— Чужой будет поджидать Вас за дверью, леди Эмили, — говорили ей смотрители. Слишком давно, чтобы это помнить. — Он будет становиться на дыбы, кричать и царапать пол. И выть от боли, ползти по стенам. Вы ведь знаете, что тогда делать?
— Да, — лжет Эмили, даже не вникая в суть монолога Верховного Смотрителя. Естественно, она не знает, как выдворить из своей жизни Черноглазого Бога. Знала бы — не допустила его так близко. — Конечно, знаю.
— С дрожью в сердце он заходит через дверь, ползет по Вашему полу, — продолжает смотритель. — Если Вы его все-таки впустите. С напряженным орудием в дрожащей лапе. Вам нужно забрать его клинок и вогнать в сердце Бездны. Не нужно бояться. Чужой старый и глупый, и он голоден и страдает. И он хромой, и слепой. И грязный, и бедный. Я верю, что Вы справитесь с этой задачей. Иначе будет с Вами то, что и со всеми еретиками.
— Я знаю, — бездумно соглашается Эмили. — Справлюсь.
Наивные. Ребенку нет смысла объяснять взрослые вещи. Поэтому она не вслушивалась в монотонный треп смотрителей. Не понимала их смысл еще много лет, но вникла в понимание их мира, когда нарушила Запреты.
Не понимала тот монолог, что слышала, сбегая из «Золотой кошки». Слова странной старухи, напоминающей плакальщика, но таковой не являвшейся. Она бедна, слепа, больна и слаба, но относительно сохранила разум, вежливо предложив проводить юную Эмили к Самуэлю.
— Ты нравишься Черноглазому юноше, — бормотала Ветошь, тихо, точно, говоря сама с собой, а не с девчонкой рядом. — Ты ему интересна, я вижу. Вы ведь уже виделись, верно? Я бы хотела быть на твоем месте. Все пережить в первый раз… Он называл твое имя, помню. Черноглазый юноша повторяет твое имя, и просит большего. Дай ему больше, дай ему больше, дай ему больше…
Слова растворяются в эхе, когда Эмили замечает у берега пришвартованную лодку. А старухи нет рядом, словно будущая императрица прошла весь путь в одиночестве. Маленькая Колдуин лишь пожимала плечами, думая, что это — галлюцинация, как одна из тех, когда девчонка случайно вдыхала курево в борделе. Воздух там просто-напросто пропитан похотью и наркотиком. Зато Колдуин добралась до лодочника, оставшись целой и невредимой. Никому не интересны галлюцинации девчонки, только привыкшей к новой жизни.
Она вспоминала монологи Верховного смотрителя и Веры Морэй, словно прошло не пятнадцать лет, а час. Эмили прекрасно понимала, кого имела в виду сумасшедшая аристократка, чье сердце было предано только одному. Странно, что Старая Ветошь не убила Колдуин еще при первой встрече, но тогда бы «Черноглазый юноша» навсегда отвернулся от нее, а так — была слепая надежда на прощение, на новую встречу.
А ведь Эмили невольно сравнивает Ветошь с собой. Вера Морэй видела в Чужом идеалы, хоть и непостижимые. Божество, к которому можно привязать все тайные желания, дающие смысл на существование дальше. А Эмили совсем запуталась. Чужой для нее — не идол, он едва ли лучше ее самой, разве что гораздо могущественней.
Но императрица не боится его, верит, что сможет потягаться с ним в битве, как и Далила, но не хочет. Возможно, когда станет еще старше, в ней появится желание абсолютной власти и кинет вызов Хозяину Бездны, уверена, что с радостью откажется от его дара, с легкостью предаст Хозяина Бездны, она знает, что никогда не выберет его. А возможно, в старости будет такой же, как и Старая Ветошь. Но Эмили абсолютно уверена: дожить до глубокой старости ей не суждено. Станет таким же идеалом для потомков, как стала Джессамина.
Это будет через много-много лет, но не сейчас. Сейчас императрица сидит в своем кабинете за столом, неосознанно поглаживая повязку на левой руке. Лаская пальцами свою отраду и проклятие. Сколько раз она пыталась избавиться от метки? Императрица сбилась со счета уже давно. Во всяком случае, девушка знает: каждый меченый хоть раз старался содрать с себя языческую отметину. Но метка насажена гораздо глубже, нежели обычная татуировка. Знак Чужого находится не на коже, не в мышцах и не в костях, а в чем-то другом. В груди, в сердце, в душе. Такие простые слова, но значащие невообразимо много.
