Заставь меня

Невозможно свыкнуться с мыслью, что это не сон; реальность нависала тяжелым грузом и давила, заставляя принять истину и правду. Пускай понимание пробиралось как тень, вызывало страх, дрожь, пробуждало панику и вот уже накрывало с головой, Дилан отчаянно верил своим надеждам и хватался за тонкую нить, что хрупко связывала его со сном. Томас что-то говорил, может быть требовал от парня объяснений, но он не понимал. Не мог понять значения слов, как будто весь их былой смысл стерся из памяти; воспринимались лишь звуки на слух, словно это другой язык. Дилан замер, выпал из этой реальности, но пребывал в теле — не в своём теле! — и думал, внушая себе то, во что оставалось верить, пока паника не поглотила полностью. Это не может быть правдой, нет! Такого не бывает. С нами не могло случиться того, что случается с персонажами фильмов, где они меняются телами. Как такое вообще могло произойти? Мы же ничего для этого не сделали, — Дилан попытался выискать на закоулках сознания стёртые воспоминания прошлой ночи. Но ничего не получалось, абсолютно ничего. И от того, что так трудно было вспомнить элементарные вещи, которые он мог делать вчера, ему было не по себе. И это чувство крепло, как ветер. Оно только слегка колышет траву, но уже нарастает, дует сильнее, и от спокойствия погоды не остается ни следа, ни малейшего проблеска на то, что снова будет всё в порядке. А ветер всё сильнее, и ты понимаешь, что начинается ураган, который может всё снести, если ветер усилится. Если это чувство уйдёт, то не будет как прежде, не станет того, что было раньше, как и после урагана. Дилан понимал, что вместе с Томасом они перейдут черту (ни друзья, ни враги, ни знакомые, ни кто-то ещё, кем они на самом деле являлись друг для друга. Но кем?), просто черту, за которой обоим придётся раскрыть какую-то правду о себе. Или она сама всплывёт, так или иначе. Дилан не сомневался в этом, и был чертовски прав. Или могли? Почему я ничего не помню? А Томас? Если и помнит кто-то из нас, то это точно не я, а он. Я же просто везунчик. Надеюсь, ты расскажешь, что мы вчера натворили такое, что повлекло за собой это безумие! — Дилан! Дилан, что с тобой? — он видел свои собственные глаза, которые прежде были наполнены злостью, но сейчас… они были потерянными и смутными. Дилан, не сомневался, что со стороны выглядит так же. Хотя, может быть даже хуже, учитывая то, как изменился Томас. Да, Дилан. Это Томас. В твоём теле. Это реальность, и ты не спишь. Прислушайся к своему голосу, вернее — к его голосу. Разве ты говоришь таким тоном? Разве в любом из всевозможных снов, где вы поменялись бы телами, ты говорил бы так? Это Томас, теперь даже движения твоего собственного тела другие, только посмотри. Это не резонная реальность, а полнейший невообразимый кошмар, который вам теперь обоим переносить вместе, — говорило Дилану его сознание. Это была та часть парня, что ещё придерживалась за мысль «да, это нормально. Такое может случиться с каждым, пожалуй» и не давала веревке выскользнуть из рук, на которой он висел над бездной, сорвись в которую, его тут же бы задушила паника. Тем временем Томас кричал. Громко и отчаянно. Но даже с этим не мог вернуть Дилана. Он тормошил парня за плечи, просил успокоиться и сосредоточиться, надеясь, что не придётся прибегать к последнему варианту, как ОʼБрайену помочь. — Ни за что бы в жизни не сделал это с собой! — воскликнул Томас и занёс кулак. — Ох, моё красивое лицо, — он произнес это таким тоном, как будто сожалел; но это была всего лишь игра. Наигранное чувство и фальшивый голос, что принял во внимание Дилан. Томас оставался собой, будучи в любом положении, даже в чужом теле. Он ударил так сильно, что повалил своё собственное тело на пол с сильным