Зависимость

Меж её пальцев проникали тонкие лучи света. У неё не получилось защитить глаза от жгучей боли. Не получилось защитить даже себя. Сара была безвольной и беспомощной, как и всякий, в чьих венах сейчас циркулирует доза героина. Сколько уже раз игла входила в одно и то же место на предплечье? Сколько грамм концентрированной смерти растеклось по её венам? Сколько раз Сара успела забыть своё имя? Судя по тому, что солнечные лучи внезапно стали похожими для неё на проливной золотой дождь, много. Скоро должна начаться худшая часть прихода, а пока можно умыться под каплями золота. Может, даже отключиться на несколько минут. По утрам всегда жарко, и Сара сумела поймать себя на мысли о том, что её лицу куда теплее в свете солнца, чем ногам, что коченеют на холодной металлической койке. Становится смешно от глупости таких размышлений. Кривая улыбка искажает лицо Сары. Воспоминания накатывают внезапно. Мир плавится и растворяется, тонет в их свете. Маленький весёлый паренёк уносит реальность вместе со своим огромным воздушным змеем, что теперь рассекает небо красным ромбом. Они с ним стоят на лугу: Сара и паренёк со змеем. Ветер касается их лиц, раздувает юбку Сары и теребит трепетно уложенные волосы мальчишки. Они всего лишь дети, и они счастливы, потому что июль обещал быть на удивление жарким, а отец как раз смастерил малышу Стэну новенького змея. Вдали слышна мелодичная музыка скрипки. Вересковая пустошь окутана дивным пурпурным маревом. Сара проводит ладонью по верхушке высокой травы и смеётся от того, как парень смотрит на неё, едва не упустив своего змея. — Следи за ним, Стэн, — говорит она ему, когда поднимает свой взгляд от цветка вереска. — Не учи меня, Сара. Обиженный мальчик, который едва ли на год старше её, со своим бумажным змеем оказался самым приятным воспоминанием из её детства. Как жаль, что всё быстро закончилось, и вересковая пустошь помрачнела, музыка утихла, а вместо змея на ветру трепетали старые простыни, что сушились во дворе. Сара сидела на каменной изгороди и мельком поглядывала в ту сторону, где белая хлопковая ткань пыталась оторваться от верёвки и взлететь ввысь. Близилась осень, и в Фортингэле стало слишком ветрено. Рядом с Сарой лежала небольшая книга из числа тех, что необходимо было прочитать к осени, когда она пойдёт в школу Святого Иоанна. Библейские притчи были ей не интересны, а потому эту книгу Сара вряд ли когда-нибудь откроет. Когда где-то позади раздался шорох ткани и глухой удар, она обернулась. Мать бежала прямо к ней — такая молодая и взволнованная. — Сара! — кричала она ей. — Иди в дом, живо! — Что случилось? — В дом, Сара! Некогда объяснять! Она соскочила с изгороди и убежала в приоткрытую дверь, подгоняемая матерью, забыв о сборнике библейских притч, что остался на улице. Днём позже Сара забрала его, села на прежнее место, не боясь замарать своё новое черное платье, и стала читать притчу о добром Самаритянине. На улице было всё так же пасмурно и ветрено, но в доме — ещё хуже. Там воцарилась вселенская скорбь, десятки людей слонялись от комнаты к комнате, тихо перешёптываясь, утирая слёзы, отдавая дань её погибшему дедушке. Мать уже третий час пыталась прийти в себя, но каждый раз, когда спокойствие брало верх, накатывала новая волна истерики. Отец же ходил мрачной тенью, искоса наблюдая за каждым из гостей. Сара ненавидела его за эту безучастность, за жесткость и грубость. Он ни капли не сочувствовал матери. В следующий миг перед ней предстала их семейная гостиная. Малышка Сара стояла за дверью и поглядывала сквозь щель за тем, как отец кричит на мать. Она пыталась сдержать в себе каждый нервный писк или всхлип, когда Ральф Гордон заносил руку для удара. Но он никогда не бил, только кричал и тряс матерью от злости. — Он привёл их сюда — этих придурков из Манчестера, от которых вы бежали! Из-за твоего отца я теперь боюсь выходить на улицу, — он схватил Шарлотту за руки и придвинул в упор к себе. — Я не обязан скорбеть по нему. — Он умер! Его убили, ты понимаешь, Ральф? — она начала колотить мужа в грудь, едва ли причиняя хоть какую-либо боль своими ударами. — Понимаешь, блядь! — Заткнись! Ральф Гордон ударил всего раз — звонкая пощёчина оставила красный след на лице Шарлотты, и она отшатнулась. В тот же миг дверь гостиной отворилась, а видение померкло. Сара ощутила, как стало до жути холодно и светло. Она теперь была гораздо старше и стояла в гордом одиночестве посреди широкого больничного коридора. В углу мерцала неоновая лампа, отдавая неприятным шипением, вокруг то и дело слонялись взволнованные медсёстры и врачи, в воздухе витал запах фурацилина и мерзких духов, а из радио в ординаторской звучала «Blowing in the Wind», слишком неподходящая для этого момента. Стерильный улей жил своей привычной жизнью. Она ждала, когда пройдёт операция, ждала вот уже долгих пятнадцать часов. Никто не замечал маленькую щуплую девочку в неприметной одежде. Она превращалась в силуэт, ощущая, как желание жить дальше угасает с каждым новым вздохом врача, что периодически выходил из операционной. — Тебе стоит пойти домой, дорогая, — в который раз говорил он. — Твой отец, наверняка, ждёт тебя. — Меня больше никто не ждёт, сэр, — отвечала Сара. Шарлотта Гордон умерла, спустя несколько часов, прямо на операционном столе. Рак лёгких убил её за каких-то два года. Многие говорили, что она была очень сильной и долго держалась, не подавая виду. Эти люди считали своим долгом пожать руку Ральфу Гордону и потрепать по волосам Сару — это было, словно нелепым ритуалом. Когда Сара распознала в уплывающем видении Стэна с его отцом, то захотела крикнуть им вдогонку, но не успела. Теперь её взору предстала кухня, окутанная сумерками. За столом сидела она — Сара — но уже старше, с короткими тёмными волосами, которые она сама обкорнала себе после похорон матери. На неё с высоты своего роста взирал отец, мерно помешивая сахар в своём кофе. Они оба молчали несколько минут, было слышно только гул вытяжки и звонкие удары ложки о чашку. В руках Сары был небольшой длинный конверт с надписью: «Оксфордский университет, Оксфорд, Графство Оксфордшир, Англия». — Довольно гипнотизировать конверт. Ты не поедешь туда, — сказал отец, после чего отпил немного кофе. — С чего ты взял, что можешь решать за меня? — Пока ты — Сара Гордон — моя дочь, что носит мою фамилию, живёт в моем доме за мой счёт — я тот, кто решает твою судьбу. — Ты так хочешь, чтобы я это сделала, чтобы угробила свою жизнь и карьеру в этой загнивающей клоаке? — А что ты можешь? Откуда найдёшь деньги и силы на всё это? — он махнул рукой на конверт. — Ты — ещё несмышлёный ребенок. Миртл написала тебе чудную рекомендацию в Морвиль, там при монастыре есть несколько общеобразовательных программ. Ты сможешь получить специальность… — Морвиль? Ты, наверное, шутишь, да? Это прикол такой? Променять Оксфорд на сраный Морвиль? — Не выражайся! — А то, что? — вскрикнула Сара. — Ударишь меня, как маму? — Сара, хватит! — Согласна! Мне плевать на то, что ты скажешь. Я уеду, хочешь ты этого или нет. Моих накоплений хватит на первое время, а потом можно и на работу устроиться. Проживу как-то в этом жестоком мире, полном грехов и соблазнов, без твоей помощи. Бывай, отец, — она вскочила со стула, прихватила с собой письмо и вылетела на улицу. Как только дверь за ней захлопнулась, Сару отбросило далеко вперёд, она ощущала, как ноги там, в реальности, сводит болезненной судорогой от холода, но ничего не могла поделать. Иногда на этом моменте в памяти всплывала другая ночь, та самая, когда Дэрил решил взыскать у неё долг весьма мерзким способом, но сегодня, в этот самый миг, Сара увидела лишь тьму, в которой не разглядеть ничего. У неё раскалывалась голова, а во рту был привкус металла. Челюсть свело, а мышцы рук и ног болели так, словно она без подготовки пробежала двадцать миль. Этот мутный сон приобрёл весьма реальные очертания, когда Сара сумела открыть глаза. Она ощущала, что распласталась на полу какого-то сырого помещения, и вокруг — ни души. Только перед ней, в каких-то трёх дюймах, лежал такой же несчастный, павший жертвой придурка Дэрила, человек. Его руки истерзаны синяками и ссадинами так же, как и у Сары. Ей надо узнать, кто это. Надо выбираться отсюда. А потом найти Дэрила и его дружков, что затащили её туда, и засудить их, да так, чтобы ни мамка, ни папа со своими связями не помогли им. Подняв через силу руку, Сара толкнула лежащего в плечо, и в тот же миг его тело повалилось с грохотом на спину. Всего несколько дюймов — и он упал бы на неё. Тогда-то Сара и смогла разглядеть лицо парня — это был её старый знакомый, Чак. На его груди зияла глубокая рана, а на лице отпечаталась маска смерти. Видение утонуло в пучине мрака вместе с истошным криком Сары. Выныривать в реальность больнее всего. Смесь облегчения и боли душит хуже петли на шее. Отрывистость и бессвязность мыслей заставляет на время потеряться в пограничном состоянии меж дурманящими видениями и действительностью. Сара чувствует себя слепой умирающей старухой, когда вместо чёткого изображения видит разноцветные