За запертой дверью

      Лилия Игоревна, Лиля, Лиличка — как вам угодно — сидела на полу, обняв колени, и курила. В представлении она не нуждалась — Ада прекрасно знала её.       Здесь, пожалуй, мне нужно прерваться. Ада была на первом курсе, когда она познакомилась с Лилей — да, именно так она всегда её называла, возможно, во многом потому, что была она моложе прочих её преподавателей. Она её никогда не боялась, а иногда даже позволяла себе больше, чем могла позволить. Лиле было около сорока, выглядела она свежо, улыбка её была хитрой, а волосы почти всегда — точно так, как в тот вечер — были собраны в пушистый рыжий хвост. Аде она нравилась. Она всегда видела в ней лисичку или кошечку, и всегда она казалась ей очень сладкой — именно сладкой. С первой встречи Ада положила на неё глаз, и во многом это случилось благодаря мне. Знаете, это было время, когда никто не занимал её сердце, и от этого там поселилась тоска. Я сказала ей как-то: «Присмотрись к ней», хотя ни в коем случае не имела в виду то, что в итоге получилось. Да, Аде она нравилась, но вряд ли это чувство можно было назвать чистым. Помню, как-то шепнула она мне: «Щелкнуть бы пальцами, остановить время и уложить её на стол». Да, моя Ада так сказала. Вот так иногда наши желания меняют нас. Добрая, открытая, чуткая девушка — да, Аду можно было время от времени назвать и такой — вдруг чувствует что-то странное внизу живота, чувствует изо всех сил, как сильно хотелось бы ей взяться за эти рыжие волосы и овладеть женщиной, пусть даже против её воли. Подумать только! Лиля вызывала в ней несколько странных порывов, которые сама себе она и не пыталась объяснить, — сделать ей больно, заставить её плакать, сжать в кулаке этот рыжий хвост. Это была единственная женщина, которая возымела на лаборантку подобный эффект. Да, она была единственной, кого ей хотелось ударить так сильно. И всё же Аде она нравилась. Нравилась, потому что Лиля была в целом и в общем приятной женщиной, пусть это и не мешало девушке видеть её на столе голой. Пару раз они даже гуляли. Как давно это было!       А встреча эта, встреча в квартире Марии Геннадьевны, такая внезапная встреча была последним на Земле, чего Ада могла ждать от вечера. Случайно ли? Она — и совершенно искренне — поначалу не поверила собственным глазам. Как давно она не видела свою бывшую преподавательницу! Она успела сто раз её забыть — и вот она перед ней, как будто и не было всех этих лет, как будто — и действительно ей так показалось! — до сих пор она студентка, сидит на паре и смотрит на неё, как будто и ничего другого никогда не было. Лиля, такая же сладкая, такая же рыжая, сидит перед ней на полу и курит, улыбается.  — Ой, — Ада в голос рассмеялась, — здравствуйте!  — Здравствуйте, — Лиля вспомнила девушку. Разумеется, она вспомнила.  — Я правда не ожидала, знаете, нет, я совсем не ожидала Вас увидеть здесь!       Лиля рассмеялась.       Она сама была уже в том состоянии, когда всё происходящее кажется каким-то чудом, поэтому она встала, опираясь на тумбу, и крепко обняла девушку, как будто были они старыми друзьями.       Мария Геннадьевна смешала обеим виски с колой и отправила в гостиную.       Говорить им было не о чем ни тем вечером, ни всегда, но алкоголь влиял на Аду благотворно, если это можно называть так, и она без стеснения осыпала преподавательницу комплиментами. Та смеялась и краснела больше от виски, чем от смущения.       Они сидели рядом. Они сидели рядом и, пожалуй, даже слишком близко для людей, которые не виделись так долго, которые так бегло были знакомы, но тем вечером они действительно оказались старыми друзьями. Почти родственниками. Вера Александровна наблюдала за всем этим, сидя в кресле. Ада это видела. Ада была настолько пьяна, что ей это почему-то нравилось.       Знала ли она, о чем преподавательница думала? Да. Она знала.       Знаете, как бывает, когда глаза застилает туман, и всё же тебе кажется, что никогда ты не чувствовал жизнь так ярко, так жадно и сочно? Думаю, знаете. Когда всё смешно. Когда всё красиво. Когда всё можно. И в таком состоянии по обыкновению в сто раз приятнее совершать глупости, о которых потом можно жалеть.       Ничего девушке не стоило наклонить голову ещё на десяток сантиметров и поцеловать Лилю.       Ада почувствовала себя безумно храброй.       Женщина закрыла глаза и положила руку лаборантке на колено.  — А Вы помните, что Вы моя студентка? — Рассмеялась она девушке Аде на ухо.  — Я Вам уже не студентка, — отвечала она ей шепотом, — знаете, я уже вообще не студентка.  — Я так и думала. Как же смешно и странно ей было! Её светлое шерстяное платье ненароком оголило бедро.  — Вы такая сладкая, — призналась Ада, и что-то в животе взвилось от того, что наконец-то она нашла в себе силы и смелость это сказать вслух. Лиля в ответ только рассмеялась.  — Девочки, — вмешалась Вера Александровна, — вставайте.  — Вера, оставь их, пусть сидят! Приятно посмотреть! — Возмутилась Ольга Борисовна и тут же покатилась смехом, громким и задорным.       Ольга Борисовна вообще была предоставлена самой себе. Вдвоем с Катенькой они на кухне неплохо проводили время, распивая вермут. Однако в гостиной вдруг скопилось слишком много народу, когда Ада вдруг огляделась и увидела, что все взгляды были прикованы к ним двоим.  — Нет, нет, — Вера Александровна нагнулась к Аде, — пойдемте, обе. Слышите меня?       