порезы разошлись, и кровь снова закапала на пол. Флаке меня убьет. Его божественная уборка насмарку. Медсестру при виде меня аж передернуло. Я в лазарете частый гость, что ж поделать. Женщина ругалась себе под нос, забинтовывая мои руки. Я болезненно морщился, когда она слишком сильно нажимала, но молчал. И невольно прислушивался к её словам. — Зря ему доверил. У него же повышенная ловкость и удача, — бормотала медсестра, наматывая еще один слой. — Видишь, покалечился. Вряд ли он нам подходит. Далее следовала пауза, будто для невидимого собеседника, и Оленна, выслушав его, продолжала свой странный монолог. — Душа уязвимая, говоришь? Из-за… — конца предложения я не услышал. Начал подозревать, что единственный представитель медицины в нашем учебном заведении немного двинутый. Или много. — Свободен, — процедила медсестра, завязав узелок на второй руке. Я поспешил скрыться, заметив, насколько презрительным был взгляд женщины. Мое природное обаяние на нее не подействовало. Ха-ха, смешная шутка. У меня вообще его нет. С огромным удовольствием (нет) принялся драить пол в нашей с Лоренцом комнате. Надеюсь, вернется не скоро. Его кондратий хватит от такого зрелища. Кровь упрямо не желала оттираться. Не так уж надолго я и уходил, чтобы она въелась в линолеум до скончания времен. Присел отдохнуть. Когда вернулся взглядом к предмету моих мучений, красной лужи уже не было. Кто бы или что бы это ни было, спасибо ему за исчезновение одной проблемы в моем списке, который длиннее, чем Экватор. На следующий день было так холодно, что стекла покрылись витиеватыми морозными узорами. Каждый убедился, что декабрь полностью вступил в свои права. На одном из окон кто-то вывел крупным шрифтом слово, обозначавшее небезызвестный мужской половой орган. Завхоз смыл его шваброй, не переставая красочно расписывать, как он и что сделает с автором надписи. Все тихо над ним посмеивались, отлично зная, что угрозы эти в исполнение Конраду привести не позволят. На математике я обнаружил, что в моем рюкзаке неведомо откуда взялся лист черной бумаги, причем в неплохом состоянии. Повертев его в руках, рассмотрев со всех сторон, прикинул, на что бы он мог сгодиться, я мысленно пролистал энциклопедию оригами, оставшуюся дома, и щелкнул пальцами. Какая гениальная идея мне пришла… И даже недовольный взгляд директора не смог остановить меня. Я с увлечением принялся видоизменять, складывать, разглаживать листок, из которого должен был получиться шедевр. Попотев над ним три урока, к истории я завершил свой проект. Оставалось привести в жизнь третий шаг, самый сложный из всех. Стараясь не выдать непонятное возбуждение, охватившее меня, я еле досидел до звонка. Влился в толпу одноклассников и незаметно положил Темному на стол черный бумажный лотос — вершину моего мастерства. Пусть теперь поломает голову над происхождением этого цветка. Весьма чувствительный тычок в плечо отвлек меня от раздумий, и я хмуро зыркнул на ухмыляющегося Ландерса. Ридель был спокоен, но в его взгляде явно читалась насмешка. Они ждут, когда облажаюсь, и можно будет мне навалять. Ждите, ждите… До морковкиного заговенья. Я теперь осторожный, с богатым жизненным опытом. Так что хренушки вам, а не развлечение. Отправился в спортивный зал. Там было тихо и безлюдно. Я с удобством расположился на подоконнике, подобрав ноги под себя, и принялся протирать себе иллюминатор в мир снаружи. Спустя некоторое время мне это удалось, и я прижался носом к стеклу, всматриваясь в сумерки. Когда же, когда же пойдет снег? Его так не хватает. Чтобы кристально чистая белизна укрыла грязный серый асфальт, вместе с ним и грязь в душах людей. Чтобы увидеть спящую природу, чей сон так напоминает смертельный — деревья застывают в пугающих изломанных позах, их черная плоть контрастирует