Чернильные осколки прошлого

Мои соратники замерли подобно соляным столпам. У меня дико замерзли ступни, поэтому я переступал с ноги на ногу, не смея поднять взгляда на Линдеманна. — Идемте за мной, господа нарушители, — прозвучал приказ, которого никто не посмел ослушаться. Дорога была нам всем прекрасно знакома, и заканчивалась она в кабинете у директора. Мы вляпались по самые уши. Конец карасям, как говорил Генрих. Мне было страшно. Даже страшнее, чем в лесу этой ночью. Там я просто мог погибнуть, а тут еще и на мозги капать будут. — Проходите, не стесняйтесь, — Тилль с ухмылкой распахнул перед нами дверь. Пауль помедлил и вошел первым на правах вожака. За ним остальные, я последний. И успел заметить, как Тилль меняет 'маску' на строгую и осуждающую. Он отлично играет свою роль, почему бы ему в актеры не податься?.. Мда, опять пытаюсь отвлечься и думаю не о том. — Доброе утро, уважаемые ученики, — елейно поприветствовал нас Майер. — Хотя нет, для вас оно совсем не доброе, — и поднялся, глядя на нас сверху вниз. — Шестеро. Прекрасно. И Круспе здесь. Еще лучше, — он оскалился. Сестры-Паучихи предвкушающе облизнулись. Кристоф устало потер глаза. Темный пристально наблюдал за нами, скрестив руки на груди. — Итак. В уставе школы четко прописано, что без соответствующего предписания и разрешения руководства выход за территорию учебного учреждения запрещен. Также существует комендантский час, который вы тоже нарушили. Как вы думаете, что я должен делать в такой ситуации? — он позволил себе усмехнуться. — Устав школы предусматривает в таком случае исключение из учебного заведения. Но вы слишком ценные кадры для этого. Потому я в затруднении. Что думаете, господа и дамы? — обратился директор к своим подчиненным. — Насчет исключения мы согласны, — подала голос Ребекка за себя и соратницу. — Но наказание я считаю необходимым. — Да, она права, — кивнул Тилль, подпиравший стену. — Может, ограничимся выговором? — попробовал сменить всеобщий настрой Шнайдер. Он был на нашей стороне, и на один миг мы подумали, что в этот раз нам повезло. — Герр Шнайдер, вы слишком добры к героям сегодняшней программы, — покачал головой Майер. — Нужно что-то более весомое. Простыми словами их не проймешь. — Розги подойдут? — поинтересовалась более приземистая Паучиха. — Отличная идея, фрау Кляйн, — оскал Эберта стал еще омерзительнее. Мы переглянулись. — Но телесные наказания отменили еще в 1993, — недоуменно прошептал я. — Здесь существуют свои законы, — бесцветным голосом ответил Пауль. — Я всегда знала, что рано или поздно они пригодятся, — восторженно произнесла Вольф, успевшая сбегать в свой кабинет и вернуться с инструментами для экзекуции. Я нервно сглотнул. — Позвольте мне забрать Круспе, — Линдеманн вдруг очутился за моей спиной, и его тяжелая ладонь сжала мое плечо. Показалось, что вот-вот упаду как подкошенный. — И зачем же, герр Линдеманн? — подозрительно прищурился директор. — К нему нужен особый подход. И знаете… Пожалуй, мне следует взять над ним шефство, дабы оградить от нежелательного влияния, — он с явным неодобрением поглядел на Ландерса. — Почему бы и нет, — Майер пожал плечами. — Позвольте, — Темный взял одну розгу у Вибек и жестом показал мне на дверь. Я побрел к выходу, ссутулившись и опустив голову, ощущая себя преступником, приговоренным к смертной казни. Происходившее казалось полным абсурдом. Тилль не проронил ни слова, пока мы не дошли до его сумрачного логова, то бишь, кабинета. Причем я обоснованно дал такую характеристику. Там всегда темно, даже в самую солнечную погоду. И это немного напрягает. Тьма скрывает нежелательные детали. — Снимай рубашку, — голос преподавателя прервал мои размышления. Я скрипнул зубами и принялся расстегивать пуговицы. Очень медленно, не торопясь. Растягивал время как мог, не переставая надеяться на помилование. — Если ты думаешь, что тебе удастся избежать справедливого возмездия, то ты ошибаешься, — Тилль спокойно наблюдал за мной, не пропуская ни