***
Беседа тянулась долго, но Сара уже успела войти в раж и даже дала несколько моральных пинков Мориарти за его излишнюю импульсивность (в общем-то, она просто выразила своё отношение к его специфическим методам наказания). Ну, а Джеймс продолжал в своём новом привычном темпе: сперва было неспешное начало рассказа о его проблемах (весьма эмоционального и сдабриваемого долей цинизма), а потом, когда ему надоело болтать о себе, он завёл разговор о политике и терроризме. Но Сара уже не обращала внимания на такие резкие смены полюсов в их общении. С какого-то момента разговора она превращалась в немого слушателя, что просто внимал всему, что ему говорят, и не пытался это анализировать. Такое безмозглое слушание было опрометчивым, но действенным способом уберечь себя от желания врезать Мориарти за его скотский характер, который стал проявляться в последние несколько недель особо рьяно. Но именно сегодня — тогда, когда речь пошла не об обычном разовом теракте, что случился чёрт знает где, а о масштабной трагедии, Сара слушала. Впервые за последние несколько недель она это делала с интересом. — Я был в Нью-Йорке в тот день, почти десять лет назад. Тогда я был не таким влиятельным, может, даже немного идиотом, но это свойственно всем людям, которые ещё не научились достаточно хорошо контролировать свои эмоции в силу юного возраста. Медленная, размеренная речь была свойственна Джеймсу, когда он рассказывал подобные вещи. Сару это уже не удивляло, но на подкорке она всё ещё осознавала, что это ничуть не нормально. — И вы знали, кто причастен к тому теракту? — спросила она с лёгкой дрожью в голосе. — В том деле всё слишком запутано, чтобы кто-то мог с уверенностью ответить «да» на твой вопрос. Конечно, со временем мне стало понятно практически всё из того, что я знал. А было столько деталей… О-оу, наверное, в то время люди были ещё более пустоголовыми, если не замечали всего, что вокруг творится, — он усмехнулся в своей надменной манере. — Столько намёков, столько зацепок, что уже и слепой должен был понять. Но вы — маленькие, неважные, завравшиеся идиоты — просто не видите. Вы не умеете видеть. Вам это не нужно. Стоит поманить вас лакричной палочкой со вкусом демократии, как вы срываетесь с ног и бежите, как лемминги к обрыву. Вновь смена темы. На сей раз весьма изящная, но Сару это всё равно покоробило, и из-за этого она не смогла удержаться от издёвки: — Вы ходите вокруг того, что хотели сказать мне ещё пять минут назад. Кажется, вы, как и те, кто организовал тот теракт, любите постепенно нагнетать обстановку для пущей эффектности. — Не стоит идти против моей сущности, Сара. Это не лучшая тактика. — Вы называете сущностью извечные нарекания на общество? Похоже, у вас с моей бывшей соседкой бабулей Миртл весьма схожие сущности. Эта фраза не была непроизвольной. Это был вызов — такой откровенный, что Мориарти мог бы понять его, даже не услышав самой реплики Сары. По её глазам было видно, что она испытывает своего собеседника. — Ты тоже не хочешь думать. Знаешь… — короткая пауза была сделана для того, чтобы Джеймс медленно перевёл свой взгляд с глаз Сары на её ноги, — я ведь могу пустить тебе пулю в бедро, и ты будешь долго и мучительно истекать кровью, пока я не вернусь в эту комнату. Может, это бы тебе показало, насколько жестока моя сущность. Прискорбно осознавать, что ты переходишь на дерзость… или злость. Сара, ведь я не обанкротившийся предприниматель или бывший наркоман — со мной не стоит общаться, как с ненормальным, притворяясь, что я нормальный. Не советую тебе дерзить мне и сгонять на мне свою злость. Мне плевать, что ты думаешь обо мне или о моих поступках. Не будь я тем, кем в сущности являюсь, и не поступай я так, как мне нужно, я бы давно стал соседом пыльных гробов и трупных червей. Переосмыслив сказанное, Сара поняла, что легче оправдаться, чем доказывать свою мысль. Она вновь надела ту неприятную маску стервы-Далтон и с бесстрастным выражением лица сказала: — Хорошо, Джеймс. Кажется, я выбрала неправильную тактику разговора. Простите, если я перешла черту. — Тебе это позволено, — ответил совершенно спокойно Мориарти. — Что? Саре показалось, что у неё слуховые галлюцинации, ибо по-другому просто не могло быть. Мориарти ведь не мог сказать этого… — Переходить черту, — ответил Джеймс. — Это куда интереснее, чем топтаться на одном месте со своим психоанализом. — Тогда объясните, к чему были те угрозы? — Угрозы? Это, Сара, не угрозы. Подобные слова редко наносят урон человеку и не учат его чему-либо. Я просто сгоняю скуку. Но, если я хочу угрожать, я не буду говорить, а приступлю сразу к действиям. — Возьму на заметку, — выдохнула с явным облегчением Сара и вновь вернула мысли к истокам разговора. — Так вот, 11 сентября… Почему вы затронули эту тему? — Вспомнилось, — как-то уж слишком фривольно бросил Джеймс. — Это вряд ли. — Мне стоит воздать хвалу Господу за то, что ты, наконец, начала думать? — явный референс в сторону её не лучшего прошлого в католической школе даже рассмешил Сару. — Он вас вряд ли услышит, — с улыбкой ответила она. — Так почему я вспомнил о теракте почти десятилетней давности, Сара? Ты можешь назвать мне причину? Думаю, у тебя уже есть кое-какие мысли по поводу этого. — У меня весьма странное предположение. — И какое? — Кажется… — она замялась, и это было напрасно, — хоть это и весьма спорное мнение… — Хватит сомневаться! — крикнул Мориарти, от чего Сара словно обомлела. — Вы хотите устроить нечто подобное, — более или менее ровным голосом ответила она. — Как ты быстро сообразила, — спокойствие вновь сменило ярость в тоне Мориарти. — Что натолкнуло тебя на эту мысль? — Последние несколько недель вы всё чаще говорите о подобных вещах, иногда замираете на полуслове и о чём-то размышляете. Наши беседы стали происходить гораздо реже, что может означать лишь вашу занятость. Этот дом всё чаще посещают весьма неоднозначные личности. Полагаю, надвигается нечто… грандиозное. И оно ударит по вам ещё хуже случая с «Чёрным лотосом». — Грандиозное… — с придыханием повторил Джеймс. — Всё верно, Сара. Как всегда. Гнетущее молчание воцарилось в комнате и витало там, пока Сара смотрела на Джеймса, размышляющего о чём-то своём. Вновь. Ей казалось, что этого лица скоро коснётся грубая рука времени и понаставит там свои отметины в виде морщин. Он столь часто размышлял, хмурил лоб, что Сара даже стала забывать, каково это: видеть того прежнего завравшегося психа и истинного интеллектуала без сдвинутых на переносице бровей и пустого взгляда, устремлённого в стену. В голове внезапно мелькнул давний образ. Он словно ждал призыва, ожидал приглашения посетить её ум в самый неподходящий момент. — Не хмурься, Сара, а то станешь похожей на старушку Миртл раньше положенного. Отцу казалась эта шутка весьма забавной, но Сару, ту 14-летнюю девочку, что всего три месяца назад потеряла мать, она просто таки взбесила. — Может мне и вовсе перестать думать?! — вскрикнула она. — Женщине не нужно много думать… Сара не хотела доводить до ссоры. Она и вовсе пыталась избегать отца со дня похорон. Но он вечно крутился рядом, всё время пытался что-то сказать: в первые дни это были просто короткие фразы, а теперь эти неуместные шутки. Сара ненавидела его за это непонимание… Он не спрашивал, как прошёл её день, он не помогал вести хозяйство. Он только жаловался и шутил. — О да, ей нужно драить полы и стоять у плиты, пока её муж промывает людям мозги! Сожаление о сказанных тогда словах, что привели к веренице неминуемых последствий, пришло к ней нескоро, только в палате усиленного контроля в реабилитационном центре Святого Патрика, в компании таких же одиноких и потерянных во времени детей, она осознала, что отдала бы всё, лишь бы не говорить те глупые слова. Ведь ссора, что была дальше, годы пререканий и недопонимания, боли от утраты и ненависти к единственному близкому человеку привели её в то самое здание, где сгнили остатки самоуважения и любви к жизни Сары Далтон. Это было очень давно, словно в другой жизни. Эспиноса* сказал бы, что такое возможно, что Сара просто стала вспоминать то, что случалось с ней в ином мире, на другой планете. Но ведь уповать на сомнительную философскую литературу в случае с воспоминаниями не стоит. Саре ещё долго думалось о том, а что было бы, не случись этого разговора. Наверняка, произошёл бы ещё один — при других обстоятельствах и другими словами, но с тем же смыслом. Внезапно она поняла, что Мориарти всё ещё сидит напротив неё и пялится уже не на тёмную стену, а прямиком в глаза Сары. От этого её словно прошибло