с белым вокруг, стоит гробовая тишина, и ветви трещат иногда. Чтобы в воздухе снова разлилась зимняя магия — ледяная, пугающая, но манящая и загадочная. Чтобы снова поверить в волшебство и погрузиться в зиму с головой. Вспомнил, что сегодня после истории Тилль остановил меня и спросил, как я снова умудрился покалечить себя. В ответ на 'Ну так вышло. Порезался' он пообещал, что в следующий раз приобретет наручники и прикует меня к себе, чтобы я не лез куда ни попадя. — Тогда я втяну в неприятности и вас, — возразил я. — Уж лучше я буду вместе с тобой, чем ты в одиночку будешь влезать во всевозможные авантюры, — проворчал историк. У меня на душе отчего-то потеплело. Улыбнулся этому воспоминанию и нарисовал на стекле взъерошенного ворона в пальто, напоминающего Тилля, и подписал чуть ниже: «Ворон Эдгара По каркнул «Никогда!». Что же нам ждать от этого?». Нарушенный ледяной покров тут же начал затягиваться, и от моего художества остался едва заметный след. Ничто не вечно в этом мире, заключил я и спрыгнул, так как кончик носа уже порядком замерз. Дочитаю сборник рассказов и сбегу от этой суровой реальности на площадку. Сказано — сделано. Перелистнув последнюю страницу, я отправил книгу в стопку прочитанного и достал из шкафа шерстяной свитер. Выяснилось, что он беспощадно «кусается» за шею, но другого варианта у меня не оставалось, и я мужественно терпел это неудобство, шнуруя ботинки. Вспомнил о том, кто показал мне это место, и спросил: — Крис, как насчет пойти со мной и покорить холодный и жестокий мир? — Ну-у-у… — замялся Флаке. — Моя лень так сильна… — Я сильнее, — и стащил соседа с кровати за ногу. — Нечего тут разлеживаться. — Ты садист и тиран, — шутливо возмутился Лоренц. — Не отрицаю. Я знаю того, кто в этом плане похуже меня в раз, — понизив голос, сообщил, и Крис многозначительно хмыкнул. Мы оба прекрасно знали, о ком идет речь. На улице стоял такой холод, что тут же захотелось вернуться обратно в тепло и не выходить больше никогда. — Не дрейфь! — приободрил я приунывшего Кристиана и зашагал к тайнику. Друг плелся сзади, не переставая ворчать. — Мы простудимся и умрем! — закончил он свою великолепную тираду. Я фыркнул. — Ты умрешь от того, что прирастешь к кровати и не сможешь пойти в столовую. Прекращай ныть и восхитись природой. — Чем тут восхищаться? — Флаке облокотился на облезшую лесенку. — Все серое, безжизненное, красок нет, дубак редкостный. — Какой ты пессимистичный зануда, — я передразнил его и встал ногами на качели, посчитав, что сидеть не стоит. Стал медленно раскачиваться. Мне на нос приземлилась снежинка. Первая в этом году. — Крис, смотри! — он непонимающе воззрился на меня. — Вверх, придурок! — Лоренц задрал голову и широко улыбнулся. — Наконец-то! Заждался уж, — и высунул язык, пытаясь поймать невесомую замерзшую частичку. Я взмывал выше и выше, снег шел гуще и гуще. Сначала это были невероятно красивые резные снежинки, потом комочки покрупнее, затем посыпались огромные белые хлопья. Спрыгнул с разбегу и едва удержался, чтобы не упасть. И тут мне в лицо прилетел тщательно вылепленный снежный шарик — тоже первый. Смахнув снег, я недобро улыбнулся, набрал на свой снаряд и отправил его в ответку. Так и завязалась наша снежная баталия. Мы бросались снежками, гонялись друг за другом с воинственными воплями, сцепившись, катались по земле, неожиданно быстро покрывшейся снегом. Нам было весело и хорошо. Я уже и не помню, когда в последний раз так дурачился с кем-либо. Или же этого вовсе не было?.. Я закружился, подставив лицо под снегопад и пытаясь разглядеть небо, прищурившись. Не особенно выходило, видимость была почти нулевая. Поэтому я не заметил того, в кого врезался со всей дури. Спиной. — Приход зимы празднуешь? — насмешливо поинтересовался