Глава 4. Падение.
27 октября 2016 г. в 11:58
— А чего плачете-то? — спрашивала она, пока завязывала пояс.
Ада и сама не знала, почему слезы катились по щекам.
Нет, она знала. Знала, и от знания этого ей лучше не становилось.
— Не понравилось? — Шутила Ирина Дмитриевна легко и живо, правда вполне серьезный взгляд её обратился к девушке.
Ада молчала. Не было, как ей казалось, ничего хуже того страшного факта, что ей действительно понравилось. Что она готова была броситься ей на шею, как школьница. И даже теперь, когда реальность означилась перед глазами, когда туман рассеялся, она смотрела на преподавательницу, на её черное, тяжелое пальто, на его массивные складки и на то, как безукоризненно она его запахнула, на этот тугой узел пояса, на грубые нубуковые сапоги и ей казалось, что с трезвой головой и сердцем она бы сделала это ещё раз. Ещё не раз. Как плохо, как низко это звучит! Она плакала. Она плакала, потому что это единственное, что могла она для себя сделать.
Ирина Дмитриевна стояла у зеркала и в отражении наблюдала свою лаборантку, поедаемую собственными демонами. И она бы подошла, села рядом, посмотрела бы ей в глаза и обязательно бы её успокоила, если бы только задалась она такой целью. Она повернулась и их глаза как-то неожиданно встретились. В ту секунду молчание показалось обеим настолько неловким, что пришлось говорить.
— Ада, успокойтесь, — строго сказала преподавательница, — я Вас не принуждала, в конце концов.
Задумавшись, она добавила:
— Ну, может, чуть-чуть, — и мысль эта её развеселила.
— Да Вы не причем, — Ада вытерла слезы с лица.
— Понятное дело, — усмехнулась Ирина Дмитриевна. Что-то мелькнуло в её глазах.
— Я просто ошиблась.
— А кто не ошибается?
— Этого могло не быть.
— Но, кажется, это было.
— Я не должна была.
— Это сомнительно. Но теперь-то, теперь-то что?
— Не знаю. Теперь я чувствую себя грязной.
— Грязной? — Ирина Дмитриевна нахмурилась и лицо её в момент ожесточилось. — Была бы Вы грязной, я не стала бы марать об Вас руки. Глупая! Разве не в этом великое счастье — позволить себе то, чего желаешь? Знаете, для этого нужно обладать внутренней свободой, какой-то особой силой: не каждый способен вот так взять и сделать то, что хочет. Большинство только и может, что закрыть глаза и под звездами, в ночи, в одиночестве, в тени дерзнуть и представить что-то такое, что при свете дня навсегда останется непозволительным. Вы же не глупая девушка, правда? Должны понимать.
— Нельзя идти на поводу у желаний, — убежденно говорила Ада, устремившись в окно, — иначе можно потерять волю, а потом заодно и себя.
— Это заблуждение, — преподавательница добродушно рассмеялась, — Вы русской классики перечитали. Сотни лет людям внушали, что уподобляться желаниям — греховно, но скажите мне, разве не рождаются грехи у нас в голове? В голове и только! И всякое желание, всякая идея, что стараемся мы в себе подавить, оседает в сердце и постепенно отравляет нас, не находя выхода. Конечно, гораздо легче отречься от собственных желаний и упиваться тем, что поступаешь правильно, — она надменно усмехнулась, — но найти в себе силы посмотреть самым сокровенным, самым глубинным мыслям в лицо, принять их без страха и самоуничижения, принять самого себя — это совсем непросто.
— Подождите, — Ада развернулась к Ирине Дмитриевне, — с этим можно поспорить, можно, — запиналась она, — но я не нахожу нужных слов…
Она сидела неподвижно и смотрела на преподавательницу, её лицо сковали мысли, совсем новые мысли и чувства, которые она пока что смутно осознавала. Всё это было как-то неправильно, но ведь у темного всегда есть светлое в противовес, и Ада судорожно пыталась его найти.
— Вы говорите плохие вещи, — начала она, — я чувствую.
Ирина Дмитриевна рассмеялась.
— Плохие, хорошие — какие размытые, общие слова! Ада, есть просто вещи, которые происходят в определенном порядке, это и есть жизнь. Мы с Вами не в детской сказке, написанной каким-нибудь старым моралистом, понимаете. Не у всего есть мораль. Люди выдумали её, чтобы чувствовать себя лучше, чище. Выдумали, потому что боялись — и до сих пор боятся! — признать правду о самих себе. Я понимаю, Ада, с детства вам говорили, что есть хорошо, а что — плохо, но подумайте только, — Ирина Дмитриевна, медленно прохаживаясь, по-профессорски пронзительно смотрела на лаборантку, — какими красками заиграет жизнь, если принять в конце концов, что нет в природе ни черного, ни белого.
— Может быть, — неуверенно протянула Ада, — но некоторые вещи заставляют нас плакать, а другие — улыбаться, ведь так?
— Любые чувства — это опыт. Радостный или грустный — это ведь, милая, смотря как посмотреть. Вот Вы сидите, плачете от того, что сами себе навязали какую-то политику, а вполне могли бы всё отпустить. Жалеть о сделанном — самое бесполезное занятие в этом мире. Я бы даже сказала, что оно вредное, — Ирина Дмитриевна остановилась напротив девушки. — Да и что такого катастрофичного мы с Вами сделали?
Ада задумалась. Перед ней стоял профессор, умнейшая женщина, и говорила, кажется, умнейшие вещи. Ада не могла с ней спорить. И, наверное, больше не хотела.
— Вам проще верить тому, что кажется правильным, — усмехнулась преподавательница, — а Вы попробуйте подумать своими мозгами. Хотя бы раз в жизни.
— Вы, наверное, правы, — облегченно выдохнула девушка, — ничего не поделаешь с тем, что уже случилось.
— Ада, признайтесь, — Ирина Дмитриевна оперлась руками о спинку стула, — Вам понравилось. Вам понравилось и Вы бы сделали это снова. Будь у Вас сегодня шанс всего этого избежать, Вы бы упустили его. Вы это и сделали, Ада.
Лаборантка виновато опустила глаза.
— Ничего, ничего, — преподавательница подошла к девушке ближе и ненавязчиво коснулась её плеча, — никто Вас не осуждает и Вы не смейте. Но я говорю так, как есть: отмотайте время и окажитесь снова перед выбором — он бы остался прежним.
— Я не хочу ничего отматывать, — призналась Ада и подняла глаза на Ирину Дмитриевну. Та победно улыбнулась. В её глазах сверкнули какие-то искры.
— Действительно, — преподавательница гладила Аду по спине, как кошку, — всё самое интересное — впереди. Хотя бы потому, что пока оно остается загадкой. А то, что случилось, выветрится скоро. Вы молоды, Вам рано оборачиваться. Живите дальше и ни о чем не жалейте.
Ада почувствовала какое-то воодушевление. Нет, жалеть ей уже не хотелось. Что-то совершенно новое поднималось с глубин её души, что-то теплое, искрящееся, как бенгальский огонь. Она посмотрела на Ирину Дмитриевну и оправдала свою маленькую глупость, а заодно и все последующие.
— Я и не жалею, — улыбнулась девушка. — Вы правы. Мне действительно понравилось.
От того, что она сказала это вслух, на щеках её вспыхнул румянец.
— Я не сомневаюсь, — утвердительно заключила Ирина Дмитриевна и легко рассмеялась. Она затянула крепче пояс пальто и повязала свой черный шарф на шею. — Пойдемте выпьем кофе.