грохотом. Затем чертыхнулся и побежал куда-то наверх по лестнице, будто сбегая с места преступления, пытаясь забыть то, что сделал — навредил самому себе не какими-то уничтожающими организм средствами, такими как, алкоголь, сигареты и наркотики, а грубой силой. Дилан медленно поднялся, держась за губу; он чувствовал металлический привкус во рту. Парень отвлёкся от своих мыслей, переключился на то, что он едва не сошёл с ума, почти поддавшись панике. Томас вернул его обратно, нанеся удар. А затем убежал. Убежал. — Эй, куда ты рванул? И на этот он раз спросил не самого себя, не свой разум, чтобы дать какой-нибудь оправданный ответ, что, ну может быть, у Томаса что-то такое в голове, что ему не понять, и не стоит пытаться, потому что будет хуже, а того, кто должен произнести несколько слов (лучше монолог) для ответа. Дилан улыбнулся, потому что знал, что далеко от него не убегут. Теперь на этот вопрос он сам узнает ответ. Так или иначе, они оба в одной лодке, и плыть им неизвестно сколько вместе. Он тоже знал, потому что знал Томас. Это не сон, это реальность. Один из них, по всей видимости, отнёсся к этому не так панически и эмоционально. Парень решил взять себя в руки и вернуть контроль, потому что не должен вести себя подобным образом. Что в конце концов трагического случилось?  — Спрашивал себя ОʼБрайен, пока поднимался по ступенькам, и каждый его последующий шаг становился увереннее. Ничего, ничего не произошло. Может, это какой-то знак или прочая чепуха, о которой я не знаю? Но эти мысли не были способны успокоить внутри тот ветер, что становился сильнее. Дилан боялся, что теперь станет всё куда хуже, чем могло быть для него и Томаса, для них обоих, когда они жили нормальной жизнью. Разве это была нормальная жизнь? Нормальная. И он не сомневался в ответе, данном самому себе. Та немыслимая часть разума со спасательной веревкой от бездны помахала рукой, уступив место вернувшемуся Дилану. Парень стоял перед комнатой Томаса — теперь, наверное, перед своей? — и смотрел себе под ноги, возле которых была кровь, что ещё капала с губы. Дилан понял, что до этого страшно ошибался, думая, что у него ужасная жизнь, когда в мыслях только Томас и мечты о том, что между ними будет дружеская близость. Смотря на дверь, за которой Сангстер (он знал, что парень там. Почему-то это чувствовал, и был уверен в своих предположениях), ОʼБрайен не был готов к тому, что будет. А ведь, ничего нормального — неплохого! — не стоило ожидать. Было бы глупым стучать, поэтому Дилан толкнул дверь. С ноги. Он сделал это с такой небрежностью, что сам удивился. Парень почувствовал злость на себя и на Томаса. На последнего за то, что ударил его и убежал, не сказав ни слова. Так, наверное, нельзя поступать. Но это Томас, Дилан. Он всегда делает то, что от него не ждёшь, но следовало бы ожидать, — сам себе сказал мысленно ОʼБрайен. И больше не было никаких проблем с тем, что он считал ненормальным разговоры с самим собой; как раз-таки это было совершенно нормальным, любой человек склонен говорить со своим же разумом, спрашивать советы у себя, когда попадает в какие-то ситуации, и выслушивать собственные упреки и высказывания за то, что мог что-то сделать, если бы повёл себя иначе в какой-то момент времени. Ни в одном из снов Дилан не видел бы себя таким; может, был, но точно не со стороны. Иногда парню снилось, как он держит в руках бутылку и видит собственными глазами её горлышко, а затем запрокидывает голову и ждёт, когда горьковатое содержимое попадёт на язык, затем и горло. Но, как часто случалась, во снах это не происходило; никаких чувств вкуса, только картинки, прямо как и сейчас. Дилан видел себя на кровати Томаса (он никогда бы не сидел там, ни за что!) с бутылкой в руках. Не удивительно, что