пострадавший. Я понял, что если он меня отпустит, то упаду. Лоренц застыл с пригоршней снега в руке, его зрачки расширились, пальцы невольно дрогнули, выпуская так и не завершенный снаряд. — Герр… Линдеманн? — осторожно повернул голову и столкнулся с ироничным взглядом темно-зеленых глаз. — Прошу простить, что нарушил ваше уединение, — сказал Тилль, и не думая разжимать своей хватки на моих плечах. — Но я не смог оставаться…дома, когда снаружи так красиво. К тому же Кристиан упоминал, что вас обоих можно найти здесь. Флаке съежился под моим испепеляющим взором. Темный заметил и усмехнулся. — Не вини своего друга, Рихард, он всего лишь ответил на мой вопрос, — меня освободили, и я невольно отшатнулся. Колени немного дрожали. Почему я до сих пор так боюсь Линдеманна? Точнее, его прикосновений. За исключением порки он ничего плохого мне не сделал. И самое странное, что одновременно с этим меня к нему что-то тянет. Иисусе, все так запутано! Ощутил острое желание сотворить какую-то шкоду. И хитро посмотрел на преподавателя. — Хм… Ответите мне на вопрос? — я незаметно зачерпнул снега и спрятал руки за спину, формируя идеальный шар. — Если он в пределах разумного, — кивнул историк. — Скажите: вы любите зиму? — Скорее да, чем нет, — Тилль прищурился. — Тогда и все, с ней связанное, да? — Кроме гололеда и прочих неприятностей. — Чудесно. На самом деле мне просто нужно было потянуть время, — я вздохнул и неожиданно для всех запустил в Линдеманна снежком, вершиной моего мастерства. Темный так опешил от моих действий, что в первые несколько секунд просто стоял. По его лицу стекал растаявший снег. Крис вообще чуть в обморок не грохнулся. Наверное, он решил, что я задумал покончить жизнь самоубийством и выбрал такой неординарный способ. Губы моего учителя растянулись в ухмылке, не сулившей для меня ничего хорошего. — Дорогой Рихард, ты же не думаешь, что это сойдет тебе с рук? — вкрадчиво произнес Линдеманн. Я нервно сглотнул. Лоренц торопливо перекрестился. — Никак нет, герр Линдеманн, — протараторил я, ожидая, что же последует дальше. — Как твоему преподавателю мне бы следовало доложить об этом всем директору, но как твой… — Тилль на секунду задумался, — друг, — мне показалось, или он по-настоящему так сказал? — я имею право на некоторую месть, — меня вероломно опрокинули в сугроб, который гостеприимно принял мое бренное тело. Темный навис надо мной, ухмыляясь. Краем глаза я заметил Кристиана, предпочётшего благоразумно свалить и помахавшего рукой на прощание. Меня бросили на произвол судьбы и на растерзание Тиллю. Класс. Обожаю Флаке. Всех ему благ и попутного ветра в… Вернемся к нашим баранам. Я лежал на снегу, не имея возможности ускрестись от ситуации, которую сам и организовал. Адреналина мне захотелось. Идиот. — Э-э-э… — открыл рот я, собираясь выдать что-то членораздельное, могущее меня оправдать. Наставник приложил указательный палец к моим губам, заставив замолчать. — Говорить буду я, — спокойно промолвил он. — Рихард Цвен Круспе, ты поразил меня в самое сердце. Я еще никогда не встречал такого упрямого и целеустремленного человека. После всего, что с тобой произошло, ты умудрился сохранить силу духа и не сломаться. Я очень горд тобой. И еще… Ты первый, кто не боится мне дерзить. Я вообще-то довольно опасен, хотя ты можешь быть спокоен: я не причиню тебе вред. Обещаю. Но и ты должен пообещать мне кое-что, хорошо? — Д-да, — чуть заикаясь, ответил я. — Не лги мне. Никогда. Говори все, как есть. И тогда, быть может, у нас выйдет что-то путное, — он улыбнулся. О Боже. Косвенно я дал ему повод улыбнуться. Теперь и помереть можно. — Ладно. Я сделаю, как вы просите, — сказал я, и меня подняли на ноги и тщательно отряхнули. — Люблю, когда меня слушаются, — Темный смерил меня оценивающим