За запертой дверью

Солнце садилось. Ирина Дмитриевна расположилась на диване и смотрела в окно.  — Вы, Ада, будете жалеть. Вы об этом знаете. Я не пугаю Вас, просто думаю, что Вы поступаете неразумно. Я нравлюсь Вам. И Вы мне, пусть и не так, как Вы того ожидаете.  — Я ничего не ожидаю.  — Ада, я не знаю, кто она. Та женщина. Но сильно сомневаюсь, что Вы найдете у неё взаимность, раз она…  — Не найду. Потому что не ищу её. Преподавательница снисходительно улыбнулась.  — Тогда зачем же вы отвергаете меня? Храните верность?  — Храню.  — Верность женщине, которая Вас не любит?  — Верность себе. Повисла звенящая тишина.  — Мы говорим слишком много, — начала снова Ада, — когда следовало бы слушать.  — Я слушаю Вас.  — Лучше послушайте свое сердце. Мы можем одеться, вызвать такси и поехать к Вам, там выпить, послушать музыку, выкурить несколько сигарет, лечь в постель, я могла бы целовать Вас, а Вы стягивали бы с меня одежду в это время. А потом мы бы пару раз довели друг друга до оргазма. А потом?  — Что потом?  — Это я Вас спрашиваю.  — А что должно быть после, Ада? Чего вы хотите?  — Я не знаю. Но знаю точно, что минутное ощущение человеческого тепла не сделает меня счастливее. Его всегда, всегда будет мало.  — И это, считаете, повод от него отказаться?  — Простите меня. Если даже и чувствуете Вы ко мне то, о чем говорите, то я ничем, простите, ничем не могу помочь Вам. Я знаю, что найдется непременно другая, и у неё будут волосы лучше моих, и руки, и кожа. И всё прочее.  — Не надо только жалеть и утешать меня.  — И не пытаюсь. Я констатирую факт. Ада подошла к преподавательнице и обняла её, положив голову на плечо. Она пахла тяжелыми французскими духами.  — Я пойду, — заключила девушка, — мне пора. Она достала из шкафа свое серое пальто и вышла, не дожидаясь ответа. Никакого ответа и не последовало. Нет, нет — ничто не могло действительно её омрачить или расстроить. Ирина Дмитриевна говорила, что Ада нравилась ей, и от этого она, кажется, страдала. Нет, нет. У Ады тоже были чувства, которые не с кем было разделить, но она искренне не понимала, зачем же страдать? Зачем обязательно присваивать себе то, что любишь? Она хотела было свернуть в другой коридор, но вспомнила, что Вера Александровна, вероятно, была ещё в университете. Она подошла к соседней аудитории и хотела было открыть дверь, но услышала знакомые голоса. -…Вы меня не поняли, — спокойно говорила преподавательница, — я не собираюсь портить Вам жизнь. Я испортила её достаточно. Ада прижалась к стене и прислонилась к дверной щели. Сердце её замерло.  — Вы не испортили, — Лилия говорила вполголоса, будто знала, что кто-то слушает, — Вера Александровна, перестаньте, пожалуйста, говорить мне это.  — Я знаю лучше. Поверьте мне.  — Я Вам верю. Пусть лучше. Но кому?  — Лилия…  — Хватит. Хватит решать, как будет лучше. Может ли что-то быть объективно хорошо и объективно плохо?  — Лилия, Вы — чудесная женщина. Забудьте обо мне и больше никогда не вспоминайте, если действительно Вы меня любите. Повисла тишина. Она стояла три нескончаемые минуты.  — Если только это то, о чем Вы просите.  — Да. Я прошу.  — Если только это то, чего Вы хотите.  — А это уже Вас не касается. Больше всего Аде хотелось ворваться туда и, как добрая фея, разрешить все проблемы. Только вот, увы, феей она не была.  — Я могу уйти, но, Вера Александровна, я не думала никогда, что Вы…  — Я тоже. Но, знаете, кажется, я была неправа, причем слишком много лет.  — Какое сейчас это имеет значение?  — Как же Вы не хотите понять, что мы с Вами слишком…  — Как же Вы не можете понять, что мы с Вами будем иначе несчастны! Зачем же Вы рассказали мне? Я, поверьте, и дальше спокойно любила бы Вас тихо, как всегда, но теперь, теперь, когда я знаю, что Вы идете на это преступление против себя… Как могу я спать спокойно, зная, что Вы одиноки?  — Лиличка, прошу Вас, не плачьте. Простите меня. Но разве есть у меня выбор? В конце концов, встаньте на моё место. Мы…  — Выбор всегда есть.  — В таком случае, я его уже сделала. Простите, простите меня. Я не могу иначе. Воцарилось молчание. Самое, пожалуй, громкое из всех, что Аде приходилось слышать.  — Вы всё переживаете, что плохо поступали со мной все эти годы, — с какой-то обреченной грустью начала Лиля, — но никогда ещё Вы не делали мне так больно.  — Лилия…  — Помните, как-то весной, кажется, в апреле, холодно было, и мы с Вами вместе выходили с работы... Слякоть под ногами, и я была тогда моложе, конечно, а Вы... Вы так много улыбались, и я тоже, и Вы, помнится, сказали мне, что никогда не встречали подобной мне. Да, так и сказали! - Женщина грустно рассмеялась. - Знаете, я тогда готова была от счастья умереть, и мне подумалось... Простите меня. Это моя вина, не Ваша.  — Это Вы меня простите. Я люблю Вас, я Вас всегда любила. И это правда. Я не встречала Вам подобных. Но, Лилия, я прошу Вас, пожалуйста, забудьте обо мне. Так будет лучше для Вас. Так будет лучше для всех. Вы потом поймете, я обещаю, обязательно поймете. Нужно просто подождать.  — Если только это то, чего Вы хотите.  — Да, хочу. Лампа грустно трещала. Было очень тихо.  — Хорошо. Я надеюсь только, что Вам так будет лучше. Это всё, чего мне хочется. Прощайте. Стук звонких каблуков стремительно приближался к двери. Ада отскочила от неё. Ей не хотелось вмешиваться, но и уйти она не могла - не могла оставить Лилю одну. Как, впрочем, и оставить одну Веру Александровну. Сама Ада готова была расплакаться от того, что услышала. Она, казалось, чувствовала живее всех, что происходит в сердцах обеих.  — Стойте, Лилия. Подождите. Голос преподавательницы дрогнул. Никогда, никогда раньше она такого не слышала. Сердце замерло. Женщина остановилась. Время остановилось.  — Нет, Лиля. Нет. Я этого не хочу.  — Я знаю. Но Вы меня просите об этом.  — Прошу. А Вы не слушайте меня. Вера Александровна медленно подошла к женщине. Ада почувствовала, как близко она оказалась от них — за одной только тоненькой деревянной дверью.  — Не слушайте меня. Я слишком часто бываю неправа. Лаборантка не могла держать улыбки. Она её не держала. Прислонив ухо к скважине, Ада ясно услышала, как за запертой дверью двое нежно целовались. Боже. Как будто комета, что пролетает раз в семьдесят лет, бороздила небесный свод! Ей хотелось закричать от счастья, поэтому она поспешила свернуть в другой коридор и выйти на улицу. А сердце, сердце всё равно пело. И что-то искрилось в груди.