парень нашёл алкоголь в своём же доме. Но это был не Дилан, далеко не он. ОʼБрайен это знал, и понимал, что видит отражение Томаса в своём теле. Наверное, тот тоже видел тоже самое — свое тело, но всё же того скованного внутри другого паренька; его манеры, привычки. Сангстер поднес руку ко лбу, чтобы — наблюдающий за ним в этом был уверен — убрать спавшую челку на глаза. И он попытался это сделать, по крайней мере жест получился. Вот только волосы тёмные и не такие длинные. Шевелюра ОʼБрайена всегда торчала в разные стороны в отличие от прически Томаса. Последний сжал в руку в кулак и поднес бутылку ко рту. Он сделал глоток, а Дилан проследил за тем, как поднимается и опускается его собственный кадык. — Мне вот интересно, сколько ты вчера выпил, что у меня адское похмелье, — сказал Томас, повернувшись к парню. — Моя голова, — он на пару секунд замолчал и прислонил указательный палец к виску, — твоя голова раскалывается. Твоему организму нужно было выпить, но в твоём доме я не нашёл алкоголь, поэтому прибежал сюда. Тот втянул в себя нижнюю губу и провел языком по ранке, всасывая кровь. Было больно, но Дилан не показал эмоций. Он медленно прошёл в комнату и сел рядом с собой — Томасом. Забавно, странно, глупо и безумно — целый калейдоскоп. Парень проговорил всё с сарказмом, на что ОʼБрайен не мог не улыбнуться. — Правда? Ты бежал? Нет, ты серьёзно бежал к себе домой, чтобы выпить? — усмехнулся Дилан. Его голос был так же полон сарказма. Он посмотрел на себя, нет не себя — Томаса, — и улыбнулся в ответ на незнакомую улыбку, потому что никогда не видел себя со стороны. Фотографии в телефоне или в рамочках у мамы — это совсем другое, даже по сравнению с отражением в зеркале, если ты вдруг себе улыбаешься. Это была не усмешка, нет. Ему улыбался Томас, а Дилан знал, чувствовал, что тот делал это искренне. И если под действием алкоголя, то плевать. — Ага, — он сделал ещё один глоток. — Будешь? Я, я в своем теле, — он приложил ладонь к своей груди, и Дилан почувствовал приятное тепло, — по утрам иногда принимал алкоголь. Ничего не чувствуешь? — поинтересовался Томас, и тут же передал бутылку Дилану, буквально впихнул. Он вскочил с кровати и схватился за живот. — Ну, курить, кажется, хочу, — пробормотал парень в ответ. Он посмотрел на Томаса и не на шутку забеспокоился; тот приложил одну ладонь ко рту, лицо Дилана (нет, теперь его лицо, Дилан! — сказал себе ОʼБрайен мимолетно) — Томаса! — поменяло цвет. — С тобой что? Ничего не ответив, Томас выбежал из комнаты. Дилан поставил бутылку на пол и вышел следом за Сангстером. Он знал, точно знал, зачем и куда побежал парень — в уборную. ОʼБрайен немного обрадовался тому, что находится в такой ситуации и не справляется с тем состоянием, в котором прибывало его тело. Конечно, то, что с ним случилось, не должно радовать. Дилан усмехнулся своим мыслям, прислонился спиной к стене и спустился по ней, продолжая посасывать нижнюю губу, как будто он вампир и жаждал крови своего возлюбленного. — Ну ты и идиот, — пробормотал ОʼБрайен и засмеялся. — Что ты там сказал? — послышалось за дверью. Дилан вздрогнул; он и не ожидал, что его услышит Томас. — Ничего! — громко сказал парень в ответ и поднялся с пола. — Это я сам с собой. Пока он ходил взад-вперёд, делая по два-три шага, Томас тихонько открыл дверь и сложил руки на груди. Дилан перевёл на него взгляд и почуял, что сейчас будет не очень приятный момент между ними. — Понятно. Сам с собой. Ты спросил, что со мной, да? Что со мной? Со мной, как я вижу, всё в порядке! — прокричал Томас, махнув рукой в сторону Дилана. Парень становился злее на глазах. — Я испытываю не только легкое желание покурить, в отличие от тебя. Дилан, зачем нужно было так нажираться? — парень схватился