силуэты и вспышки света. В какой-то момент до неё долетают обрывки фраз: — Проснулась… сегодня уже раньше… Сара… Ну, очнись… — ладонь обладателя силуэта совсем не нежно касается лица Сары. — Давай! Зрение возвращается спустя несколько минут, слух — практически мгновенно. Сара видит перед собой Дэрила Флетчера и первое, что ей хочется сделать, — это заехать ему как можно сильнее по его весёлой роже. Он — мерзкий, деспотичный ублюдок. Она — его жертва. Она — не хуже и не лучше его, ведь быть лучше — значит, быть адекватной, чем Сара никогда не могла похвастаться, а быть хуже — значит, быть кем-то вроде Джеймса Мориарти. — Привет, дорогая. Как спалось? — Умри, — только и смогла сказать Сара, отворачиваясь от Дэрила. — Обязательно. Но только после тебя, моя наркоманка, — он резко поднялся и отошёл к окну. — Знаешь, Сара, я вчера сидел в приемной адвоката и думал о том, что ты была права. Ну, в Оксфорде, курсе так на втором ты решила зачитать нам в группе Грина абзац из своей монографии. Ты сказала: «Люди больше всего зависимы от людей», — Сара молча наблюдала за тем, как Дэрил вглядывается в вид за окном. Тщетные попытки осмыслить сказанные им слова прекратились, спустя несколько секунд, когда он отмер и взглянул в глаза Далтон. — Я осознал этот факт после смерти отца. Поздновато, если учитывать, что я не общался с ним последние пять лет. — Зачем… это… — Зачем? Сара Далтон, ты оказалась на самом дне, но, тем не менее, смогла на хрен сломать мою жизнь. Писать моему отцу было о-очень большой ошибкой. — Я… — Я хорошо помню тот день, знаешь ли. Помню, что пришёл в общежитие раньше, маркетолог отменил лекцию. А там меня уже ждало письмо от отца — скупое, жестокое. Никто не знал, как он догадался про «Вирджинию». Я проверил всех своих знакомых: Марка, Роба, Гарри и не нашёл ничего. Я был на грани, честное слово. Думал, что шырнусь и устрою себе передоз с летальным исходом. Мать писала, что отец решил оборвать со мной все контакты, он запретил ей даже упоминать моё имя в разговорах. Сука, он меня ненавидел! Я остался сраным бомжом. Денег не было, кредитки заблокированы, «Вирджиния» пустеет. И, кто бы мог подумать, что адресатом письма к отцу оказалась какая-то занюханная психопатка. Ты украла у меня конверт. Весьма глупо, особенно когда ты умудрилась засветить его, возвращая на место. — Дэр… — голос Сары сорвался, она не могла вымолвить ничего, кроме обрывков слов — Дэрил, я… — Я не закончил! — взревел Дэрил. — Хочешь знать, зачем это всё? За каким хреном я последние пять лет искал тебя и хотел свернуть тебе шею собственными руками? Зачем я засаживаю иглу тебе в вену каждый божий день? Почему эти придурки увели тебя из-под носа твоего сраного босса? Потому что ты — тварь, Сара Далтон, мелкая, завравшаяся сука с кучей отклонений. Мне стоило отстрелить тебе башку ещё в «Вирджинии», чтобы теперь не убирать за тобой оставшееся дерьмо. Отец умер, Сара. Его подстрелили в посольстве в Сирии. Мать сидит на седативных уже полгода. А я остался один — сам-один со своими проблемами. У меня больше нет семьи, нет работы, потому что без диплома я на хрен никому не нужен, нет жены, детей. Зато есть ты, Сара. Сложно жить, когда весь смысл существования заключается в мести. Но я справляюсь. Тем более, что сейчас у меня есть шанс всё изменить. И это — благодаря тебе, опять. Твой босс, Джеймс Мориарти, — о нём ходят легенды. Если я доберусь до него, то смогу такие дела творить… Сара, я не знаю, зачем ты ему нужна, но, чёрт подери, как я рад этому! — Он найдёт тебя первым, — прохрипела Сара. — О, не сомневаюсь. Только тебя здесь уже не будет. Он в последний раз взглянул на свою жертву и, усмехнувшись своим мыслям, пошёл к двери. Вопрос Сары настиг его на пороге. — Зачем героин, Дэрил? — С ним всё проще. И тебе веселее здесь сидеть. Тебе ведь весело, Сара? Стук закрывающейся двери эхом раздался в пустой комнате. Подняв голову, Сара убедилась, что рядом никого нет. Впервые за последние восемь лет она позволила себе заплакать. Уткнувшись головой в поджатые колени, чтобы сберечь в теле остатки тепла, Сара рыдала. Острое ощущение приближения смерти сотрясало и наполняло непредельной жалостью к самой себе. Тихое «Боже…» сорвалось с уст мимолётно, и оно было гораздо больше, чем обычная мольба, — Сара никогда не верила в Бога, она верила в людей. Её обращение было предназначено всего одному человеку, который может что-то изменить. Если он ещё помнит о ней, если Дэрил прав, и Сара действительно нужна Мориарти — хоть в качестве безмолвной статуи, коей она была в последнее время, — то есть шанс, что однажды эти скрипучие металлические двери распахнутся полностью, и кошмар закончится. — Пожалуйста, Господи… — тихо повторяла она, вцепившись руками в края низкой койки. Тишина раздражала, одиночество бесило, а наркотики убивали — Сара была замкнута в этом треугольнике смерти. Она боялась много разговаривать наедине и старалась молчать при Дэриле. Порой, ей начинало казаться, что она забывает, как говорить. Но потом, когда тело пробивала дрожь, или боль от уколов становилась нестерпимой, Сара выдавливала из себя обрывки слов, фраз и даже целых предложений. Она пыталась говорить и мыслить рационально, чтобы не сойти с ума в этой бетонной клетке. Сара была слишком далеко от Лондона, от людей, от работы — от всего, что держало её рассудок в порядке. — Не разочаровывай меня, Сара, — раздался голос где-то впереди. Знакомые нотки презрения и возвышенности было невозможно не узнать. «Его не может быть здесь», — так думала Сара. Чудеса — это блажь и красивые строчки в сказках, жизнь же полна боли и разочарований. Джеймс Мориарти никогда её не найдёт. В комнате повеяло холодом, и Сара решилась поднять взгляд на то место, откуда исходил голос. Перед ней всё ещё была серая стена и металлическая дверь. Чуда не случилось. За решетчатым окном было вновь пасмурно, свинцовые тучи нависли над городом, порывистый ветер стучал ветками дерева об окно, залетая сквозь старую форточку. Смотреть на стену постепенно надоедало, но больше здесь было делать нечего. Сара блуждала взглядом по испещрённому трещинами бетону и выискивала что-то ранее ей не замеченное — мелкого, почти незаметного паука, что болтался на своей паутине, крошечную каплю раствора, что застыла и портила ровную стену, странное пятно, о чьём происхождении лучше не догадываться. Сейчас на глаза ей попался небольшой круг на уровне пяти с половиной футов, что слишком уж отличался от тёмно-серой стены. Бесконечно долгое созерцание закончилось тем, что Сара напрягла свои мышцы и решила впервые за долгое время встать с койки. Слабость от наркотиков и истощения тормозила её на пути к окну — единственной стоящей вещи в этой комнате. Но сейчас Сара от чего-то была уверена, что сможет подняться и даже пройти несколько ярдов к тому самому подозрительному кругу. Отцепив руку от поручня койки, она попыталась разогнуть ноги. Встать было легко — пришлось всего лишь напрячь спину и руки — а вот идти оказалось непосильной задачей. Размятые кое-как конечности всё ещё изнывали от тянущей боли. До стены было всего четыре шага. Подойдя максимально близко, Сара взглянула на тот самый странный круг, что не давал ей покоя. Им оказался обычный гвоздь, вбитый в стену до упора. Выковырять пальцами не получалось. Её ногти были безобразно обломанными и не могли подцепить «шапку», чтобы выудить из стены. Она царапала пальцами гвоздь до тех пор, пока не стёрла их до крови. Жгучая боль была чем-то новым. Сара смотрела на окровавленный палец и думала о том, что Дэрил сделает с ней за попытку искалечить себя. Возможно, повторится их первая встреча в саутворкском порту, когда он избил её до потери сознания, а потом уволок вместе со своими подельниками в какую-то глушь. «Пусть бьет, — думала Сара. — Лучше сдохнуть, чем торчать здесь». Кровь текла вниз по указательному пальцу красной струйкой и остановилась, добежав до небольшого родимого пятна на костяшке. Морщинистый худой палец, такой серый, как у мертвеца, рассекала красная полоса. Когда Сара увидела свои трясущиеся руки, то поняла, что постепенно чахла всё это время. Раны на лице от первой встречи с Дэрилом понемногу затягивались, но шрамы и ссадины то и дело давали о себе знать резкой болью. Ей было страшно подумать, насколько безобразно она сейчас выглядит. Её одежда была грязной, холодной и пахла мерзкой смесью пыли и пота. Потеребив манжет своей блузки, Сара нечаянно оторвала пару пуговиц. Они упали на пол и покатились куда-то за кровать. Её одеяние разваливалось на глазах, так же, как и её душа. — Ты слишком зацикливаешься на несущественном, — раздалось позади Сары. Бархатный баритон так тихо и мелодично звучал в этой конурке. Ей не хватало его больше, чем сил жить. Но это вновь была блажь, ведь позади оказалась лишь пустая холодная койка и очередная стена — ничего и никого нового. — Я съехала с катушек… — шепнула Сара. — Просто блеск. Она вновь взглянула на тот самый гвоздь и подумала о том, что он, наверняка, чертовски большой, исходя из диаметра «шапки». Подобная вещица никогда не будет лишней.