единого движения. — Ты прекрасно знал, на что шел, не так ли? — Мы были очень тихими и незаметными, — сказал я, подбираясь к нижней пуговице. — И совершенно уверенными в том, что все пройдет без сучка без задоринки. — Глупые, глупые дети, — фыркнул историк. — Я знал, что вы уйдете, еще до того, как ты побежал прятаться в подсобку. — Как? Откуда? — я недоуменно посмотрел на него. — Вы так увлеченно обсуждали свою вылазку накануне, что не замечали ничего и никого вокруг. Все проще простого, — произнес Тилль с толикой разочарования. — Но почему тогда не остановили нас? Вы же почти нагнали меня, — я приступил к рукавам. — Это было бы неинтересно. И вы бы не усвоили урок, — он облизнул губы, и я стянул рубашку, поеживаясь от сквозняка, идущего от окна. — Коварный вы, — я обхватил руками плечи, пытаясь согреться. — Ты даже не представляешь, насколько, — сверкнули его зеленые глаза. — Лицом к стене, руки по бокам. Я выполнил приказ, моля небо дать мне сил. Не сдержать крика было бы позором. Вдоль моего позвоночника скользнуло что-то прохладное и гладкое. От этого по спине прошлись мурашки. Он издевается надо мной. Заставляет трепетать в ожидании боли. Господи, за что мне все это? — Все тайное становится явным, дорогой Рихард, — мою шею обожгло его дыхание. — Всегда, запомни. Наказание ждать себя не заставит. Рано или поздно оно тебя настигнет. — А если нет? — рискнул спросить я. — Что ж, тогда тебе придется жить с грузом вины и молить о желанном возмездии, — прут скользнул к моей пояснице. — Но, к твоему счастью, я скор на расправу. И в воздухе раздался свист, от которого у меня внутри все сжалось. Секунду спустя спину будто опалило огнем. Снова свист. И кожа пылает. — Чувствуя боль, ты понимаешь, что все еще жив, — прошептал мне на ухо Линдеманн. Еще один удар. — Знаешь, что такое любовь? — Н-нет, — сдавленно отозвался я. — Коктейль из полета и боли. Только полет по наклонной. Ты падаешь в бездну, сердце бьется на мельчайшие осколки и снова собирается в единое целое. Я кусал губы, сжимал кулаки так, что ногти впивались в ладони, и сдерживал рвущийся из горла вопль. И слушал, слушал, слушал откровение от дьявола. — Боль чувствуешь всегда. И иногда отличить ее от любви бывает сложновато, — по моим щекам текли слезы, их соль ощущалась на кончике языка. — Потому легче избавиться от чувств и получить свободу. Вдруг стало неимоверно тихо. Лишь гулко колотилось мое сердце. — Хватит с тебя, — глухо промолвил Тилль. — Спроси в лазарете заживляющую мазь. Я схватил рубашку и бросился прочь со всех ног, подальше от этого монстра. Или же нет? Слишком многое я услышал и испытал сегодня. Спина вся горела и чесалась, а глаза слипались от усталости. Наплевав на мазь, я добрался до своей комнаты и рухнул на постель, почти сразу уснув беспробудным сном. *** — Рих… Проснись, Рих, — меня потормошили за плечо, на что я возмущенно пробурчал нечто неразборчивое и спрятал голову под подушку. У меня не было никакого желания возвращаться в жестокий и холодный мир. — Что ж, лежи. Я твои раны обработаю, — и Флаке (а это был именно он) зашуршал оберткой от спиртовых салфеток, коих у него имелось в избытке. — Да, знатно над тобой потрудился наш Торквемада, — тут он принялся стирать запекшуюся кровь, и ссадины начало нещадно печь. Я зашипел и заворочался. — Терпи, штаффельманн, фюрером будешь, — увещевал меня сосед, и не думая прекращать. Да, его шуточки с подобным уклоном это что-то с чем-то. — Ну вот, теперь и мазь можно применить, — жжение сменилось на приятную и вязкую прохладу. — Пока ты обездвижен, я могу выразить свое злорадство, — хмыкнул Крис. — Шучу. Я говорил, что ничем хорошим это не кончится. — Они не имеют права так с нами обращаться, — я вытащил из подушки маленькое черное перышко и вертел его в пальцах. — И не смей говорить, что здесь свои законы. Это неправильно. Отвратительно. Непедагогично, в конце концов. — Темный как-то прокомментировал свои действия? — поинтересовался Лоренц. — Или же хладнокровно