за голову и облокотился на стену. ОʼБрайен хотел было подойти, чтобы, пожалуй, что-то сделать или поинтересоваться, в порядке ли Томас (он понимал, что этот вопрос глупый), но перед его лицом появилась ладонь в останавливающем действия жесте. Дилан на секунду это воспринял так: «Уйди подальше, пока я на тебя не набросился и не убил». Томас согнулся, уперся руками в колени и продолжил:  — Мне никогда не было так плохо по утрам, ну, может и было, когда я только начинал пить, но это было очень давно, — тяжело проговорил Сангстер, посмотрев на Дилана. На него смотрели его глаза; это был его печальный взгляд. В этот момент он осознал, как плохо сейчас Томасу. — Всё грёбаное утро я провёл возле унитаза. Точнее, до того момента, пока не понял, что могу не выплевывать обратно хотя бы воду и пока не побежал сюда. Дилан думал, что ему скажут что-нибудь ещё, но ничего не произошло. Томас удалился в комнату, слегка шатаясь. ОʼБрайен последовал за ним и, когда зашёл внутрь и сел на кровать рядом с парнем, спросил: — Почему ты вообще бежал? — Сангстер устало посмотрел на него и усмехнулся. — Я живу на другом конце города! — Внезапно я обнаружил, что ты, оказывается, бегун, — огрызнулся парень, затем улыбнулся и хлопнул Дилана по плечу. — Тебе бы в школьную команду по футболу. ОʼБрайен посмотрел на руку, что Томас ещё не убрал. Моя рука, это моя рука, чёрт возьми! Такая теплая, приятная кожа. Странно для себя открывать все эти ощущения в чужом теле. Он долго не отводил взгляд, так же как и Томас не убирал руку. Когда парень это сделал, Дилан отвлёкся от своих мыслей и посмотрел в свои глаза, что теперь выражали только эмоции другого человека. Это было за гранью понимания и представления, это было что-то новое и невообразимо интересное, но в тоже время, с небольшим количеством плюсов, то, что они не спят, и в действительности обменялись телами, — ужасно. — А тебе бы в клуб анонимных алкоголиков и курильщиков. — Ну, я же серьёзно, — Томас надул губы. — Я тоже, — усмехнулся Дилан и повалился на кровать. У него оставалось желание покурить. И с каждой минутой становилось всё сильнее. Вот она, зависимость. Господи, пожалуйста, — мысленно взмолился парень к Богу, в которого не верил, — нет. Неужели мне придётся это делать? Томас взял бутылку и повернулся к Дилану. — Я спою тебя. — Томас, нет! — бросил Дилан, подорвавшись и перестав разглядывать потолок. Он не беспокоился о своей печени, а вот за самочувствие Томаса очень переживал, прекрасно зная, почему. — Что, нет? — с улыбкой спросил Сангстер и прислонился губами к горлышку бутылки. Тебе же и так хреново! Я не хочу, чтобы ты снова убежал в уборную, я вообще не хочу, чтобы ты чувствовал себя плохо. Ты же не безразличен мне, идиот!— хотел ответить Дилан, но вместо этого махнул рукой и перевёл тему: — Ладно, валяй. Почему с тобой Джек? — Он сам за мной увязался, — икнув, ответил Томас. Он поставил бутылку на пол и развернулся к ОʼБрайену, его глаза выражали легкий ужас. — Знаешь, а я ведь до усрачки боюсь собак, — руки Дилана по желанию Сангстера обхватили свои, но и чужие, запястья, крепко сжав, до боли. — Просыпаюсь я утром от того, что чувствую, что кто-то облизывает мне лицо. Думал, что это одна из моих девушек, но это — сука! — собака. Я вскочил с кровати и тогда почувствовал боль в голове и не успел ничего понять, как рванул блевать. — Что? — Дилана заинтересовало другое. — Одна из твоих девушек. Ты про проституток, что вызываешь даже при отце? — Нет. Это не проститутки, а мои девушки. — Что? — Дилан не поверил своим ушам (ушам Томаса, разумеется), тому, что услышал. — Сколько их у тебя? — Две. — Охринеть. — Они, кстати, сестры и знают об этом. — Ты серьёзно? — Да, — впервые в жизни Дилан услышал свой смех со стороны. В принципе, для него всё было со стороны, то, что слышал, видел, как звучал его голос, он прежде казался другим. Парень наблюдал за собой, пока чужой управлял его телом и ходил, и отмечал для себя, что точно такая же походка у Томаса.