током. Сара поняла, что он пытался её анализировать. Похоже, Мориарти вновь заскучал, ведь в другом случае он бы просто отсюда ушёл. И это осознание подтолкнуло её на радикальные действия. — Джеймс? — спросила она. — Да, Сара. — Вам нужно отвлечься. Он рассмеялся, и Саре показалось, что в этом смехе больше позёрства чем, искренности. В голосе Джима проскользнула хрипота, когда он таки ответил: — Да что ты? И как? Предложишь мне посетить конную ферму или заняться вязанием крючком? — Нет. Предложу вам загадку. — Слишком просто. — О, поверьте, это не так. Я думаю, вам понравится. — Сара, я создаю загадки, как думаешь, сколько времени понадобится для того, чтобы разгадать ту, что загадаешь ты? Скептицизм… С ним стоило бороться, и Сара знала, как это правильно делать. В случае с Мориарти всё решает вызов. — Двенадцати часов достаточно… хотя, может и больше. Как знать… — Не пытайся мной манипулировать, это выглядит жалко, — с раздражением бросил Джеймс. — Тогда не доводите до этого. Просто скажите, согласны ли вы поехать со мной на полдня в одно не столь далёкое место? — На полдня? Моё время слишком дорогого стоит, чтобы тратить его на детские загадки. — Вы можете сутками напролёт просиживать за размышлениями над тем, как подставить очередного завравшегося бизнесмена. Неужели не выкроите денёк на нечто более интересное? — Нет, если не узнаю, что это и куда мы едем. «Он согласится, — подумалось Саре. — Я его явно заинтересовала своим предложением. Интересно, давно ли кто-то делал что-нибудь для него без особой собственной выгоды?» — Это окраина Ирвинга, западная Шотландия. Раньше там был маленький городишко Стрендтон, а теперь пожарище и одно огромное поле. Около трёхсот миль от Лондона — по трассе добираться почти четыре часа. За это время я смогу рассказать вам детали дела. — Назови мне хоть одну причину, по которой я должен бросить работу и поехать с тобой в Шотландию. — Вам скучно, и вы слишком напряжены, что пагубно сказывается как на вас, так и на вашем окружении… Джеймс, вы вытаскивали меня из кровати в три ночи и отправляли к вам в Ливерпуль, когда не могли терпеть местное окружение. Думаю, вы готовы на всё, лишь бы побороть скуку. — Нет, — он наклонился и практически выдохнул это слово в лицо Сары. — Но почему? — Мне станет скучно, — Мориарти вновь откинулся на спинку кресла и забарабанил пальцами по подлокотникам. — Нет, обещаю. Всё то время… — Не тогда, не в Стрендтоне, а потом, когда всё закончится. Какой бы хорошей не была загадка, разгадав её, всегда становится скучно. — Не станет, — уверенно ответила Сара. — Почему? «Потому что я невообразимая дура!» — завопило сознание Сары. — Стрендтон — не единственное место на карте, где мы с вами остановимся, — уже с меньшим задором ответила она. — Зачем тебе это, Сара? Какая в этом выгода? — Самая прямая — чем хуже у вас настроение, тем хреновее тем, кто находится в вашем окружении. Наши беседы, бесспорно, интересные, но даже я не выдерживаю этого чёртового напряжения. Вы срываетесь на крик, а потом мгновенно замолкаете, моментально меняете тему разговора, уходите без объяснений… Иногда наши разговоры кажутся страшным сном для меня. И вновь тишина опустилась на пространство комнаты. Не было слышно ни звука, ни шороха, только дыхание Сары — глубокое, громкое, как у человека, что протараторил огромную речь. — Простой поездки недостаточно, — вдруг сказал Джеймс. — Я знаю. Поверьте, кому-кому, а мне это известно. Джеймс, вас снедают скука и злость — адская комбинация. Но в вашем случае бороться с одним, значит, прогрессировать второму, а это хреновый путь. Поэтому из всех возможных вариантов я выбрала эту поездку, выбрала Стрендтон. Вы же поощряете инициативы… — Не все. Вспомнив тот рассказ о бывшем помощнике Мориарти, Сара уже успела пожалеть о сказанных словах. Но она не замолкала, а продолжала давить единственным возможным способом. — Да, я помню, но прошу, для сохранности ваших и моих нервных клеток, согласитесь. — Единственное, чему я тебя, похоже, научил — это прямолинейность, — с долей раздражения ответил Мориарти. — Лучший способ достучаться до вас — сказать прямо, без заигрываний с выражениями и фигурами речи. Так что вы скажете? Он вновь застучал пальцами по подлокотникам. Мелодия была неровной: то тихой, то чересчур громкой. Он выбивал очередной этюд Баха, наверняка. Это успокаивало Джеймса и помогало мыслям вернуться в привычное русло. Стук-стук. Пауза. Стук-Стук-Стук. Отрывистая мелодия уже успела надоесть, но Сара молчала и не наседала, пока Джеймс не заговорил: — Среда, девять утра. У тебя будет ровно двенадцать часов. — Понятно, — ответила с лёгкой улыбкой Сара. Разговор был окончен. Джеймс вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь, а Сара подождала ещё с полминуты, пока он не ушёл из квартиры.***
Сара знала, что ещё пожалеет о принятом ею решении, но маленькая эгоистичная и до жути авантюрная частичка её души, восседавшая дьяволом на плече, шептала, что всё будет в порядке. Ведь это должно быть интересным — загадать загадку самому Джеймсу Мориарти, стереть последнюю грань, которую не пересекал даже всеми любимый Шерлок Холмс. Да и, к тому же, делает это она не из собственной выгоды (отчасти), а из здравого интереса. Старая загадка несуществующего на карте городка Стрендтон в западной Шотландии всегда будоражила её детское воображение. Посёлок дровосеков и рыбаков, что сгорел дотла за одну ночь. О нём ходят легенды. В детстве мама, порой, рассказывала ей о том загадочном городе, о его алчных жителях и о призраках, что блуждают теперь старым пожарищем и каменными развалинами. Теперь это — город-призрак, обросший кучей легенд и небылиц. И только коренные жители той местности знают одну, хотя бы приблизительно правильную. Садясь в машину, где её ждал Мориарти, Сара пыталась не думать о том, что, возможно, Джеймс — не фанат старых мрачных легенд, и он не будет в восторге от того, что суть загадки будет: разгадать одну из этих легенд. Она сосредоточила свои размышления на том, насколько же дико ей видеть своего работодателя за рулём. Он не был тем, кого легко было представить за баранкой, стоящего в километровой пробке. Джеймс принадлежал к касте людей, которых Сара окрестила словом «пассажиры». Им не подобает заниматься такими рутинными делами, как вождение или поход за покупками, они не ведут, а направляют, не делают, а приказывают. Это люди слова, а не действия. Хотя последствия их слов, порой, бывают даже очень ужасающими. Сара не ощущала дикого дискомфорта в компании напряжённого Мориарти — к этому она привыкла. Вот только она всё никак не могла продвинуться в их разговоре дальше фразы «Доброе утро, Джеймс». Они проезжали Бирмингем, когда Сара поняла, что молчание становится до неприличия отягощающим. — Я полагала, люди вашего статуса не водят машины. — Это ведь не будет твоей очередной попыткой психоанализа? — с раздражением спросил Джеймс. — Вы их слишком быстро пресекаете. Но, соглашусь, соблазн покопаться в вашей голове во время поездки у меня всё ещё есть. Джеймс молчал с полминуты. Саре казалось, что сейчас он просто остановится и высадит её из машины, ведь на лице Мориарти читалось явное раздражение. Но, как ни странно, ответил Джим без единого намёка на злость. — Я вожу машину только вне работы. — Когда отпадает надобность напускать лоск наличием водителя? — Когда не нужно отвечать на сотню сообщений одновременно. Но на счёт водителя ты права. У них слишком длинные языки и пустые головы. Поэтому я чаще всего езжу в машинах с перегородками. — Почему-то я так и подумала… — Почему-то я не удивлён. В последнее время ты стала слишком хорошо меня понимать. — Это плюс или минус? В моём положении это важно знать. — Если бы я считал это минусом, ты бы здесь не сидела. — Оу, что ж, тогда я польщена. Наверняка, понимающих людей в вашем окружении маловато. — Не зарывайся. — Значит, их вообще нет… Не смотрите на меня так, это не сеанс психоанализа, я не собираюсь сегодня общаться так, как обычно это делаю, ведь это бы испортило всю поездку. А если вам будет скучно, можете поугрожать мне раскалённым паяльником или пулей в бедре, я не против. Саре показалось, что её тактика помаленьку приносит свои плоды. Мориарти уже не напряжён поездкой, он напряжён ей самой. Будет славно, если он не убьёт её под конец их небольшого путешествия. Но ведь в этом вся суть — перестать относиться к Джеймсу, как к всемогущему человеку, возле которого сказать что-то лишнее просто непростительно. Нужно немного разнообразить их общение, и Сара уже даже не так сильно переживала