выпорол тебя? Я задумался, вспоминая все сказанное моим палачом. — Мне кажется, он сказал больше, чем хотел. И про боль, и про любовь говорил. Я не должен был этого слышать, сто процентов. — Если ты заинтересован в том, чтобы узнать побольше о Линдеманне, проберись в его кабинет. Конечно, так делать не очень хорошо, но это особый случай, — понизив голос, заметил Кристиан. — В это воскресенье он уедет в город, я слышал краем уха, как он говорил с Майером. Могу постоять на стреме, если хочешь. — Если тебе несложно, — я попробовал коснуться спины и тут же одернул руку. — Что там, высохло уже? — Да, можешь вставать. Я тебе домашку записал, — Флаке протянул мне листок, испещренный маленькими аккуратными буквами и цифрами. — Спасибо, — я сел на кровати, пробегая список глазами. — А как там Ландерс и его команда? — Кхм… — Крис замялся. — На занятиях они присутствовали. И были мрачнее и молчаливее обычного. — Вот я слабак, — я потер заспанные глаза. — Тебе досталось посильнее, чем им, — сочувствующе произнес Лоренц. — У Тилля тяжелая рука. — Он сказал, что берет надо мной шефство. Что под этим подразумевается? — я перебрался за письменный стол и занялся сочинением по литературе. — После уроков будешь оставаться. Для душеспасительных бесед, — фыркнул сосед. — Но для тебя он может придумать что посерьезнее. — А валерьянки у тебя нет? — я скосил на него взгляд. — Нервы совсем ни к черту. — К сожалению, нет. Медитируй, — развел руками Флаке. — Пришло время переехать на ту площадку, — я невесело улыбнулся и набросал план. Пока рука сама выписывала нужные предложения, я снова и снова прокручивал в голове события последних двух дней. Мой авторитет в глазах преподавателя по истории упал ниже плинтуса. Спина болит немилосердно. Как и голова. Чертова эльфийская дрянь в той фляге, от мерзкого привкуса избавиться до сих пор не удалось. И Пауль с Оливером, чего от них стоит ждать дальше? Полагаю, еще более изощренной пакости. Вспомнил темень кабинета, свист розги и горячий шепот Тилля. Вряд ли те слова были сказаны просто для поддержания атмосферы. И то, как он ловил взглядом каждое мое движение… Это пугает. В целом наказание было обоснованно, если не считать его формы. Я нарушил устав школы и получил по заслугам, Линдеманн лишь выполнил то, что от него требовалось. И обижаться за это на него не стоит. В этот раз я отправился в душевые пораньше. Горячую воду я застал, но сколько же неудобств она причинила мне, жертве школьного беспредела. — Что, переборщил твой доминантрикс? — насмешливо полюбопытствовали из соседней кабинки. Я поморщился. — Я в этих ваших терминах с БДСМ-тематикой не разбираюсь, — и вытер волосы полотенцем. — Как ты пережил Сестер-Паучих, а, Ландерс? — Элементарно, Круспе. Они обе подслеповаты. Главное, вовремя отодвигаться, — Пауль коснулся моей израненной лопатки, и я отшатнулся. — Лох — это судьба, — он ухмыльнулся. — Но можно считать, что испытание ты прошел. — Так ли это было необходимо? Теперь у меня дела обстоят куда хуже, чем до того, — холодно заметил я. — У всех свои проблемы. Меня твои сложности не касаются, — Хайко пожал плечами. — Ты сам по себе. Или, вернее сказать, с нашим дорогим историком. Я решил не вестись на провокацию и благоразумно промолчал. — Смотри, мамочке не нажалуйся, — бросил он напоследок и зашагал прочь. — Придурок, — произнес одними губами я и двинулся в противоположном направлении. Никогда не устану цитировать Генриха. Про подобных людей он говорил так: с первого взгляда тебе может показаться, что твой собеседник идеален, харизматичен и притягателен. Он может сколько угодно скрывать свою истинную сущность, но гниль все равно выйдет наружу. Быть может, Пауль не так плох, как я думаю. И все обстоит ровно наоборот. Хотя… Тилль крайне неодобрительно к нему относится. Не можем же мы вдвоем ошибаться. Спать мне пришлось на животе. Это было крайне неудобно, и каждое движение вызывало боль. Но все же удалось притерпеться. Сон не желал являться ко мне, и