У него было сомнений в том, что Сангстер заметил, что движения его тела тоже изменились. Пускай Дилан не видел себя со стороны на чужом месте, он знал, что его предположения верны; ОʼБрайен не ошибался. Может быть, именно в этот момент, он понял, когда вспомнил сюжеты фильмов про обмен телами, что произошедшее с ними — не только что-то невероятное, но и полнейшее дерьмо, в котором теперь они увязли почти что по горло. Или уже выше? Нет, Дилан не представлял себя на месте Томаса, представлял только рядом с ним, в своем теле! Но сейчас, сейчас он понимал, что ему придётся быть кем-то другим. Пока он думал, Сангстер рылся в шкафу. Дилану в лицо угодили вещи; парень так испугался, что чуть не упал с кровати. Тем временем Томас смеялся и пытался связать слова в понятную речь: — Ди…лан, ты пока что, аха-хах. Почему ты вообще не оделся, преж…раньше? Любо… ахах, моим телом? — Заткнись! Томас продолжал истерически смеяться, Дилан хотел подлететь и долбануть его по голове, чтобы он вырубился и заткнулся, потому что достал. Всё достало! В один миг Дилан почувствовал злость и ярость. Ветер догнал его, схватил за пятки и дернул на себя со всей силой, да так, что парень упал и разбил себе нос. Зачем мне одеваться? Куда? Ты можешь перестать смеяться и объяснить, какого чёрта происходит? Эти вопросы, целая куча вопросов, в которую его ткнули лицом, как нагадившего котёнка в его же дерьмо. — Прекрати, Томас! — Заставь меня, — прыснул ещё больше со смеху Сангстер, согнулся и схватился за живот. Дилан не выдержал. — Какого хрена ты ржёшь? Что такого смешного? Как же ты меня достал, Томас! Что вчера произошло? Что такое было, в результате чего я нажрался, да так, что ничего не помню. Объясни мне, Томас, где я был после концерта, потому что я знаю, что ты знаешь, потому что я пошёл за тобой, когда твоя группа закончила играть! — Так, ты… — Томас изменился, лицо Дилана выражало его эмоции; он немного испугался, был в непонимании. — Ты ничего не помнишь? — робко спросил парень. — Нет! — крикнул ОʼБрайен и, схватив себя за голову, уселся на кровать. Он слышал, как со звуком выдохнул Томас. Да, что вообще могло произойти? — Так ты мне расскажешь? — тяжело проговорив слова, спросил Дилан. Парень внезапно потерял контроль, но, видимо, поначалу своих выпадов выглядел смешно и глупо, раз Томас смеялся. Но что заставило его замолчать? Какая фраза? Почему ты так удивился тому, что я ничего не помню?! Он сильно сжал кулаки. Дилан так устал спрашивать что-то подобное у самого себя, поэтому задал этот вопрос вслух Томасу. — Потому что… — Потому что, что? — Дилан подорвался и подошёл к парню. — Ты просто бесишь меня тем, что делаешь, что уходишь или убегаешь непонятно почему! Ты меня просто достал, — он толкнул его в стену. — Я влип в тебя, чёрт, из-за тебя. Что вчера произошло? Почему мы обменялись телами? Дилан вцепился руками в его — свою — одежду и дернул на себя. Но внезапно Томас его оттолкнул и ответил с той же яростью и резкостью: — Я не знаю, почему это произошло, ясно? Ты считаешь меня виноватым? Я тебя достал? Ну, так уясни, что теперь нам с тобой придется играть друг друга, хочешь ты того, или нет! Вчера ничего не произошло, я не знаю, почему ты нажрался. Это твоя проблема, и причину вспоминай сам! Я тебя видел только после выступления, ты налетел на меня, когда я разговаривал по телефону со своей сестрой, пробормотал что-то непонятное, а затем я ушёл на вечеринку! Я не видел тебя больше в тот вечер, Дилан! Не видел! И Дилан ему поверил.