о последствиях такого фривольного поступка. — А пока вы со злости не выбросили меня из салона на полном ходу, не хотите услышать немного о месте, в которое мы едем? — Ты наталкиваешь меня на превосходные идеи. — Ну, мне в детстве частенько говорили, что я склоняю людей к насилию. Сара могла поклясться, что заметила надменную, но искреннюю улыбку на лице Джеймса, когда он тихо шепнул: «И с чего бы это?». — Но речь не о моих детских грехах. Стрендтон — место, куда мы едем, — не столь широко известно, но в своих краях оно считается одной из основных достопримечательностей. Теперь там только руины, которые давненько никто не охраняет. Зато легенд вокруг этого городка полно. И есть только три, что приблизительно походят на правду. И вы, наверняка, уже поняли, что загадка состоит в том, какая из этих легенд является правдой (от части, конечно, ведь люди имеют свойство приукрашивать события). — И ты, наверняка, убила уйму драгоценного времени, чтобы найти документальное подтверждение этой легенды? — Да нет, у нас её каждый второй идиот знает. Это туристам рассказывают байки об обезумевших ведьмах и троллях из-под моста; местные жители, которые не пропускали уроки истории, знают, откуда тянутся корни легенды о Стрендоне. — Чудно. — Так вот, мы сейчас, кажется, ещё даже не в Шотландии, так что времени предостаточно. Я бы начала с рассказа о Терри Боунсе. По правде говоря, это мой любимый вариант истории. В нём нет ни капли мистики, только достаточно живая история парня с не совсем ординарным умом. Терри был сыном местного фармацевта — наверное, единственной образованной личности в Стрендтоне. Его отца звали Бенджамин, а мать — Луизой. Они жили в самом центре маленького городка и промышляли продажей различных трав и лечебных настоек. Терри перенял любовь к химии от отца. Ему нравилось проводить эксперименты с разными настойками и веществами, смешивая их и выводя новые формулы в своей старой тетради. Как-то раз, перед праздником последней жатвы, нынче это Хэллоуин, он вознамерился создать не гаснущие фейерверки, которые могли гореть хоть целую ночь, да так ярко, чтобы их можно было увидеть издалека. Занимался долго и кропотливо, экспериментировал с разными вариациями и концентрациями веществ. Несколько опытов чуть не лишили его глаз. Но у парня был стимул, притом неслабый — продав свои фейерверки и огоньки, он смог бы накопить хоть немного денег для того, чтобы осуществить свою мечту и получить образование. Его семья не была богатой, хоть Бенджамин Боунс и имел хорошее положение в Стрендтоне. Терри загорелся мечтой об Оксфорде, а потому работал с двойным усердием. К середине октября формула была готова. Методом проб и ошибок Терри удалось создать истинное волшебство — не гаснущий голубой огонёк, что сиял ярче луны в ночной тьме. Люди с опаской смотрели на причудливое изобретение, но ближе к празднику большая часть запасов Терри уже разошлась по Стрендтону, и в его таланте не сомневался никто. В ночь с 31 октября на 1 ноября сотни людей вышли на улицу и зажгли эти яркие не гаснущие огни, озарив тьму. Но огонь — это не та стихия, которую можно легко укротить, так говорила моя мать, рассказывая эту историю. Синее пламя из огоньков по дуновению ветра разнеслось городком, и совсем скоро весь Стрендтон объял пожар. К утру на месте деревни осталось пожарище и руины, в пыли которых был найден небольшой дневник в кожаном переплёте. В нём хранились записи о сотне экспериментов, а на последней странице были выведены слова: «Не всякую истину надо проверять огнём…». Джеймс молча слушал то, что рассказывала Сара, и на его лице не мелькнуло ни единой эмоции, кроме стального спокойствия. Казалось, ему было все равно на то, о чём говорилось в истории. Мориарти молча вёл автомобиль, иногда поглядывая на свою подчинённую. Он не сказал ни слова после того, как рассказ закончился, и промолчал ещё в течении длинных десяти минут, пока автомобиль не выехал на мост. — Расскажи вторую историю. — И всё? Никаких вопросов, сомнений, предположений? — Нет. Рассказывай. — Оʼкей. Это случилось в разгар чумы. Те страшные времена диктовали свои правила и, порой, сводили людей с ума. Так же случилось и со стариком Холлоуэй, чьё имя давненько затерялось во времени. Он жил со своей семьей на окраине города и был негласным владельцем всего Стрендтона. Хоть Холлоуэй и был состоятельным, умом особым он не блистал. Его жена была куда дальновиднее и умнее, и именно к её советам прислушивался Холлоуэй. Они были совершенно разными: грубость и изящество, глупость и находчивость. Одно лишь объединяло Холлоуэйя и его жену — это невообразимая жестокость. Слуг своих они наказывали с такой строгостью, что едва ли кто-то из города хотел наниматься к ним на работу. Такими же выросли и их дети. Они любили смотреть, как отец выпарывал служанок за медленные темпы работы, за ошибки и оплошности. Это было сродни семейной забаве — смотреть, как Холлоуэй-старший мечется с хлыстом вокруг своих слуг. Семейство Холлоуэй жило в богатстве достаточно долго, но, как всякий ясный день заканчивается закатом, так и их счастливой жизни пришёл конец. На Европу надвигалась чума. В городе стали болеть люди. Они умирали в муках, а «чёрная смерть» разносилась со скоростью ветра. Холлоуэй по своей глупости решил, что это проклятье, которое на них наслали, ведь он и не догадывался, сколько людей по всей Европе уже погибли от этой болезни. Его жена так же не знала о чуме, потому и не смогла перечить мужу. Решив обезопасить себя и весь внешний мир, он приказал своим слугам и охране заколотить городские ворота и двери всех домов поздно ночью, а сам Стрендтон сжечь дотла. Холлоуэй же так и не успел убежать от чумы, что нагнала его семью на полпути к Лондону. На счёт этой легенды у многих до сих пор ведутся разъярённые споры: люди считают, что временные рамки стоит сместить как минимум на двести лет вперёд, а вместо чумы должна быть холера. Но суть не во времени и не в болезни, а в человеке, что по собственной глупости уничтожил целый город. Сара пристально смотрела на Джима, что всё так же вёл машину, не отрывая взгляда от дороги. Они уже въехали на территорию Шотландии, проехав несколько «пограничных» посёлков. На улице уже вовсю сияло яркое солнце, а редкий снег на полях блестел под его лучами. — У вас нет никаких вопросов? — Пока… нет. — Эм, хорошо, ладно, тогда можно остановиться и выпить кофе, здесь, кажется, есть какое-то приличное придорожное кафе. Вы не против? Кофемашину заклинило, и я так и не успела выпить кофе, а без него я не совсем дееспособна. Джеймс не проронил ни слова, сворачивая свою машину к парковке у небольшого масляного навеса, на котором было написано «Мелон». Саре показалось странным такое название кафе, какое-то оно совсем уж не шотландское. Но с виду место было приличным, и кофе здесь оказался отменным. Правда, на Мориарти внезапно напала молчанка: он не проронил ни слова с момента их последней беседы в машине. Сара сидела на террасе с чашкой американо и вглядывалась в поле, что раскинулось прямо напротив небольшого кафе. С их стороны уже начинался какой-то небольшой городок, а напротив ещё тянулись чьи-то угодья. Погода мрачнела, а весеннее небо затягивалось тучами. Атмосфера молчаливого спокойствия уже не давила на Сару. Она казалась ей куда более уютной, чем пререкания с Джеймсом. Ей нравилось иногда посматривать на Мориарти — задумчивого, но спокойного, погружённого в свои странные мысли. Она знала, что он думает о тех историях, что ранее Сара ему рассказала, и это казалось ей даже приятным. Похоже, история Стрендтона заинтересовала Джеймса. Далтон подумала, что, наверняка, поступает глупо, заставляя своего босса размышлять о загадке, которую почти нереально разгадать. И от этого ей внезапно стало смешно. Она улыбнулась, глядя на то, как Джеймс кривится от вкуса горячего кофе, но всё ещё молчит. Саре захотелось бросить что-то невольное и незначительное. — Похоже, если я умру, вы этого не заметите и повезёте в Стрендтон хладный труп. — Если только это станет залогом твоего молчания… — Только не надо мне угрожать. А, хотя, продолжайте, местным хоть будет, о чём посплетничать после нашего ухода. Он промолчал, пристально смотря на неё несколько секунд. Саре стало неловко от мысли о том, что Мориарти, наверняка, не понравились её тон и фривольно брошенные фразы. — Что с тобой, Сара? — спросил он бесстрастным тоном. — Простите? — Ты поменялась. Дело в поездке или в пункте назначения? Я всё пытаюсь понять, но не могу прийти к однозначному ответу. — Я… К чему это? — Ответь мне, Сара. Это