***
Они вновь молчали. Это уже стало настолько обыденным для бесед Сары с Джеймсом, что не возникало никаких вопросов или недомолвок. Просто в один момент Мориарти умолкал, давая понять подопечной, что с него достаточно на сегодня откровений. Но никто не двигался с места. Сара, как и Джеймс, сидела в кресле, молча что-то записывая, а Мориарти углублялся в размышления. Сегодня ничего не менялось. Длинный монолог Мориарти так и остался незаконченным, Сара же не настаивала на его продолжении. Она молча сидела и размышляла о том, что будет в будущем. Подобные разговоры с Джеймсом наталкивали её на мысли об увольнении (весьма скором, наверное), ведь подобные молчанки значили лишь то, что Джиму больше не нужно изливать душу и рассказывать всё до последнего факта о прошедшем дне. Сара думала о домике в одном из крохотных призамковых городков Британии или Шотландии, где все друг друга знают, а новые жители — сродни прилёту НЛО. Там много зелени, мощёные, узкие улочки и маленькие кирпичные домики. Возможно, у неё получится поднакопить с зарплаты и купить один из таких без кредита или ипотеки. Внезапно, захотелось ощутить вкус того влажного холодного воздуха, который бывает только в маленьких городках. Сара редко воображала что-либо подобное, но мечтать о хорошем будущем было гораздо приятнее, нежели смотреть на задумчивого Мориарти. К сожалению для неё, мысли оборвал какой-то резкий шипящий звук. Вибрировал телефон. Саре показалось, что это какая-то шутка. Ей уже больше трёх месяцев никто не звонил. Разве что бывший арендодатель, который просил вернуть второй комплект ключей. Поднимать не хотелось, да и Саре казалось, что это было бы крайне непрофессионально и неприлично с её стороны. Но звонок телефона продолжался. Сотовый в кармане вибрировал всё более надоедливо, и стало ясно — поднять таки стоит. Как минимум для того, чтобы отчитать того человека за назойливость. — Могу я… — спросила она у Мориарти, указывая на телефон, и тот молча кинул. Вылетев из комнаты, Сара глянула на номер по центру экрана. Звонили из офиса «Геллиоса», её бывшего места работы. Зачем она им? Она ведь, однозначно, не была ничего должна той конторе, потому как в своё время уладить проблемы с документацией и выходным пособием Саре помог сам Мориарти, ссылаясь лишь на одно: — Так будет гораздо быстрее, и тебе не придётся отвлекаться от работы. Сара осознала какую-то часть его власти в этом городе ровно в тот момент, когда её босс позвонил ей сам лично и сказал, чтобы она не беспокоилась, ведь все проблемы уже решены, и Сара официально не работает в фирме «Геллиос». В этом разговоре был один весьма примечательный факт: голос босса в трубке звучал настолько дёргано, жеманно и слащаво, что Сара ненароком подумала, а не выпил ли он лишнего. Фил Уотерли никогда не звонил своим подчинённым, а большую их часть и вовсе предпочитал называть звучным «эй, ты». Такой «чудный» работодатель, впрочем, давал вполне реальную возможность заработать, не задавая лишних вопросов о твоём образовании и прошлом, что и привлекло Сару. Сейчас же звонил не Фил, а секретарь их небольшой конторки, Маргарет. Она в своей привычной быстрой и сдержанной манере сообщила Саре о том, что на её имя в «Геллиос» пришло письмо. — Мне никогда не писали письма, — сказала немного озадаченная Сара. — Дорогая, здесь достаточно разборчиво написано «получатель: Сара М. Далтон». А другой Сары Далтон я в нашей конторке что-то не ведала. — Хорошо, я приеду и заберу его. Она ещё с полминуты озадачено взирала на экран сотового, пытаясь понять, кто бы мог отправить ей письмо на работу. Ничего не надумав, Сара вернулась в комнату к Джеймсу и села напротив. Мориарти смотрел на неё — она это поняла, подняв свой взгляд на него. — Хотите поговорить о чём-нибудь? — Хочу узнать, что ты чувствуешь, Сара. Проведем параллельный опрос. — Зачем это вам? — Просто… Интересно, что чувствует психолог, общаясь с сумасшедшим. — Угнетение. — Слишком просто. Значит, я плохо стараюсь. Ты бы должна была меня возненавидеть. — Особой любви я к вам не испытываю. Он больше не пытался говорить с ней. Разговор прекратил Мориарти — впервые за последние несколько недель. Он просто встал, попрощался и ушёл в неизвестном направлении. Сара же взглянула на часы и поняла, что если хочет забрать письмо из «Геллиоса» сегодня, стоит уже выходить. Она покинула квартиру в Вестминстере спустя час и по привычке пошагала в сторону станции метро. Таковой была традиция: на работу стоить ездить только на метро — это дешевле и гораздо быстрее, чем такси. Сейчас, после сотен бесед один на один с Мориарти, одиноких недель без общения с другими людьми метро кажется консервной банкой, в которую запихнули слишком много всего. Она проехала пять станций, сделала пересадку на станции «Ватерлоо» и проехала по прямой до самого Брикстона. Странные чувства одолевали Сару: безразличие и лёгкое волнение. С одной стороны, ей было откровенно плевать, что же творится в их конторке и как на её приход отреагируют, но с другой… Эти стены напоминали Саре о не лучших временах. Впервые Сара вошла в старенькую панельную четырехэтажку, когда у неё за спиной были недели жесткой диеты от матушки-судьбы, состоящей из воды и дешёвых макарон. Ей не пришлось уговаривать Фила Уотерли взять её на работу — стоило только сказать ему, что его тремор рук может быть одним из симптомов Альцгеймера, а поза и движения вполне могут показать то, что на самом деле творится внутри человека (к примеру, сам Уотерли вот-вот должен был разводиться, и понять это можно было без какой-либо дедукции). В холле было прохладно. Стерильность стен, запах старости и отчаяния, простота, невзрачность, если бы Сару спросили, с чем у неё ассоциируется прежнее место работы, она бы ответила примерно так. Там ничего не менялось годами, только слой пыли на бумагах рос вместе с гонором работников. Проходя мимо регистратуры, Сара даже не обернулась — всем было плевать, кто и когда входит в «Геллиос». Коридоры конторы пустовали. Кабинет Фила Уотерли был в самом дальнем углу, за тройкой поворотов, десятком бессмысленных дешёвых картин и странных постеров на стенах, прямо у стенда с рекламой какого-то старого седативного препарата. Сара зашла со стуком — не для вежливости, а от старой привычки. За столом у входа во вторую комнату сидела пожилая женщина, как обычно облачённая в строгий костюм и натянувшая очки до самой переносицы. Она склонилась над какими-то бумагами и тихо бубнила себе под нос, как мантру: «Брайс Полсон, Брайс Полсон…». — Маргарет, — позвала её Сара, косясь на дверь кабинета. — А?.. — Маргарет подняла уставший, зачумлённый взгляд на Сару и хмыкнула, слегка разочарованно. — А, это ты. — Письмо, — напомнила Сара. — Да-да, я помню. — Я могу его забрать? — Да подожди ты, только вот найду его… — она закопошилась за столом, выдвигая то один, то другой ящик. — Я точно помню, что оно было где-то здесь. Ты садись, садись, Сара. Ей не хотелось тут задерживаться. Прошлое должно оставаться в прошлом, и к «Геллиосу» это относится в первую очередь. Тихим зверем в ней скреблись воспоминания о годах, прожитых на минимальную зарплату, о спорах с боссом, о практиках с пациентами, что не находили помощи в частных клиниках и госпиталях, а посему шли на крайность и приходили в их контору, о желании жить и умереть одновременно, ведь, порой, в Саре боролось слишком много противоречивых эмоций, а ситуации иногда складывались чересчур неоднозначно. Сидеть на пластиковом стульчике у стены, прямо возле стола Маргарет, казалось неправильно. Не сейчас, не на этой работе, не с мыслями о том, что Мориарти в этот момент попросту бы высмеял Сару за её сентиментальность. — А..? — она кивнула в сторону кабинета Фила. Саре не хотелось, чтобы Уотерли застал её здесь. Полагая, что не сможет себя сдержать, Сара старалась избегать контактов с боссом как в годы работы на него, так и после увольнения. — Его сейчас нет. У него ужин с какой-то, — Маргарет глянула на стикер, что был прикреплён на компьютер, — Карой. Фу, господи, у Филипа, кажется, окончательно пропал вкус в женщинах. — Впрочем, как всегда… — тихо протянула Сара. — Что у вас нового? — У нас всё статично, Сара, — вздохнула Маргарет. — Джо из бухгалтерии всё никак не вылезет из запоев, Чо довёл очередную пациентку до истерики, Уилл по-прежнему филонит и отказывается от пациентов. О Филе ты слышала. — Старый добрый «Геллиос» - всё, как всегда, прекрасно, — сарказм был защитной реакцией, не совсем хорошей случае с Маргарет. Она всё так же взирала на Сару, которой от чего-то становилось неловко. Воцарилось молчание — тяжёлое, как грузовой танкер, и мерзкое, как трупный смрад. — Сара, — Маргарет заговорила своим особым тоном, который Сара привыкла называть «мамкиным голосом». — Что с тобой? — Со мной? — Да, дорогая. Что это было три месяца назад? — Прости, но я не совсем понимаю, о чём ты. — В день твоего увольнения, в декабре, нам в контору позвонил один мужчина. Он представился консультантом. После разговора с ним Фил вышел ко мне и сказал, чтобы я позвонила в полицию. Я, конечно же, стала расспрашивать его, что случилось, что за мужчина звонил ему. И он мне сказал так: когда господин «М» (так он его назвал) позвонил ему, то просил закрыть вопрос с тобой быстро и без лишней бумажной волокиты, сказал, мол, у тебя появилась новая работа с напряжённым графиком и всё такое. Ну, Филип решил, что раз уж за тебя взялись такие люди, как тот мистер, то почему бы на этом не заработать. Он начал торговаться, сказал, что не станет переводить тебя, нахваливал твои труды, заливал мёд в уши тому мужчине, ну, а потом начал набивать тебе цену, так сказать. Думал, что ему что-то перепадёт. Но, естественно, в ответ он получил лишь мощный моральный пинок и вполне реальные угрозы. — Угрозы? — с опаской