***

Каждый день он приходил к ней два раза — не больше и не меньше. С утра, когда серый небосвод озаряли багровые лучи света, два амбала оттаскивали Сару к стенке и держали до того самого времени, пока Дэрил не вколет ей очередную дозу. А вечером в сумраке комнаты вновь вырисовывалась высокая фигура её худшего кошмара. И со временем уже пропал страх, осталось только бесконечное отчаянное желание жить. Сара смотрела на гвоздь, что с каждым днём всё больше выступал из стены. Её ногти были стёрты, на кончиках пальцев запеклась кровь, но это не так страшно, как очередные видения из прошлого или Дэрил с его садистскими замашками. Держаться для того, чтобы выбраться, чтобы жить и никогда больше не знать этот кошмар — такова была главная внутренняя установка Сары. Простота её решений удивила бы даже самых отчаянных сумасбродов. Обычный гвоздь, как орудие, и невыносимые муки, как мотив, — всё, что требовалось для решительного шага. Сопротивляться внутренним порывам Сара не стала, слишком сильны они были. Именно поэтому каждый день она методично долбила стену, выскабливая бетон и освобождая заветный гвоздь. Порой, она слышала тот самый голос, столь знакомый и нереальный. Ночами она мало спала, чаще предпочитая глядеть на неизвестный захолустный городишко из окна. Ей не кололи много — доза была точно рассчитана, чтобы Сара не умерла раньше срока, — так когда-то сказал Дэрил. Хотя даже такого количества наркотиков хватало, чтобы вновь начать ощущать ту самую смертельную зависимость, которая однажды уже сломала ей, Саре, жизнь. Время от времени она рвалась помолиться, но что-то внутри останавливало её на полпути. Сара больше не плакала. Теперь при любом возможном случае, когда силы покидали её тело, а желание жить растворялось в отчаянии, она смотрела на торчащий из стены гвоздь, и внутри неё загоралось нечто невероятное по своей силе — злоба. Она уже была готова исполнить свой небольшой кровавый план. Бывали дни, что совершенно выбивались из привычного ритма теперешней жизни Сары. К примеру, когда её водили на допрос. Тогда Сара впервые увидела того самого Дейва Кроуфорда — грубого, хамоватого громилу с весьма хорошим умением вытаскивать из людей информацию. Он спрашивал её о Мориарти, о деталях сотрудничества, о профессии Сары и о любых наводках, которые могли бы вывести их шайку на Джеймса. В один момент, когда Дейв отошёл, чтобы обсудить что-то с Дэрилом, Сара впала в истерический припадок. Она смеялась до боли в животе, пытаясь утереть слёзы связанными руками, до того момента, пока паренёк, что караулил её, не послал за Дейвом. Он проехался ей по лицу около трёх раз, пока Сара не прекратила смеяться. На её лице сияла улыбка — такая, которая бывает у смертников перед исполнением приговора, — жуткая, пугающая, истерическая, иррациональная. В тот момент Дейв приставил ей ко лбу дуло своего Магнума, от чего Сара только шире оскалилась. Как только Кроуфорд свёл курок, его руку перехватил Дэрил. — Стой, придурок! — крикнул он. — Какого чёрта ты творишь? — Она — психопатка! Вывести меня хочет. — Ты — дебил, она нужна мне живой. Убери пистолет, — Кроуфорд не стал спорить со своим напарником и покорно спрятал Магнум в кобуру, отойдя в сторону. Дэрил же со злостью глянул на Сару и мгновенно дал ей сильную пощёчину. — Завтра получишь двойную дозу, сука. На этом допрос был окончен. Персона Джеймса Мориарти всё ещё оставалась в тени — Сара сделала всё возможное для этого. Последствия её решений не заставили себя ждать: на следующий день она не смогла продолжить свою маленькую миссию по освобождению гвоздя, ведь Дэрил всё же исполнил своё обещание и ввёл ей почти критическое количество концентрированной белой смерти.

***

Когда гвоздь размером с восемь дюймов оказался в руках Сары Далтон, было уже около семи часов вечера, если её давно уже сбившиеся внутренние часы не врали. Скоро должен был прийти Дэрил, и стоило надеть привычную маску вселенской усталости и отчаяния. Она сидела на своей койке, поджав ноги, и смотрела в окно. Над городом пролетел вертолёт, затем несколько стай голубей последовали по его маршруту. Такой заурядный вечер большинство жителей крохотных городков вроде того, в который попала Сара, проводят дома за просмотром кабельного и планированием расходов. Они все, словно частицы одного пазла, что составляют картину привычной британской жизни. Приход Дэрила оборвал мысли Сары. Она даже не шевельнулась, когда раздался скрип металлических дверей. В рукаве был зажат пальцами гвоздь, а на лице отпечаталась тоска. Сара предпочитала игнорировать беседы с Дэрилом, а потому не ответила даже на приветствие. — Здравствуй, дорогая. Сейчас он должен подойти и проверить её руки, на которых оставались следы от уколов. Ему нравилось смотреть на результат своей работы: синие предплечья с кучей ран от игл. Дэрил был предсказуемым в той же степени, что и недальновидным. Исходя из его недавних слов, этот парень решил потягаться с Мориарти, отчего Саре уже было смешно. Но сейчас стоит забыть о Джеймсе и сосредоточиться на главном — пульсирующей артерии, что тянется вдоль шеи. — Я сегодня был у матери… — говорил Дэрил, но Сара не вслушивалась в его слова. Она пристально смотрела на то самое место, где должна была находиться сонная артерия, и сильнее сжимала меж пальцами гвоздь. Дэрил взял её правую руку и потянул вверх рукав рубашки. Он говорил что-то об испорченной коже, а в голове Сары набатом звучали слова: «Не промахнись». Понадобилось всего два движения — цепкая хватка и резкий уверенный выпад вперёд. Она перехватила руку Дэрила и потянула его на себя, вонзая гвоздь в то самое место на шее. Неделю она потратила на отработку этих двух движений, превозмогая слабость, и вот она ощущает, как гвоздь всё глубже входит в тело, и ей становится страшно. Дэрил отбивается весьма уверенно и в какой-то момент отталкивает Сару назад, но гвоздь уже слишком глубоко. Здание пустует в это время суток, ведь ночные визиты всегда проходили в гордом одиночестве, поэтому никто не слышит отборного мата Сары и криков Дэрила. Он бьет наотмашь и попадает ей в плечо. Дэрил уже на земле, потому не так трудно повалить его на спину и сделать решающий удар. Сара забывает о человечности слишком быстро, чтобы пожалеть о содеянном. Она больше не простая девушка, что вот-вот убьет человека, она — жертва, которая цепляется за последний шанс на жизнь. Порой, от безысходности люди совершают жуткие поступки. Вонзая гвоздь в сонную артерию своего палача, Сара не могла думать ни о чём. Голова была пуста, а боль больше не ощущалась. Эйфория — именно она овладела Сарой. Читая о подобном в учебниках по криминальной психологии, она не могла и на десятую долю осознать силу этого чувства. Оно заставляет прижимать тело к полу и вдавливать в него гвоздь до того самого момента, пока жизнь в глазах не померкнет. В церкви говорили, что Господь отворачивается, в первую очередь, от убийц. В тот самый момент, когда тело Дэрила застыло на полу в луже крови, Саре хотелось прошептать Богу: «Не смотри». Отпрянув от бездыханного Флетчера, она упала на койку. Взгляд то и дело цеплялся за растекающееся багровое пятно крови, что оставила следы на её теле и одежде, а тело будто задеревенело. Наступил шок. Сара готовилась к этому. С психологической точки зрения, шок — состояние, вызванное сильным психическим потрясением и характеризующееся временными грубыми нарушениями сознания и общими сбоями в работе нервной системы. Нужно кое-какое время, чтобы совладать с собой. К сожалению, у Сары его не было. У неё оставалось несколько минут, чтобы позвонить Себастьяну и дать ему небольшую фору. Она должна найти телефон. «Должна!» — повторяет мысленно Сара. Она пытается выровнять дыхание и успокоиться, делает напрасные попытки не смотреть на Дэрила. Сердце стучит в унисон со скоростью света, во рту ощущается привкус подступившей рвоты. «Держи себя в руках!» Сара сорвалась с места и, затаив дыхание, подбежала к Дэрилу. В кармане его брюк был чёрный Blackberry. Дрожащими, окровавленными пальцами она набрала предусмотрительно заученный номер и стала ждать, пока пройдут невыносимо длинные гудки. Трубку сняли почти мгновенно. — Да, кто это? — от звука знакомого голоса у Сары на миг перехватило дыхание. — Это… Себастьян? — Да, а вы… — Это я, Сара. Сара Далтон. — Господи, Сара? — он словно не верил. — Д-да… — Где ты? — Я не знаю, — отчаянно выдохнула Сара. — Прошу тебя, отследи звонок. У меня очень мало времени. Я в полном дерьме, Себастьян… — Успокойся, — резко сказал он. — Отслеживать слишком долго, так что Сара, попробуй ответить на мои вопросы. Ты на улице или в здании? Отвечай быстро! — В з-здании. — Там есть окна? — Да. — Что ты видишь за окном? — Там дорога, — ответила Сара, подойдя к окну. — И дома. — Есть какие-то указатели? Хоть что-то примечательное? — Есть бигборд. — Опиши его. — Какая-то юридическая контора, вроде… «Горн истины». Там написано: услуги адвоката, консультирование и составление актов, адрес: Милтон-стрит, 67. Какое-то время в трубке было слышно только методичный звук клавиш компьютера, после чего заговорил Себастьян: — Так, «Горн истины» — таких компаний есть всего пять в Британии, судя по тому, что показал интернет. И одна из них — в Кентербери по адресу Милтон-стрит, 67. Я отправлю к тебе наших людей уже сейчас. За это время мы попробуем отследить телефон, с которого ты звонила, а пока… — Себ, я прикончила человека, — она вновь смотрела на Дэрила. Взгляд в который раз цеплялся за его бездыханное тело, а внутри Сары нарастала истерика. Себастьян молчал всего мгновение. — Кто он? — спокойно спросил Моран. — Дэрил Флетчер. — Ты можешь выйти