Здесь минуты исчезают в пыльном облаке дорожном, О заветном вспоминают осторожно, осторожно, Не поранься, не убейся, не ищи в беде спасенья, Верь, живи, люби, надейся, доверяя ощущениям, А там, на горе, гуляет ветер и пасутся стада, А там, на горе, есть сто ответов, кроме «нет», кроме «да», А там, на горе, жива надежда на чего-то еще… Но все это охраняет пулеметный расчет, Все это охраняет пулеметный расчет, Все это охраняет… А там, на горе, закат углями зажигает весну, А там, на горе, слепит огнями фейерверк — не уснуть, А там, на горе, все кто-то смотрит вниз, готовя полет, Но никого не выпускает пулеметный расчет, Никого не выпускает пулеметный расчет, никого не выпускает… Здесь минуты исчезают в пыльном облаке дорожном, О заветном вспоминают осторожно, осторожно, Не поранься, не убейся, не ищи в беде спасенья, Верь, живи, люби, надейся, и готовься к восхождению…
Утро. Хвойный запах из гостиной. Паника на лице Джо и листок в ее руке. — Я знаю эти строки наизусть. Письмо тебе. Он пробежал текст, понимая, что тоже знает эту песню. Он даже помнил ее в исполнении Рейгара. Как давно это было… Когда любовь сильна — ей нет преград, Она не оробеет, не отступит, Пусть умоляют, пусть грозят, Пусть горы злата ей сулят, Её никто не сломит и не купит, Нет! Любовь — она мечтанье и расчет, Любовь — она безумие и разум, Любовь непрошенной войдет Туда, куда закрыт ей вход, Любовь не подчиняется приказам, Нет! Любовь сверкнув, как молния в ночи, Крушит хитросплетения фортуны, Звучи же, гимн любви, звучи, Но могут зазвенеть мечи, Когда звенеть не в силах больше струны, Нет! — Это угроза? — уточнил он, прижимая жену к себе. — Это напоминание, — ответила Джо. — Он присылает мне этот текст каждый Новый Год. В какие-то годы я просто выкидывал его письма не читая. Тогда он нашел способ доносить их до меня. Однажды вывел на монитор моего компьютера. В ночь, когда я ассистировала на операции, под бой курантов ровно в двенадцать вдруг включилась больничная громкая связь, и из динамиков полилась песня. Мы боролись за жизнь пациентки, у которой были двое маленьких детей. Бригада посчитала, что это нечто свыше, все действовали в эйфории, их подстегнуло. Я потом еле дошла до койки. Он выматывает этими письмами. — Это ты нашла в больнице? Джоанну затрясло. — В кармане пальто. Утром. С вечера там этого листка не было. — Я перетрясу всех слуг. — Не надо, Тайвин, не упрощай ему жизнь. Он жаждет твоих действий, как наркоман жаждет дозы. Неужели ты не понимаешь? Вызова и борьбы ему надо. Игнорируй, и он сойдет с ума. — Толку-то. Он уже сошел с ума. — Он может стать безумнее, поверь. Я не видела его… достаточно давно. И все же даже раньше у него бывали просветления, почти полные адекватности дни, недели. — Дай угадаю, — мрачно начал Тайвин. — В эти, как ты говоришь, «просветления» насколько ты близко была? — Достаточно близко, чтобы понять, что он обречен. И недостаточно, чтобы ты к нему ревновал. И сейчас не надо, прошу! Она уткнулась ему в грудь лицом, словно хотела разнять мышцы и остов, спрятаться, обвившись вокруг его сердца, и сомкнуть створки ребер за своим телом. Так резные стенки подсвечника прячут пламя свечи от сквозняков. — Он тебя испытывает, Тай. Потому и бросил письмо внутри дома. Не принимай его игру, просто не принимай. Увязнешь и сойдешь с ума. Не надо. Я могла бы просто не говорить тебе. — Спасибо, что сказала.***
Он помнил множество других новых годов. Те, где она была рядом, но еще не принадлежала ему. Те, где уже принадлежала. Те, где их дети радостно сносили елку, круша елочные игрушки. И последнее подмножество того, что он бы назвал одинокими. Годы, в которых было не так много улыбок. Он себе их уж точно не позволял. Давило ли его чувство вины? Временами. Однако он считал, что все сделал правильно, пока она не вернулась. Традиционно дерзко, с левой ноги. И вдруг мир переменился, и елка вдруг запахла как в детстве, и огоньки вспыхивали так, что ему хотелось примкнуть к детскому бешеному хороводу. Определенно, это сумасшествие имеет лишь одну причину. Все в доме изменилось, подчиняясь, как и раньше, прихотям своей маленькой хозяйки. В ней всегда было больше запала, больше бешенства и порыва, чем во всех женщинах этого дома вместе взятых. Идея, единожды вселявшаяся в голову его дорогой супруги, рано или поздно подобно степному пожару охватывала человеческие умы и подчиняла воле первоисточника. Он сам был тщателен и скрупулезен, умел и подчинить, и напугать, и возглавить, но так заражать своими представлениями людей никогда не умел и восхищался талантами Джо годами. Теперь ее хрупкая фигурка мелькала по всему особняку. Дети носились за ней стайкой, что-то украшали, мастерили, клеили, развешивали, роняли, били, разбивали носы, падали без сил спать и снова носились с воплями «тетя Джо!». Выдернуть из сумасшедшего круговорота леди