Меченые отчаянно трут его метку, сдирают, обжигают и срезают кожу, стараясь избавиться от его знака, словно от рабского клейма. Но когда Чужой предстает перед ними, разглядывая бездушными глазами, у них просто не хватает духу попросить о чем-либо. Молча внимают каждому замысловатому слову, словно завороженные. Как куклы, что стали свидетелем возвращения домой одинокого хозяина, который рассказывает, что произошло с ним за целый день. И каждый видит в Хозяине Бездны только то, что хочет. Он тот, кто испытывает на себе все людские чувства. Но это не делает его человеком.
— У королевы должен быть король, — Чужой появляется рядом, словно придя по приглашению девушки. Он не смотрит на нее, а рассматривает картину «Песьей ямы» так, словно никогда не видел этот паб. Предлог, чтобы не смотреть на Эмили. — Король, способный забрать у тебя власть. Но зато он будет сидеть в этом кресле, читая письма, принимая аристократов. Он был бы твоей игрушкой, выполняющей все твои прихоти. Но ты сомневаешься в его покорности. Однажды тебе подло подольют в завтрак яд, и король победит. Тот король, чьей королевой ты никогда не была.
— Но я не королева, — мягко поправляет его Колдуин, прикрывая глаза. Раньше ей приходилось стараться не моргать, смотря на Чужого, запоминая каждую деталь в идеале ее пороков. Но теперь она видит его образ под веками, видит каждое выцветшее пятно на его костюме, щетину на бледном лице. — Императрица. Если такая как я хочет оставаться на покрытом скользкой кровью троне, то никогда не станет заводить себе короля или императора.
— Без поддержки ты не справишься, — Хозяин Бездны неспешно, сложив руки за спиной, подходит к императрице. — Ты сама это прекрасно знаешь. Императрицы идеальны для других, но внутри, — его ладонь ложится на ее грудь, — вы страдаете. Ослаблены от зла и сломаны жизнью. Без короля или императора не обойтись, твое императорское величество.
— Любовник — тот, на кого может положиться императрица, — усмехается в его лицо Эмили. Так близко, сразу чувствуется неоднозначный намек. — Любовник до самого конца, пока империи рушатся. Навсегда и вовеки веков.
— Я буду твоим любовником, — его губы накрывают ее. Чужой, как бы ни убеждали смотрители, никогда ни о чем не просил. Но и не брал без спроса. Каждый меченый сам отдавал то, что считал нужным.
У любовников всегда есть гениальный план. Снять с любовниц платье и быть их мужчинами. Эмили всегда признавала, что «любовники» — наивысший пик отношений. Нет ничего лучшего, чем вместе плести интриги. Они захватят трон вместе, захватят мантию, корону. У них просто нет другого выбора — их руки связаны вместе пестрой лентой.
— Прости меня, — задыхаются любовники, — у меня действительно нет другого выбора. Я буду твоим любовником. До самого горького конца.
L is for love, baby
O is for only you that I do
V is for loving virtually all that you are
E is for loving almost everything you do
R is for rape me and
M is for murder me
A is for answering all of my prayers
N is for knowing your lover manʼs gonna be the answer to
your tear
После «любовников» отношения разваливаются. Начинаются секреты друг против друга. И тогда любовники превращаются в старых короля и королеву, старающихся подчинить друг друга. Становясь главнее — теряешь своего главного союзника, а лента тлеет.
Эмили повторяет одно главное слово раз за разом, словно заклинание, когда Хозяин Бездны наклоняется ниже. Его губы там, где могут быть только губы любовника. Его пальцы залезают под кожу, кажется, касаются метки на сердце. Ее ногти надавливают хаотично, без пункта назначения, до боли. Синяки, фиолетовые и красные отметины — то, что могут видеть лишь любовники.
Ее стон, сдержанный, глубокий и гортанный — то, что может слышать лишь любовник. Императрица закусывает фаланги пальцев, никто не должен услышать ее слабость за пределами комнаты. Пальцы и язык Чужого слишком хороши в этом деле — она откидывает голову назад, стул, на котором она сидит, отчаянно скрипит, наклонившись, рискуя перевернуться. Но стул не падает, падает Эмили в объятия своего любовника.