переспросила Сара, надеясь, что ослышалась. — Ну, Филип немного не рассчитал. Подумал «продать» тебя подороже и напоролся на праведный гнев твоего, как я поняла, начальства. Но больше с тем, чёрт его знает, что Филип наплёл твоему боссу. У меня только один вопрос: что можно сказать человеку, чтобы после пяти минут разговора он почти утратил дар речи и приобрёл паранойю? Кто твой босс, Сара? Саре стало невероятно стыдно и больно в одночасье. Нет, она вовсе не воспылала любовью и жалостью к алчному хаму Филу Уотерли, но даже вопреки своей неприязни Сара не хотела, чтобы этот человек или кто-либо ещё пострадал из-за неё от рук Мориарти. — Я… — она запнулась, — я не могу, Маргарет. Хотела бы, но не могу. Считай, что я просто уехала в самую длинную в жизни командировку. — Да уж, точно. Я хотела перенаправить письмо в твою квартиру, но, как оказалось, ты там не живёшь уже больше трёх месяцев. Хороша командировка. — Маргарет… — вздохнула Сара. — Сара, дорогая, я не питаю слабости к своим коллегам, но, бога ради, ты же умная девочка, куда более сообразительная, чем все они, — она махнула рукой в сторону выхода. — Скажи мне, зачем тебе ввязываться в нечто подобное? — Я по-другому не могу. — Можешь, Сара, — отрезала она. — И не важно, что было когда-то давно. Ну, было и было, в жизни всякое случается. Но это не повод гробить себя. Маргарет говорила так, словно и правду знает все, будто не Фил, а она беседовала с Мориарти. Но нет, эта женщина просто умела делать выводы, и в этом ей равных не было. — Я не гроблю себя. Просто работаю. — Да, но на кого? На влиятельного подонка, который решает все вопросы по средством угроз и насилия. — Да ты же даже не знаешь его… — попытка отрицать очевидное быстро пресеклась громким звуком. В ту же секунду дверь позади Сары распахнулась, и послышался немного слащавый мужской голос: — Кого не знает? В комнату вошёл немного запыхавшийся высокий мужчина лет пятидесяти с морозным румянцем на щеках и улыбкой, которая быстро сменилась на выражение искреннего удивления. — Филип, мы тут… — хотела было опередить его Маргарет, но Фил уже заметил их гостью. — С-сара? — Здравствуйте, мистер Уотерли, — Сара встала со стула и кивнула в знак приветствия. — Что ты здесь делаешь? — Пришла забрать кое-что. Саре показалось, что после её слов Фила изрядно передёрнуло. — Ч-что? Все твои вещи отправили тебе уже давно. — Мне пришло письмо. — Сюда? — Ну, наверняка, иначе меня бы здесь сейчас не было. — Ну да, что это я?! — Фил нервно хохотнул. — Ты… как вообще? — Неплохо, мистер Уотерли. — Полно, просто Фил. И давай побеседуем в моем кабинете. Ты ведь не торопишься? — Нет. — Ну, вот и славно. Проходи, — он открыл перед ней дверь и отступился. — Мэги, принеси нам кофе. Они вошли в небольшую конурку, что от силы могла померяться размерами с комнатой Сары. Здесь было пыльно, холодно и неуютно. Саре всегда казалось, что в этом кабинете её босс, скорее, напоминает какого-то клерка из маленькой американской фирмы, что сидит в своей норке с жалюзями вместо занавесок и пылью вместо скатерти и каждый день гоняет воздух из одного угла комнаты в другой. Сара села прямо напротив Фила, на маленьком стульчике у стеллажа с книгами. — Итак… — Итак, Сара. — Да. — Слушай… — Я слушаю. — Мы сделали что-то не так? — Что? — Сара прыснула от смеха, не в состоянии сдержаться. Ситуация, в которой её бывший босс будет мяться перед ней и бояться её задеть, казалась Саре чем-то из серии фантастики. — Фил, вы о чём? — О твоём новом руководителе. — Он здесь причём? — Мне пришлось как-то побеседовать с ним… — Ясно, успокойтесь, Фил, всё в порядке, вас никто не собирается убивать. Слова Сары, сказанные как можно более спокойным тоном, ни на йоту не повлияли на Фила. Он всё так же напоминал одну длинную струну напряжения, которая отдавала жалостливым скрипением, когда на ней играли. — Сара, я боюсь не за себя, а за свою семью. У меня есть дети. И то, что тот человек может с ними сделать, пугает меня больше собственной смерти. — С ними всё будет в порядке, — Саре не верилось то, что она использовала настолько банальный способ унять чужие нервы, но иных слов она не смогла подобрать. — Я обещаю, Фил. — Как ты можешь ручаться за действия убийцы и, судя по всему, психопата? — Наверное, только я одна и могу за них ручаться. Фил смотрел на Сару ошарашенно, пытаясь разглядеть что-то неуловимое в её эмоциях. Наверняка, он искал, за что зацепиться, но каменное спокойствие его бывшей подопечной не предоставляло таких возможностей. Спустя мгновение, он громко вздохнул и заговорил уже гораздо жестче, злее. — Мне, правда, плевать, кем ты работаешь у того «М», чем ты там занимаешься и сколько тебе за это платят, но… Ради всего святого, не приходи больше сюда. Сара не могла больше смотреть на Фила — его дёрганость и злость отвращали. Фил никогда не был хорошим психологом, убеждать и угрожать у него получалось и вовсе скверно. И, поэтому, глядя на потуги своего бывшего босса получить над ней хоть мизерную толику власти, Саре было сложно сдержаться и вновь не завести тот самый разговор, что начинался у них, как только она переступала порог этого кабинета. «Из вас хреновый руководитель, психотерапевт ещё хуже», — как-то сказала она ему и ни капли не жалела. — Что он вам сказал, Фил, этот «М»? — спросила Сара, когда желание заорать на Фила перегорело. — Какая уже разница? — Просто скажите мне, что он вам говорил. — Сказал, что однажды моя алчность станет причиной смерти самых близких мне людей. Говорил, что если хоть что-нибудь о тебе попадёт не в те руки, то обугленные трупы и пепелище — все, что останется от моего дома в Сохо. Он знал адрес моего дома, пароль от кредитки, номера телефонов моих детей. Этот человек — монстр. — В какой-то мере, да. — Сара, он правда может… убить их? — Да. — Тогда просто бери конверт с письмом и уходи. И больше не возвращайся сюда. Она не стала опять испытывать нервы Фила Уотерли, просто встала со стула и пошагала к выходу, напоследок сказав: — Пока, Филл. И не пытайтесь больше шантажировать «М». В особенности, моими былыми грехами. Сара почувствовала наплыв цинизма, выходя из «Геллиоса» с конвертом в руках. Она ощущала лёгкость, сняв груз вины за чужую судьбу со своих плеч. Фил Уотерли перестал её беспокоить, как только стал абсолютно ненужным, незначительным в её жизни. Идя вдоль знакомых переулков, Сара крутила в руках письмо и размышляла о том, где лучше всего будет его открыть: здесь, на ходу, или дома, когда мысли окончательно улягутся и пойдут по обычному маршруту. На письме был адрес Ирвингской почты, и посему, понять, кто мог бы отправить ей письмо, Сара никак не могла. Она не знала никого в Ирвинге, разве что… — Да нет, это невозможно, — упрекнула она себя за глупые мысли. Отец бы не написал ей, да и зачем? Чтобы справиться о жизни и здоровье? Вряд ли. Чтобы отчитать? А есть ли в этом смысл? Были в голове Сары и наиболее траурные предположения. Отец мог умереть, как бы дико это ей не представлялось. Рациональность подобных размышлений подтверждали слова того семейства, Брайт, что теперь поселились в их доме. «Он был слаб, давно болел и вполне мог…», на этом размышления Сара решила прекратить, и, заняв место на высоком бетонном бордюре, решительно открыла конверт. Почерк того, кто писал письмо, был ей незнаком, это точно был не отец. Его ровные квадратные буквы она помнила очень хорошо ещё с тех пор, как отцу приходилось в сотый раз писать объяснительные в школу Святого Иоанна с просьбами строже относиться к наказанию его дочери. Совсем крохотное семя досады поселилось внутри Сары, но она успела затолкать его подальше, чтобы сосредоточиться на написанном. Письмо было от Стэна Пакстона — школьного друга Сары. «Сара, надеюсь, ты ещё помнишь меня. Я живу в Ирвинге уже около пяти лет, и года два назад к нам в город переехал твой отец. Я знаю, у вас с ним были разногласия, но, думаю, ты должна знать, что в последние несколько месяцев ему стало хуже. Год назад у него случился инсульт, врачи не давали никаких надежд, но он держался. Мистер Гордон не особо хотел, чтобы я за ним присматривал, но, как только у него стали отказывать ноги, он сам попросил меня о посильной помощи. Жизнь в Фортингэле вымотала его — он сам мне это говорил. Потому он и продал дом, хоть до последнего я уговаривал его не делать этого. В общем, мистеру Гордону становится хуже. Слух и зрение ухудшились, ходит он с трудом, а врач, что его обследовал в последний раз, давал не больше года при идеальном раскладе. Было бы славно, если бы ты навестила его, когда выпадет возможность — это слова моей жены. Будь моя воля, я бы приволок тебя в Ирвинг хоть в цепях, потому как, Далтон, он - твой отец, и он умирает — тут уже не действуют твои любимые отмазки: он испортил мне жизнь, или по его вине мать заболела раком. Все мы знаем, как было на самом деле. Так что, прошу и умоляю, засунь свои претензии и предрассудки подальше и приезжай как можно скорее в Ирвинг. Адрес: Флеминг-стрит, 47, 3-й этаж, кв. 7. P. S. Вот мой номер +44-8290-0755-13. Позвони мне, как приедешь в Ирвинг. Нужно будет перекинуться парой слов. Стэн Пакстон 11.29.2011» Бросив письмо в карман, Сара устремила взгляд вдаль и углубилась в размышления. Она не особо осмысливала то, что прочла. Понятно было только одно — отцу хуже, и у неё есть выбор: навестить его сейчас или приехать уже на похороны — среднего не дано. Сара знала себя и понимала, что, не решись она рвануть в Ирвинг сейчас, найди она хоть одно убедительное оправдание для собственной совести, будет пользоваться им всё время а ж до тех самых пор, пока не станет слишком поздно. Легче всего оставаться в сторонке и внушать себе, что иначе быть не могло — "Типичная аутосуггестия", — так бы сказал её преподаватель, Честер Грин. Сара же предпочитала более около научный термин — самовнушение. Шагая к метро, она то и дело поглядывала на письмо. Мысленно она моделировала одну за другой ситуации, размышляла над тем, какую линию поведения стоит выбрать, и уже даже не думала о том, чтобы не ехать в Ирвинг. Она вспоминала слова Мориарти о том, что слабость и сантименты делают из людей беспросветных нытиков и тормозят их. Стоит ли говорить, что Сара не причисляла себя к особо слабым представителям рода человеческого. Жизнь научила её противостоять многим проблемам извне, осталось только научиться бороться с самой собой.***