важно. Что можно было ответить человеку, который знает тебя лучше родного отца? Соврать не получится — Сара это понимала, а потому выбрала путь наименьшего сопротивления и сказала то, что в сущности являлось правдой: — Вопреки всему, что я пережила здесь, мне нравится эта страна. Тут мне… роднее, чем в Британии. Кажется, я и вправду становлюсь другим человеком в этом месте. Пытаюсь, ну, знаете, адаптироваться к тому, что есть здесь. Я не была в Шотландии около восьми лет и думала, что никогда больше сюда не вернусь. Но мы здесь, и, поверьте, это было нелегко — решиться ехать сюда с вами. Всё время мне кажется, словно шлейф старой жизни тянется за мной, а я бы не хотела въезжать в родные края с мыслями о том, как просрала лучшие годы своей жизни на наркотики и реабилитацию, а потом очнулась в полном одиночестве в городе, который даже не знаю. Мне хотелось вернуться сюда «на коне», на пике своих возможностей, на вершине жизни. Я думала, что приеду домой самодостаточной личностью, а не побитой жизнью дурой. Поэтому, наверное, я пытаюсь быть другой… старой, той, что осталась в Фортингэле и ещё не натворила столько дерьма. Хотя, вряд ли вы понимаете, о чём я. Вы ведь никогда не сожалели о том, что делали. — Не стоит делать это — надевать маску. Ты не готова к этому, а окружающие это не оценят. Сара вздохнула и нервно улыбнулась. Джеймс Мориарти даёт ей советы о том, как себя вести в обществе , звучит, как плохой анекдот. — Я бы хотела опять стать той странноватой девушкой, которой вы дали работу, но не здесь. — Забудь о том, где ты. Это просто место, Сара. — Вы… — Сара поколебалась, — утешаете меня? — Нет. Мне лишь нужна та версия тебя, которая не пытается вывести меня из себя. — Вы правы, конечно, правы. Я превращаюсь в ребёнка здесь. Я забываю о такте, — она закрыла глаза и громко выдохнула. — Простите. Похоже, я не рассчитала свои силы. Думала, что смогу побороть в себе подсознательный страх… Я слишком самоуверенная. Нам пора возвращаться. Ещё раз, простите, Джеймс… Они покинули террасу, бросив несколько купюр на стол, и молча побрели к машине. Мотор завёлся, и автомобиль плавно выехал на трассу, вернувшись к своему прежнему маршруту. — Куда мы едем? — спросила Сара, глядя на указатели. «Ирвинг — 75 миль». — В Стрендтон. — Я думала… — …что твой слезливый рассказ заставит меня отказаться от желания узнать историю того города? Нет. А теперь, прошу, умолкни и дай мне подумать. Саре показалось, что в резких словах Джеймса не было ни капли его привычной злости. Он говорил таким тоном, когда внутри вскипал интерес. Они ехали под тихое урчание мотора ещё с полчаса, пока Мориарти не изрёк то, что и ожидала услышать Сара. — Какая третья легенда? — Она, наверное, самая странная из всех. И немного сказочная, как говорила моя мать. Лет двести назад в Стрендтоне жила семья предпринимателей — Кентвуд. Трой и его жена Маргарет жили богато, в своё время они были владельцами целого города, их деньги поддерживали всю инфраструктуру маленького Стрендтона. Эти люди жили в большом доме, далеко от шумной толпы, были нелюдимыми, и всем казалось, что они хранят какой-то секрет. Они не любили компанию, не заводили знакомства в городе, никакие, кроме деловых. На их плантациях работало несколько женщин и мужчин из города, но вся остальная прислуга, вплоть до конюха, жила в доме. Кентвуды были удачливыми предпринимателями, продавали древесину и лодки. Люди видели их на лучших повозках с вороными жеребцами, у Кентвуда-старшего были накопления, что он хранил и приумножал с юности. Его дети учились в Оксфорде и получали лучшее на то время образование. Но вот проблема — никто не верил, что такими богатыми можно стать лишь от бизнеса. Все люди слышали, что у Кентвудов есть секрет, об этом как-то проговорилась женщина, что собирала виноград у их дома. Она видела, как ругались хозяева, они спорили о деньгах и о сокровище, что дороже всех денег. Кентвуд хотел нанять людей из деревни в дом, потому что держать кого-то при себе выходило накладно. Но Маргарет спорила с ним и говорила, что она потерпит компанию слуг, лишь бы никто не увидел то, что прячет их дом. Часто Маргарет могли увидеть плачущей, когда она смотрела в сторону дома. Все думали, что в доме хранятся баснословные богатства, и вот, когда двое пьянчуг — Кирк и Шеймус — не дошли домой с работы и пропали на неделю, люди взбунтовались. Жадность и ярость вела их без разбора в дом Кентвудов, о котором уже слагали мрачные легенды. Люди забыли о мёртвых согражданах, ими руководила алчность. Они побрели через холмы и, когда дошли до дома, выломали парадную дверь и перерезали практически всю семью на пути к заветным сокровищам, что находились на самом чердаке. Но там не нашли ничего, кроме старых тряпок и кровати. Дом сожгли, а всё добро из него растащили. Шеймуса и Кирка нашли в лесу, они умерли от обморожения, потому как уснули там зимой пьяные. — Дочь Кентвудов, Джослин, что жила на чердаке, забрал к себе местный дровосек Уильям Теккер. Он работал с Троем Кентвудом, и только он прибежал предупредить семью о том, что народ взбунтовался и идет на них толпой. Он вырастил Джослин, как свою дочь, а людям представил её, как осиротевшую племянницу. У Джослин было сложное расстройство мозга, но всё это списывали на потерю родителей. Местная старушка-знахарка помогала ей поправиться. И девочка встала на ноги. Но она так и не знала, что стало с её родителями, Уильям не говорил ничего, кроме того, что людям не стоит знать, кто такая на самом деле Джослин. Но, когда девочке было немногим больше двадцати, она узнала о тайне города, которую уже 13 лет хранили его жители. Увидела в доме своего жениха посуду и шкатулку с фамильным гербом Кентвудов, а потом её будущая свекровь рассказала историю семьи Кентвуд… весьма искажённую. Джослин наняла головорезов, заплатив им своим приданым, что Уилл приготовил к свадьбе, и они все вместе спалили город дотла в одну осеннюю ночь. Вот такая последняя легенда. Мне она всегда казалась немного нереальной, точно сказочной. Ну, а что думаете вы? — Осталось ещё тридцать миль. Мне нужно время подумать. — Хорошо. Не буду мешать. И Сара вновь уставилась в боковое окно, высматривая что-то интересное в местных однообразных пейзажах. Джеймс молчал. Саре хотелось повеситься от тишины, что так внезапно стала давить на нервы. Она рвалась попросить Джеймса озвучить его мысли, но так и не решилась. Они доехали до Ирвинга в молчании, и лишь на подъезде к городу Мориарти обратился к Саре с вопросом. — Куда дальше? — Сверните направо после круга, там будет узкая полевая дорога, думаю, если не получится проехать по ней, то придётся полмили пройти пешком. Машина свернула в заданном направлении, и уже через несколько минут мотор Ягуара умолк, когда на горизонте показалась полевая дорога. К удивлению Сары, её состояние было не таким уж плохим, и шанса застрять в болотной яме у них почти не было, потому Джеймс вновь завёл мотор и свернул с трассы. Полмили они проехали, периодически осматриваясь по сторонам, пока на горизонте не показались большие кованые ворота высотой около пятнадцати футов с надписью на их вершине «Стрендтон». Рядом красовался герб городка — феникс, что расправил крылья и держал в клюве росток пшеницы. Врата не были даже закрыты на колодку. Рядом с ними была прибита металлическая табличка, на которой красовалась короткая справка о городе. Это читать Джеймсу было запрещено, ведь тогда интерес в разгадывании загадки совсем пропадёт. Они заглянули с Сарой за металлическую ограду и осмотрелись. Джеймс немного поколебался, делая первый шаг навстречу старым руинам. Перед его взором предстал не такой уж большой посёлок, что ранее состоял из каменных домишек и деревянных лавчонок, на месте которых теперь были лишь руины, обросшие мхом и бурой травой. Прямо за воротами начиналась его главная улица, что тянулась вперёд, пересекая своеобразную площадь, на месте которой остались лишь какие-то каменные развалины и земля, обросшая травой. У главной улицы было несколько ответвлений и пара узких проулков. Джеймс шагал впереди, смотря на это мрачное место с интересом. Он всматривался в развалившиеся дома, подмечая для себя какие-то детали быта и делая выводы о том времени, когда случился пожар. Сейчас, спустя много лет, делать подобное было невообразимо тяжело. Но кое-что всё же бросилось ему в глаза, и это то, из чего были сделаны эти дома и их условная планировка, которую показывали остатки стен. — Это дом Терри Боунса и его семьи, — заговорила внезапно Сара, указывая на полуразваленное жилище. — Видите, там, на