оттуда, где он тебя держал? — Не знаю. — Сара, ты не можешь оставаться там. Слишком опасно. — Я думаю… — её голос сорвался, и Саре пришлось откашляться, — в здании пока никого нет. Это что-то вроде старого издательства. Когда меня вывозили, я краем глаза увидела надпись на стене дома: книги, плакаты, буклеты и прочая канцелярия. — Ты знаешь, где выход? — Да. — Тогда не торчи там, а беги к двери, — буквально крикнул в трубку Себастьян. — Попытайся пробраться незаметно. Если не получится — прячься. Мы найдём тебя. Обещаю. — Себ, я… — Бегом, Сара! Он бросил трубку, и Сара вновь осталась одна. Внутри клокотал страх. Ей нужно было выбираться оттуда, где она была. Сара в последний раз взглянула на тело Дэрила и со вздохом распахнула металлические двери. На третьем этаже, где её держали, похоже, было пусто. Вдоль коридора Сара прошла без единого шороха. Она старалась быть максимально тихой, но ей всё время казалось, что чересчур громкий выдох или неправильный шаг смогли бы выдать её. Содрогаясь от малейшего шороха, Сара миновала несколько проходных и вышла к лестнице. Осталось преодолеть два лестничных пролёта — и она на воле. Чужая кровь жгла кожу, прилипшая к телу одежда вызывала омерзение. Саре больше всего на свете сейчас хотелось выбраться из того чёртового здания и смыть с себя всю мерзость. На первом этаже ей показалось, что сверху донеслись чьи-то шаги. Сара ускорилась и буквально пролетела расстояние до входной двери. Сквозь припорошенное стекло она увидела, что стоянка перед издательством пуста — на ней была только одинокая машина Дэрила. На улице оказалось слишком холодно и свежо. Ветер обдувал холодными порывами лицо, а промозглый воздух буквально въедался в кожу. Сара бежала так быстро, как только могла. Она выбирала самые тёмные и неприметные кварталы, сворачивая с более или менее людных улиц. И, пусть её силы были на исходе, пусть каждые чёртовы двадцать ярдов она останавливалась, чтобы отдышаться, страх гнал Сару вперёд, подальше от того места, где умерла её человечность. Она остановилась на лавке у причудливого памятника, что располагался у окраины парка. Рядом с ним обнаружился небольшой гранитный фонтанчик, в котором Сара смогла кое-как отмыть руки. Стирая с ладоней чужую кровь, она вновь плакала. В голове не осталось ни капли жалости к себе, как не осталось и сожаления. Ближе к ночи Сара смогла унять истерику. Тогда она увидела в блестящем отражении таблички на памятнике своё лицо — серое, тощее, мёртвое. Сара позвонила Себастьяну несколько раз и попыталась объяснить в общих чертах, где она находится. Впрочем, он это и так знал благодаря бравым подопечным Мориарти. Их встреча состоялась возле того самого странного памятника, как оказалось потом, Уинстону Черчиллю. Скрутившись в три погибели, Сара пыталась согреться на лавке, держа в руках тот самый телефон, что она отобрала у Дэрила. Когда ей в лицо ударил столб света, она резко вскочила и готова была бежать, пока не увидела высокую светловолосую шевелюру в свете машинных фар. — Сара, иди сюда! — крикнул он ей. И она, как сумасшедшая, побежала на встречу к нему. Остановившись в паре футов от Себастьяна, Сара смогла разглядеть на его лице удивление вперемешку с… похоже, это было волнение. Моран первый из них двоих, кто сумел сказать хоть слово: — Господи. Сара дрожала всем телом, её одежда, тело, волосы — всё было перепачкано кровью и грязью. Себастьян был не из робкого десятка, он прошёл Афганистан и едва ли мог ещё испытывать тот привычный диапазон эмоций, что и обычный человек. Вот только вид Сары — полуживой, изнеможенной, искалеченной почти месяцем пыток — вызвал у него то самое волнение, что почивало в дальнем уголке души. — Я знаю… — сказала она сквозь подступивший к горлу ком. — Поехали отсюда. — Да. Они сели в серебристый «Ягуар» и в абсолютном молчании выехали на дорогу. Себастьян то и дело посматривал на Сару, что давила в себе порывы расплакаться, и пытался подобрать наиболее правильный вопрос, чтобы завязать разговор. Её состояние было слишком нестабильными, а мнимое спокойствие — чересчур шатким. Таких, как Сара, Моран в определённый период жизни встречал почти каждый день — в плену у талибов те люди калечились не только физически, но и морально, и об этом стоит помнить. Им, как и Саре, нужно время, чтобы свыкнуться с мыслью о свободе. В конечном итоге, где-то на полпути к Лондону, Моран спросил: — Ты можешь рассказать мне, что там было? — Где «там», Себ? — тихо спросила она, не отрываясь от созерцания ночных пейзажей юга Британии. — Там, где тебя держал Дэрил. Расскажи, как всё было: от начала и до конца. — Какое сегодня число, Себастьян? — Двадцать девятое марта. — Уже? — переспросила Сара. — Что ж, это значит, что он держал меня там почти месяц. И каждый божий день накачивал какими-то различными транквилизаторами или героином в малых дозах. Еды и воды давал ровно столько, чтобы я не подохла. Сперва он говорил, что я виновна в том, что его семья распалась, будто я разрушила его жизнь, а потом — что он хочет добраться до Мориарти, и я — превосходное средство для достижения его цели. И так было каждый день — Дэрил приходил два раза: с утра накачивал меня наркотой, а вечером проводил сеансы выноса мозга. Ах, да! Я виделась с Кроуфордом. Он устроил мне допрос по поводу Мориарти. Не беспокойся, я не сказала ни слова тому идиоту. — А как ты… — Что? — Как ты убила Флетчера? — Это так важно сейчас? — Нет, прости… — Моран стушевался, — расскажешь как-то. — Как-то… — повторила Сара, вновь отворачиваясь к окну. Дорога через бесконечные просёлки и городки, вроде Кентербери, заняла около двух часов. Себастьян свернул с трассы во избежание возможности столкнуться с людьми Кроуфорда. Он знал, что они будут искать Сару, а, соответственно, — и его с Мориарти. Порой, Себастьян справлялся о самочувствии Далтон, даже делал попытки возобновить диалог, да только ничего не получилось — всё заканчивалось молчанием и пустым взглядом Сары, обращенным вдаль. Миновав большую часть пути, они, наконец, вернулись на трассу и набрали приличную скорость, ведь Саре становилось хуже. В какой-то момент Себастьян заметил, как она корчится с искажённым от боли лицом. — Эй, что с тобой? — Голова раскалывается, — проговорила сквозь стиснутые зубы Сара. — И живот словно наизнанку вывернули. — Держись, осталось ещё немного. Банальные утешительные фразы никогда не действовали так, как нужно. У Сары они вызывали только раздражение, но она не хотела ссориться с Мораном. В конце концов, он не обязан её утешать. Сара пыталась найти в своём загашнике хоть какие-то способы борьбы с болью, но, кроме горы таблеток и спасительной капельницы, ничего в голову не приходило. «Стоит потерпеть», — это она говорила себе последние несколько недель, и именно этот совет — единственно верный в данной ситуации. Они пересекали пригород Лондона, когда телефон Себастьяна завибрировал от входящего звонка. На экране появился номер Мориарти. Моран тихо выругался, прежде чем поднял трубку. Смотреть на дорогу и пытаться переспорить босса — крайне сложная задача. — Да, босс. — Где вы? — спросил Мориарти. — На въезде в Лондон. — Как она? — Почти жива, — ответил Моран, покосившись на лежащую на сиденье Сару. — Ты уже на месте? — Да. Пришлось отменить встречу с Адлер. — Тебя это, похоже, не очень расстроило… — Это Мориарти? — тихо поинтересовалась Сара, поворачиваясь всем телом к Себастьяну. — Да, а что… — Дай, пожалуйста, трубку, — она протянула руку. Себастьян несколько секунд откровенно оторопело глядел на Сару, после чего шепнул Мориарти, что Далтон хочет поговорить с ним, и отдал ей свой сотовый. — Джеймс. — Да, Сара. — Можешь, пожалуйста, позвонить Тиму? Мне, похоже, нужен до-олгий курс лечения. — Он уже здесь. — Откуда ты… — Моран написал мне. На миг Сара ощутила, как голова трещит, буквально, по швам. Она откинулась на сиденье и громко задышала, приставив ладонь ко лбу. Перед глазами поплыло изображение. — Много они тебе вкололи сегодня? — вопрос Джеймса заставил Сару вспоминать, от чего её голова разболелась с новой силой. Она не могла связать в уме два слова — всё ускользало, терялось в водовороте мыслей. Сара смотрела на свои предплечья и трясущиеся ладони, фокусируя мысли на одном — воспоминаниях. — Привычную дозу… — ответила она, спустя какое-то время. — По-моему. Джеймс, мне кажется, я сейчас сдохну. — Ты даже не представляешь, насколько часто я себе это говорю. — Я просидела там чёртов месяц, но мне ещё не было так хреново. — Перестань думать. Просто заткнись и смотри в окно. — Я не могу. Я… — она вздохнула, — убила его, Флетчера. Ты ведь знаешь? — Знаю, — спокойно сказал Джеймс. — Не думаю, что эта смерть на твоей совести. Дэрил Флетчер был обречён на то, чтобы умереть где-то в сточной канаве уже тогда, когда решил, что сможет добраться до меня через тебя. Убей его я, ты бы вряд ли жалела об этой утрате. — Ты хочешь, чтобы я смирилась с тем, что убила человека? — Ты называешь того, кто довёл тебя до полусмерти, человеком? — Ты не понимаешь. Это жуткое чувство… Я не знаю даже, как возможно это описать. Словно ты становишься выше над кем-то, в какой-то момент от тебя зависит, будет ли существовать тот человек и тут… —… И тут ты разрываешь ему сонную артерию, — договорил за неё Джеймс. — Мои люди нашли труп Флетчера час назад. Не самая худшая смерть для такого, как он. И да, ты не права. Я прекрасно понимаю, о чём ты. Просто иногда, Сара, люди должны решиться и принять необходимые меры, даже самые жестокие, но единственно правильные в тот момент, совершив меньшее зло, чтобы предотвратить гораздо большее. — Ты о том парне, Карле, да? Твоё первое