Сегодня они с Джеймсом в кой-то веки вели длинный, не прерывающийся на размышления диалог. Он опять рассказывал о своих планах, и Саре казалось, что в такие минуты Мориарти не стоит тревожить вопросами или предложениями. Он был похож на безумного учёного, что рассказывал принцип устройства по уничтожению мира, как в старых мультфильмах, не доставало только мрачной музыки и зловещего смеха. По своей фанатичности и увлечённости Мориарти мог сравниться с доктором Франкенштейном, что мечтал собственноручно создать и оживить человека — хотел сровняться с богом, в каком-то смысле. Джеймс же сам был, подобно богу в своей истории, он натягивал сотни тонких, невидимых нитей, что направляли его «персонажей» в ту сторону, куда ему выгодно, сбивали их с пути и вели по ложному следу. — Сперва должно быть что-нибудь простое, ностальгическое, — говорил Джеймс. — Он угадает это быстро, не пройдёт и пяти часов. У Шерлока хорошая память на такие вещи. — Он тоже знал этого Карла Пауэрса? — Для нас обоих дело с Карлом оказалось первым в практике. Вот только тогда мы выбрали разные пути: я создаю загадку, а Шерлок делает потуги разгадать её. — Помнится мне, пока у него практически нет нераскрытых дел. — Эти заурядные идиоты дают ему простенькие убийства, а Шерлок расходует свой талант на мелочи. Ему нужна встряска так же, как и этому городу. Дел с таксистом и «Чёрным лотосом» недостаточно. Это должно быть нечто большее, чем обычное убийство. Кровь и мясо скуку не сгонят, необходимо просто правильно расставить ловушки и пустить Шерлока со Скотланд-Ярдом в мой маленький лабиринт. — Вы опять пробуждаете во мне желание провести с вами старую добрую Гештальт-терапию. — В моём прошлом нет ничего интересного. — Отнюдь. — Во всяком случае, с тобой я о нём говорить не буду. — Я догадывалась об этом. Препятствуете выходу моей монографии на тему: «Работа с живым воплощением инфантильной компульсии»? — Кое-что из моей биографии не стоит знать никому. — Джеймс… — Что ещё? — Нужна ли я вам в этой «Большой игре»? — Ты хочешь спросить, нужны ли мне ещё твои услуги? — Скорее, нужны ли они вам на время той «игры»? — У тебя есть какие-то другие планы? Решила преждевременно уволиться? — К счастью, мой инстинкт самосохранения ещё при мне, так что, нет. Но есть другая проблема. На днях мне пришло письмо из Ирвинга. Написал мой старый приятель. Он сейчас живёт там и общается с моим отцом. — Дай угадаю, ты решила вернуться к своим корням? — Формально, я просто не нашла убедительных причин туда не ехать. Да и вы правы — бежать от прошлого глупо. — Хочешь, чтобы я тебя отпустил? — Походит на небольшой отпуск. Думаю, один выходной за три месяца возможен. Или… — Езжай. Мне нет необходимости держать тебя здесь. Пока всё идет по плану, всё под контролем. — Даже вы? — Ты беспокоишься обо мне? — Не столько о вас, как о последствиях вашего гнева. — Оу, так ты боишься, что я замараю свои руки кровью невинных? — Ведь вам не трудно это сделать. Любая патовая ситуация, мизерное сомнение, и вы действуете напролом. Ваши планы гениальны, но в критических ситуациях, когда они не действуют, вы становитесь у руля, и тогда главной задачей становится защита вашей конфиденциальности и принципов. И чем больше таких ситуаций, тем жестче вы становитесь. «Верность определяет подчинение», говорите вы, но на самом деле его определяет страх. И пусть, ладно, запугивание подчинённых придумали не вы, но, Джеймс, страдают от этого не только ваши миньоны с пушками, а и вы сами. Чем больше убийств, тем растяжимее ваши принципы и законы морали. И сейчас, когда расклад таков, что целями игры становятся уже не провинившиеся подчинённые или клиенты-недомерки, а невинные люди, обвешенные взрывчаткой, мне и вправду страшно от того, к чему это может привести. — Ты мне в этом не помощник, Сара. Мои проблемы не решить недоучке, поглощённой своей семейной драмой. — Тогда, зачем вы всё это начали? Эти беседы, квартира… К чему это всё? Вы ведь не хотите, чтобы вам помогали, как и каждый человек, вы мните себя абсолютно здоровым, вам не нужна я с этими беседами. — Ненужные мне люди чаще всего оказываются обвешанными взрывчаткой или убитыми. — Прекрасно. И какой же мне участи ожидать для себя? — Езжай в Ирвинг, Сара. Возможно, твоя участь настигнет тебя сама. — Вы о чём? — О твоём не радужном прошлом. — Ясно. Сара никогда ещё не ощущала себя ответственной за кого-то, это шло в разрез с её жизненной позицией нейтралитета. Но сейчас, после трёх месяцев общения с самым странным и опасным человеком, что встречался на её пути, она стала ощущать своеобразную и очень специфическую ответственность. Она не влияла на Джеймса на прямую, но косвенно её слова и действия оставляли след в жизни Мориарти, и Сара это понимала. Слушая о планах Мориарти развлечься, обвесив невинных людей взрывчаткой, Саре больше всего хотелось остановить этого человека, залезть в его мозг и повернуть тумблер адекватности. Осознание того, что она знает о мерзких планах Мориарти и ничего не может сделать, заставляло едкое чувство вины выныривать из недр сознания и сотрясать мозг образами взрывающихся высоток и машин. Уволиться захотелось гораздо больше, чем вмешиваться во что-либо. Спустя день, Сара уже сидела в вагоне экспресса, что должен был доставить её в Ирвинг. Над сидением покоилась сумка с вещами, а в руках был новый романчик от испанского писателя. Читать мешали вечно спадающие с переносицы очки и странные мысли, что выстраивались в дикие предположения. Сара не могла сосредоточиться. Двойственность мыслей толкала её из крайности в крайность: от гипертрофированной тревоги до мертвецкого, циничного спокойствия. Она смотрела на гладь лесной реки, что мелькала по ту сторону окна, и думала о Темзе и городе, что раскинулся по обе её стороны. Ей представлялись горящие дома, рушащийся Тауэрский мост, встревоженная Даунинг Стрит — последствия представления Мориарти. На деле всё, конечно же, было гораздо менее масштабно. Новостная лента «Daily Telegraph» пестрела только статьями о проблемах на бирже и утраченном Вермере. Саре становилось спокойнее, когда она обновляла сайт и раз за разом лицезрела одну и ту же картину. Порой руки тянулись к телефону, а мысли охватывало желание написать или позвонить Мориарти. От чего оно появлялось, Сара так и не поняла, но аж до самого Ирвинга чувства тревоги и ответственности не отпускали её. И, только стоя на шотландской земле, в окружении таких знакомых пейзажей и панорам, Сара ощутила нечто иное, никак не связанное с Мориарти. Ей показалось, что внутри образовался жгучий неприятный ком, что давил на диафрагму и сбивал все мысли в одну несуразную кашу. Среди толпы Сара ощущала себя беззащитной, уязвимой. Ей захотелось вернуться в Лондон — туда, где всё проще, где не нужно обмозговывать, что бы такого сказать Стэну и отцу, где Саре позволено быть собой, а не холёной куклой, которая не должна выдать ни одной лишней эмоции, чтобы не скомпрометировать себя. Ей захотелось внезапно стать такой же, как Мориарти: наплевать на комплексы и страхи и сыграть на чужих эмоциях. Капля джимовской безбашенности — вот, что нужно Саре. Когда издалека она увидела высокого парня, что махал рукой, глядя в её сторону, Сара подумала, что он просто ошибся или смотрит вовсе не на неё. Но в миг, когда тот самый незнакомец стал приближаться, её словно осенило. Сконфуженность сменилась удивлением. Стэн изменился, восемь лет, конечно, не сделали из него нового, незнакомого человека, но изрядно потрудились над повадками и некоторыми чертами его внешности. Худое вытянутое лицо стало грубее, волосы — темнее, а длинное тощее тело утратило свои угловатые формы. Он всё больше походил чертами на своего отца, что в который раз заставило Сару вспомнить прошлое. — Хэй, Сара, — крикнул он, пробираясь через толпу. — Привет, Стэн, — он остановился в ярде от неё, забрав в руки не особо тяжелую дорожную сумку. — Как добралась? — Отлично. — Прекрасно… — А ты как? — Неплохо. Я на машине. Пошли в сторону парковки. — Стэн, я… — Поговорим в машине. Они шли к старенькой семейной Тойоте молча. Неловкость и напряжение плясали чертями в воздухе и накаляли атмосферу. Сара старалась не смотреть в спину Стэну, так что рассматривала красоты шотландской глубинки. Старый вокзал не привлекал её, как и нескладные блёклые здания, что его окружали. Вокруг них со Стэном спешили люди, и, казалось бы, Саре не должно было быть до них никакого дела. Да только странного вида мужчина, слишком высокий, светловолосый и грозный с виду уж очень выбивался из общей массы, хоть, по виду, и пытался с ней слиться. Они встретились взглядами лишь на миг, когда он поднимал свою небольшую ручную кладь, но Саре показалось, что тот человек уж точно не относится к безликой толпе, что мельтешила вокруг. Впрочем, это могло быть лишь минутное наваждение, вызванное переизбытком эмоций и желанием отвлечься от насущных проблем. Сара отогнала его в ту же секунду, когда они со Стэном оказались в машине. В автомобиле проще не стало, даже наоборот. Ограниченное пространство диктовало новые условия: более тесные, натянутые, неприятные обеим сторонам молчаливого конфликта. — Так ты… — начала Сара весьма формальную беседу. — Механик. Я