Ланнистер было решительно невозможно. Пару суток дом гудел, наряжаемый и украшаемый. Огромная елка, ходики в белой патине искусственного снега и все остальное. — Что ты запланировала для меня? — наконец спросил он ее за ужином, когда кавалькада старших детей удалилась на бал. — Как сам-то думаешь, самый главный и ужасный Ланн Утеса? Давай-ка, — потребовала она, пихая его в бок с неженской силой, — прояви свои хваленые дедуктивные способности! — Нет! — с притворным ужасом произнес он. — Только не это! — Ах-ха! — торжествующе провозгласила Джоанна. — Интересно, жив ли костюмчик… — Хоу-хоу-хоу, — пробно произнес Тайвин, примеряя бороду… — Умру с тебя! — сплюнув нитку, резюмировала Джо. — Черт, почему дядя Титос был таким необъятным в талии?! — Я говорил тебе, давай банально купим новую шубу! — пророкотал Тайвин из-под бороды. В шапке и бороде, с посохом он бродил, постукивая, туда-сюда и вырабатывал фирменный дедморозовский тяжелый скрипучий шаг. — А эту выкинем! Хоу-хоу-хоу… — Не вздумай, Дед Мороз, — нахмурилась будущая Снегурочка. — Эта шуба такой потрясающий раритет, таких уже не делают. Ее твоя мама лично расшивала золотой нитью. — Да, да, сто раз слышал, — Тайвин продолжал мерять пол шагами, то и дело забывая стукать посохом, над чем и трудился. — И цвета фамильные. — Это на что это ты, дедморозья морда, намекаешь? — хищно сощурившись, произнесла Джо, резко откусив нитку после узелка. Почему-то всегда при шитье в ней просыпалась хищница, и пользоваться такой современной вещью, как ножницы, она забывала. — На то, что Снегурочку надо было из Старков брать, это их фамильные цвета, — усмехнулся Тайвин, — хоу, хоу… черт, Джо! — Я тебе покажу Снегурочку из Старков! — взвизгнула жена, бросая в него варежками. — Но-но, — попытался Тайвин загородиться посохом, но Джо поднырнула под него и уронила дедушку на диван. Взметнулась и отлетела куда-то в сторону ватная борода, шапка свалилась с головы. — Буйные снегурочки какие пошли! — Сам ты буйный! — рявкнула Джо, закрывая ему рот поцелуем. Дед Мороз окончательно вышел из образа, отпустил посох и попытался оказать достойное сопротивление. — Еще дергается, — хихикала над распростертым телом Джо, — я тебя младше на два поколения, дедушка. — Хоу-хоу-хоу, — согласился Тайвин, едва сдерживаясь от смеха.***
— А теперь мы будем петь песенку, — доносилось из зала, где подпирала потолок скрипучая ель. Помогать ее ставить пришлось всем, а потом огромное дерево чуть не рухнуло персонально на Тайвина. И все же он давно не чувствовал себя таким молодым. Кладовка в недрах помещений, где жила прислуга, на первом этаже была его временным убежищем. Он уже отсидел себе все, лицо под бородой чесалось, а бесконечный хоровод все не кончался. Пока Тайвин раздумывал о том, не лишним ли было прихватить в его душную каморку бутылку с водой, раздался звонок на мобильном. Он мгновенно ответил на вызов, чтоб не рассекретить себя, хотя отметил вскользь, что номер был не определен. — Да, — тихо произнес он в трубку. — С новым годом, Тайвин Ланнистер. Голос на том конце провода был приятным, даже завораживающим. Низкий красивый баритон, обволакивающий тем вернее, чем дольше слушаешь. — Не знал, что вам разрешены звонки, — тихо произнес Тайвин. — Не удивлен. — ответили на том конце. Легкая хрипотца, так покорявшая когда-то девчонок. — Рассудительный Тайвин, осторожный Тайвин, Тайвин-дурачок. Не поздравишь меня? — Не поздравлю, — почти прошептал Тайвин, холодея от предчувствия. Он здесь один, а все мои — там. Что планирует этот… — Как невежливо. Расслабься. Не делай из меня Мориарти, я не настолько безумен. — Все сказал? — Еще нет. Я поздравляю тебя с праздником, друг мой. Я проклинаю тебя этим праздником, враг мой. Береги то, что у тебя пока есть. — Я вешаю трубку. — Нет. Ты дослушаешь. — Смысл? Ты псих. — О да, — низкий рокот смеха вбросил в его вены адреналин. — Я псих, тебе ли не знать. Она сказала? — О чем? — Смешной Тайвин, грустный Тайвин, Тайвин-брошенка. Как это, интересно, быть тобой? Ничего не знать, бояться всего. — Закончил? — Пожалуй, да. Передай ей… хотя нет. Я сам ей все скажу. Однажды. А пока… ты видел мое послание. — Видел. — Твое время уходит, Тайвин. Один оборот, не больше. Ну, может, два. Я щедр, ведь праздник, так? — Я остановлю тебя. — Попробуй, — усмехнулся в трубку голос, и сразу же упали как занавес гудки, врезаясь в мозг погребальной мелодией. Был ли он напуган? Скорее, он был счастлив оттого, что был назван срок. Обдумать завтра, а пока… — А теперь мы дружно позовем дедушку Мороза, — донеслось из зала. Он медленно убрал телефон в карман шубы, тяжело поднялся и толкнул дверь от себя. — Де-душ-ка Мо-роз! — скандировали дети вдалеке разноголосым хором. — Хоу-хоу-хоу, — прошептал Тайвин себе под нос, ступая в коридор. Теперь время радоваться. Пока еще можно праздновать, нужно праздновать.