Глава 5. Блестели фонари.
2 ноября 2016 г. в 23:13
Кофе. Его Ада всегда любила. И даже тем вечером, несмотря на то, что это был даже слишком очевидный предлог. А Ирина Дмитриевна — здесь она не могла себя обманывать — была приятна, была как-то по-особенному притягательна. Она смотрела открыто и открыто говорила. Кофе. Да, на кофе Ада была точно согласна.
Она сорвалась с дивана и хотела было накинуть свое пальто, когда раздался телефонный звонок.
— Адочка, здравствуйте! Вы там ещё?
— Добрый вечер, Мария Геннадьевна, — не скрывая досады, выдохнула лаборантка.
— Ох, я уже думала, вы уехали! Устали? Вас можно попросить?
— Да, конечно, — Ада смотрела на Ирину Дмитриевну, та улыбалась в дверях.
— Мне не для себя, Адочка, но Вы помните, наверное…
Да. Да, она помнила.
И если это — то самое, то самое, о чем она помнила!..
-…что завтра Елена Владимировна выходит, ей нужны все списки вместе с часами, ну, Вы знаете…
Она говорила что-то ещё о таблицах, о группах, сводках, но были бы вы там, видели бы вы мою Аду! Как по-детски, казалось бы, глупо растянулась на её лице улыбка! Улыбка, которую зачем-то пыталась она держать, но, поверьте мне, — да и вы знаете сами не понаслышке — держать её было невозможно. Нет. Захотелось даже смеяться, как хочется по обыкновению в компании близких друзей, когда нет никаких дел на плечах. У Ады были дела. Правда, сама она перенеслась в плоскость, где им не было места, не было места ничему, кроме этой глупой детской радости и этой улыбки. Она улыбалась.
-…Успеете?
— Да, конечно, — ответила девушка слишком весело, и самой ей от этого стало немного не по себе. Ирина Дмитриевна всё ещё на неё смотрела.
— Вы идите, конечно, домой, заканчивайте там, — Мария Геннадьевна продолжала заботливо, — уже поздно, и простите, что только сейчас предупредила: мне она сама вот только что звонила из поезда — обещала Вам передать.
— А больше она ничего не говорила?
Пожалуй, здесь мне стоило бы остановиться и разъяснить, кто же такая Елена Владимировна, или, скорее, почему же она заставляет мою Аду в свои полные двадцать три так непростительно живо улыбаться. Стоило бы, но — и простите меня за это — я не стану. Не стану. Ах, если бы только я могла! Если бы только обращалась бы я со словом настолько виртуозно, настолько легко, чтобы рассказать, показать вам на ладошке — вот, смотрите! И здесь вы в праве осудить меня. Действительно, зачем браться писать, писать о чувствах, писать о людях, если не умеешь? Отчасти вы будете правы. Но скажите мне, можно ли, как конфету из коробки, достать из сердца чувство? Можно ли им, как конфетой, поделиться? Вспомните, пожалуйста, что-нибудь светлое. Вспомните первый снег. Когда, знаете, бросаешь случайный взгляд в окно и поначалу не веришь собственным глазам. Всё по-старому: грязный ноябрь, унылые ветки, но что-то не так. Что-то не так. Подходишь ближе, раздвигаешь шторы — да, да. Это он. Падает чистыми, нежными хлопьями, серебрится и как будто прямо в сердце ложится пушистым ковром. И что-то искрится, что-то тихонечко так дрожит где-то в животе, на кончиках пальцев, в коленях. И ты стоишь у окна и какая-то одна единственная, самая живая на свете мысль бьется в висках, и ни поймать, ни отделаться от неё ты не в силах. Так и замираешь. И нет ни сердца, ни легких, ни костей в тебе, ни мышц — всё естество стало светом. И хочется, знаете, сразу делать что-нибудь. Хорошее. Здесь я могу понадеяться лишь на ваше понимание, на ваш собственный опыт. Да, примерно это и взвивалось безумным смерчем в душе моей Ады. Ни в коем случае не хочу сказать, что чувствуем мы все одинаково, но в одном могу быть уверенна — первый снег вы видели. Этого будет достаточно.
Мария Геннадьевна задумалась.
— Кажется, нет, но довольная она безумно! Ну, если захотите, сами спросите, как там она съездила.
— Хорошо, спасибо, — Ада попрощалась с преподавательницей и повесила трубку.
Довольная безумно! Ведь так она сказала?