***

Антропоморфизм для кретинов! — подумал Дилан, сидя на крыльце. Да как вообще можно отразить человеческие чувства в природе? Томас, сидевший рядом, не знал, о чём думал ОʼБрайен. Но последний не сомневался, что это весеннее утро у них обоих не вызывает восторг. Солнце кажется противным и достающим со своими теплым лучами, так хотелось от него скрыться; перестрелять к чертям всех птиц на деревьях в округе, и сами деревья срубить, чтобы ветер не проявлял себя, слегка покачивая их макушки. Чуть позднее, после того, как Томас перестал смеяться, потому что Дилан эмоционально взорвался и выплеснул все свои мысли, заставив парня сначала заткнуться, а затем накричать в ответ, к одному из них снова подступил приступ рвоты. Пока Сангстер обнимался со своим новым утренним другом, ОʼБрайен осмотрел вещи, что швырнул в него Томас, и недовольно фыркнул, решив, что натягивать на себя узкие джинсы и рубашку он ни за что не будет. Дилану нравилось видеть парня в подобном образе, но чтобы самому натянуть это на себя… да ну нафиг! — Зачем мне вообще одеваться? Я не собираюсь никуда идти, пока снова не окажусь в своём теле! — запротестовал в тот момент Дилан, когда Томас вернулся в комнату и вытирал рот рукой. — Ну, дорогой, спешу тебя разочаровать, но выходить ты будешь и совсем скоро. Дилан так и не узнал, зачем? Томас чуть вежливее (но ОʼБрайен видел, как тот сдерживался от нанесения ударов по собственному лицу. Какая разница, сколько бить себя, если боль чувствовать не придётся? Зверь в клетке загнал жертву в угол и готовится к нападению) попросил выполнить его просьбу и выйти на улицу. Ему ничего другого не оставалось делать, кроме того, как подчиниться. Он думал, что его друг убежал домой, но тот остался на территории дома Сангстеров. Джек появился в поле зрения парней, в начале дорожки из плитки к крыльцу, и зашевелил хвостом. — Джек, Джеки! Ко мне! — крикнул Дилан. Пёс побежал в их сторону. — Да ладно? — простонал он, когда его собака набросилась на Томаса. — Дилан, убери его! Прошу, он меня покусает! — закричал Сангстер, пытаясь отодрать от себя любвеобильную псину ОʼБрайена. Он знал, что Джек не укусит Томаса, ну, по крайней мере, его новое тело, поэтому был предельно осторожным, когда приманивал собаку к себе, протягивая руку к морде своего лохматого друга. — Значит, так, да, Джек? Только я сменил костюмчик, так ты меня уже на другую душу променял? — улыбаясь, спросил он у пса, поглаживая его шерсть. — Ты, что, с ним разговариваешь ещё? — спросил испугавшийся Томас. Он уже не сидел рядом с Диланом, а стоял возле двери, ведущей в дом, готовым в случае чего сразу рвануть внутрь. — Да, не бойся. Он у меня добрый, — счастливо засмеялся ОʼБрайен, тиская собаку за уши, понимая, что, наверно, Джек его узнал. Парень повернулся к Томасу и продолжил: — в отличии от некоторых. — Что ты имеешь в виду? — делая неуверенные шаги, Сангстер подошёл к Дилану и сел на ступеньку рядом. Он протянул руку к Джеку, а тот лизнул его ладонь. — Фу, мокро. — Ой, мокро ему. Серьёзно? — усмехнулся ОʼБрайен. — Заткнись, Дилан, — вместе грубых ноток в голосе парень услышал тихий смех. Он никогда прежде не представлял себе подобный момент, до греющих душу теплых чувств, не вымышлял, что вот так они могут сидеть вместе, прижимаясь бедрами друг к другу и смеясь с реакции Томаса на то, что сделал Джек в своей собачьей манере. Это мог бы быть один из счастливых моментов в жизни ОʼБрайена, если бы ему и человеку рядом выпал другой