стенке, остались очертания их фамильного герба. Я была здесь ещё ребёнком, и гид рассказал мне, что где-то в этом доме и был найден тот самый блокнот. Так, что же, вы уже готовы делать какие-то выводы? — Да, кое-какие… Они прошли вглубь города. Джеймс окинул взглядом, казалось, каждый дом. Он рассматривал всё, вплоть до почвы. Сара же брела рядом, краем глаза наблюдая за Мориарти. Её охватили мысли о прошлом визите в это место. Они были здесь с мамой. Тогда сюда ещё водили экскурсии, и гиды рассказывали об истории города-феникса. Саре они казались невероятными, а легенды и сказки, которые рождало это место, ей нравились куда больше, чем реальные истории, наполненные жестокостью и алчностью. Она вновь предалась меланхолии, позабыв о том, что не одна в этом месте. Её не отпугивали мрачные руины, даже наоборот. Это казалось очередным напоминанием о хорошем прошлом: простом и светлом времени, когда всё было, куда проще. Сара настолько углубилась в воспоминания, что не заметила, как, вдруг, Мориарти схватил её за руку и затормозил посреди улицы. Она внезапно остановилась и взглянула на него немного сконфужено. — Пожар произошёл не раньше конца девятнадцатого века, — сказал Джеймс. — Об этом говорит характерная планировка домов и прочный бетон, что использовался в их постройке. Несколько несвойственная черта для строений времён эпидемии чумы. — О, ну, тогда минус одна версия. Что-то ещё? — Да, кое-что. Ворота на въезде в город. Они выглядят гораздо новее герба, что на них прикреплён. Это немного странно. Не думаю, что им больше сотни лет. Метал хоть и поржавел и изогнулся, но явно не так сильно, как герб с… это грифон? — Феникс. — Феникс? — Да, птица, что, по легенде… — Я понял, — резко перебил её Джеймс. — Тогда подожди… Что-то не так. — Простите? — Что-то в этом городе не так. Это странно, но в некоторых домах кладка куда старше, чем в остальных, — он зашагал вдоль улицы, указывая на разные развалины. — Это видно, ведь там, где кладка старше, от домов практически ничего не осталось, только камни основания и горстка пепла, — на секунду Джеймс задержал свой взгляд на доме Боунсов. — Когда произошёл случай с Терри Боунсом? — В начале прошлого века. По рассказам. — То есть, до Первой мировой или после? — спросил он. В голосе Джима было слышно упоение, словно каждый ответ на его вопросы приравнивался новой дозе лучших в мире наркотиков. Его глаза метались по пожарищу и были словно на выкате. Сару едва не передёрнуло от этого безумного взгляда. — Ну, скорее всего, до, — немного поколебавшись, ответила она. — Оу, тогда это всё меняет, — с безумной радостью выдохнул Джеймс. — Абсолютно всё. — Вы о чём? — Феникс — есть в этом символе что-то сакральное, — его лицо слегка скривилось. — Ну… наверняка. — Старая кладка, герб — это всё ведь далеко не совпадение. Голос Мориарти сочился каким-то особенным безумием, присущим только ему. Он словно на миг слетел с катушек, получив самую любимую в мире забаву — новую работу для мозга. — Может, объясните? — с напором спросила Сара. Джеймс сошёл с дороги и подошёл поближе к одному из домов. Он оглядел его пристальным взглядом, а Сара лишь молча наблюдала за этими действиями, размышляя о том, какие же выводы может сделать Мориарти. — Этот город сжигали, но не раз, — изрёк Джеймс, отходя от развалин. — И сколько же раз его жгли? — Это ведь самая западная часть Шотландии, — ответил, словно не услышав вопроса Сары, Джеймс, — за бугром уже начинается побережье. Земля здесь дорогого стоит. А, если учитывать, что мы буквально десять минут назад проезжали огромные плантации, то она здесь достаточно плодовитая. Это ли не повод вернуться? Плюс лес и река, которые тянутся в паре миль отсюда. Идеальное место для жизни. И итог: две из трёх историй были на самом деле. Это ведь не просто Феникс, не просто красивый символ, а напоминание о том, что произошло. Отбросив историю о Холлоуэйе, всё, что ты говорила, случалось на самом деле. — Это ваш окончательный ответ? — Да. Ну, так что, прав я или что-то упустил? — Вы правы… процентов на семьдесят пять. Ну, Феникс, неоднократное сожжение, плодотворные земли — всё это правильно, но… Этот город сжигали не два раза, а три. От дома Холлоуэйя на холме уже ничего не осталось, но он там был, и люди прекрасно помнили о тех ужасах, что творил тот мужчина с его семьёй, а потому из остатков его старой усадьбы соорудили мемориал в память о погибших в том страшном пожаре. Сейчас, конечно, от той статуи осталась лишь пыль и пара камней. — И ещё, вы спрашивали о войне. Это важно, ведь именно война стала преградой к восстановлению Стрендтона. У людей появилось куда больше забот, никто уже не думал трогать эти развалины. О страшной истории с Терри Боунсом и его химическими опытами, что привели к гибели сотен людей, никто не хотел вспоминать. Естественно, эта история была искажена, как и две другие, что я вам рассказала. Они передавались из уст в уста, и было мало доказательств их правдивости. Вряд ли туристам интересно слушать о массовых сожжениях. Им больше нравились истории о ведьмах и троллях, родовых проклятиях и прочей ереси, от которой уже коробило местных жителей. Но, вскоре, это место зачахло, оно уже несколько лет пребывает во владении ирвингских властей, и они даже не планируют его облагораживать. В общем, Стрендтон и вправду город-феникс, вот только, похоже, он уже отжил своё. Но вы, безусловно, сделали неплохие выводы, просто невероятные, если честно… Я не думала, что вы сможете определить столько деталей. Это впечатляет, правда… Простите. — Что? — Я… боже, это же так глупо. Я думала, что это будет интересно — отправиться сюда. Но вам, похоже, опять скучно, а мне — больно и стыдно. Это была глупая идея. Простите, Джеймс. Пора возвращаться. Сара развернулась и пошагала к воротам, а Джеймс остался стоять на месте. Он крикнул ей вслед лишь, когда она была уже в пяти ярдах от него. — Ты, кажется, говорила о месте, которое мы должны посетить после Стрендтона. Сара замерла. Ей захотелось провалиться под землю, а лучше — просто испариться из этого места, чтобы никто и ничто её больше здесь не держало. Мориарти не был дураком, не сложно догадаться, куда его хотела отвезти Сара, но самой ей та идея уже казалась не то, что глупой, — просто невозможной. — Нет… — ответила Сара максимально громко, насколько позволял ком в горле. — Это твой дом? — Прошу, Джеймс… — ей сдавило диафрагму. Слёз не было. Они вытекли давно, ещё долгие пять лет назад. Сейчас были лишь боль и самобичевание — старые раны, нанесённые временем. — Сара, ты хотела взглянуть на свой дом? — он вновь спросил это, а Сара вновь стала умолять его. — Давайте вернёмся в Лондон. Прошу. — Нет, — отрезал Мориарти. — Джеймс, умоляю… Я не хочу туда возвращаться. — Тогда иди в Лондон пешком, — бросил он, переступая с ноги на ногу. — Вперёд. Тебя ждёт очень занимательная прогулка. — Прошу… — шепнула Сара. — Довольно! — заорал, что есть силы, Джеймс, а его лицо перекосила маска ярости и безумия. — Ты всю жизнь будешь утирать себе сопли и бояться взглянуть страху в глаза? Будешь думать о том, что было, чёрт знает, сколько лет назад? Это так по-идиотски, так по-человечески. Вы все застряли в своём прошлом, в глупых сантиментах так глубоко, что постепенно превращаетесь в слащавых нытиков. Хватит рыдать! Сделай что-нибудь стоящее, Сара. Ты решилась вытащить меня сюда, смогла въехать в эту страну. Так что тебе мешает заткнуться и поехать со мной в Фортингэл?! Сара слушала эту тираду, и эмоции сменялись в ней с невероятной скоростью. Боль переросла в жалость, потом в злость, а затем в лютую ярость. — И что это вам даст? — крикнула она в ответ. — Вы опять хотите полоснуть по моим старым ранам? Вам не хватило того, что было в том чёртовом кафе? Неужели от того, что я поеду в Фортингэл, для вас что-то изменится? — О, ещё как. Может, хоть это даст тебе толчок к тому, что пора бы забыть о прошлом, а не жить им. Ты всё время только то и делаешь, что вспоминаешь-вспоминаешь-вспоминаешь и забываешь думать. «Мой папочка меня ненавидел», — перекривлял её Джеймс, после чего с яростью закричал. — Какая жалость! До Сары в один миг дошло несколько простых истин: во-первых, идея врезать Мориарти по лицу в данной ситуации кажется ей весьма разумной, а, во-вторых, она поняла, что этот псих рылся в её вещах и читал дневник. — Вы не имели право лезть в мои вещи… — Всё, что находится в моём доме, принадлежит мне, запомни это, Сара. — Ну и на кой-чёрт вам был мой дневник? — Ты редко смотришь на себя со стороны, Сара, а стоило бы. Вряд ли ты замечаешь, как