дело. — И как ты в таком состоянии ещё что-то помнишь? — Кое-что просто слишком долго не выходит из моей головы. Возможно, когда (или если) мне станет лучше, я смогу показать тебе то, что я уже сделала. — Не люблю читать о себе. — Тогда почитаешь обо мне. В моей монографии целый раздел посвящён наркотикам. — Хорошо. А теперь отдай трубку Себастьяну, нам ещё нужно кое-что обсудить. Вернув сотовый Морану, Сара вновь развернулась к окну и попыталась отвлечь себя рассматриванием окрестностей. Они уже проезжали Сити с его стеклянными высотками и атмосферой корпоративного рабства. Когда, спустя какое-то время, на горизонте замаячила речная гладь Темзы, Сара поднесла руку к стеклу и провела по запотевшей поверхности ладонью. Сквозь длинный, смазанный след было видно, как огни набережной и мостов отражаются на воде. Ей так чертовски не хватало этого вида, не хватало Лондона с его одинокими тихими ночами и сумасшедшими днями. Месяц в заточении — за это время Сара почти забыла, как прекрасна столица. Чёртов месяц… — Себастьян? — Да. — Где мы? Они въехали на одну из узких, мощёных улочек, что обрамлена одинаковыми на вид домами. Небольшой жилой квартал в центре напоминал кадры из гротескных картин — слишком холёный, тихий и невероятно контрастирующий с необъятным Лондоном. — Ковент Гарден, — сказал Себастьян, паркуя машину возле одного из подъездов. — Вижу. А нам разве не в Вестминстер? — А, прости, забыл сказать: Мориарти избавился от той квартиры после твоего исчезновения. Слишком рискованно было оставаться там. Впрочем, тебе ещё многое предстоит узнать. Пойдём. Выйдя из машины, Себастьян учтиво помог Саре подняться на ноги и, придерживая её за плечи, довёл до парадной двери. Впереди их ждала тройка лестничных пролётов, а, соответственно, — долгий тяжелый подъем. Лифт в четырехэтажном доме был не предусмотрен. Сара ухватилась за Морана и пыталась как можно увереннее шагать вверх, прилагая все возможные усилия. Больше не было страха, что гнал её вперёд, только жуткая усталость и желание прекратить пульсирующую боль в голове. На третьем этаже оказалось темно и холодно. Себастьян попал ключом в замочную скважину с третьего раза, отчего чуть не упустил момент, когда Сара потеряла равновесие. Благо, он успел поймать её на полпути к полу. В квартиру Сара вошла также осторожно и тихо, как когда-то переступала порог комнаты Мориарти. Сзади был Моран, что как раз закрывал дверь. Пройдя пару ярдов, Сара смогла рассмотреть две параллельно расположенные двери: одна вела на кухню, а вторая — в гостиную, откуда доносились чьи-то голоса. Она обернулась и посмотрела на Морана. — Там Тим и Джеймс. — Скажи им, что мне нужно привести себя в порядок. Не хочу, чтобы они видели меня такой. — Да какая разница? — вздохнул раздражённо Себастьян. — Я выгляжу, как оживший труп. Мне самой на себя смотреть тошно. — Твоя комната и ванная на втором этаже (вторая и третья двери справа), лестница в конце коридора. Доберешься сама? — Попытаюсь. Шагая вдоль коридора, Сара то и дело хваталась за стены или тумбочки, пытаясь сохранить равновесие. Параллельно с этим она рассматривала новую обитель Мориарти, запоминая общую планировку квартиры. Лестница была самым сложным этапом её маленького променада. Подняться по ней гораздо сложнее, чем спуститься. Дрожащие руки цеплялись за перила, голова раскалывалась от любого резкого движения, а ноги так и норовили соскользнуть со ступенек. «Вторая и третья двери справа», — повторяла про себя Сара, чтобы ненароком не забыть. Добравшись до второго этажа, она остановилась и медленно сползла вниз по стене, громко дыша. Нужна была всего минута отдыха. Сара поднялась на ноги, когда поняла, что может отключиться прямиком на полу. На втором этаже был всего один достаточно широкий коридор, который обрамляли несколько дверей. Второй комнатой справа оказалась спальня, и Сара едва смогла пересилить себя и не повалиться на большую уютную кровать. Омерзение взяло верх. Она всего лишь прихватила несколько чистых вещей и даже не взглянула на большое зеркало. Скинуть с себя одежду и стать под струи душа было невероятно. И только когда по белому мрамору ванной поползли капли крови вперемешку с водой, Сара вспомнила, почему сейчас стоит там. Она была убийцей, что бы ни говорил Мориарти, этого не изменить. Не хочется убеждать себя в правильности происходящего — ничто из того, что случилось за последний месяц, не было правильным. Убийство — лишь последствие, крайние меры, которые необходимо было принять. «Порой стоит совершить меньшее зло…», — словно цитата из какого-то пафосного монолога, которая должна всё оправдать, но на деле лишь вносит ещё больше неясностей. Что же тогда меньшее зло, а что большее? Неужели жизнь одного психа дороже, чем жизнь другого?.. Сара поймала себя на том, что уже не впервые она не может до конца осмыслить слова Мориарти. От усталости она прислонилась спиной к стенке ванной, в которой сидела вот уже несколько минут. Думать о том, что было или будет, не хотелось. Слипшиеся от пота волосы становились гладкими, запах шампуня перебил омерзительный смрад крови, Сара понемногу очищала тело от грязи. Долгие размышления весьма замедляли этот процесс, но уже, спустя полчаса, она была чиста внешне и одета в новую одежду. Остался последний штрих — стоит взглянуть на себя перед тем, как показываться Мориарти. Шаг к зеркалу был сделан мгновенно, чтобы не осталось никаких сомнений. Сара подумала, что у неё дежавю, когда взглянула на своё отражение. Что-то подобное она уже видела лет шесть назад, когда сломались её последние внутренние барьеры. В зеркале отражалась тощая нескладная девушка, чья ранее пропорциональная фигура исказилась, плечи опустились, кожа отдавала нездоровой бледностью, рёбра выпирали даже через свободную футболку, а руки… их болезненная дрожь пугала, зияющие на предплечьях синяки вызывали у Сары лишь омерзение. С лицом всё обстояло весьма плохо: сухая кожа побледнела, под глазами темнели чересчур яркие круги, а впалые щёки и многочисленные светлые раны на скулах, что ещё не успели зажить, дополняли образ живого мертвеца. Исчезло всё притягательное в ней, и осталась только сломленная оболочка с искорёженной душой. В комнате Сара долго, слишком долго осматривалась. Она сидела на кровати и смотрела на рабочий стол с ноутбуком, большой шкаф с зеркалом, пару симпатичных кресел у окна и думала, что это всё ни к чему. Она не сможет здесь долго оставаться. Когда в дверь постучали, Сара забралась под одеяло и попыталась придать себе более живой вид, нацепив жеманную улыбку. — Мисс Далтон, можно? — спросил мужчина за дверью. — Входите. Тимоти Роупер был низким подтянутым мужчиной лет сорока с короткой светлой шевелюрой и извечной широкой улыбкой на лице. Ранее Саре не приходилось встречаться с ним, но о чудесах, что творит этот мужчина, она уже была наслышана. Тим окинул её беглым взглядом в ту же секунду, что переступил порог комнаты. Затем он вытянул из своей небольшой ручной клади несколько необходимых приспособлений, из которых Сара узнала только фонарик и тонометр. В то же время Тим вёл с ней привычную для врача беседу: — Как вы себя чувствуете, мисс Далтон? — спросил он, доставая из кармана небольшой блокнот и ручку. — Прошу, просто Сара. — Хорошо, Сара. Так как ваше самочувствие? — У меня болит голова. — Где именно? — Затылок. — Вас били? — Время от времени. — Понятно, — со спины плохо видно, но Сара была уверена, что Тим записал всё, что она сказала. — Ещё на что-то жалуетесь? — Жутко болит живот. Меня периодически тошнит. — Давно это у вас? — Нет. Началось сегодня. — Так, ладно, — Тим сделал ещё некоторые пометки в своем блокноте, после чего достал из сумки небольшую чёрную коробку. — А теперь покажите мне свои руки, Сара, — сказал он, поворачиваясь к ней. Далее следовали долгие часы опроса и обследования, что сопровождались напряжением со стороны Сары. Её пугал не сам процесс проверки реакции зрачка на свет, взятия крови на анализ или измерения давления, а, скорее, его итог — диагноз («Приговор») и дальнейшие перспективы. Тим был абсолютно спокоен, что в какой-то мере обнадёживало Сару. Ни разу он не позволил лишним эмоциям отразиться на своём лице: ни когда проверял места уколов на руках, ни когда осматривал раны на лице. Он не говорил никаких предварительных результатов, только методично записывал всё в свой небольшой блокнот. Напоследок Тим вколол несколько грамм успокоительного и попросил Сару соблюдать постельный режим до того момента, пока он не сможет точно сказать, что с ней и какие нужно предпринять меры. — Я думала, ваша микстура универсальная, — сказала ему Сара, ложась на кровать. — Почти. При разовом употреблении наркотиков она действует превосходно, но чем выше концентрация этой дряни в организме — тем тяжелее её вывести. Полагаю, завтра вечером у вас на руках будут результаты анализа крови. А до этого пейте три раза в день с интервалом в четыре часа эти таблетки. — Что это? — Сара повертела в руках пластиковую коробку и вопросительно взглянула на Тима, что уже собирал свои немногочисленные приспособления. — Обычные витамины. Никаких побочных эффектов и привыкания. — Хорошо. — И да, — сказал он, стоя на пороге, — вам нужно восстанавливаться, поэтому не пренебрегайте режимом питания. — Всенепременно. — Остальные указания я оставил на столе. А теперь прошу меня простить, — Тим глянул на наручные часы. — Скоро начинается моя смена. Оставшись в одиночестве, Сара по привычке перевела взгляд на окно и тут же одёрнулась. Стоит абстрагироваться от того, что было. С этими мыслями она почти мгновенно уснула, не услышав, как дверь её комнаты приоткрылась.