взглядом. —Предлагаю отправиться в школу, если не хочешь отморозить себе что-нибудь. Побрел вслед за ним, немного шатаясь. Отчасти из-за снега, которого намело порядочно, отчасти из-за эмоций, нахлынувших на меня сплошным потоком. Я затруднялся их разделить, они были едины: и удивление, и непонятная радость, и затаенный страх… Мы зашли в здание, тьма скрыла лица, я почувствовал в себе силу озвучить это. Что ж… Я влюбился в Тилля Линдеманна, своего учителя и наставника. *** Мой взгляд мельком проходится по ученикам, неспешно наполняющим класс. Рихард необычно бледен сегодня. Под глазами залегли тени, губы искусаны, ладони забинтованы. Веду урок, стараясь уделять всем равное количество своего внимания, особенно пристально наблюдаю за своим протеже. За все время нашего с ним знакомства я научился довольно быстро определять его настроение и улавливать малейшие в нем изменения. По звонку вся толпа устремляется на волю. Я мягко останавливаю Круспе и беру его ладони в свои. — Что случилось? Он отводит взгляд и бормочет, что упал и ободрал кожу, ничего страшного. Судя по выступившей на бинтах крови, дело обстоит серьезнее, чем он говорит. — Надеюсь, ты не сам это сделал, — строго произношу, и Рихард отрицательно качает головой. На сей раз я склонен ему поверить. — Пожалуйста, будь осторожнее. Парень кивает и бочком протискивается в дверь. Снова бежит от меня. Немного обидно. Он словно дикий зверек, пугливый и чересчур предусмотрительный. Ему стоит знать, что не все хищники опасны. Кое-кто из них весьма и весьма дружелюбен. И одинок. Просто нужно как следует присмотреться, чтобы увидеть суть. *** Сортирую образцы водорослей, заключенные в водном растворе между двух стеклышек. Я никуда не тороплюсь. Уроки закончены, лабораторная проверена, контрольный тест тоже. Поглядываю иногда на окно, затянутое изморозью. Порой мой взор падает на цветок из черной бумаги, который я обнаружил на своем столе. Видно, что над ним долго и упорно трудились. Кто бы это мог быть? У меня есть варианты, но озвучивать их как-то не с руки. Не заметил, как вошел Шнайдер. Его присутствие становится для меня явным, когда он снимает перышко с моего воротника и принимается разминать мои затекшие от долгого сидения плечи. Я бурчу что-то благодарное и блаженно жмурюсь. — Опять хаос систематизируешь? — смешливо интересуется он. — Люблю это дело, сам знаешь, — я запрокидываю голову и смотрю ему в глаза. — Как ты, Кристи? Стоит сказать, что я его называю так только когда мы наедине. Эта форма его имени слишком личная, слишком интимная, чтобы ее слышал посторонний. — М-м-м… Посредственно, — Кристоф устало улыбается. — Впрочем, ничего нового. Голова болит разве что. — На погоду, наверное, — я поднимаюсь и осторожно массирую его виски. — Холодно снаружи. И пасмурно. Думаю, будет метель. — Ты редко ошибаешься, — хмыкает Шнайдер и смотрит мне за спину. — Сам сделал? Я оборачиваюсь и гляжу на лотос. — Нет, я слишком нетерпелив, чтобы заниматься оригами. Неизвестный поклонник преподнес, — я усмехаюсь. Во взгляде Криса на мгновение мелькает нечто, напоминающее ревность. — Конечно, Тилль, ты у нас экзотику любишь. Неординарное все. Сломанное, — уголок рта моего коллеги невольно дергается. — Нормальное, обычное тебя не привлекает. Я прищуриваюсь. — Ты о чем? — Да так…не обращай внимания. Бред несу, — он отмахивается. — Нет уж, Крис, договаривай, — я скрещиваю руки на груди и пристально наблюдаю за ним. — Видишь ли, Тилль… Все очень сложно, — Шнайдер мнется и берет карандаш, вертя его в пальцах. — Игра престолов сложно. Секс в душе сложно. Остальное не сложно, — я фыркаю. — Жду ответа. — Раз уж ты заговорил про секс… Это же физическое проявление любви, ну, как правило. А вообще… Кто я для тебя? Я задумался. Я всегда считал Шнайдера другом. Очень