задремать удалось ближе к рассвету. Хотя сном я бы это не назвал. Я смотрел в стену, видя каждую неровность и шероховатость, слышал какое-то шуршание и бормотание. На некоторое время я разучился моргать. Перед глазами вставали расплывчатые, мутные образы. Они возникали лишь на миг и тут же пропадали. Иногда тени сплетались в один черный, живой и копошащийся клубок, задевая подобием щупалец мое лицо. Я хотел было отмахнуться, но не смог шевельнуть и пальцем. Так вот он какой — сонный паралич, подумалось мне. Вдруг посветлело, и раздался странный грохот. Или же цоканье копыт?.. Зашелестели занавески, и длинная тень растянулась на полу. Я поднял взгляд и увидел всадника на лошади, их окружала красноватая дымка, вилась у лошадиных копыт, превращаясь в маленькие вихри. Наездник был в капюшоне, лица я не разглядел. Быть может, его и не было. У коня глазницы были пусты, лишь горел в глубине безумный огонек. Всадник застыл, склонив голову в мою сторону, потом сплюнул, хлестнул лошадь поводьями и скрылся в коридоре, пройдя сквозь дверь. Потом прозвенел чей-то звонкий смех. От него пробрала мелкая дрожь, ступни озябли, а ладони вспотели. На середину комнаты выбежал светловолосый мальчик, странно одетый. Даже старомодно. Я бы отнес его наряд к концу девятнадцатого века, может, чуть раньше. Парнишка держал в руках маленькое зеркальце и глазел по сторонам, загадочно улыбаясь. Заметил меня и плюхнулся рядом. — Привет. Хорошая ночь, не правда ли? Я с трудом кивнул. Мальчик наклонился, почти касаясь моей шеи носом, и принюхался. — Пахнешь страхом. И болью. И еще чем-то… Не могу понять, — он защелкал пальцами, пытаясь вспомнить нужное слово. — Ах, вот оно. Одиночеством, — он самодовольно улыбнулся. Я совершенно не понимал происходящего. — Воспитанные дети не искажают лиц, — строго произнес мой гость и положил зеркальце на тумбочку. — Пригодится. Носи с собой по возможности. И исчез. — Третьего жди ночью полной луны, — услышал я едва различимый шепот. После воцарилась гробовая тишина. Я смог сомкнуть веки и вздохнуть свободно. Затекшие конечности покалывало, пришлось даже укусить себя за средний палец правой руки, чтобы вернуть чувствительность. — Лоренц, ты спишь? — довольно громко поинтересовался я. В ответ мой сосед лишь заворочался и перевернулся на другой бок. Значит, это все мне привиделось. Как жаль, что я оставил свои таблетки дома. Они бы сейчас выручили. Много за раз принимать нельзя, но, боже, я бы сейчас и пять закинул в рот. Чтобы на несколько часов раствориться в ночи и перестать существовать. Больше не чувствовать. Ни-че-го. И забыться сном без всего этого бреда. Очнулся я уже на уроке одной из фурий. От её недовольного оклика. — Круспе! — она приковыляла к моей парте и посмотрела сверху вниз. — Как вижу, герр Линдеманн был слишком мягок с тобой. Ты так и не запомнил, что спать на уроках непростительно. — Я не спал, — возразил я, задвигая очередной листок с рисунками под учебник литературы. — Тогда повтори сказанное мной только что, — Вольф скрестила руки на груди. Я попытался воспроизвести в памяти ее слова и потерпел поражение. Потом бросил взгляд на доску, исписанную каракулями преподавательницы, в который едва ли можно было что-то понять. — Простите, я не могу этого сделать, — я невольно съежился от яростного взгляда Паучихи. — Кто бы сомневался, — язвительно произнесла она. — Рихард Круспе в своем репертуаре. Полагаю, заданную балладу ты тоже не выучил. — Неверно полагаете, — я насмешливо улыбнулся. И спокойно, без запинки принялся читать наизусть. В этой битве я одержал победу, что видно по поблекшей ухмылке Ребекки. Флаке ободряюще хлопнул меня по плечу. Не все так плохо, как казалось в начале. Следующей по расписанию была физическая культура. И у меня возникли нехорошие подозрения, что найти общий язык с Конрадом вряд ли получится. Переодеваясь, я слышал тихие перешептывания и замечал осторожные взгляды. Иссеченная спина понемногу заживала, но слишком медленно, несмотря на