***

Саре давно не снились сны. Галлюцинации от наркотиков были лишь причудой взбудораженного сознания, а сновидения — реалистичные или нет — превратились в сплошной мрак, который заканчивался на рассвете. Всё поменялось в первую ночь после побега из плена. Сон был весьма расплывчатым, Сара оказалась в нём главным действующим лицом и переживала то, что случилось сутками ранее. Сидя на койке в небольшом помещении, отдалённо напоминающем ту самую камеру её временного заключения, она видела, как к ней в комнату заходит некий мужчина, и, невзирая на размытые очертания силуэта, на подкорке Сара вполне осознавала, кто это такой. Она ощущала опустошение, каждая мышца её тела действовала по инерции, направляя Сару туда, куда ей необходимо было идти. Внутри клокотало желание жить вперемешку с невообразимой ненавистью. Вонзать гвоздь в шею было проще. В то же время Сару охватила невероятная злость к себе, она хотела прекратить, убежать, забыть это всё, но не могла. Тело во сне не подчинялось ей, и, в конце концов, её крик заглушил предсмертные вопли Дэрила. Он нарушил тишину комнаты в тот самый момент, когда Сара сумела вынырнуть в реальность. Тяжело дыша, она полусидела на кровати и пыталась отогнать сновидение. Мелкая дрожь пробивала всё тело. Экран телефона показывал полпятого утра. Она проспала почти семь часов и сейчас ощущала себя гораздо свободнее. Когда отголоски сновидений умолкли в голове, Сара решила попробовать размять ноги и встать с кровати. Вышло это у неё далеко не с первого раза. Сперва было весьма жесткое приземление и удар затылком о спинку кровати, затем её нога скользнула по паркету и Сара влетела коленом в острый угол кровати. И только после всех тихих (и не очень) проклятий она сумела удержать равновесие и даже сделать несколько шагов. Ноги были в полном порядке, вот только лёгкая дрёма всё ещё окутывала её сознание и не давала возможности ориентироваться в темноте комнаты. Сара знала, что уже не уснёт, а потому резонно будет попробовать осмотреть новую квартиру. Откровенно говоря, ей просто хотелось поскорей выбраться из тёмной комнаты, что напоминала ей о жутком сновидении. В коридоре тоже царил кромешный мрак. Окна на обоих его концах освещали лишь мизерную часть помещения, включая выход на лестницу. Сара откровенно плохо помнила, где располагаются другие двери, да и в принципе не знала, что за ними находится, а потому решила оставить эту часть дома на более подходящее для разведки время. Когда она уже практически ступила на верхнюю ступеньку, её взгляд зацепился за тонкую полоску света в конце коридора. Сперва ей показалось, что это всего лишь блик от света уличного фонаря, но когда Сара обернулась, чтобы поправить футболку, то увидела, что свет исходит из-за дальней двери. Что это была за комната, Далтон не имела ни малейшего понятия. Вероятнее всего, она принадлежала никому иному, как Джеймсу Мориарти. Сара готова была бить себя по лбу до потери сознания за то, что решила проверить, что же заставило Мориарти бодрствовать в столь раннее время. Её шаги отдавались тихим скрипом половиц. Сара шла как можно медленнее, надеясь не врезаться ни во что впереди. Как только она добралась до двери, то решила сперва предусмотрительно заглянуть в щель, чтобы ненароком не поднять шум. На вид комната была не очень большой, но пространства хватало на тройку книжных стеллажей, большой деревянный рабочий стол, пару стульев перед ним и кресло, в котором сейчас мирно спал Мориарти, откинув голову на его спинку. На столе перед ним лежали огромные стопки бумаг и открытый ноутбук. Подобная сцена не могла не вызвать невольную улыбку. Единственное, что смутило Сару, или даже, скорее, дало ещё один повод для размышлений, — это очки в чёрной оправе, надетые на Мориарти. Она никогда не замечала за ним проблем со зрением. «Впрочем, — подумала Сара, — я не так уж и много о нём знаю». Стоило бы вернуться восвояси и не тревожить спящего босса, но Далтон, как никто другой, знала, что сон на рабочем месте бодрости не прибавляет, а потому без единого зазрения совести просеменила прямиком к Мориарти, забыв о жутко скрипучем поле. Она слегка сжала его плечо, не решившись на что-то более радикальное. Лёгкий толчок не дал никакого результата, поэтому Сара повторила действие с большей силой. В ту же секунду её руку сжала ладонь Мориарти, а его глаза распахнулись. В неоновом свете настольной лампы Джеймс казался бледным, как смерть. Подняв голову и взглянув на Сару, он таки ослабил свою хватку на её руке, но отпускать не спешил. — Что ты здесь делаешь? — Продолжаю традицию — бесцеремонно бужу тебя. А если честно, то я просто хотела, чтобы ты, наконец, выспался. В нормальном положении. — Почему ты не спишь в… — он глянул на настольные часы, — 4:37 утра? — Не хочу, — просто ответила Сара, садясь напротив Мориарти. — Видимо, выспалась. — Тим просил держать тебя в постели ещё пару дней. — Да, я знаю, вот только… На самом деле, — вздохнула она, — мне просто тяжело. Не могу оставаться на одном месте. Хочется занять себя чем-нибудь. Это бы отвлекло от мыслей, — Сара немного размяла шею, попутно, краем глаза осматривая кабинет. Он показался ей слишком уютным, что не сильно вязалось с образом Мориарти. — А чем ты занимаешься? Это новое дело? — Да, нужно создать поддельную личность одному дипломату. Слишком много нюансов: от рождения и до его сорокадвухлетнего возраста — стоит прописать. Джеймс внезапно встал с кресла, отодвинув пару стопок бумаг, и пошёл к большому шкафу. За одной из его дверц оказалось некое странное приспособление, которое Сара всё никак не могла разглядеть. Оно какое-то время издавало громкие шипящие звуки, похожие на те, что слышатся после прибытия поезда на перрон, а через несколько минут в комнате стал витать запах ароматного крепкого кофе. — Можешь сделать мне немного? — попросила она. — Тебе вряд ли это пойдёт на пользу. — Всего чуть-чуть. Джеймс глянул на Сару, выглядевшую похуже маленького ребенка, что просит деньги на какую-то невообразимо глупую вещь, и сдался. Он налил полкружки кофе и вручил ей его, сев на кресло. — Благодарю. Я тебе здесь не помешаю? — Если не решишь пролить кофе на бумаги, то нет. — Хорошо, а то мне, похоже, нужно восстановить кое-какие пробелы в памяти. Ну, знаешь, за время моего отсутствия многое поменялось, — Сара поднесла руку к кружке и коснулась раскалённой стенки, чтобы проверить, насколько горячий кофе. — Что случилось с прошлой квартирой? — Они нашли её, а, значит, стоило менять место жительства, — сказал Мориарти, не отрываясь от чтения очередной вырезки из газеты. — Я продал её вместе с тем домом. — Домом? — Да, какое-то время я имел дело с недвижимостью и курировал продажу того самого дома, где находилась моя прошлая квартира. Но, поскольку его владельца вскоре посадили за махинации с документацией, дом перешел мне на правах посредника в сделке. Лицо Сары вытянулось от удивления. Образ Мориарти всегда вязался у неё с понятиями «состоятельность» и «лоск», но она и представить не могла, что ему принадлежал целый многоквартирный дом. В тот самый момент Сара поймала себя на мысли, что её знания о жизни Джеймса и вправду мизерные. — Вау. То есть, серьёзно, вау! Ты получил целый небоскрёб в самом центре Лондона и так просто продал его. Почему? — Он был бесполезен, — отрешенность сказанной фразы удивила Сару не меньше, чем наличие у Мориарти небоскрёба. — Мне нужен был только повод, чтобы избавиться от него. — Только ты можешь назвать огромный дом, общая стоимость которого превышает бюджет одной крохотной страны, бесполезным… — с усмешкой сказала она, беря в руки кружку с кофе. Пальцы у Сары дрожали, как у неврастеника или какого-то пьянчуги, из-за чего она чуть не пролила на себя кипяток. — Чёрт. — Какие-то проблемы? — Мориарти мгновенно оторвался от рассматривания нескольких почти идентичных фото. Сара предусмотрительно положила кофе на место и взглянула на подёргивающиеся в треморе ладони. Это было закономерное последствие от наркотиков и нервов, причём — едва ли худшее из того, что могло бы с ней стать после всего случившегося. — Нет, всего лишь мои руки, — рассеянно бросила Сара, сжимая и разжимая кулаки в надежде, что дрожь пройдёт. — Они дрожат, как у какого-то алкоголика. — Это нормально. После всего, что произошло, славно, что ты не тронулась умом. Сара бы могла запросто поспорить с Мориарти, ведь давно уже решила — ничто из произошедшего, ровно, как и последствия от этого, не может быть нормальным. Называйте это кармой, судьбой, карой господней, случайностью или закономерностью, но ни черта естественного в этом всём (включая заключение и чёртовы наркотики) нет и не будет. — Судя по тому, что лезет мне в голову, мой рассудок конкретно пошатнулся. Я постоянно думаю о том, что ещё совсем недавно я была в той чёртовой комнате и подыхала от очередного прихода. А потом тот вечер, Дэрил… — она держала стоящую на столе кружку и водила большим пальцем по её белоснежной ручке. — До сих пор не понимаю, как смогла выбраться оттуда. — Твои самокопания — только пустая трата нервов и времени. Побереги свой рассудок и подумай о чём-нибудь другом. — Да, ты прав. Впрочем, как всегда, — хмыкнула Сара. — Ты начала цитировать Морана. Это плохой признак. — Кстати, о Себастьяне! — она зацепилась за эту тему, как за спасительную соломинку, не желая больше ни говорить, ни даже думать о том, что было. — Знаю, он, наверняка, уже говорил тебе, как мы познакомились… — Он сказал, что помог тебе спастись от людей Кроуфорда в