меняешься при воспоминаниях о родственниках. Однажды ты расплакалась прямо во время нашей беседы. Это натолкнуло меня на мысль, что стоило бы узнать о том, что тебя так гложет. — Зачем… это… вам? — со злобой спросила Сара. — Из любопытства. — И как, довольны результатом? Вы узнали, что хотели? — Да. Вполне, — он бросил эти слова так небрежно, словно они не значили ничего. Возможно, так оно и было. Джеймсу плевать на задетые чувства Сары, в отличие от самой девушки. — Можете ехать, — крикнула она, разворачиваясь и продолжая шагать к воротам. — Я поймаю попутку. — Наркотики и алкоголь не глушили в тебе воспоминания. Ты не находишь, что стоило подумать о причине этого? — бросил ей в спину Джеймс. Сара вновь остановилась. Она собрала свою волю в кулак и, развернувшись, крикнула голосом, полным злости: — У меня был целый год на размышления, пока я лежала в сраном дурдоме. И, знаете, к чему я пришла: мне никогда не станет легче, потому что то, что я натворила со своей жизнью, не изменить. Я была тупой малолетней идиоткой — именно в таком возрасте люди совершают наибольшее количество ошибок. — О да. Наконец, ты сказала здравую мысль. — Да что вы? — театрально вздохнула Сара. — Сам Джеймс «Гениальная сволочь» Мориарти согласился со мной. Неожиданно. — Сара, прекрати этот фарс и иди в машину. Мориарти начинал беситься. Это не лучший признак в разговоре с ним, но Саре уже было плевать на анализ ситуации. Он хотел увидеть её слабой — он это получил. — Зачем? — Ты давно спрашивала меня о том, с чего всё началось. Думаю, такая напряжённая атмосфера как раз подходит для моего рассказа, — эта сказанная абсолютно спокойным тоном фраза словно током прошлась по нервам Сары и заставила её с исступлением смотреть на босса. — Что… — Ещё одно слово, и я уволю тебя, — крикнул Мориарти. — С выходным пособием в виде пули в голове. Марш в машину! Не заставляй меня повторять. Сара знала, что Джеймс не шутит. Она почти ощущала холод Браунинга, что он держит под пальто. Её самолюбие могло сколько угодно раз закричать «нет», но Сара не стала перечить словам Мориарти. Она ещё хотела жить. В машине было неуютно, словно в клетке. Но это, похоже, смущало только Сару. Джеймс же спокойно вывел автомобиль по полевой дороге на трассу и направил его в сторону Фортингэла по такому знакомому Саре пути. Рассказ Мориарти начался немного внезапно, они как раз проехали лесополосу и выехали к полю. — Я думал, ты умнее, Сара. Полагал, что ты можешь бороться с внутренними демонами. Но ты оказалась слабой. Я тебя не виню — все мы слабые: убийцы, психи, психологи. Это нас объединяет. Слабость… — он на миг замер и скривился. — Такое отвратное для меня понятие. Я отдал бы, что угодно, лишь бы оно навечно исчезло. Но, с другой стороны, не будет слабости — и надобность в моих услугах отпадёт. Это закономерность, которую нельзя игнорировать. Но есть ещё кое-что — это слабость во мне. Мне мерзко осознавать, что путь, который я избрал, начался именно с неё, но это так. С фактами не поспоришь. Моё первое убийство произошло давно, лет двадцать назад. В то время я был не очень смышлёным парнем по части отношений с людьми. Резкость, жалость к себе, страх — сантименты, ненужные эмоции. Их во мне было полно. И именно они толкнули меня на убийство Карла Пауэрса. Карл любил плохо пошутить, и одна его шутка закончилась печально. У него была проблема с кожей — экзема. Я подмешал ему яд в лекарство. Конечно, я всё продумал, нашёл ботулин, проследил за Карлом в Лондоне на чемпионате по плаванью, нашёл его сумку и, пока никого не было поблизости, подмешал практически не выявляемый яд в лекарство для кожи. Я не гордился собой, даже счастлив не был. Это убийство вскоре стало восприниматься мной, как обычный факт — не значимое событие. И в тот миг я понял, что не сожалею. Я просто не чувствую ничего: ни страха, ни боли, ни раскаяния. Мне плевать на Карла и его родню, плевать, что меня могли поймать. Ведь Карл был придурком и получил то, что заслуживал. И тут я понял, что слабость и страх, в моём случае, — это сила. В критических ситуациях темп моего мышления увеличивается почти вдвое. Я не трясусь, не боюсь, я просто делаю то, что нужно. Так я и определился со своим будущим занятием. Ты видишь, Сара? Ошибка юности практически сломала мне жизнь, перевернув ход событий. Но я не рвусь изменить прошлое, я отношусь к нему, как к чему-то поучительному, из чего можно извлечь урок. В этом вся суть — в отношении к ошибкам. Если будешь жалеть о том, что хотела добиться вершин в своём исследовании зависимостей, пусть у тебя не всё вышло, то ты не психолог, а жалкая мямлящая дура, которой самое место в вонючей конторке в Брикстоне. Будешь бояться риска — и останешься на дне. Когда Джеймс закончил говорить, Сара ощутила пустоту внутри себя. Она словно поглощала эмоции, выдавая наружу лишь отчаяние и уйму глупых вопросов, один из которых Сара даже решилась озвучить: — Почему вы выбрали убийство? — Это был единственный доступный мне способ устранить проблему, — просто ответил Джеймс. — Но ведь есть уйма вариантов… — Был только один способ! — отрезал Мориарти. — Я сделал свой выбор. — А я — свой. И, к сожалению, он оказался неверным. — Сара, хватит копаться в прошлом. Это невообразимо глупо и скучно. Если хочешь напрячь мозг, подумай, как сократить путь до Фортингэла. Сара чувствовала себя ребёнком, которому читают нотацию. Это было до жути неприятно, но хуже всего был тот факт, что отчитывал её никто иной, как самый опасный и влиятельный псих всей Европы. Они свернули направо у того самого старого ржавого указателя, о котором ранее Сара сказала Джеймсу. Потом, миновав несколько просёлочных дорог и милю трассы, что тянулась меж густым лесом, они выехали к бесконечным вересковым пустошам, что покоились под слоем подтаявшего снега. Небо всё так же было затянуто тучами, из-за чего красивые пейзажи серели и меркли. Сара замерла в немом ожидании. Она узнала это место — в нём всегда было мрачно и красиво, так по-шотландски. Хотелось выбежать из машины и вдохнуть холодный воздух запада. Но всё испортил он — дом посреди поля, окружённый каменной изгородью, серый, мрачный, с каменной кладкой и низким фундаментом, который, как подозревала Сара, продержится недолго в таких погодных условиях. Крыша из буро-зелёной черепицы, маленькие тёмные окна в деревянных рамах и старенький дымоход. Сара словно увидела образ из памяти, так хорошо она запомнила это место. Но ближе, чем на сто с лишним ярдов, они не подъехали. Джеймс остановил машину там, где сказала Сара, и молча уставился на дом. Сара смотрела неотрывно. Она всё ждала чего-то, каких-то действий, но окружающий мир будто замер. Её мысли витали вокруг дома, полей, маленького местечка под дедушкиным дубом, детской качели за домом, маминого голоса… — Хватит. Поехали отсюда… В тот же миг Сара увидела выходящую из дома женщину. Ей было не больше сорока, и она выглядела незнакомо. Следом за ней вышла девочка, ростом она была почти как и та женщина, но выглядела гораздо моложе. Дочь… Сара не понимала, что происходит. Незнакомые люди в её семейном доме. Неужели отец завёл семью? Было странно думать об этом, Сара ощутила лёгкий укол вины и совсем уж детского эгоизма. Но, спустя минуту, она с шоком уставилась на двор у дома. Там стояло несколько человек : мужчина, немногим старше той самой женщины, что Сара видела раньше, парень лет семнадцати, девочка-подросток и белокурая дама. — Ты их знаешь? — спросил Джеймс. — Нет… Сара немного помедлила. Она ещё с минуту неотрывно смотрела на тех людей, которые, вероятнее всего, уставились в сторону их с Джеймсом машины. Затем, бросив «я скоро приду», она выскочила из автомобиля и зашагала вдоль вересковой пустоши к дому. Джеймс подождал ещё миг, Саре показалось, будто он проверяет её — ожидает, не струсит ли она. Но она не остановилась, потому Мориарти вальяжно вышел из машины и неспешно пошагал вслед за своей подчинённой. Холодный ветер бил в лицо Сары, а её ноги уже успели промокнуть от влажной травы и снега. Ей с большим трудом удавалось не сбавлять темп и шагать всё так же быстро. Уже в двадцати ярдах от ворот во двор, Сара заметила, что женщина и мужчина подходят к изгороди, пристально смотря на неё. — Здравствуйте, — сказала Сара, кутаясь в пальто. — Добрый вечер, мисс. У вас что-то стряслось? Женщина, что говорила с ней, теперь казалась Саре гораздо старше, чем она её представляла, смотря издалека. Её сероватое лицо исполосовали морщины, длинные пальцы худых, костлявых рук подрагивали от холода, а в волосах проглядывала