Пыльный мир

Она, Алена Александровна если серьезно, а так, по-домашнему, – Лёся, бережно склеивала трещины в их с женихом, как она надеялась, отношениях, штопала дыры, пришивала, прибивала, заново штукатурила, чувствуя себя каким-то ремонтным работником, – и все равно выходило у нее беспорядочное пересечение линий их встреч; он и не переезжал к ней, и не звал ее к себе, и иногда ей казалось, что. Вот Леночку из квартиры выше носили на руках, и в особо беспокойные ночи эта Леночка мешала ей спать, и нужно было бы радоваться, что у них там, наверху, все хорошо, но Лёся брала швабру и завистливо стучала в потолок – нечего так стонать. А Машке из соседнего дома уже давно сделали предложение и увезли на серебристом мерседесе; правда, Машка говорила, что ее – лысоват и толст, но все равно была счастлива, как дурочка, и это тоже было завидно. В мелодрамах врачи, художницы и продавщицы находили своего принца на белом коне, а Лёся смотрела; в книгах домохозяйки, журналистки и школьницы познавали Великую любовь, а Лёся смотрела. Потом шла, прибиралась к приходу своего, ставила на стол две тарелки, две вилки и две кружки, и, если ее не появлялся, просто делала вид, что обедает с галантным и обходительным воображаемым другом. Потом, засыпая под стоны Леночки, вдоволь настучавшись в потолок и уронив швабру рядом с чехлом от бинокля, Лёся все время думала, что. Вот Степанида Андреевна с ее работы каждый вечер ездила на свидания, и ее ухажер предупредительно открывал перед ней двери, и Лёсе тоже хотелось так, поэтому она весь рабочий день сидела, переваривая свою зависть, и строила перед другими коллегами радостное лицо - да, она тоже в восторге, и это так прекрасно, и оставьте ее, ей нужно доработать квартальный отчет и повариться в котле собственных чувств. Степанида Андреевна вся светилась от счастья, несмотря на то, что была уже в преклонных летах и прикована к коляске, а Лёсе хотелось отщипнуть кусочек этого света, сохранить и бережно доставать в холодные ночи, когда снова приходилось придумывать, как склеивать, штопать, ремонтировать ее единственные, как она надеялась, отношения. По телевизору толстые, худые и одинокие находили себе пару, в сетературе пару находили себе вообще все, даже геи (Лёся до сих пор смущалась, что прочитала один такой роман, и в то же время отчаянно завидовала, грызла себя изнутри). По вечерам изредка появлялся ее, стряхивал с пальто снег, листву или грязь, залезал в тапки, шлепал на кухню. Лёся от радости выставляла лучшую посуду, потом, в душе, переодевалась в лучшее белье и с замиранием сердца ждала, когда же, когда – но он каждый раз уходил куда-то туманными утрами, и Лёся старалась не думать, что. Она просто снова брала бинокль – и шла смотреть в чужие окна.