Моя слава — мой тяжкий крест, Быть хочу лишь самим собой. Ну а ты — личный Эверест. Покорю, неприступный мой!
Время в пути тянется нереально медленно. После ужина журнал прочитан от корки до корки, за окном совершенно темно. Гермиона засыпает, устроив голову у меня на плече. А мне уже, пожалуй, никуда не скрыться от воспоминаний. Они обступают меня со всех сторон, и я сдаюсь и позволяю себе окунуться в прошлое... Сразу после победы на меня обрушивается слава, да-да, та самая, которая «это ещё не всё», я помню. Меня заваливают письмами и восторженными вопиллерами, а на улице просто не дают прохода, то выражая благодарность, то строя глазки и выпрашивая автограф. Я уже молчу про регулярные колдографии и статьи в прессе. «Самый завидный жених магической Британии», «Избранный помогает восстанавливать Хогвартс», «Гарри Поттер награждён орденом Мерлина первой степени», «Наследник рода Малфой оправдан по показаниям Героя», «Гарри Поттер выступил в защиту бывшего Пожирателя и шпиона Ордена Феникса»... И если в самом начале это было приятно, то совсем скоро я уже не знаю, куда деваться от такого повышенного внимания, и сначала запираюсь в своём доме на площади Гриммо, открыв доступ лишь друзьям, а под конец лета с удовольствием откликаюсь на приглашение погостить в Норе. Наш роман с Джинни развивается очень бурно, но так же быстро сходит на нет, и, хоть мы и продолжаем изредка встречаться, я больше не чувствую той влюбленности и не ощущаю её в ответ. В августе Гермиона и Джинни закупают школьные принадлежности, Рон собирается в Академию Аврората, куда его приняли без вступительных экзаменов, и обижается, что я не хочу составить ему компанию. Нет, друг, прости. Я уже навоевался в своей жизни по самое не могу. После долгих размышлений заключаю, что мне было бы интересно заниматься артефактами. Но тут неожиданно получаю письмо от МакГонагалл с просьбой явиться в Хогвартс. Директор предлагает мне чаю и жалуется на острую нехватку кадров, а потом ошарашивает просьбой вести ЗОТИ для курсов с первого по пятый в течение одного учебного года. И, пока я молча хлопаю глазами, продолжает: – Я же говорила, что профессор Слагхорн ушёл на пенсию. Вы даже не представляете, каких трудов мне стоило уговорить Северуса Снейпа вернуться на год в школу, пока мистер Драко Малфой не закончит образование и сможет занять место профессора зельеварения! Профессор Флитвик готов взять на себя старшие курсы по ЗОТИ, но вы меня очень выручите, Гарри, если согласитесь на моё предложение. У меня нет сомнений в том, что вы справитесь, вспомните хотя бы свой опыт в Отряде Дамблдора. Пока я раздумываю над плюсами и минусами озвученной работы, упомянутый Дамблдор появляется на портрете. – Ну же, мальчик мой, не откажи Минерве в просьбе! Поверь старому магу, так будет лучше и для тебя... И не только для тебя, – и, загадочно улыбаясь, снова исчезает, очевидно, предполагая, что у меня накопилось к нему много вопросов. – Единственное условие, Гарри! – строго добавляет МакГонагалл. – В школе запрещены любовные отношения между преподавателями и учениками, поэтому афишировать свои чувства с мисс Уизли будет неуместным. Вот это меня как раз устраивает (давно пора поставить точку), да и в Хогвартсе можно скрыться от излишнего внимания к моей персоне. Мне даётся несколько дней на раздумья, но в глубине души я уже понимаю, что принял решение. Таким образом, к восторгу Гермионы и огромному неудовольствию Рона, оставшиеся дни каникул я провожу не в полетах и разговорах про квиддич, а штудируя «Основы защиты от темных искусств» Мышьякоффа и «Тёмные силы: пособие по самозащите» Тримбла. Меня беспокоит лишь одно – это тема первого урока для третьих курсов. Боггарт. Даже не представляю, во что он может превратиться для меня теперь, после всех пережитых ужасов войны, и, по правде говоря, не имею ни малейшего желания узнавать. Всё ещё очень больно вспоминать погибших, хотя – как меня хором убеждают все окружающие – в этом нет моей вины. То есть изложить теорию на занятии вовсе не составит проблемы, но вот практика... Директор входит в моё положение и обещает попросить Флитвика провести этот вступительный урок, и я подписываю с ней договор.***