Ирвинге. — И ты ничего не сделал? — слегка оторопело спросила Сара. Она знала, почему Себастьян не хотел говорить Мориарти о том, что знаком с ней. Он вновь нарушил приказ, и не сложно догадаться, какое наказание ждёт его за это. Но Моран всё ещё ходил по бренной земле, а Мориарти пока не заводил беседы о верности. Что-то поменялось. — Я дал ему последний шанс: или он довезёт тебя сюда живой или будет уволен весьма специфическим образом. — Понятно, — выдохнула Сара. — Джеймс, я могу тебя кое о чём спросить? — Да. В который раз Сара могла осудить себя за своё же любопытство, но желание отвлечься и разобраться, наконец, хоть в чём-нибудь, было сильнее, чем доводы здравого рассудка. — Как вы познакомились с Себастьяном? — Зачем тебе это? — Хочу понять кое-что. Теперь Джеймс окончательно оторвался от бумаг и предоставил всё своё внимание Саре. Зрительный контакт был столь привычным делом, что Далтон, порой, и не замечала, как Мориарти наблюдает за ней. Плюсы в их беседах однозначно были — Сара редко тушевалась при Джеймсе, в отличие от других его подопечных. Возможно, именно это и подтолкнуло Мориарти на его рассказ. — Впервые мы встретились, когда я ещё не был тем, кто я есть сейчас, около двенадцати лет назад, — начал Джеймс. — Тогда я работал в информационном отделе у одного заносчивого американского торговца оружием. Он поддерживал террористов на трёх континентах и имел весьма строгие правила корпоративной этики. В случае нарушения любому работнику грозила мгновенная смерть. Привлекали меня в этой работе только деньги и дальновидные перспективы. Наш отдел тогда провалил задание: один просчёт потянул за собой второй, третий, и, как результат, — дезинформация, потеря десяти миллионов долларов и повышенное внимание со стороны полиции. Тогда наш босс устроил несколько показательных казней, для наглядного примера. Остальных работников должны были убить без такого размаха. Ко мне приставили снайпера, и его задачей было выстрелить мне в череп, но вместо этого он подошёл ко мне и попросил убираться из страны. Моран оказался фрилансером из числа тех, кого нанял мой бывший босс, чтобы устранить нас. В то время я лишь предпринимал попытки наладить свою сеть, иногда я курировал некоторые бытовые махинации, вроде фиктивной смерти или убийства ради того, чтобы не отдавать свою долю имущества, прописанную в брачном контракте. Моран слышал обо мне и посчитал, что мои способности ещё понадобятся в этом мире. На следующий день я уехал из Штатов и осел в Британии. — Он спас тебя? — В экономике это называют долгосрочными инвестициями. Себастьян спас мне жизнь, а через четыре года уже мне пришлось вытаскивать его из проблем. Пытаясь свести воедино результаты наблюдений и детали из рассказа Джеймса, Сара то и дело заходила в тупик. Мориарти так часто говорил о верности, но, по сути, единственный человек, кто был ему предан дольше всего, оказался в немилости из-за желания проявить ту самую вознесённую на пьедестал верность. — Странно, — изрекла Сара, — вы знаете друг друга почти двенадцать лет. Почему одна промашка всё изменила? — Потому что это жизнь, Сара, и иногда в ней нужно быть похожим на моего бывшего босса, иначе слишком легко всё потерять. Верность определяет подчинение, помнишь? — Да, но тут дело не в ней. Он спас твою жизнь — это высшая степень верности, как по мне. — Он вмешался в мою работу. Это высшая степень идиотизма. — Порой, стоит совершить меньшее зло, помнишь? — от собственной фразы Мориарти аж передёрнуло. — Вижу, тебе лучше, — констатировал он, глядя на вдохновлённую и явно довольную Сару. — Ты уже начинаешь меня раздражать. От этого уголки губ Далтон дрогнули в полуулыбке, и она вновь решилась взять в руки чашку с кофе. Крепко держась за тёплые стенки, Сара пила крепкий эспрессо и наслаждалась воцарившимся у неё внутри спокойствием. — Мне просто нравится, что всё заканчивается именно так, — сказала она, спустя какое-то время. — Как? — Ну, знаешь, без этого лишнего пафоса, вроде перестрелок или молчаливых сделок где-то на заброшенном складе (готова поспорить, что Флетчер хотел именно этого). Наша с Дэрилом история закончилась ужасно, и, возможно, я даже рассчитывала на совершенно другой исход событий, но, пока я просто рада, что всё закончилось быстро, как бы дико это не звучало от меня. Джеймс, похоже, не разделял мнимого оптимизма своей подчинённой. Он знал, что впереди ещё слишком много проблем, что оттягивают конец этой истории, и решить их нужно ему. — Пока ещё ничего не закончилось, Сара. Нам предстоит найти Кроуфорда и разобраться с человеком, который курировал их шайку. — А разве это был не Дэрил? — Дэрил не мог узнать обо мне. Исключено. — То есть, это кто-то третий? — Да, скорее всего. Но тебя это уже не касается. Она сделала это — подвела разговор к той самой навязчивой тишине, в которой может быть задан любой вопрос. Мориарти включился в разговор, а, значит, он не сможет не ответить ей. Его условные принципы сейчас были, как никогда, кстати. — Джеймс, скажи мне, пожалуйста: после того, как всё это придёт к логическому завершению, я буду свободной? — Я не держу тебя, Сара. В этом нет смысла. Ты можешь расторгнуть контракт по обоюдному согласию. — Мне кажется, всё это уже давно не вписывается в рамки нашего контракта. — Ты хочешь уйти? — этот вполне резонный вопрос задавала себе и сама Сара, да только ответ на него она так и не нашла. Были только размышления, результат которых она и озвучила Джеймсу. — Я устала. Не знаю, хочу ли, но, думаю, мне просто нужно немного спокойствия. — И что ты будешь делать? — Если уйду? — Да. — Не знаю, может, куплю себе небольшой дом с видом на замок в каком-то тихом городке, найду работу, заведу собаку. — Ску-ука, — протянул Мориарти, откидываясь на спинку кресла. Улыбка расцвела на лице Сары совершенно внезапно для неё самой. Она и забыла о привычке Джеймса театрально тянуть гласные. — Знаю. А ты предлагаешь мне до скончания веков слушать рефлексию высокоактивного психопата? — Чем-то похоже на брак, не находишь? — Наверное, — усмехнулась Сара. — Но пока я не готова к браку. — А как же муж, дети, любовник и три собаки — размеренная семейная жизнь по всеобщим представлениям и идеалам современного общества. Разве не к этому ты стремишься? К обычной, заурядной жизни без проблем и обязательств, которые грозят твоему существованию… Сара взглянула на своё отражение в кофе и на миг задумалась о чём-то совершенно далёком от темы разговора. Ответом же на заявления Джима стала произнесённая рутинным тоном речь: — Это всё никогда не было моей целью. Мне не нужен муж — очередной умник на подобии моего отца, который знает, как мне жить. Дети… к несчастью для Ральфа Гордона и к огромному счастью для этого общества, мои потомки никогда не ступят на этот свет. После очередного передоза и ночи в притоне с препаршивыми последствиями у меня диагностировали бесплодие. — Как много откровений за одно утро… — Я говорю это, как факт. Я давно уже смирилась со своим состоянием. — Чего же ты, всё-таки, хочешь, Сара? — Уменьшить концентрацию бреда в своей жизни до минимума — моя заветная мечта. Секунд тридцать или даже целых три минуты (никто и не думал отсчитывать время) в комнате царила тишина. Сара всё вертела в руках кружку с остывшим кофе, а Мориарти размышлял. Атмосфера, воцарившаяся в кабинете, напомнила Далтон их с Джеймсом беседы. — Я предлагаю тебе изменённые условия нашего уговора, — внезапно заговорил Мориарти. — Правда? И в чём состоит разница? — В отсутствии обязательств. Все условия контракта аннулируются, кроме одного — ты остаешься здесь. Сара нахмурилась. Джеймс, верно, шутил, когда предлагал ей подобные условия. Ведь тогда пропадает весь смысл их сотрудничества. Недоумение отразилось на лице Сары. — Тогда это уже не будет похоже на работу. Я просто буду жить здесь и иногда, когда захочу, буду выслушивать о твоих проблемах. — Как пожелаешь. — Это больше смахивает на завуалированную форму… — она едва заставила себя вымолвить это слово, — отношений? — Пять минут назад ты говорила, что заурядная семейная жизнь не для тебя. — И поэтому ты решил найти ей альтернативу? — Я предлагаю тебе новые условия, а не надеваю на безымянный палец кольцо. Ты можешь отказаться. Сара отвела от Мориарти взгляд и сфокусировала его на большом собрании Фрейда, что заняло практически всю полку. Она думала, что до сих пор спит, ведь то, что говорил Мориарти, было слишком необычно. Бессмысленные односложные вопросы, вроде «Серьёзно?» или «Шутишь, наверное?», так и рвались из неё. Недоумение тормозило ход мыслей. — Думаю, мне стоит всё обмозговать, — в конечном итоге, только эти слова показались Саре наиболее правильными. — Нужно время. — Ты можешь прийти сюда в это же время через неделю. В любом случае, меня не будет в стране ближайшие семь дней. Нужно кое-что уладить. Так что у тебя будет достаточно времени, чтобы подумать. — Хорошо, — она поставила пустую кружку на стол и встала на ватных ногах. — Я, пожалуй, пойду. И… спасибо за кофе. Когда Сара выбежала из кабинета Мориарти («Как у меня только хватило сил?») и, буквально, влетела в свою комнату, то около часа с лишним просто смотрела на вздымающийся рассвет и пыталась понять, каким образом их отношения с Джеймсом зашли на столь странную стезю. Жизнь успела ударить по Саре кнутом и, кажется, теперь вручает обещанный пряник — главное не подавиться им от радости. — Это всё — какой-то маразм, — заключила Далтон, когда солнце поднялось над горизонтом. Ей предстояла очень долгая неделя.