седина. Мужчина рядом с ней был куда выше, неплохо сложен и, по скромному глазомеру Сары, приблизительно того же возраста, что и его жена. Дети были похожи на отца: выше среднего роста, немного худощавые, но с приятными чертами лица. Сара на все сто процентов была уверенна, что никогда не видела этих людей раньше. — Что?.. — её немного выбил из колеи вопрос женщины. — А, нет, что вы. Всё в порядке. — Тогда каким ветром вас занесло в здешние края? — По правде говоря, я… — Сара поколебалась с миг, а потом выпалила первую пришедшую на ум мысль, — знала бывшего владельца этого дома. — Мистера Гордона? — спросил мужчина. — Да-а, его. А вы не знаете, где он сейчас? — Ну, я не могу быть точно уверен, но, кажется, он переехал в Ирвинг, в дом матери… По крайней мере, так было два года назад, когда мы купили этот дом. — Оу… Сара была поражена. Ей казалось, что отец никогда не покинет их семейный дом, ведь это жилище было так близко ему — одинокое среди бескрайних вересковых пустошей, серое и, казалось бы, не надлежащее ни к одному из известных городов. Оно напоминало маленький скромный мир, что Ральф Гордон выстроил вокруг себя и своей семьи. Наверное, на закате жизни обитание в холодном, далёком от цивилизации доме было для него в тягость. Мысли об отце прервали шаги позади. Оглянувшись, Сара увидела Мориарти, что шагал навстречу к ней, стоящей у небольшой калитки. — Дорогая, — обратился он… к ней? После подобного обращения Саре невольно захотелось проверить свой слух. Джеймс Мориарти действительно назвал её «дорогой»? Это было, как минимум, странно. — Эм-м… — только и смогла из себя выдавить Сара. — Простите, что мы вас побеспокоили. Сара хотела проведать отца, но, кажется, он переехал. К слову, я Джим Мориарти. — Ванесса Брайт, а это мой муж Билл и наши дети: Тейлор и Томас. Очень приятно, мистер Мориарти. Так мистер Гордон ваш отец? Сара несколько секунд пребывала в прострации. Джеймс Мориарти — псих, кретин высшей пробы — внезапно превратился в учтивого, галантного парня, который улыбается в ответ и даже пытается завязать адекватный, заурядный разговор. — Да, — немного погодя, ответила Сара. Внезапно из-за спины отца вышел тот самый Томас. Он как-то странно посмотрел на Сару, после чего спросил: — Вы та самая Сара? — Что? — немного сконфужено спросила она. — Девочка со старых фотографий. Вы — Сара Гордон? — Я… д-да. Давно её никто не называл этим именем. «Сара Гордон» — это далёкое прошлое, мираж, эхо старой жизни. «Сара Гордон» — это девочка, которая умерла в этих стенах. На её место пришла другая: старшая, безрассудная, глупая. Сара Далтон — это её реальность. Поэтому мысленно она добавила к своему ответу: «Была когда-то ей». — Мы недавно провели небольшую уборку на чердаке, — говорил уже Билл, — и нашли среди старых вещей пару фотоальбомов. Том, принеси их, — обратился он к сыну, и тот молча кивнул перед тем, как пойти в дом. — Сначала хотели отправить их мистеру Гордону, но всё никак не могли с ним связаться. В риэлтерской компании нам не смогли дать ни его нынешний номер, ни адрес, так что мы решили оставить фото и подождать. — Оу, ну… — Ах, да, там ещё была старая скрипка. Она, конечно, расстроенная и немного подгнившая, но, кажется, ещё не потеряла свой вид. — Скрипка? — переспросила Сара. Она знала владелицу этой вещи. В этом доме только один человек умел играть на скрипке… — Да, на ней ещё памятная гравировка. Слов не разобрать, но, кажется, это был чей-то подарок. Её вы тоже заберёте? — спросила Ванесса. — Ну… да, если она ещё здесь, — немного неуверенно ответила Сара. — Да, конечно, мы сохранили её… Слушайте, не хотите зайти в дом? — Ванесса окинула беглым взглядом Сару. — Вы, наверняка, уже продрогли, стоя здесь. — Нет, простите, мы немного спешим. Нам ещё нужно засветло добраться в Лондон. — О, далековато, — констатировал Билл. — Вряд ли вы уже успеете. В этих краях темнеет рано. — Ничего. Простите, нам, правда, пора… — Сара попятилась, косясь на Мориарти и ожидая, когда же этот гениальный садист вставит хоть слово, хоть чёртов звук издаст. Но он молчал и, похоже, с садистским наслаждением наблюдал за развернувшейся картиной. В тот миг из дома вышел Том, держа в руках несколько больших фотоальбомов в потёртых обложках. — Вот, здесь фотоальбомы. Он вручил их Саре. Она неуверенно взяла в руки фотоальбомы и смотрела на них пристально, размышляя о том, как часто ей доводилось в детстве вклеивать туда фото. По правде говоря, не особо часто — их семья не любила фотографироваться — только по праздникам и знаменательным датам. Там, наверняка, должен быть снимок из Стрендтона. — Томми, помнишь ту скрипку, что мы нашли? — спросила сына Ванесса, отвлекая Сару от размышлений. — Да, я как раз хотел поменять на ней струны, но нужно съездить… — Принеси её. Том немного взволновано смотрел на мать, и Саре показалось, что он растерян, а потому она поспешила кое-что прояснить. — Это скрипка моей матери. — Она — Шарлотта? — спросил Том. — Да. — Я видел гравировку. Такие делают в частных мастерских. Скрипка превосходная, хоть и немного потрёпанная… — Принеси скрипку, Том, — с нажимом попросила Ванесса. — Да, сейчас. Парень вновь пошёл в дом, но видно было, с какой неохотой он туда возвращался. — Он с детства увлекается антиквариатом, — сказала Ванесса. — Собирает старые шкафы, ремонтирует часы и инструменты… Она ещё что-то говорила о сыне, но Сара не слушала. Ей показалось, что увозить мамину скрипку из этого дома, отбирать её у человека, который вознамерился её починить, — было бы грубо. Что она могла сделать с куском дерева? Просто смотреть на него и вздыхать о былых днях. А Том вдохнул бы в инструмент вторую жизнь. Мамина скрипка раны не излечит…. — Я снял две струны, — сказал Том, вернувшись на двор со старым футляром в руках, — они уже порвались. Но, если хотите, я могу вернуть их. Сара улыбнулась парню гораздо искреннее, чем ожидала. Её позабавили его трепет, неуверенность — это было так по-юношески глупо — смущаться перед человеком, которого ты вовсе не знаешь. — Нет, спасибо. Но если ты сможешь сделать так, что на ней снова можно будет играть, я буду тебе очень признательна. Есть же шанс, что её можно починить? — Да… только мне нужно время и некоторые инструменты. У папы всё есть. — Сможешь прислать мне её, когда она будет готова? Взамен получишь неплохое вознаграждение. — Правда? Что ж… хорошо. Да, отлично. Я поработаю над ней. — Спасибо тебе. — Думаю, я даже смогу восстановить гравировку. — Замечательно… — Сара настолько увлеклась мыслью о том, что мамина скрипка вновь заиграет, что совсем забыла о существовании других людей вокруг. Она взглянула на Ванессу и подумала, что та, наверняка, не разделяет любви сына к антиквариату, потому Сара посчитала нужным спросить её мнение: — О, простите, вы не против? — Нет, конечно, — Ванесса улыбнулась немного натянуто. — И, всё же, не хотите остаться на чашку чая? — Мы вам очень признательны, но нам… — Я не против, — подал голос Мориарти, и тут уж Сара вспомнила о том жутком чувстве ненависти, которое она испытывает к Джеймсу. — Вечером поедем в Глазго. Эту ночь переждём там, а завтра вернёмся в Лондон. Он улыбался, и это в который раз уже доводило Далтон до белого каления. — Но… — она хотела протестовать, но отчётливо увидела полный ярости мимолётный взгляд Мориарти и его руку, что потянулась к внутреннему карману пальто, в котором покоился пистолет, — хорошо. — Прекрасно, — Ванесса просто таки сияла от радости. — Заходите, Билл, проводи наших гостей, я пойду на кухню. Они вошли в такой знакомый Саре дом, не давая времени одуматься, осмотреться. О былых временах здесь напоминала только старая деревянная лестница, которую так и не поменяли, и маленькие тёмные окна. Всё остальное было чужим, новым, отталкивающим. Вместо блёкло-зелёных обоев стены были покрыты масленой краской и узорчатой лепниной, везде висели новенькие фото-картины и маленькие рамки с фото. Не было ни намёка на прошлое. Сару немного напрягала вся здешняя обстановка. Она не хотела задерживаться и тешить Мориарти с его мазохистским желанием предавать её всё худшим пыткам. В гостиной было светло и тепло, там был небольшой диван и пара кресел с пуфиками. На них расположились все, кроме детей, что успели вовремя ретироваться в свои комнаты. Ванесса порхала возле Сары и Джеймса, наливая им чай с молоком и параллельно, «совсем невзначай», расспрашивая их о причине приезда и об отношениях, что их связывали. Билл же в то время пытался понемногу осадить жену и широко улыбался гостям, изредка спрашивая что-то или предлагая долить чая. Они