шанс на развитие их отношений. Пускай не тех, о каких безумно мечтал Дилан, хотя бы дружеских, главное — чтобы они были. Парень смотрел на себя, но видел Томаса, его улыбку и радостные глаза. Он всегда знал, к чему приведут фантазии об их воображаемых разговорах во время того, что они могли бы делать в компании друг друга. Это всегда заканчивалось болью, что с каждым разом становилась сильнее и изводила Дилана. — Томас. — Что? — улыбающийся парень повернулся к Дилану. — Джеки, перестань меня облизывать. А он, на самом деле, добрый. Что за порода? — Лабрадор-ретривер. — Я себе такого же хочу. Может, поможет справиться со страхом. Дилану было интересно, с чем это связано, но не стал спрашивать об этом, потом как-нибудь обязательно это сделает. — Ну, теперь, он и так твой. — Как думаешь, сколько так будет с нами? — поинтересовался Сангстер. — Откуда я могу это знать?! Но, думаю, точнее хочу, чтобы закончилось прямо сейчас. — Правда? — Да. — Кхм, я тоже. Просто это, это так непривычно и странно. Не знаю, как объяснить… Да чёрт возьми… Томас замялся с ответом, а Дилан остановил его попытки подобрать слова жестом руки. — Можешь не объяснять, я же это тоже чувствую. — Угу. — Так может, теперь ты мне скажешь, куда это я сегодня должен выйти? В ответ молчали какое-то время, но затем Томас опустил руки между ног и вздохнул. — Я знаю, что ты меня ненавидишь, и что мы понятия не имеем, почему ты вдруг я, а я — ты, но чтобы ты не задумал делать, бросаться в отрыв и так далее, у меня есть к тебе одна просьба. — Какая? — Я хочу, чтобы ты не спрашивал ничего, а просто сделал это. — Что сделал, Томас? — Проведай сегодня мою сестру. Дилан заметил в своих глазах напротив выступившие слёзы, слёзы Томаса. В голове прибавились вопросы, но он не стал их задавать, понимая, что парню будет от этого только хуже. Одна просьба, — подумал ОʼБрайен и почувствовал, как щемящей болью сжимается сердце. Кажется, что-то происходит в жизни Томаса такое, о чём Дилан не знал. Но теперь появилась возможность это сделать — узнать; парень не сомневался, что Сангстер расскажет ему что-то, словно под дулом пистолета, потому что это нужно для чего-то тяжелого и важного, скрытого от всех людей. — Когда мне её навестить? Я буду один? — Нет. Я поеду с тобой, а ты скажешь за меня, — он положил руку на грудь, — что Дилан — мой друг. — Хорошо. Ты никогда не говорил таким тоном, и твой голос не звучал так надрывно и тихо, — сказал сам себе Дилан и возненавидел весь мир и это утро за то, что у него нет и не было возможности просто притянуть Томаса к себе, чтобы утешить. Не важно, что он не знал, от чего, главным было то, что всё являлось очевидным, как бы сильно не пытался подавить эмоции Сангстер. Дилан впервые в жизни видел его таким, почти сломленным в один миг. Новый Томас в новом теле, новая причина для беспокойства и причина для ещё большего понимания того, что он вторгается в чужую жизнь, рискуя узнать что-то тайное, что хотел бы узнать, но страшно боялся. Он был рядом, но в тоже время так далеко. И лишь только в мыслях Дилан мог притянуть Томаса к себе и признаться в чувствах. Несмотря на то, что они не были в своих телах, не были друзьями или хорошими знакомыми, он не ценил этот момент. Но вскоре поймёт, что это ненавистное утро — лучшее утро, лучший миг, для него за всю жизнь рядом с Томасом, потому что пока ветер на мгновение стих, чтобы дать немного вздохнуть перед начинающимся ураганом, он по-настоящему почувствовал себя счастливым.