***

Никогда ранее Сара не пыталась осмыслить слово рутина с разных точек зрения. Для неё, как для бывшего работника типичной городской конторы, это понятие имело всего одно определение — тупую, монотонную работу, которая убивает в тебе любую инициативу. Но сейчас Сара смогла постичь совершенно новые грани рутины. Каждый её день с момента прихода анализов и назначения лечения теперь делился на три этапа: утренний прием лекарств, обеденный прием лекарств и вечерняя капельница. Никаких прогулок, только небольшая разминка для конечностей минут на пятнадцать в виде похода на кухню за чаем. Ну, а ночь, как обычно, преподносила свои сюрпризы, награждая Сару очередным кошмаром или полной отключкой от успокоительного — других вариантов не было. Мысли о том, что случилось, постепенно отступали на второй план, освобождая место размышлениям о будущем. Сара уже успела не раз поболтать с Мораном, который в деталях рассказал ей о том времени, которое она провела в заключении. Всё, что было примечательного, — это конец «Большой игры» Джеймса и Шерлока Холмса, что увенчался проигрышем обеих сторон. Мориарти не обмолвился и словом о своей «игре», а потому Сара подумала, что её исход был для него не самым приятным. Джеймс всё чаще оставался предметом её размышлений. Порой, Сара думала о перспективах их дальнейшего сотрудничества, но потом… Она просто останавливала себя и мысленно исправляла слово «сотрудничество» на «отношения». Джеймс был настоящим мастером завуалированных формулировок, которые могут переплюнуть скудный набор метафор и эпитетов половины современных массовых писателей. — И ещё он чертовски любит лезть в чужую личную жизнь, — пробубнила Сара, листая письма в своём электронном ящике. Отец писал ей раз в неделю и каждый его E-mail был помечен, как прочитанный и отвеченный. К слову, ответы были вовсе не абсурдными — Мориарти неплохо имитировал её стиль, но в некоторых деталях он всё же ошибся. Что ж, у Сары ещё будет время всё исправить. По истечении семи дней, она сидела на своей кровати, ровно в 4:37, и наблюдала за тем, как переливается свет фонарей в отражениях стеклянных окон высоток. Чернота неба создавала условный купол спокойствия, что-то и дело наталкивал людей на откровения. Ночь — это слишком интимное время. Ночью пишут стихи и делают признания. Ночью нельзя принимать важные решения. Это время суток для глупых романтиков и отчаянных одиночек, а не для рассудительных прагматичных личностей… Кажется, Саре уже плевать на дурманящую силу ночи. Она встала со своей кровати и вышла в коридор. Там всё так же темно, хоть глаз выколи. И только тонкая полоска света, что струился из кабинета Мориарти, озаряла этот мрак. Сара сжимала в руках небольшую охапку листов и тихо шагала, пытаясь не споткнуться обо что-нибудь. У двери она помедлила всего несколько мгновений, после чего дёрнула за ручку. Внутри тепло, тихо и светло от неоновой настольной лампы. Джеймс склонился над бумагами и в очередной раз что-то методично читал. Саре не хотелось отрывать его от работы, но скрываться в темноте было бесполезно — Мориарти успел её заметить. — Помнишь, я писала тебе о маниакальном трудоголизме? — спросила она, присаживаясь на уже привычное место у стола. — Так вот, мне всё ещё кажется, что тебе не мешает иногда отдыхать. — Что это? — он указал на листы бумаги в руках у Сары. — Часть моей монографии. Я как-то обещала тебе прочесть её. Скажем так, мне нужно мнение со стороны. — Понятно. Мориарти вновь уткнулся взглядом в бумаги и продолжил делать в них какие-то пометки. Сара же устроилась поудобнее и продолжила их странную ночную беседу. — Как поездка? — Я был в Сирии. Не лучшее место, чтобы провести отпуск. Там назревает переворот. Угнетённое большинство решило сместить с власти привилегированное меньшинство. — И на чьей же ты стороне? — На стороне тех, кто готов платить. — Какая «славная» позиция. Так точно характеризирует современное общество… — Ты знаешь о характере моей работы. — Увы, да. Глядя на страницы монографии, Сара поняла, что ей попросту понадобилось спрятаться за что-то, найти самый нелепый предлог, чтобы прийти к Мориарти. Глупое решение, она с этим даже спорить не будет. Именно поэтому Сара отложила листы на соседний стул и для уверенности прочистила горло. Речь она не готовила, но кое-какие мысли по поводу этого разговора у неё имелись. — Джеймс, я хотела сказать, что подумала над твоими словами… — Это славно, — перебил он её совершенно бестактно. Мориарти всё не отрывал взгляда от документов, перебирая их, делая какие-то правки и складывая их в стопки. — Что ж, я пыталась всё взвесить и сравнить, но как-то не вышло. Думаю, это потому, что я никогда не оказывалась в подобном положении. — Что конкретно тебя смущает в сложившейся ситуации? — Больше всего? Наверное, то, что ты — Джеймс Мориарти, а я — Сара Далтон, и мы два психопата со своими отклонениями, чьи беседы обычно заканчиваются или гробовой тишиной или обоюдной ненавистью. Да, это однозначно смущает меня больше всего. — Только не говори, что тебя это не вдохновляет. — Ну да, ведь угрозы и рассказы о террористах — это так вдохновляюще, — с сарказмом заметила Сара. — Это неплохой материал для твоей работы, — с этим утверждением она не могла поспорить. — Да… Так вот, я, правда, пыталась осмыслить всё это, но у меня не получилось. Ты опять поступаешь иррационально, и это сбивает все мысли. — Я бы сказал, что это даже очень рационально, — он положил последний документ в стопку, сделав на нём пару пометок, и обратился к Саре. — Люди недооценивают беседы, считая их чем-то обыденным и само собой разумеющимся. Но это — чепуха. Ты можешь купить хоть сто сеансов у профессионального психолога с целым шкафом наград, но весьма скудным и заурядным умом. А, что толку, если он тебя не поймёт так хорошо, как тот, кто хоть немного знает о реальной жизни. Понимание гораздо важнее всего, что ты можешь сказать. — Ты и вправду считаешь, что я тебя понимаю? — Нет, но ты хочешь меня понять. Это, конечно, весьма забавно, особенно с учётом специфики моей работы… — Но в этом нет смысла! — взвыла Сара. — Любой психолог пытается понять… — Не любой, — оборвал её Джим. — Никто, Сара, ни один человек, даже самый близкий, не хочет понимать чужие проблемы. — Ты — циник. — Так проще жить. — Ни черта не проще! — сорвалась она. — Ты поступаешь иррационально, как идиот, в угоду каким-то странным желаниям или принципам, уж прости, не знаю. — О-о, боже, что тебя опять не устраивает? — раздражённо протянул Мориарти. — Да ничего! — вскрикнула Сара. — Меня всё устраивает… — продолжила она уже гораздо спокойнее. — Я просто пыталась подвести к той мысли, что, обдумав всё, я решила: твоя иррациональность не должна беспокоить меня, поскольку она позволяет мне с минимальными потерями вести беседы с тобой, которые, впрочем, не такие уж сложные (даже познавательные), если убрать из них хоть половину рефлексии и угроз, — на последнем слове она громко выдохнула и откинулась на спинку кресла. — Господи, знаешь, как долго я пыталась логично выстроить цепочку предложений? Три дня не могла понять, как бы это сказать. В конечном итоге, выслушав всю эту странную тираду, Джеймс задал лишь один вопрос: — Это «да»? — Да. — Чудно. Ничего не изменилось за секунду, только, разве что, Мориарти успел сложить ещё одну стопку бумаг, а Сара вспомнила, что забыла спросить ещё кое-что важное:  — Один вопрос: это же ты отвечал на письма моего отца? — Да. Что-то не так? — Нет, всё так: формулировки, обороты, манера речи. Вот только одна проблема, — она сделала короткую паузу. — За каким чёртом ты написал ему, что у меня кто-то есть? — Технически, это даже не ложь. — О да. Только ты забыл уточнить, что у этого загадочного человека огромное самомнение, невыносимый характер и полное отсутствие такта. Ах, да, ещё ты точно не написал ему, что этот самый человек устроил теракты в Лондоне, из-за которых отец волновался за меня. Джим так и не сказал ничего в ответ, ну, а Сара лишь глянула на верхнюю страницу из стопки бумаг и прочла надпись заглавными буквами: «Происхождение и природа зависимости. Часть 2. Самые распространённые зависимости». Этот раздел её будущей книги заканчивается звучным: «Люди больше всего зависимы от людей», — именно в этой истине она сейчас в который раз убедилась. Для кого-то это значило счастье, для кого-то — боль, ну, а для Сары подобное утверждение сулило лишь истинное безумие. И ей это, похоже, начинало нравиться. У неё было особое безумие — такое, которое существует в единичном количестве. В нем в равных пропорциях смешались надменность и обаяние, а каменная натура надтреснула от эмоций. Это был яд для её души, боль для сердца и зависимость для мозга. Некоторые наивные люди назвали бы это любовью.