В этом, пожалуй, ни капли нежности. Только укусы и вымученная улыбка, отчаяние и боль. Участь любовников — терпеть злобу друг друга. Увидев, как Колдуин извивается под ним, издавая неприличные звуки, Чужой толкается в ее раздвинутые бедра, придавливая к полу, вышибая остатки воздуха. У королев и королей задача довести самих себя до забытья, у любовников — привести друг друга в сознание, в котором все плывет, а с уст слетают обещания, которые можно списать на необдуманные.
— Я буду твоим
любовником.
Iʼll say it again
L is for love
O is for O yes I do
V is for virtue, so I ainʼt gonna hurt you
E is for even if you want me to
R is for render unto me, baby
M is for that which is mine
A is for any old how, darling
N is for any old time
Императрица сжималась вокруг него, обдавая жаром и теплом, принимая внутрь себя неестественный холод. — Такого холода просто не может быть в человеке, хоть и не живом, — думает Эмили до момента, пока все мысли не смешаются в одну. Чужой гораздо холоднее зимнего льда, он теряется в ее шепоте и стонах, отдающихся эхом в Бездне. Он на ней и в ней. Все ведет к краю, приходится падать, закусив кожу друг друга, чувствуя на языках соленый и горький пот. Этот вкус пьянит, но одновременно приводит в сознание.
Чужой быстро поднимается, предлагая императрице руку помощи. Делает он это так, словно она поскользнулась и упала, а не он потянул ее вниз, словно они не скинули одежду, а наряжены в парадные костюмы. Ему легко игнорировать факт ее наготы. Для него это — ничто, но и все. Им не нужно смотреть друг на друга, чтобы запомнить изгибы тел, шрамы и неровности — образы всплывают перед глазами когда угодно, стоит только захотеть.
Хозяин Бездны ведет императрицу к кровати, укладывает ее и ложится рядом. Она позволяет делать все за себя. Эмили любила валяться в постели вместе с Чужим. Любила рассматривать элементы декора, которые в такие моменты казались невообразимо интересными. Часть стены разрушалась и в дыре видна Бездна с летающим китом — интерес возрастал вдвое. Но когда императрица видела лишь черную дымку, создающую пугающие силуэты, то прижималась к своему языческому Богу и зажмуривала глаза, словно маленький ребенок, которому приснился плохой сон.
И он позволяет ей обнять себя, хоть она каждый раз делает это осторожно, словно запрашивая разрешение. Императрица никогда не любила нежности. Ей они всегда казались весьма глупыми, бессмысленными, надоедающими. Если слишком много злоупотреблять объятиями, то они перестают приносить чувство защищенности. Все меркнет. Каждая вещь, которая приносила радость и наслаждение, становится ненастоящей.
Ощущения бледнеют, переставая быть такими странными. И только когда они исчезают, неожиданно, словно их вырывают из сердца, остается лишь неприятное чувство потерянности. Но Эмили ни за что не позволит стать своим чувствам рутинными, заставляя себя все снова и снова делать впервые.
Колдуин никогда не любила болтать об отношениях, — просто потому, ведь это глупо, — но часто о них размышляла. Императрица должна думать лишь о благе страны, а не о своей личной жизни. Рассказать кому-нибудь о своей связи с языческим Божеством — ее билет на верную смерть. Повесят, выпотрошат, застрелят, перережут глотку. Главное — уничтожить. Опозорить всеми известными способами, которыми только можно. Но став любовниками, Эмили и Чужой подписали договор о неразглашении.
Никто не узнает, сколько раз их пальцы скользили по подбородкам и щекам, по шеям и ключицам. Никогда не узнают, сколько раз сухие, жадные, острые губы касались бедер, затылков, усталых лиц и губ. Это их самый главный секрет.
Никто, никто не догадывался, что у Эмили будет любовник. Никто, кроме слепой старухи, повторяющей одну и ту же фразу раз за разом, хоть и та, кому предложения адресованы, выросла и забыла про Черноглазого юношу, но он скоро вновь явится ей, и они станут любовниками.
— Чужой лежит рядом с тобой, — бормотала Старая Ветошь, сплевывая со рта кровь. Вера Морэй скоро умрет от раны в животе. — Может, ты думаешь, что он спит, но посмотри в его глаза. Он хочет, чтобы ты, детка, стала его невестой. Чужой лежит рядом с тобой.
Эмили снится это. Кошмар прошлого, но на губах девушки расцветает мягкая улыбка. Она нарушила все догматы смотрителей, но зато получила того, кому можно доверять. Колдуин уверена насчет своего предательства, но когда пришлось выбирать, она, Бездна ее побери, медлит.