рассказывали о жизни в этом доме, рассказывали о том, в каком состоянии он был до их приезда и как неважно выглядел его бывший хозяин. — Мне кажется, он хотел, чтобы с домом ничего не случилось, и он попросту не развалился после его… после того, как он сляжет. Мистер Гордон выглядел чертовски неважно, — сказала Ванесса. Сара понимала, что она права. Отец не был молодым, ему давно перевалило за шестьдесят, со здоровьем у него никогда не было всё отлично, потому закономерно, что холодный влажный климат и старый дом не улучшили его состояние, а только усугубили его. Ей было сложно представить, как теперь выглядит Ральф Гордон. Его образ редко мелькал в мыслях и чаще всего был подобен лёгкой дымке — прозрачный, размытый и почти невидимый. После рассказа Ванессы и Билла Сара ощутила слабый укол вины. Она ещё не сгнила — её душа. Сара могла ощущать что-то, выходящее за грани её привычного диапазона чувств. Ванесса достаточно быстро поняла, что её гостье не очень по душе тема отца и прошлого, а потому быстро перевела тему. Билл же, словно по сигналу, предложил ей и Джеймсу ещё чаю. И Саре даже хотелось улыбаться от подобной заботы до тех пор, пока её «гениальный» босс не решил потрепать ей окончательно нервы. Ванесса как раз уселась в своё кресло и пристально смотрела на Сару и Джеймса, что расположились на диване. — Так вы двое… — она замерла в ожидании ответа, но в тот миг, когда Сара хотела изречь такое привычное «коллеги» или «знакомые», её опередил Мориарти. — Жених и невеста. Саре показалось, что она разом проглотила весь сахар из сахарницы, из-за чего чуть не поперхнулась чаем. Искреннее удивление читалось на её лице. А Мориарти ликовал, да ещё и так явно, что Саре захотелось отрубить его руку, покоившуюся на её плече. — О, поздравляю. Это чудесно. — Да, — хриплым голосом выдавила из себя Сара, изображая подобие улыбки. «Так чудесно, что мне повеситься хочется…», — подумалось ей. — И долго вы вместе? — Не особо, — резко ответил Мориарти, в который раз опередив Сару, в глазах которой уже горело пламя ненависти. — По правде говоря, мы достаточно быстро сошлись. Сара очень проницательная личность… Всех видит насквозь. Общаться с ней даже слишком легко. Он улыбался так слащаво и надменно, словно пытался перекривлять тех клоунов в мыльных операх. Чёртов романтик с синдромом Туретта — так бы его могла назвать Сара. Сама же она даже не думала уступать своему боссу в наглости, так что, забросив самоуважение и здравый смысл в чулан, с невозмутимым видом ответила: — Чего нельзя сказать о Джеймсе. Иногда мне кажется, что из нас двоих он — девушка. Такой мнительный… все проблемы принимает близко к сердцу. — Это… — Ванесса на миг поколебалась, ошарашенно смотря на гостей, — прекрасно, что вы так хорошо понимаете друг друга. Мы с Биллом тоже во многом не сходимся, но, порой, это даже хорошо — позволяет на многое смотреть с разных точек зрения. — Безусловно, — на сей раз Сара опередила Мориарти с ответом и почувствовала себя просто таки победителем в той идиотской гонке, что они устроили. — Когда эти точки зрения хоть кому-то интересны. Джеймс, видите ли, интеллектуал. Он ставит во главе угла своё мнение, ведь он же не может ошибаться. Ведь он знает других лучше, чем кто-либо… — Это просто здравый взгляд на ситуацию, — ответил Мориарти. — Иногда Саре не хватает рассудительности, если вы понимаете, о чём я. Кто же, кроме меня, может открыть ей глаза на истинную природу вещей. Сара, безусловно, была на взводе, но она не переставала здраво мыслить, а потому поняла, что их перепалку лучше продолжить уже не на глазах у Ванессы и Билла, да и бить своего босса на глазах у свидетелей как-то не комильфо… А именно ударить Мориарти было главным желанием Сары на данный момент. — Дорогой… — обратилась она к Мориарти. — Да, дорогая? — он сказал эти слова настолько небрежно, словно это было их привычное обращение. Сару это немного удивило, но она не подала виду, просто в который раз отметила для себя, что Джеймс Мориарти — превосходный актёр. — Тебе не кажется, что мы немного злоупотребляем гостеприимством? Уже почти девять, а нам ещё ехать семьдесят миль до Глазго. Здравомыслие победило в схватке двух явных психопатов. Мориарти не отпирался и всячески умело выкручивался от предложений остаться ещё немного. Ему, как показалось Саре, и самому уже изрядно поднадоел тот спектакль. Они распрощались с семейством Брайт даже быстрее, чем предполагали приличия. Но, кого интересуют правила хорошего тона, когда рядом заумный психопат, что выводит из себя похлеще воскресных ток-шоу. До машины пришлось брести в темноте. Билл предложил им фонарик, но Джеймс филигранно отказался от его помощи. Уже шагая к автомобилю в ночной тьме, Сара не сдержалась и, ухватившись за руку Мориарти, чтобы не навернуться, зашипела: — Это что за цирк? Мориарти, ты слышишь меня? — А куда подевались «вы» и учтивый тон? — Остались в Лондоне, вместе с твоей адекватностью! Какие, к чёрту, жених и невеста? Что за пи… — Следи за языком, Сара, иначе этой ночью ты будешь наслаждаться не постелью в отеле, а прекрасными пейзажами ночной Шотландии. В гордом одиночестве. — Упустим милые формальности наших бесед. Ответь мне: какого чёрта ты нас сосватал? — Начни думать, Сара. Порой, это не повредит даже такой самоуверенной дуре, как ты. Если бы мы назвались какими-то знакомыми, то вызвали бы подозрение. А брак всё меняет. Для таких, как Брайты, семья стоит выше всего. Вызвать их доверие можно только так. — Прекрасно. С этим всё ясно. Даже не буду спрашивать, зачем ты потащил меня в этот дом. Эта мерзкая ухмылка говорила за тебя. — Что это, опять озарение Божье, или ты вдруг начала мыслить? — Ни слова о Боге. Поехали отсюда, — Сара зашла в машину и хлопнула дверцей. Они выехали на трассу, спустя мили полевой дороги. Джеймс вёл машину молча, а у Сары не возникало желания заводить разговор. Она думала о прошедшем дне и пыталась здраво оценить все события, что произошли. Странно было вспоминать о том задоре, с каким она отправлялась в путешествие. Тогда её не раздражал даже Мориарти. Длинная трасса вывела их к предместью Глазго спустя молчаливый час. Хотелось спать, причём плевать, где: в машине, в отеле или среди поля. Сара ощущала, как сознание покидает её, понемногу отдавая мысли во власть сну. Дорога под колёсами стала не такой ровной, повороты уже ощущались куда резче, а сон всё наступал. В Глазго Сара была уже, как минимум, сотню с лишним раз. В ночной тьме он был ещё более серым и мрачным, чем в её воспоминаниях. На главных улицах практически не было ухабов, дорога была словно выстелена из мягкого савана, от чего машина двигалась плавно и убаюкивающе. Приличный отель нашёлся быстро, и Саре показалось, что эта часть их с Джеймсом путешествия будет, пожалуй, лучшей. В номере оказалось приятно и тепло. Сбросив с себя пальто, Сара пошагала медленно к кровати. Она почти была уверена, что, как только её голова коснётся подушки, она сразу же отрубится. Но этого не случилось. Нервы внутри отплясывали сальсу, а желание убить Мориарти сменилось в голове некоторым интересом. Ей думалось о том, что Мориарти — гениальная сволочь. Он ведь был не тупым, он раскусил её желание, почти на 100 процентов альтруистическое. Сара думала, что, показав Джеймсу свой дом, — место, которое её почти сломало, — сможет продлить его интерес, подбросить ещё пару дров в костёр его необъятного эго, которое горит лишь одним желанием — знать все слабости людей. И лишь на несколько процентов Саре самой хотелось воочию узреть место, в котором она выросла. Но Джеймс, конечно же, знал её адрес. Возможно, он даже знал, что тот небольшой дом далеко на окраине Фортингэла купило семейство Брайт. «Он, однозначно, псих… Гений, отчасти, но псих на все сто процентов». Сара уснула, не успев подобрать более оригинальное прозвище для Мориарти, кроме поднадоевшего уже «психа».***
Спустя несколько ночей после их путешествия, уже в Лондоне, Сара стояла над металлической раковиной и обильно лила бензин на свой уже потрёпанный дневник. — Давно пора было его сжечь… Огонь от спички полыхнул яркой вспышкой во тьме кухни. Пламя поглощало страницы и обугливало кожаную обложку. Записи, зарисовки, размышления, критика — всё уничтожал огонь, обращая в пепел. Запах горелой бумаги впитывала в себя вытяжка, а ветерок из открытого окна выносил его на улицу. Выглядело отрадно и легко. Ощущалась лёгкость. Сара прощалась с прошлым куда проще, чем могла бы это сделать. В её комнате лежали раскрытые старые альбомы с фотографиями, на которых красовалась маленькая Сара