И вот я уже сижу в строгой чёрной мантии за преподавательским столом и слежу за распределением первокурсников под прицелом множества взглядов, в том числе и со стороны своих коллег. А ты – единственный, кто совсем не смотрит в мою сторону, и мне почему-то становится обидно. Ты принял мои извинения в госпитале, но совершенно не стремишься к общению и даже, как мне кажется, старательно избегаешь меня, возможно, испытывая неловкость из-за переданных мне на грани жизни и смерти воспоминаний. Боггарта, так необходимого для практического занятия, поручают отловить Флитвику, но находит его в итоге неугомонный школьный полтергейст, подняв невообразимый шум в одной из заброшенных классных комнат и выдвигая все подряд ящики, а потом несясь по коридорам с воплями: – Боггарт спал в своём шкафу. Пивз – милашка, боггарт – фу! Профессор Чар спешно семенит в нужном направлении и, зайдя в класс, обнаруживает бледного как мел тебя, в оцепенении замершего над распростертым на полу мертвым телом Гарри Поттера! Флитвик тут же произносит заклинание: – Ридикулус! А ты делаешь глубокий вдох и шипишь: – Ни слова! – и, распугивая встречных учеников выражением лица а-ля «не нарывайся на Круцио», стремительно движешься в сторону подземелий. Эта история обсуждается на все лады в учительской и потрясает меня до глубины души. После всех ужасов, что ты пережил и коим был свидетелем, твой главный страх – это убитый я! Это просто не укладывается у меня в голове, и мне очень хочется узнать тебя лучше... Под силу ли вообще кому-либо разгадать загадку по имени Северус Снейп? Весьма непривычно присутствовать в классе в качестве учителя. Одиннадцатилетки смотрят на меня как на идола, пятикурсницы – как на потенциального жениха. Подспудно ожидаю неприятностей от змеиного факультета, но слизеринцы ведут себя тихо и доставляют меньше всего проблем. Радуюсь, что старшие курсы достались не мне: было бы странно учить ЗОТИ тех, с кем не так давно сражался плечом к плечу с безносым монстром и его приспешниками. Война с Волдемортом не прошла для меня бесследно, порой все ещё заставляя с криком просыпаться по ночам либо лишая сна. И после того, как ты застаешь меня пару раз ночью на Астрономической башне, очевидно, тоже страдая от бессонницы, внимательно смотришь и обещаешь к следующему вечеру сварить для меня какой-то модифицированный вариант зелья сна-без-сновидений. Боюсь даже представить себе, какие кошмары могут сниться вам, профессор. Как договаривались, спускаюсь после отбоя в подземелья, но ты молча вручаешь мне несколько хрустальных флаконов и захлопываешь передо мной двери. Вот так и хожу к тебе с десяток раз в безуспешных попытках наладить отношения, пока однажды ты сам не затягиваешь меня за руку внутрь своих покоев. Кивком указываешь на темно-коричневый кожаный диван и тут же скрываешься за дверью в соседнюю комнату. Я с любопытством оглядываю помещение, являющееся одновременно и гостиной, и кабинетом, судя по стопке явно школьных эссе на массивном письменном столе, и пытаюсь отгадать причину приглашения. Ты быстро возвращаешься с каким-то неизвестным мне зельем цвета луча Авады и так же молча предлагаешь его выпить. Подозрительно кошусь на фиал, отгоняя неуместные ассоциации. – Пейте, Поттер, не отравлю, – и выжидающе смотришь на меня, приподнимая бровь. Проверяешь, доверяю ли я тебе? На данный момент ты третий человек в этом мире, кому я доверяю безоговорочно. Одним махом выпиваю содержимое флакона и кривлюсь: на вкус могло бы быть и получше. – Будете приходить раз в неделю за новой порцией и описывать мне свои ощущения. Специально не посвящаю вас в назначение зелья для чистоты эксперимента, но гарантирую, что оно не причинит вам вреда. Как вы сейчас себя чувствуете? Я ощущаю только легкое головокружение и, в принципе, вполне мог бы отправиться к себе, но тут моя слизеринская сторона, на которую намекала Распределяющая шляпа, берет верх, и я решаю воспользоваться подвернувшейся возможностью задержаться у тебя подольше. Ты укладываешь меня на диван, укрывая пледом, и, проверив мой пульс и зрачки, садишься проверять домашние задания. На мои попытки завязать разговор лишь шипишь, что не нанимался развлекать Героя в своё свободное время, и через полчаса выдворяешь меня вон, но я про себя улыбаюсь: начало положено. В последующие мои визиты ты все так же молча проверяешь студенческие эссе, периодически хмыкая и строча язвительные комментарии, а я лежу и наблюдаю за тобой. Вот ты трёшь переносицу, потом скользишь пальцем по губам. У тебя нереально длинные пальцы! А я и не замечал раньше. Однажды ты не выдерживаешь и комментируешь чью-то бездарную работу вслух, рассказывая мне об очередном зелье со столь явным воодушевлением, что я пропускаю половину слов мимо ушей, засматриваясь на такое непривычное для тебя одухотворенное выражение лица и наслаждаясь звучанием твоего голоса. Что же ты так уроки никогда не вёл? И в один из будничной череды дней, когда ты оттачиваешь на мне своё мастерство зельевара и лектора, я внезапно ловлю себя на мысли, что хотел бы значить для тебя хотя бы десятую часть того, что значат твои драгоценные зелья...