Ада встала и почти упала в руки преподавательнице, а та довольно ловко её подловила.  — Вы?  — Лилия. А Вас я знаю, Вера Александровна, Вы…  — Ну и чудесно! Лиличка, вставайте, — Вера Александровна аккуратно, но всё же вполне крепко взяла женщину за талию и подняла с дивана.  — Кажется, я не хочу, — какой-то здравый смысл из глубины сознания пытался вырваться наружу, но, увы, ему не совладать было с телом, которое было уже Лиле неподвластно.  — Конечно, хотите.       В спальне одиноко горел настольный светильник. Слишком громко тикали старые часы.  — Подождите, подождите, — смеялась Лиля, — Вы же не думаете, что я, знаете, я вообще-то преподаватель!       Вера Александровна посадила её на кровать. Ада, чье состояние было порядком яснее, смотрела на них молча. Думала ли она о том, чтобы осуществить свои планы на этот рыжий хвост, на эти горячие бедра? Да. Знаете, алкоголь — коварная вещь: самые ужасные мысли он может воплотить в реальность, если только ему позволить.       Если только позволить.       Вера Александровна хотела было снять с женщины платье, но та совершала слишком много движений, дергалась, крутилась и даже толкнула преподавательницу ногой. Вероятно, случайно.  — Ада, помогите даме.  — Она не хочет, — шепнула девушка Вере Александровне на ухо.  — А Вы?  — А я хочу.  — Тогда вперед.  — Это неправильно.  — Разумеется. Как и всё, что происходит в этом мире.       Эта фраза, очень опрометчивая и неоднозначная, ни за что бы не сработала. Но Ада была пьяна. Дверь была закрыта. И Вера Александровна, мудрая женщина, кажется, одобряла происходящее, пусть и сама была не совсем в кондиции. И она сработала. Этой фразы было достаточно, чтобы задвинуть подальше сомнения, убеждения, мораль и всё то прочее, что мешало жить. Перед ней сидела женщина, привлекательная женщина, которую она — и это для себя она давно решила — с радостью бы уложила на стол, на кровать — неважно. Ада не вспомнила, как чувствовала она себя, когда с ней это случилось впервые. Когда ею самой воспользовались, как игрушкой, для собственного удовольствия. Она не вспомнила, как грязно она себя чувствовала. Не вспомнила. И, наверное, не могла уже вспомнить.       Ада довольно грубо заломила Лиле руки, и та, не осознав сразу происходящего, податливо завела их за спину.  — Какая хорошая девочка, — Вера Александровна села в кресло и характерно для неё одной закинула ногу на ногу.       У Лилии Игоревны, Лили, Лилички — как вам угодно — в лице промелькнуло что-то — где-то глубоко, где-то под тяжелым пластом тумана она осознавала, что происходит. Она посмотрела на преподавательницу, и глаза её, знаете, просили только об одном: она с самого дна достала совершенно искреннее желание быть оставленной в покое. На большее у неё не было сил. Большего алкоголь ей не мог позволить.       За неё, правда, всё уже было решено. Ада задрала её шерстяное платье, оно поползло вверх, открывая постепенно, как открывается красивый новогодний подарок, колени, бедра, живот, ребра, черное белье. Да, Лиличка правда была очень сладкая: её белая кожа, её мягкие изгибы талии — смотришь на неё, а руки тянутся потрогать. И ещё очаровательнее была она тем вечером, когда Ада крепко держала её, а та была не в силах сопротивляться происходящему. Есть что-то горячее, что-то манящее в жертве, верно? Она, красивая женщина, сидела там, слегка дрожала от холода и от остального, щеки её залил румянец, глаза широко были открыты. Нет, Ада не могла оставить её в покое. Знаете, окажитесь вы там, сомневаюсь, что вы смогли бы поступить иначе.       Ада толкнула её на кровать и повернула на живот, стягивая с женщины колготки. Её ягодицы, такие горячие, горячие и сладкие, прикрывало черное белье, которого, впрочем, преподавательница тоже скоро лишилась. Лаборантка взяла её за волосы. Казалось, вот она — бери и делай с ней, что вздумается! Ада уверенно просунула ей руку между ног и притянула её за волосы к себе.  — Нравится?       Вера Александровна усмехнулась в своем кресле. Она наблюдала. Ада довольно грубо вошла в женщину, отчего она очень звучно вобрала воздух в легкие и оцепенела. Боже! Она дрожала. Ей было жарко и холодно. В глазах был не наш мир, а какая-то пародия на него — всё вертелось и уплывало. Ада крепко сжимала её волосы.  — Хватит издеваться, — прервала Аду преподавательница, — идите сюда обе.       За хвост Ада стянула Лилю с кровати и, как старый кот тащит своей хозяйке мышей в зубах, перетащила её к Вере Александровне в ноги. Та улыбнулась и медленно раздвинула их.  — Ну, милая, давайте, — она накрутила рыжие волосы себе на запястье и дернула женщину к себе. Лилия попыталась встать, но потеряла равновесие и упала на колени. Её Вера Александровна крепко держала за хвост, периодически рывками дергая к себе. Было ли ей больно? Да. Ада видела, что в глазах её стояли слезы. Щеки горели. Сопротивляться она не могла. Вера Александровна ткнула её носом в свою промежность, и та послушно сделала то, чего от неё хотели.       Та же участь постигла и Аду, но она, кажется, была увлечена происходящим и даже получала от него удовольствие. Она была для этого достаточно умна. Нравилась ли ей Вера Александровна? На этот вопрос она ни тогда, ни потом не могла ответить. И всё же она была там, в чужой спальне, на чужой постели. И никогда, никогда она не жалела о сделанном. Или, скорее, почти никогда.