близким другом. Которому можно излить душу, не опасаясь никаких последствий. Также был уверен, что являюсь для него тем же, кем он является для меня. Но если сложить все детали, замеченные мною в последнее время, то мозаика сложится несколько отличающаяся от моих предположений. — Ты для меня друг. Почти что брат, — отвечаю, и Кристоф заметно мрачнеет. — Не удивлен, — он бросает карандаш и попадает прямо в форточку. Его руки заметно подрагивают. — Что-то не так? — я осторожно касаюсь плеча коллеги. — Все не так, — следует ответ. — Ты не поймешь. Тебе это недоступно. Я думал, ты всего лишь притворяешься, — Крис судорожно выдыхает. — Господи, Кристоф, я совершенно не вникаю, про что ты говоришь, — я обхожу его спереди и чуть склоняюсь, установив зрительный контакт. — Я о твоей бесчувственности. Ты холоден и безразличен к кому бы то ни было, — глаза Шнайдера блестят. — Почему же? Ты не можешь этого точно знать, — я неуверенно ухмыляюсь. — Да-а? Что ж, проверим, — он дергает себя за прядь волос. — Что, если я скажу, что люблю тебя? Не как друга. Не как брата. Как того, с кем я бы провел всю свою жизнь, был бы един и телом и духом. Я изумленно вытаращиваюсь на него и даже немного отшатываюсь. — Ты… Ты серьезно? — Разве похоже, что я шучу? — отвечает Крис срывающимся голосом. Смотрит на меня внимательно. Закрывает лицо руками. — Я знал, знал, что прав, но как бы я хотел ошибиться! Я слишком растерян. Мямлю что-то нечленораздельное. Кристоф поднимается и медленно идет к двери. — Стой! — вскакиваю и нагоняю его. — Ты слишком драматизируешь. Я просто…не готов к отношениям. — Не сомневаюсь, — он горько усмехается. — Если ты вдруг передумаешь… я буду ждать, — и уходит дерганой походкой. Я еще долго стою, глядя ему вслед и пытаясь переварить сказанное. Кристоф признался мне в любви. Это звучит как что-то невозможное. Неужели кто-то всерьез может испытывать ко мне подобные чувства? Поразительно. В самом деле, могу ли я любить? И любил ли хоть раз в жизни? Может быть, но я не помню. Мне и без этих дурацких эмоций прекрасно жилось. Слышал выражение, что любовь — химический дефект. И, пожалуй, соглашусь. Жизнь куда проще, когда ты ни на ком не зациклен и никем не увлечен. Ты не опасаешься невзаимности и всего такого. Но… Есть одна проблема. Точнее, она появилась этой осенью. Она крайне упряма и строптива, импульсивна и стремительна. У нее глаза цвета столетнего льда, а волосы черные как смоль. И я не могу не думать об этой проблеме. Она брешь в моей броне, вирус в системе. Не хочу от нее избавляться. Что самое страшное. Я должен проветрить голову, иначе она попросту взорвется. Накидываю пальто и почти что выбегаю на крыльцо. Какой же я трус, понимаю вдруг. Замираю, глядя на снегопад. Отлично. То, что нужно, чтобы отвлечься. Выпадаю из реальности на пару минут, вспоминаю свой визит в ученическое крыло. И направляюсь к дальнему углу забора. Так и есть, Рихард и Кристиан на заброшенной площадке. Дурачатся, бросаются снегом, гоняются друг за другом… Идиллия, словом. Круспе случайно врезается в меня. Вид у него немного испуганный. Но дальше он ориентируется, и мне прилетает снежком в лицо. Я обескуражен этим, но выход нахожу довольно быстро. И вот уже Рихард лежит подо мной, такой беззащитный и хрупкий. Мне почему-то донельзя нравится видеть его таким. Он зажмуривается. Маленький еще. Хоть и роста большого. И я тихо и успокаивающе говорю самые нужные в этот момент слова. Мой протеже удивленно смотрит на меня. Он явно не ожидал такого поворота событий. Да, деточка, я умею удивлять. Массовик-затейник, как говорится. И тебе скоро придется в этом убедиться. Ведь я не намерен тебя отпускать. Я слишком заинтересован. И хочу тебя прочесть, как открытую книгу. Но для этого придется ой как постараться.