уже говорил, когда ты мне звонила. — И как работа? — Хорошо. Если копание в чужих машинах можно таковым назвать. — А семья… — Жена Лоис. — Американка? — Из Айовы. Познакомились, когда я был в гостях у Стива, университетского друга. — Дети? — Пока нет. — Что ж, ясно. Они проезжали длинную центральную улицу Ирвинга, перебрасываясь односложными вопросами и такими же короткими ответами, не несущими особой информативной ценности. Уставиться в окно было единственным верным решением для того, чтобы отвлечься. По крайней мере, так казалось Саре. Стэн выглядел невозмутимо жёстко, словно он ведёт танк на поле боя, а не потрёпанную «Тойоту». Он уставился на дорогу, изредка уделяя частичку своего внимания спидометру. Молчание опять затянулось. — О чём ты хотела поговорить, Сара? — внезапно спросил Стэн, сворачивая на окольную улочку. — Я хотела спросить об отце, — ответила Сара, оторвав взгляд от неоновой вывески гипермаркета. — Мистер Гордон сейчас, скорее всего, на прогулке со своей сиделкой. — Сиделкой? — Да, мой знакомый работает в центре помощи пожилым людям, он помог мне найти мистеру Гордону сиделку на то время, пока я буду занят. — Как он? — С момента нашего прошлого разговора ничего не изменилось — живёт на капельницах и болеутоляющих, раздражённый, слегка заторможенный. В последнее время стал вспоминать о тебе. — Наверняка, осыпает проклятиями, — с усмешкой сказала Сара. — Он не из тех людей. Просто вспоминает. Сейчас он большую часть свободного времени проводит за написанием каких-то мемуаров и рассматриванием фотографий. Клэр, его сиделка, говорит, что он часто отстраняется от всего и витает в своих мыслях. Это нормально в его состоянии, прошлое прельщает мистера Гордона куда больше, чем настоящее. — Понятно. Что-то изменилось в их разговоре. Обстановка накалилась, и никто не хотел осадить скопившиеся нервы, вот-вот готовые выплеснуться и ударной волной снести собеседника. Первым нажима собственного эго не выдержал Стэн: — Чёрт, Сара… — Что? — совершенно спокойно спросила она. Сара поняла, что орать в ответ не собирается из рациональных соображений: никогда ещё криком нельзя было подавить чужие взбунтовавшиеся нервы. Стоит пойти путём наименьшего сопротивления и просто дать Стэну выговориться. Нужно только держать себя в узде. — Ты… знаешь, я понятия не имею, что тебе говорить. Это бесит. Руки чешутся вышвырнуть тебя на обочину, честно. — Считаешь меня эгоисткой? — Да! — закричал Стэн. — Да, чёрт подери. Ты самая большая эгоистка на этой сраной планете. — Пусть. Твоё мнение. — Да катись оно всё, — он резко свернул на обочину и затормозил. — Я думал, что сдержусь, но, прости, дорогуша, как-то не хочется. — Не ограничивай себя в выражениях. — И не собирался! Я ждал восемь лет, чтобы с тобой поговорить. Ты ёбаная эгоистка, что не видит никаких ограничений, живёшь так, словно ты пуп земли. Ещё с детства ты на всех смотрела так, будто весь мир тебе что-то должен, словно одна ты у нас бедная, несчастная, и, как бы кто ни старался, ты видишь во всём лишь то, что хочешь. За то время, что мы с тобой говорили по телефону, ты даже не удосужилась спросить, как прошли эти восемь лет для твоего отца или для меня, почему он вдруг решил продать семейный дом. Тебе плевать на то, что было. — Ну, безусловно. Потому-то я и здесь. Ведь мне плевать, — с сарказмом ответила Сара. — Тебя не было восемь лет. Тирада Стэна повлияла на Сару не совсем так, как она ожидала. Она умела контролировать свои эмоции, но в случае с некоторыми людьми это выходило крайне плохо. Умение держать в себе гораздо больше, нежели способна выдержать любая нервная система, теперь подвело её. Сара ненароком и совершенно глупо сорвалась: — Прости, Стэн, что не пришла из психушки или не приволоклась на своих двух в Ирвинг, когда у меня не хватало денег даже на еду. — Откуда? — на лице Стэна отразилось искреннее удивление вперемешку с тревогой. — Ох, прости, ведь ты не знал, как закончилась моя учёба в Оксфорде… А, что это я? Ты об этом и не спрашивал. Ты не спросил, как «прекрасно» эти восемь лет прошли для меня. Ты не знаешь обо мне ни хрена после того дня, как я уехала из Фортингэла! — она взглянула на сконфуженное лицо Стэна и нервно усмехнулась. — Знаешь, лёжа в палате и пялясь в бесконечно белый потолок я думала о тебе. Мне казалось, что, даже зная о своём будущем и о том дерьме, что случится в нём, я бы не осталась в Фортингэле и не убила лучшие годы на то, чтобы сортировать свечи и стирать пыль с икон в местном храме, а потом возвращаться домой и выслушивать твои каждодневные жалобы на работу. Он смотрел на неё молча, силясь, наверняка, подобрать нужные слова. Он не чувствовал вину или жалость, просто был сконфужен. Возможно, где-то внутри ещё осталась капля волнения, но в море шока она ничего не меняет. — Ты была в психиатрической больнице? — словно не веря в собственные слова, спросил Стэн. — В реабилитационном центре. Мой эксперимент дал сбой, и, по милости одного богатого мажора, мной заинтересовалась полиция. Я провела чудные три ночи в СИЗО, а потом меня решением оксфордского суда направили на лечение в центр реабилитации наркозависимых. — Боже… — он выдохнул это, ударив рукой по рулю. — Но я не жалуюсь, лишь разъясняю все тонкости моей ситуации. Ну, а теперь просто заткнись и езжай. Сара знала, что сейчас в Стэне не осталось былого цинизма — все эмоции вытеснило искреннее удивление. И это было ей на руку. Легче ехать с человеком, который просто сконфужен, а не винит тебя во всех земных грехах. Его попустит весьма быстро — в этом Сара была уверена. На эмоциональном уровне Стэн не очень-то изменился. Осталась былая временная вспыльчивость, значит, и отходчивость где-то внутри по-прежнему восседает на своём месте. — Сара, ты, конечно, прости, но ты сраная психопатка, — он мог подобрать другие слова, но это ведь Стэн, он никогда не отличался хорошими манерами и чувством такта. — Я знаю, Стэн, — невозмутимо и слишком спокойно ответила Сара. — Я видела заключение своего психиатра. А ещё я психотерапевт, так что могу попробовать заняться самолечением. — О, Господи, ты на всю голову отбитая. Оксфорд, наркотики, психушка, а дальше что? Криминал? — Нет, что ты. Дальше я начала лечить людей. Со своим, почти незаконченным высшим образованием меня взяли в конторку в Лондоне и даже позволили работать с клиентами. — Каким образом? — Моя смекалка и естественное обаяние сделали своё дело. Потом пришлось, конечно, пройти какие-то отсталые курсы, чисто для проформы. — Это звучит, как какая-то бредовая история в стиле «Джейн Эйр» с примесью «Криминального чтива» и «Пролетая над гнездом кукушки». — Моя жизнь не отличалась адекватностью никогда. — Впрочем, как и ты сама. Прости, конечно, за настырность, но вот это всё дерьмо — наркота, дурдом, Лондон — это точно не сюжет какой-то бульварной книжонки, который ты решила взять в качестве оправдания? — Если кто-то и решился бы написать книгу с таким сюжетом, то я бы поставила ему диагноз шизофрения. Без лишних прилагательных. — Чудесно. Ещё один вопрос: мы с тобой не общались уже, чёрт знает, сколько, но это не мешает тебе трепать языком без умолку в моём присутствии так же, как это было до отъезда и твоего феерического провала в мире университетских достижений. Ты всё ещё считаешь нас друзьями или просто делаешь это по инерции? — С одной стороны — да, есть в этом доля инерции. Ну, а с другой, я просто хотела, чтобы ты это знал. Отцу я ни за что не расскажу о своих «подвигах», он меня предаст анафеме, и это только в лучшем случае. В худшем - этот разговор будет нашим последним перед тем, как он от меня торжественно отречётся и закидает камнями святой веры. — Боже, и откуда в тебе берутся эти дикие формулировки? Ты словно не знаешь своего отца. — Поверь мне, Стэн, я знаю его куда лучше, чем многие в его близком окружении. Я видела, как он ломал мебель, стрелял по крыше сарая, даже пить пытался от горя после смерти матери. Я знаю, что Ральф Гордон чертовски гордый и самоуверенный для того, чтобы понимать других. И это стало его наибольшей проблемой. — Он изменился. — Даже если так, то нам с ним будет слишком сложно поладить. — Я и не отрицаю это. Вы оба стали слишком сложными людьми, кстати, в этом ваше сходство. Скотский характер у тебя далеко не от мамы, Сара. На ухабистой дороге машину слегка заносило, мокрый снег ухудшал видимость, облепляя стёкла, а руки Стэна то и дело подрагивали на очередном перекрёстке. Он вцепился пальцами в баранку так крепко, словно боялся утратить контроль и ненароком отпустить. Молчание затянулось на долгие полчаса, тихий гул мотора и шуршание дворников не добавляли разнообразия, и Сара решила включить радио, но её остановил голос Стэна: — Нет. Не трогай. Оно не работает. — Стэн, с тобой всё в порядке? — Да. — Точно? — Да, Сара, всё ок. Они проехали несколько кварталов, пока Стэн не свернул во двор. Это был старенький район с серыми кирпичными домами и маленькими внутренними двориками, что вносили небольшое разнообразие в общую блёклую картину. Четырехэтажное здание с потрёпанным фасадом и сырым подъездом вырисовалось на горизонте совсем скоро. Сквозь пелену мокрого снега оно казалось эфемерным видением, печальной сказкой в суровом реальном мире. Сара отстранёно подумала, что этот дом слишком не подходит её отцу — любителю природы и ненавистнику бетонных джунглей. Стэн заглушил мотор машины перед парадным входом и обернулся к Саре. — Мне написала Клэр. У неё как раз закончилась смена, и она уже ушла. Я предупредил её о твоём приходе. — А отец? — А что с ним? — Ты говорил ему о моём приезде? — Да. Я сказал, что ты, наконец, вышла на связь и хочешь приехать. — И как он отреагировал? — Сказал, что будет ждать тебя. Сара, ты пойми, он - не немощный старик, рассуждает он вполне нормально, просто, порой, отстраняется, чтобы морально отдохнуть. Не руби с плеча и постарайся просто… быть помягче. Я помню тебя и твой характер. И мистер Гордон, наверняка, тоже помнит. — Стэн, я… — Иди уже. — Что мне ему сказать? — отчаянно спросила Сара. — О, ты, наконец-то, подумала об этом. Ну, скажи что-то не столь шокирующее, как «я провела несколько лет в дурдоме…». — В реабилитационном центре. И я была там всего год. — Окей, но не думай, что от этого суть сей информации поменяется. Ты просто попытайся быть менее… собой, что ли. — Смешно. Очень. И кем мне быть? Королевой Елизаветой? — Можешь позаимствовать у неё каплю доброты и отзывчивости. — Не делай из меня бесчувственного монстра. В конце концов, я же чёртов психолог… — А вот включать мозгоправа настоятельно не советую, — перебил ее на полуслове Стэн.