— Давайте собирайтесь. Мне уже жарко, — Ирина Дмитриевна прислонилась к дверному косяку и скрестила руки на груди.
— Секунду, — отозвалась Ада и потянулась за пальто.
— Что Мария Геннадьевна сказала?
— Что-то про отчеты какие-то, — бросила Ада довольно естественно, но тут же радостная новость ударила её снова по голове, и всё внутри у неё до атомов сжалось.
А, впрочем, вечер был чудесным. Ирина Дмитриевна, мудрая женщина, говорила с Адой о многом, а та о многом молчала. И всё же вечер был чудесным — с этим поспорить сложно. Компания эта, сказать по правде, была довольно необычной. Ада сама шла с преподавательницей рядом и не совсем понимала, как так получилось. Зачем так получилось. Она смотрела на Ирину Дмитриевну как-то по-особенному тепло, так ей и хотелось рассказать ей всё, что искало выхода и не находило. Она просто улыбалась.
— Если хотите, поедем ко мне, — предложила преподавательница, но на предложение это было мало похоже.
— Я не знаю, — призналась Ада честно. Она и вправду не знала.
— Вас что-то занимает, я вижу, — Ирина Дмитриевна прищурилась и улыбнулась так, будто всё знала. — Ну так выпьем вина, посидим, расскажете. Я послушаю. Мне интересно.
— Я Вам не верю, — Ада рассмеялась звонко, и было это именно то, чего ей хотелось. Звонко рассмеяться прямо на улице.
— Отчего же? — Преподавательница усмехнулась и устремила взгляд вперед, — я не стала бы ни в коем случае к Вам прикасаться, не будь Вы мне интересны. Знаете, я не Вера Александровна. Не путайте нас.
— Я обижена на неё, — призналась девушка, хотя слова эти кольнули ее в бок, — зачем она сделала это и рассказала Вам?
— А зачем Вы ей позволили?
— Вы считаете меня легкомысленной?
— Поживем — увидим, — загадочно выдохнула Ирина Дмитриевна. — Это сделала не она, а Вы, Ада. Потому что она сейчас нянчит внука и не думает об этом.
— Я не знаю, как это случилось.
Как глупо! И ведь действительно никто другой в случившемся не был виноват больше неё самой!
— Очень удобная позиция, — Ирина Дмитриевна улыбалась открыто, и в глазах её блестели фонари. — Не подумайте, что я осуждаю, напротив — восхищаюсь. К счастью, мы с Вами не в монастыре.
— Мне немного стыдно.
— Это нормально, но только не тешьте свою самооценку этим чувством. Не жалейте себя. Вы сделали всё так, как сделали, и на этом всё.
— У Вас всё просто, — Ада посмотрела на Ирину Дмитриевну, как на старого друга, который, казалось, поймет и примет абсолютно всё.
— Иначе жить было бы невозможно, — отшутилась Ирина Дмитриевна, сказав совершенную правду. — Относитесь к вещам проще. Особенно к тем, которые уже случились или случатся неизбежно. Например, к тому, что сегодня я увезу Вас всё-таки к себе. — Она прищурилась и взяла Аду под руку. — Можете пару раз отказаться, если Вам это нужно, чтобы казаться приличнее в собственных глазах, но я повторюсь — я Вас ни в коей мере не осуждаю.
— Простите, я не могу, — Аду что-то схватило за живот. — Не сегодня. Мне нужно закончить кое-какие дела на завтра. Простите.
— Закончите у меня.
— Зачем Вам это?
— Зачем мне что?
— Я не поеду к Вам непонятно зачем.
— Я думала, понятно, зачем.
— Но Вам-то это зачем?
— Ада, Вы смеетесь надо мной? Хотите, чтобы я сказала Вам, что Вы мне нравитесь? Так я не скажу. Тем не менее, мы обе этого хотим — не обманывайтесь.
— Заедем ко мне. Я возьму ноутбук.
— Как угодно.
Ирина Дмитриевна победно устремила взгляд куда-то перед собой. Ада выдохнула. На самом деле ей было приятно, что не приходилось никого обманывать. Это было правдой: они обе этого хотели. И Ада, пусть сердце её было занято другими делами, чувствовала, что Ирина Дмитриевна ей действительно нравится. Не так, как нравятся друг другу влюбленные, нет. Вы пробовали когда-нибудь лимонник? Да, лимонный пирог. Странно, что из кислого лимона можно сделать такую потрясающую вещь, не правда ли? Скажите ещё, что он вам не понравился!