специальную мазь. Натянув кое-как футболку и завязав шнурки, я скользнул к выходу. Кристиан был уже там. Еще более долговязый и нескладный, чем обычно, он чертил в пыли фигуры, значение которых было известно лишь ему одному. — Я Алистера Кроули почитать решил, — поделился Лоренц, добавляя несколько завитушек к размашистой звезде. — И как? — поинтересовался я, выцарапывая на штукатурке значок группы KISS. — Непривычно. И странно, — на рисунке появилась растрепанная тропическая птица с хохолком. — Потом дам тебе послушать песню Оззи Осборна про него, — уже подтягивались остальные ученики, и я спрятал перочинный нож в карман. — Построились в шеренгу, быстро! — каркнул Конрад. Мы поспешили встать друг за другом. Ни у кого не было желания получить тяжелой клюкой по ногам или тому, что выше. Урок прошел на удивление спокойно, никто не подрался, не упал и не выбил мячом зуб. Я даже поразился такому умиротворению. Затишье перед бурей, не иначе. В коридоре я наткнулся на Темного. Он походя сообщил, что желает видеть меня в своем кабинете после уроков. Я поглядел ему вслед и понял, что отвертеться не удастся. На физике я был готов бросить Майеру в лицо чертовы листки с графиком и красиво выйти в окно. Но я сдержался, помня о том, что меня ждет Линдеманн. Думаю, он меня и из-под земли бы достал. Потому смиренно перечертил указанное и благоразумно промолчал в ответ на очередную колкость. Прозвенел звонок, и я рванул к двери в числе первых. Покружил немного по коридорам, отыскивая заветную цифру 13, и постучался. Услышав разрешение войти, скользнул внутрь. Тилль корпел над внушительной стопкой тетрадей, нацепив очки в толстой черной оправе. Не знал, что у него проблемы со зрением. Если быть предельно честным, то я не знаю о нем ровным счетом ничего. И сейчас мне отчего-то захотелось подойти к историку со спины, снять с него очки и завести упавшую на лоб прядь волос за ухо. Он словно услышал мои мысли, отложил очки в сторону и потер уставшие глаза. — Пришел, — проконстатировал Тилль, сложив руки в замок и оперев на них подбородок. — Как ты, Рихард? Фрау Вольф сообщила, что ты проявил невероятную изворотливость на её уроке. — Я просто отвлекся немного. Но домашнюю работу выполнил, — я присел, получив молчаливое приглашение. — Молодец, — Темный прищурился. — А спина? Сильно болит? — Получше уже, — я заерзал, ощутив странное неудобство. — Можешь мне рассказать, что произошло тогда в лесу? — я встретился с пристальным взглядом зеленых глаз и тут же посмотрел в сторону, не выдержав его. — Нет, — хрипло произнес я. — Не могу. — Почему же? — Линдеманн едва заметно улыбнулся. — Думаешь, я всем растреплю это? Не беспокойся, ни одна живая душа не узнает твоей тайны. — Герр Линдеманн… дело не только в этом, — я чуть запинался, пытаясь подобрать нужные слова. — Понимаете, существуют не только общешкольные законы. Есть и те, которые только в ученической среде. И один из таких — ничего не сообщать преподавателям. В смысле, того, что не касается их напрямую. Темный скрестил руки на груди. Его взор стал чуть более насмешливым. — Не доверяешь мне, да? Я помялся немного и кивнул. — Зря. Я слово свое привык держать. Ну, так что? — он поправил мне воротник, и я вздрогнул от неожиданности. — Э-э-э… Наверное, вам все же стоит знать. И я рассказал все. Почти. Я умолчал о разговоре с ведьмой. И о том, кто именно вырвал меня из магических путов. Но в целом Тилль теперь был в курсе. Когда я закончил, он помолчал некоторое время, побродил по кабинету, заложив руки за спину, потом обернулся ко мне: — Я рад, что ты был так искренен со мной. И прошу простить мне ту выходку на первом уроке, — возможно, мне показалось, но в голосе Линдеманна присутствовали виноватые нотки. Я улыбнулся и пожал плечами, мол, ничего страшного. — Можешь пока быть свободен. И возьми свою тетрадь со стола. Я сделал, как просили, и тихо вышел. Пролистал тетрадь. За таблицу и конспект стояли пятерки. А чуть ниже было приписано: 'Красиво рисуешь'.