— Твой отец уже послал одного твоего коллегу по цеху, когда тот ему «Ксанекс» выписал. — Чудно. По правде говоря, впервые понятия не имею, что нужно говорить человеку. — Ну, в детстве же ты слова находила. Не самые цензурные, конечно, но… — Стэн, ты вроде куда-то спешил, — раздражённо напомнила Сара. — Да, конечно. — Ну, так поторопись. — Может, мне пойти с тобой? — О, нет, я не нуждаюсь в референтах. — Тогда, на кой чёрт ты здесь ещё торчишь? — А я уже и забыла о твоей любезности. — Да иди ты уже. И не наломай дров, иначе разгребать всё придётся самой. Пересекать узкий тротуар, открывать старую, скрипучую дверь и заходить в премерзкий сырой подъезд было просто, словно складывать детский пазл. Сара шла, шаг за шагом преодолевая мизерное расстояние, её дорога к квартире заняла несколько минут, но истинный путь к этому месту она преодолевала годами. Столько всего было между ней и отцом: их бранная ругань, недопонимание, ограничения и обоюдная обида — всё это больше, чем обычные бытовые проблемы. Сдабриваемые, подобно самому мерзкому урожаю, эти составляющие в конечном итоге скопились и дали вполне ожидаемые плоды. Сара покинула отчий дом и только, спустя восемь долгих лет, решилась вернуться к истокам. Стоя у потрёпанной двери с номером 7 и надписью «Р. П. Гордон», было сложно мыслить однозначно. Одновременно хотелось мельком глянуть на отца и сигануть на улицу под ливень, в который превратилась недавняя метель. Сара чувствовала себя провинившимся ребёнком, что боится получить нагоняй от родителей. Абсурдность такого сравнения дошла до неё только после звонка в дверь. Она давно не ребёнок, ей не пять и даже не пятнадцать, а потому ей уже есть, за что стыдиться. На секунду Сара ощутила, как сердце сбилось с ритма, когда заскрипел ржавый замок и дверь отворилась. — Если вы опять спросите, стремлюсь ли я стать на путь просветления, то клянусь, что ваша шайка больше никогда не войдёт в этот дом. Чёртовы нахлебники… Ральф Гордон смотрел на неё с естественной злобой, кажется, он совершенно не узнал Сару. Его образ был далёк от того, коим ей запомнился отец. От природы высокий лоб пересекали большие складки, впалые глаза обрамляла россыпь глубоких морщин, потускнели зелёные зрачки, и поседели, как всегда, аккуратно уложенные волосы. Руки, что держались за трость потряхивались в лёгком треморе. Ральфа Гордона медленно, но верно убивало время. Ему было далеко за шестьдесят, но болезненный вид прибавлял ему ещё, как минимум, лет пять. — Не думала, что сойду за сектанта, — ответила Сара. — Что ж, буду знать, когда решу опять тебя навестить, пап. — Что?.. — голос Ральфа дрогнул. — Сара? — Ну, уж точно не сестра Маргарет из местного прихода. — Так ты, что же, решила навестить старика-отца? — Несу просветление в ваш дом, святой отец, — с наигранной важностью сказала она. — Вроде так они говорят, нет? — Проходи, пока эти просветлённые на всю голову и вправду не пришли. Они как раз шастают по району. Квартира на Флеминг-стрит уже не была той крохотной, захламлённой конуркой, коей её ещё в детстве запомнила Сара. После переезда отца всё поменялось. Лишняя мебель и утварь нашли своё место в комиссионном магазине, все высокие пороги демонтировали, старые цветастые обои с геометрическими узорами заменили на более практичные и приглядные, в комнатах посветлело, а сырость старой квартирки уже практически не ощущалась. — Здесь всё поменялось, — констатировала очевидный факт Сара. — Да, пришлось сделать перестановку. Моё нынешнее положение не способствует нормальному образу жизни, вот и приходится всё помаленьку подстраивать под себя. — Зато теперь это больше похоже на квартиру, чем на склад антикварной лавки. — Стэн помог мне. Славный он парень, хоть жизнь его и не жалует. — Прости? — Да это неважно, — отмахнулся Ральф и пошагал вдоль коридора, опережая дочь. — Да нет уж, рассказывай, раз начал. — У него непорядок со зрением, да ты и сама видела, он постоянно носит эти большие очки. В его работе такая травма сродни профнепригодности. Они вошли в небольшую кухню, обставленную скромным набором из обеденного стола, пары стульев, плиты, раковины и холодильника. Сара поставила воду на чай, а Ральф Гордон достал тарелку с фруктами. Разговор продолжался. — А что случилось? Всё же было… в порядке. — Неудачный тест-драйв — вроде так это называется. Его попросили прокатиться и проверить сцепление, но из-за скользкой дороги его занесло, и машина свалилась в глубокий кювет. С телом всё было более или менее в порядке, но вот голова… Удар пришёлся на затылок, зрение упало до тридцати пяти процентов. Был поврежден нерв. Я не врач и судить не берусь, но мне жаль парня. Просто по-человечески жаль. — Да… — шепнула Сара просто для того, чтобы заполнить неловкое молчание. Она ещё с минуту пялилась куда-то в сторону окна, пытаясь вспомнить детали их встречи со Стэном. Она вовсе не приметила, что он был в очках, но вот что бросилось в глаза — так это дёрганость Стэна, а особенно за рулём. Саре внезапно стало тошно от мыслей о старом товарище. — Ну, а что ты, Сара? — спросил Гордон. — Может, расскажешь хоть немного о том, как прошло для тебя это время? — Сара смотрела на отца так, словно видела перед собой чужого человека. Нет, Ральф Гордон не смог бы говорить с ней таким тоном, он, скорее, кричал бы или любыми другими способами показывал своё недовольство, но точно не заводил бы светскую беседу. — Ну, не смотри так на меня, будто я сейчас собираюсь тебя убить. Не знаю, чего ты ожидала. Может быть, криков? Или проклятий? — Чего-то среднего. — Какой в этом уже толк? — вздохнул он. — Что было, то прошло. Я не хочу вечно кричать тебе вслед, теперь я не могу позволить себе такую глупость, как обиды. Слишком уж мало на них времени. — Что говорит твой врач? — Просит повременить с гробом и поминальным залом. Впрочем, мне уже некуда спешить. — А по официальным данным, что? — Они дали мне не больше года. Инсульт был обширным, первые два месяца у меня отняло пол тела, ночами вместо сна я пытался угомонить свой взбесившийся организм, капельницы у меня были вместо кофе по утрам. Жуткие времена. Да и, к тому же, это ведь уже не первый раз: раньше были микроинсульты, они подпортили мне здоровье. Теперь без трости и коробки медикаментов я никуда, словно и вправду какой-то умирающий, ей богу. Всё цепляюсь и цепляюсь за что-то, будто эти пилюли особо помогают. — Ну, если они не действуют… — … надо выпить другие, — с раздражением договорил Гордон. Он взглянул на Сару, и на лице его отразилась жуткая, просто таки титаническая усталость. — А потом ещё и ещё, пока я не убью свой организм собственными руками. Это не жизнь, Сара, когда нужно выбирать меж двух зол. — А терапия? Процедуры какие-то? — Это не простуда, тут ингаляции вряд ли дадут какой-то результат. Да ты не беспокойся, лучше уже расскажи что-то о себе. Тебя ведь не узнать, правда. В сравнении с той восемнадцатилетней девчонкой ты уже совсем взрослая. — Моя жизнь скучнее, чем половина сериалов на кабельном… — Кому ты это рассказываешь, Сара. — Ну… — стоило собраться с мыслями. Сара на секунду задумалась, а потом заговорила давно заученными фразами. — Я работаю. С университетом вышло немного не так, как я хотела, но это ничего. Никогда не видела себя на доске почёта в чёрной мантии и с глупой шляпой. Всё это - как-то тривиально. Гораздо интереснее работать с живыми людьми. Я психолог. Не лучший, но пока мои заслуги оценивали неплохо. Сейчас работаю на одного клиента - зарплата хорошая, вполне хватает на жизнь в Лондоне. Вот, собственно, и всё — скучно, обычно — как я и говорила. — Звучит неплохо. — Правда? — неуверенно переспросила она. — Гораздо лучше моих предположений, во всяком случае. Хотя, ты мне не рассказала и десятой части того, что с тобой было. Сара крутила в руках полупустую чашку с чаем. В отражении было видно её искажённое лицо, что гнулось от маленьких волн и почти не меняло своего выражения. Горстка мыслей роилась в голове, кружилась вокруг да около и периодически всплывала на поверхность, как мелкие чаинки. Это была жестокая правда, которую отцу никак нельзя было узнать, только не теперь. — А нечего рассказывать, пап, — Сара вздохнула, ставя чашку на стол. — Бывало всякое: от откровенно хреновых времен, когда денег едва хватало на аренду, до того, что есть теперь — хорошей работы с нормальными перспективами. — А, кроме работы? — Семьи нет, внебрачных детей тоже. Моя личная жизнь настолько личная, что присутствую в ней только я. Но есть и плюсы: пока у меня нет сорока котов, и я не напиваюсь с горя, пытаясь оттеснить свои страдания медленным убиванием собственного организма. — Забавно. Но мне жаль, что у тебя не сложилось семьей. Тебе уже двадцать шесть, сложно объяснять что-то или давать советы людям твоего возраста… — И не стоит. — Понимаю, но… — Пока я не готова, правда. Семья — это не то, о чём я сейчас думаю. Их беседа была обречена на долгое, давящее на нервы молчание. Сара восприняла это, как нечто неизбежное, а потому не пыталась закидывать глупые, не значимые фразы, а стала неспешно бродить по квартире, осматриваясь и приглядываясь к мелочам. — Это Барт Пакстон? — спросила она, указывая на старенький снимок в потрёпанной деревянной рамке. Барт Пакстон был слишком высоким и угловатым — почти, как и его сын Стэн. Его сложно было не узнать даже по старым фото. Сара помнила Барта слишком правильным и методичным человеком, который не знал слова «нет» и воспитывал своего сына в подобной манере. Он был, словно живым воплощением образа типичного жителя шотландской глубинки — работящий, религиозный, строгий и прагматичный в своих решениях. На фото он запечатлен совсем другим: весёлым, открытым, до одури симпатичным мужчиной, слегка за тридцать со сверкающими глазами и улыбкой во все тридцать два. — Да, это мы с ним и твоей мамой на весенней ярмарке. — Сколько лет этой фотке? — Немногим больше, чем тебе. — Ты ещё общаешься с Бартом? Когда отец в ответ промолчал, Сара оторвала свой взгляд от фото и повернулась к нему. Немой вопрос застыл на её лице, но ответ и так уже был ясен. — Барт умер через год после того, как ты уехала. — Прости. Я не знала. Что случилось? — такой привычный, тривиальный набор стандартных фраз слетел с уст Сары, запинаясь на громких выдохах и паузах. — Несчастный случай на работе. Жуткая история. Он тогда работал в Глазго на стройке одного многоквартирного здания. Они как раз красили фасад, когда старый трос, что держал кабинку с Бартом, прогнил окончательно и оборвался. Высота была почти тридцать футов, внизу бетонный бордюр — шансов не было никаких. — Господи. Это ужасно. Стэн ничего мне не говорил. — Он никогда об этом не говорит. Наверное, ему так легче. — Наверное… Бля. — Сара! — Ну что ещё? — В моём доме попытайся не выражаться. — Да это же… — Я всё сказал. — Окей. На улице был мрачный день, ветер порывами раскачивал ветки деревьев, срывал остатки мокрого снега с крыш, метель превратилась в дождь, а месиво из снега и земли укрывало улицы. Сара смотрела на ирвингский вид из окна отцовской квартиры и грела руки у тёплой батареи. Отец копошился с пультом от телевизора, тщетно пытаясь заставить его работать. Казалось, они оттягивали какой-то длинный, сложный разговор, что, подобно грозовым тучам, нависал над ними и сгущал обстановку. — Когда ты смирился с тем, что я не вернусь? — Через год после того, как из Оксфорда пришло письмо о твоём отчислении. — Так ты знал? — Сара отвернулась от окна и шокировано взглянула на отца. — Твой адвокат звонил мне перед тем, как должен был состояться суд, но я так и не смог приехать, — совершенно обыденным тоном ответил Гордон, параллельно меняя батарейки в пульте. — Я знал про Оксфорд, «Вирджинию» и кое-как был осведомлён о твоих обвинениях. — Ты говоришь так спокойно, будто это всё вполне обыденные вещи. — В своей жизни я встречался с гораздо худшими последствиями человеческой безрассудности и глупости, чем год реабилитации и исключение из университета. Сара, эта жизнь не способствует существованию идеалов — будь ты хоть пастором, хоть психологом, хоть самим Христом — тебе не избежать ошибок. Так всё устроено. — Милое оправдание, — выдохнула с досадой Сара. — Но оно ничего не меняет. Я всё ещё остаюсь бывшей наркоманкой-недоучкой. — Это глупый ярлык, Сара. Пока ты от него не избавишься, ничего не поменяется. — Это сложнее, чем кажется. Каждый день я встаю с мыслью, что всё могло сложиться иначе, иду на работу, борясь с желанием напиться и хотя бы мысленно оказаться там, где я могла бы быть, а по вечерам строчу страницы монографии — пустые, глупые, бесполезные — загоняя себя в клетку трудоголизма. — Знаешь, когда я был молодым и работал при монастыре в Стаффордшире, мои жизненные позиции были весьма нечёткими, я никогда не мог подумать, что Господь направит меня на путь богослужения. Казалось, что всё могло быть иначе, лучше — стоило лишь снять рясу и надеть костюм заправского клерка. Мои смятения не давали мне покоя, ведь пока мой отец-пьяница просаживал последние деньги в баре «Галлоуз», мать работала за троих на швейной фабрике, пытаясь удержать нашу семью на плаву. Я думал, что, выбери я другой путь, и жизнь сразу наладится. Однажды, во время утренней молитвы, ко мне подошёл пастырь Мэл Хиггинс. Он редко говорил с монахами, чаще всего только давал мелкие поручения. Но он, на моё удивление, пришёл, чтобы побеседовать со мной. «Ты в смятении, мальчик мой, — сказал он мне. — Это так привычно. По эту сторону стены всегда кажется, что там, за воротами, лучше. Борьба со смятением делает жизнь осмысленной. Господь всегда давал людям выбор, поэтому я не могу тебя здесь держать. Но, подумай, сынок, возможно, стоит сперва заглянуть за стену и оглядеться, прежде чем прыгать через неё». — И что ты сделал? — Ничего. Ничего, о чём мог бы сейчас жалеть. Я поднакопил немного денег и купил матери квартиру в Ирвинге. Она развелась с отцом и переехала туда жить. — Ты ушёл из монастыря? — Нет, что ты. Через несколько лет я вернулся в Ирвинг, проведал мать и поехал на родину, в Фротингэл. Местной церкви нужен был настоятель. Я решил осесть там. Нашёл недорогой дом на отшибе и достроил его. Отец на тот момент уже скончался от цирроза печени. Сара смотрела на сидящего напротив отца и думала о том, что он куда сильнее её самой. Он никогда бы не ввязался в такое дерьмо, он бы пошёл другим путём. У Ральфа Гордона всегда оставалось то, чего было в избытке у самой Сары — принципы. — Почему ты не бросил монастырь? — Просто мне понравилось то, что я делал — помогать людям, направлять их — это куда приятнее, чем закапывать свою нравственность под фундамент бизнес-карьеры. Деньги — не мой ориентир. — Ты часто говорил это. — Твоей матери не нравилось, когда я так говорил. Поначалу она даже думала, что паства — неплохой источник дохода. Пришлось её переубеждать. У них с твоим дедушкой был специфический менталитет. Давно уже она не думала о дедушке, и, наверняка, не стоило этого делать и сейчас, когда рядом отец, что его откровенно недолюбливал. Бенджамин Далтон не был тем человеком, которого хотелось наследовать, он, скорее, являлся живым воплощением образа убеждённого самодура, что довёл себя до грани. Только естественная доброта и открытость притягивали к нему людей. Сара плохо помнила дедушку, он умер, когда ей было, от силы, пять лет. Но последствия его поступков и некоторые особо запоминающиеся выражения надолго застыли в её памяти. — Я знаю. Помню, дедуля говорил, что заработать можно на всём — нужно только забыть про совесть и вспомнить о старом-добром вранье. — Да, он-то уж точно мог научить тебя, как зарабатывать… проблемы на собственную голову. — Ты сам говорил, что людям свойственно ошибаться. — Но голову-то на плечах нужно иметь. И, желательно, иногда ей пользоваться в практических целях. Бизнес твоего дедушки в последние годы его жизни заключался в накапливании огромного карточного долга, который он, конечно, не собирался отдавать… — … вот он и нашёл отличный выход — свалить в другую страну, в глушь, и осесть там вместе со своей дочкой. Я помню, пап, помню. И о причинах его смерти я помню, и о том, почему мама не хотела выпускать меня на улицу ещё полгода после его гибели. — Мы боялись, что те, кого потянул за собой твой дедушка, вернутся за вами с Шарлоттой. — Вы были параноиками. — Мы заботились о тебе. — Я… — Сара на миг умолкла, — я знаю, прости. — Всё в порядке. Через каких-то полчаса, когда разговоры о прошлом сменились молчанием, на улице посветлело. Дождь прекратился так же быстро, как и начался. Ирвингские улицы залило тусклое сияние солнечных лучей. Их свет отражался от мокрых улиц, терялся меж невысокими домами, выглядывая из-за свинцовых туч. Погода была переменчивой и холодной. Сара думала, что только дурак в такое время решится на прогулку. Подобные мысли вызывали хохот уже через каких-то пятнадцать минут, когда желание сбежать из тесной квартирки возросло до абсолюта, и Ральф Гордон совершенно невзначай вспомнил о том, что на почту ему вот-вот должна была прийти посылка. Они заглянули в ближайшее отделение «Royal Mail», но там, как и предполагалось, ничего не оказалось. Отец в который раз поразил Сару, шагая совершенно легко и уверенно, пусть и с тростью в руке. Она лишь время от времени помогала ему на особо опасных участках пути, вроде скользких от дождя лестниц. Обратный путь они сократили, решив пойти через парк. Ральф слишком устал, а Саре, в сущности, было все равно, куда идти. Она отстранилась мысленно от того места, где сейчас ей приходилось быть. В уме вновь мелькали мысли о Джиме и его «Большой Игре». Всё началось с того момента, когда они с отцом прошли мимо газетного киоска, где Ральф решил купить себе свежий «Daily Telegraph». Заголовок на первой полосе гласил об утерянном Вермере, что должен был на днях выставляться в арт-галерее «Хикман». Поразительная находка взорвала всё медиа-пространство, и всего несколько людей знали — этот сыр-бор лишь обычная провокация в фирменном стиле Джеймса Мориарти. В этот самый момент какой-то бедолага, обвешанный взрывчаткой, даёт указания одному гениальному сыщику, а псих за кулисами координирует эту убийственную игру. Саре было страшно. Она знала, что одна промашка может потянуть за собой волну наихудших последствий. "Стоит вернуться", — так она решила, как только они с отцом покинули парк и пошли через широкий бульвар. — Пап, — Сара заговорила немного севшим от холодного воздуха голосом. — Да. — Тебе что-нибудь нужно? — Нет. Почему ты спрашиваешь? — взволнованность отца заставила Сару куда более тщательно подбирать слова. Не стоит ему переживать. — Я не могу быть здесь слишком долго. У меня работа… — Ты так и не рассказала, чем занимаешься, — он сказал это, словно невзначай, но Сара ещё в квартире поняла — отец не уймётся, пока не узнает, где она работает. — Пытаюсь… понять одного человека. Это частная практика. — И как тебе? — Человек или работа? — Всё. «Он, порядком, неуравновешенный, дотошный, параноидальный, вспыльчивый, страдающий, как минимум, половиной расстройств из справочников по психологии. Но при всём этом человек слишком образованный и хитрый для обычного психа. Работать с ним — как ходить с завязанными глазами по минному полю. Это увлекает куда больше, чем стандартные ситуации, взятые, словно из учебника. И ещё, что немало важно, он платит и предоставляет всё необходимое для сотрудничества», — она рвалась сказать это. Хотелось хоть кому-нибудь выплеснуть всё, что накопилось за последние несколько месяцев. Но Сара не могла вывалить всё это на отца. Ему не стоит волноваться. — Такая работа требует полной самоотдачи. Иногда это слишком сложно. Но оплата и условия хорошие, так что глупо на что-то жаловаться. — Тебе это нравится, — констатация, а не вопрос. — Не стоит менять свой рабочий график из-за меня. — На сегодня мне дали выходной, но… Я не могу оставаться здесь. Я чувствую, что нужна сейчас там, где меня нет. Мне надо вернуться. — Так иди. — Я отведу тебя домой. — Как пожелаешь. Они бы могли ещё о многом поговорить, и, возможно, эта встреча закончилась бы иначе. Покидая отцовскую квартиру, Сара разрывалась между этими мыслями и внутренней тревогой. Где-то на подкорке скреблось чувство опасности, что возрастало по мере приближения вечера и времени, когда Сара должна будет сесть на поезд. С отцом они ещё успеют наверстать упущенное, возможно, даже им удастся наладить более или менее нормальные отношения, но пока есть вещи поважнее семейных драм. Взрывоопасный Мориарти, к примеру, или подозрительный мужчина, с которым она видится уже второй раз за день. На подходе к автобусной остановке, мимо которой проходила Сара, стоял тот самый незнакомец, которого она заметила ещё на вокзале. И, может быть, это глупая паранойя, но после этого Сара старалась держаться людных улиц. Она больше не сворачивала в незнакомом направлении, не проходила узкими проулками и не обращалась за помощью к незнакомцам. Ирвингский вокзал был на другой стороне города, почти за три мили от отцовского дома, но времени до следующего поезда было ещё очень много, а потому Сара не стала метаться в поисках такси или пытаться вспомнить номер нужного автобуса, а пошла пешком. Минуя одну из центральных улиц, Уайльд-стрит, Сара, позабыв о странной встрече с незнакомцем, предалась размышлениям о том, что сейчас творится в Лондоне. Она углубилась в свои мысли так же, как делала это в центре реабилитации, чтобы не замечать окружающих. Это было весьма опрометчиво, Сара поняла сей факт, когда рядом с ней, почти плечо в плечо, зашагал тот самый незнакомец. Он смотрел вдаль, совершенно не обращая внимания на неё, а вокруг вновь слонялась толпа людей. Сара уже было дёрнулась в сторону ближайшего проулка, как вдруг её предплечье сжала крепкая ладонь. — Не вздумай кричать, а то будет хуже, — он одёрнул куртку, под которой блеснула кобура. Страх сковал Сару по рукам и ногам, не давая шанса на спасение. Он уволок её прямо через толпу в какой-то мрачный безлюдный переулок. Сара шла с осознанием того, что любой её шаг, любой вздох может стать последним. Смерть, казалось бы, дышала в затылок, а психопат, что сжимал руку и тащил её в неизвестность, был тем самым палачом, которому приходилось исполнять приказы старушки с косой. Холод оружия, что было приставлено к её спине, ощущался даже через пальто. Уже там, во тьме сырого переулка, Сара решилась на то, чтобы сказать хоть слово. — Перед тем, как прикончить меня, скажи хотя бы, что такого я тебе сделала. — Ты? — он усмехнулся. — Сара Далтон, если бы ты сделала что-нибудь мне, то умерла бы быстрее, чем успела закончить свой вопрос. — И что ты тогда хочешь? — Спасти тебя. — Спасти? От кого? — Господи, вы, психологи, все такие слепые, или только ты удостоена этого дара? — Прости, что? — За тобой уже полдня таскаются три одинаковые машины — серый Вольво, синий Пикап и белый Форд. Я заметил их ещё на стоянке, возле машины твоего дружка Стэна. Полчаса назад одна из них остановилась возле автобусной остановки, парни из неё шли за тобой до самой Уайльд-стрит. Уж это-то можно было заметить. Но, видимо, ты у нас не особо сообразительная, так что мне пришлось вмешаться. Босс, конечно, не одобрит, но ведь главное — это твоя безопасность. — Кто ты такой? Откуда ты знаешь обо мне и Стэне? — О, прости, совсем забыл представиться. Себастьян Моран, — он театрально поклонился. — А ты, дай угадаю, мисс Сара Далтон — недопсихолог нашего свихнувшегося босса. После разговоров с Мориарти мало что вгоняло Сару в праведный шок, но мистер Моран умудрился сделать это, не прилагая ни малейших усилий. Она смотрела на него и пыталась успокоиться, отдышаться и проанализировать сложившуюся ситуацию. Получалось скверно. Сара прислонилась спиной к мокрой стене и громко застонала от досады. — Чё-ерт. — Ну что ещё? — Ты чёртов придурок, — она со злобой взглянула на Себастьяна. — Напугал меня до смерти. Зачем было угрожать мне? Это что, такое приветствие, что ли? — Если бы я тебя просто так уволок из толпы, то привлёк бы ненужное внимание. Стоило действовать по ситуации: сначала я вогнал тебя в паранойю, знал же, что там, на перроне, ты меня заметила и запомнила. Потом стоило только помаячить у тебя перед глазами — и вуаля! — ты вдруг прозрела и пошла людными улицами. А то, что было дальше — лишь дело техники. Это были необходимые меры, Сара. Других вариантов у меня просто не было, иначе бы я раскрыл себя перед теми придурками, что за тобой следили. — Я думала, что ты собираешься меня убить! — взревела Сара. — Зато ты шла молча и не привлекала внимания, — Себастьян сказал это настолько спокойно, что Саре захотелось ему врезать. Она редко прибегала к подобным методам, но, порой, ей доводилось терять самообладание. — Тебя ведь Мориарти ко мне приставил, так? — Ага, наш босс заботится о сохранности особо важных подчинённых. — И долго ты за мной бродишь, Себастьян? — Слава богу, нет. А то бы я сдурел быть твоим сторожевым псом. Ты же слепая, как крот. Ни хрена вокруг не видишь. — А что я должна такого видеть? — спросила раздражённо Сара. — Я же не профессиональный киллер или криминальный гений, за мной никогда никто не охотился. — Что и надо было доказать! Сара, это ты так думаешь. Порой, и вправду стоит оглядеться, прежде чем идти по улице, особенно, когда за тобой охотятся такие придурки, как Дейв Кроуфорд. — Это ещё кто? — Это тот самый человек, что подослал к тебе тех доходяг. В наших кругах его называют ищейкой — он выслеживает людей и исполняет всю грязную работу за своих заказчиков. Не лучший в своём деле, но очень и очень жестокий. Себастьян говорил размеренно, без особых эмоций, словно рассказывал какую-то рутинную историю из тех, что случаются каждый день, а Сара лишь поражалась его хладнокровию и отрешенности. — То есть, ты хочешь сказать, что кто-то нанял этого Дейва, чтобы он и его подчинённые нашли меня и прикончили? — Вроде того. — Но кому нужна моя смерть? — Это уже не у меня спрашивай. За то время, что Сара стояла и перебирала возможные кандидатуры заказчиков её убийства (как же дико звучала эта мысль в её голове), Моран успел спрятать свой пистолет обратно в кобуру и даже глянуть что-то в сотовом. «Может быть, ему пишет Мориарти…», — подумалось Саре. И, вдруг, в её голове замаячила одна очень неприятная навязчивая мысль. Если Джеймс послал с ней Морана, значит, он всё знал. Эта сволочь вновь оказалась впереди всех. — Себастьян, — позвала его Сара. — Да, прости, — он отложил телефон. — Если Мориарти приставил тебя ко мне, тогда он знал о Дейве… — Мы заметили слежку за тобой ещё в то время, когда изучали твою кандидатуру — за несколько недель до того, как Мориарти решил с тобой встретиться в том баре. Некоторых людей Дейва даже пришлось убрать. — Господи… но я не понимаю, заче-ем… Это какой-то бред. Я же не сделала ничего… — Сейчас не важно, зачем они за тобой охотятся. Нужно доставить тебя в Лондон, а там мы уже разберёмся с Дейвом и его шайкой. Неподалёку отсюда стоит моя машина. Поедем на ней. — Отвезёшь меня в Лондон? — А что, у меня есть выбор?! Они прошли переулками к старой платной стоянке, где Себастьян припарковал свою машину. Серый ягуар слишком выделялся на фоне здешних обшарпанных легковушек. Лицо Сары обдувал холодный сырой ветер, а солнце вновь спряталось за тучами. Тепло автомобиля казалось чем-то невероятным после мерзкой, мокрой и до ужаса надоевшей Саре улицы. Проезжая старенькие проулки, машина за каких-то сорок минут уже выехала на просёлочную дорогу, что вела к трассе. Сара смотрела на огненно-красный закат, что виднелся уже у самой линии горизонта. Она всё ещё была поражена. Сложно осознать тот факт, что шайка головорезов решила прикончить тебя по чьему-то приказу, а ещё сложнее — понять, кому именно ты мог так насолить. К сожалению, ни славные виды шотландских полей, ни относительная безопасность в компании человека Мориарти не способствовали тому, чтобы стало хоть на йоту спокойнее. — О чём задумалась? — спросил Себастьян, спустя долгий час абсолютного молчания. — А о чём можно думать, когда ты стала целью для шайки профессиональных убийц? — Ну, во-первых, будь они профессионалами, то убили бы тебя куда быстрее, а, во-вторых, просто перестань зацикливаться на Дейве и его ребятах. Нужно зрить в корень. Думай, кто бы мог их нанять. — Да я понятия не имею, что могла натворить, чтобы довести до такого. — Ну не знаю, ты, вроде, ничего особенного не делала, я читал твоё личное дело, там всё почти обыденно. Не считая подозрения в убийстве, которое с тебя сняли за несколько дней, ну, и стычки с каким-то мажором, Дэвидом, или как там его… — Дэрилом Флетчером. Это было сто лет назад. — А что было-то? — Это не особо важно. — Скажешь это людям Кроуфорда, когда они тебя поймают. — Серьезно, я не очень хочу об этом говорить, Себастьян. — Ты же понимаешь, что я могу узнать об этом и без твоей помощи? — Тогда какой смысл тебе меня спрашивать? — Самая достоверная информация — это та, что я могу получить с первых уст. Люди не особо любят мне врать. — И почему-бы это?! Ты ведь просто душка с пушкой наперевес, — сарказм Сары нисколько не вывел из себя Себастьяна. Он всё так же неотрывно смотрел на дорогу и изредка барабанил пальцами по рулю. — В моей работе нет места лишним эмоциям, стоит быть жестким — только тогда что-то выйдет. Но это неважно сейчас. Гораздо важнее то, что ты так и не рассказала. Кем был Дэрил Флетчер? Сара никогда не рассказывала о том, что случилось с ней в Оксфорде. Близкие знали о наркотиках, и этого было достаточно. Но сейчас, когда на пятки наступают убийцы, а жить хочется особенно сильно, стоит поведать правду (или её часть). — Он был сыном одного ирландского дипломата, его семейство работало в министерстве, потому, их сынок никогда ни в чём не нуждался. Нужны дорогие машины, пентхаус в центре города, место в Оксфорде или деньги — пожалуйста. Жил он, как и подобает разбалованным олигофренам — с шиком и азартом. Спустя несколько лет вместе с дружками организовал наркопритон «Sweet Virginia» за несколько миль от Оксфорда. Там они собирали такой же сброд и обкуривались до состояния овощей. Ясное дело, рано или поздно об этом должны были узнать. Так случилось, что про «Вирджинию» пронюхал один мой знакомый, Чак. Он стал шантажировать Дэрила и угрожал, что напишет заявление, если Флетчер и его шайка не будут давать ему откаты. Но Дэрил, конечно же, не стал ввязываться в эту сделку. Один его дружок, особо полоумный, переборщил с угрозами и прикончил Чака. В то время у меня с Дэрилом был немаленький конфликт на почве денег и собственного достоинства. Я сама когда-то зависала в том чёртовом наркопритоне, да ты и сам об этом знаешь, если читал моё дело. Случилось так, что я задолжала Дэрилу крупную сумму за дозу, и он решил, что теперь может распоряжаться мной. Я так не считала, вот и написала его родителям о том, чем занимается их сын в перерывах между учебой. В итоге, Дэрила лишили наследства и всех привилегий. Ну, а он, в отместку, решил вместе со своей шайкой меня подставить. Они накачали меня наркотой и бросили к телу Чака на какой-то богом забытой стройке. Сам понимаешь, когда приехала полиция, я никак не могла доказать им свою невиновность. Только спустя несколько дней, благодаря свидетельству моего друга Бернарда, с меня сняли обвинения и отпустили, а дружка Флетчера посадили. Мать Дэрила побеспокоилась о нём и отмазала его. Ну, а меня исключили из Оксфорда и упекли в реабилитационный центр. Вот и вся история. Себастьян с минуту молчал. Сара не смотрела на него, ведь даже и близко не хотела знать, какие эмоции вызвала её история. Но, когда Моран заговорил, Далтон решилась оторваться от рассматривания небольшой речки, что протекала параллельно трассе. — Хм, оригинально. Я думал, ты всё-таки кого-то прикончила, но всё оказалось ещё сложнее. — Думаешь, во всём виновен Дэрил? — с опаской спросила Сара. — А ты знаешь, что было с ним после того, как он перевёлся из Оксфорда? — Нет. Понятия не имею. — Ясно… — вздохнул Себастьян. — Чёрт, как же с тобой всё сложно. — И это мне говорит человек, который умудрился насолить самому Мориарти. — Он рассказывал тебе обо мне? Сара заметила, что тема Мориарти весьма заинтересовала Себастьяна. Он даже на миг глянул на неё, оторвавшись от созерцания дороги. — Только упоминал в разговоре. Всего раз. — Ты знаешь, что я сделал? — Нет. Но предполагаю, что что-то не очень вписывающееся в планы Мориарти. — Да, — хмыкнул Моран. — Я спас ему жизнь. — Он планировал умереть? Сара знала, что у Мориарти не всё в порядке с психикой и нервной системой, но он уж точно не относился к людям, склонным к суициду. — Нет. Он просто повёл себя, как идиот, и решил рискнуть тогда, когда делать это нельзя ни при каких обстоятельствах. — Говоришь общими фразами… — протянула Сара. — Пытаешься заинтересовать или намекаешь, чтобы я поменьше спрашивала? — А не плевать ли тебе, что я сделал? — В принципе, должно бы быть плевать, но… — она выдохнула, — нет, Себастьян. Понимаешь ты это или нет, но то, что ты сделал, сильно повлияло на Мориарти. Я говорила с ним, анализировала все реакции и, если хочешь знать, то только при разговоре о тебе я увидела некие отклонения от привычной линии поведения. Ещё немного, и Джеймс стал бы защищаться привычными для других и непривычными для него фразами. — Это и вправду странно. С чего бы ему было дело до меня?! — Не знаю, но предполагаю, что это связанно с вашим общим прошлым. Думаю, в отличие от четырех его людей, которых Джеймс убил за промашки, ты был к нему гораздо ближе, раз остался в живых. Предположения Сары всё больше становились похожими на правду. Она хотела докопаться до сущности Мориарти, и сделать это можно было либо напрямую (что невообразимо сложно) либо через Себастьяна (что немного проще). — Это не была промашка, Сара, — ответил Моран. — Я просто в очередной раз спас задницу его величества короля всего преступного мира и уберёг его от нежелательных последствий. — С твоей стороны это было правильно, ведь ты не видел других путей. Но у Мориарти всегда есть запасной план. Я бы не стала вмешиваться в его дела. — Ты говоришь в точности, как он, — это не был комплимент, скорее, завуалированное оскорбление. — Общение с боссом не идёт тебе на пользу. — Я просто пытаюсь понять, почему он тебя понизил. — Просто потому, что он это может. Этот человек держит в своих руках непомерную власть, он способен целый город с землёй сравнять, находясь на расстоянии в тысячу миль. И ему никогда за это ничего не будет. Он не привык слышать слово «нет». — И ещё у него весьма искаженные чувства. Сколько бы раз Мориарти не говорил, что презирает сантименты и никогда их не испытывает, его действия доказывают обратное. Он не убил тебя, хотя ему это ничего не стоило. Незаменимых людей нет, Себастьян. Кому, как не Мориарти, об этом знать. Предположения Далтон вгоняли Себастьяна в откровенный ступор, что весьма четко отразилось на его лице. Сара чуть не рассмеялась, узрев искажённое скептицизмом наравне с удивлением лицо Морана. — Стой, ты намекаешь на то, что Мориарти не убил меня, а понизил — что было, к слову, в миллион раз хуже — только потому, что я для него что-то значу? — Ну, вроде того. Поэтому я и пытаюсь разобраться в вашем общем прошлом. Что-то же вас связывает. Но, вот что — это вопрос. — У всех есть скелеты в шкафу, Сара, — сказал Себастьян, спустя некоторое время. — Так получилось, что у нас с Джеймсом оказался один скелет на двоих. Это был день, когда я впервые спас ему жизнь, поставив крест на своей собственной. Большего тебе знать не нужно. — А большего и не надо. Они проехали ещё с двадцать миль молча. По ту сторону стекла уже вовсю шёл дождь, смывая с полей остатки снега, а внутри Сары боролись чувство любопытства и страх. — Сара, вот скажи, зачем тебе это всё? — вновь Моран первый решился нарушить молчание. — Ты о чём? — Да о вашем с боссом общении. Неужели тебе это и вправду нравится? Он же… — Псих? — Сара точно знала, что имел ввиду Себастьян. — В точку. Он - чёртов псих, неужели деньги стоят того, чтобы выдерживать часы общения с Мориарти? Этот вопрос когда-то задавала себе и сама Сара. Она хотела уволиться — это правда. Но было нечто, что держало её и привязывало к Мориарти сильнее любых денег — интерес. — Дело не только в деньгах, Себастьян. Я бы не смогла работать с человеком, который мне попросту не интересен. Джеймс же… он выбивается на все сто процентов из рамок привычного, он изрядно меняет мнение о людях, и это, в какой-то мере, впечатляюще. С научной точки зрения Мориарти — Марианская впадина с кучей секретов на дне (куда, впрочем, никто и никогда не доберётся). — Вау, умеешь же ты подбирать красочные сравнения, что заменяют слово «псих». — Это лишь общее мнение. Я изрядно сгладила углы. На самом деле, «псих» — это совершенно не тот диагноз, что подходит Мориарти, хотя он и сам любит называть себя психопатом время от времени. — Сойдёмся на том, что он — не самый адекватный человек. — Пусть так. — Сара, — тихо позвал её Моран. — Да, Себастьян. — Не говори Мориарти о том, что случилось в Ирвинге. Пусть знает только то, что ты навестила отца и вернулась домой на поезде. — Есть какие-то проблемы с тем, что ты вышел из подполья? — Боюсь, что последствия такого моего решения могут быть не очень приятными. — Он тебя не убьет. — Я тебя прошу! — отмахнулся Себастьян. — У Мориарти сотни методов влияния и наказания, что исключают убийство. — Хорошо, Себастьян. Я… — трель телефона прервала Сару на полуслове. На экране отобразился неизвестный номер. — Прости, я сейчас, — она подняла трубку. — Алло. — Здравствуйте. Это Сара Далтон? — Да, а кто вы? — Сара глянула на растерянного Морана и молча пожала плечами, отвечая на его немой вопрос. — Я управляющий клуба «Уэльс». Мистер Мориарти оставил ваш номер на случай экстренных ситуаций. — С ним что-то случилось? — У мистера Мориарти передозировка морфием. Наш врач сейчас работает с ним. — Какого… — никаких других слов не нашлось в лексиконе Сары, чтобы выразить все те мысли, что в одночасье заполнили и без того перегруженный мозг. — Адрес: Лондон, Кингс-роуд, 47-а. Проулок меж 47-м и 48-м домами. Мы ждём вас или ваше доверенное лицо. Всего доброго, мисс Далтон, — проговорил скороговоркой человек на той стороне провода и мигом повесил трубку, пресекая любые дальнейшие расспросы. Звонок был окончен, а внутри Сары что-то оборвалось.