Последнее имя

      Арья сидела на полу рядом с купальней, завернувшись в простыню, и наблюдала за Якеном. Мужчина прикрыл глаза и нежился в теплой воде. Вспомнив, что за ним остался должок еще с Харренхолла, она набрала пригоршню воды и плеснула ему в лицо.       Якен даже не вздрогнул. Единственный раз, когда Арье удалось застать его врасплох, так это когда она назвала безликому его же собственное имя в богороще Харренхолла. Всех прочих внезапностей для него не существовало. Он был готов ко всему. — Арье Старк нравится играть с огнем? — спросил безликий, отряхиваясь от брызг. Мокрые волосы, огненные с одной стороны и льняные с другой, рассыпались по его плечам. — С огне-о-о-м… — протянула дерзкая девица, подходя ближе к краю купальни, словно дразня его. — А если она обожжется? — произнес он, хитро улыбаясь. — Так, может, того ей и надо? Будет ей наука, — ответила девушка с не менее лукавой улыбкой.       В мгновение он оказался рядом и, протянув руку, одним верным движением сдернул с нее простыню. — А если сгорит? — теперь он ухватил крепкой рукой ее тонкую лодыжку. Арья не удержалась на ногах и стала падать в купальню, но безликий ее поймал.       Он притиснул девушку к мраморной стенке, вынуждая Арью обхватить ногами его бедра. Она не стала предпринимать попыток высвободиться. Чем больше времени они проводили вместе, тем больше новых истин открывалось Арье, и одна из них состояла в том, что подчинение не всегда означает поражение. — Пока было наоборот. Якен Х’гар непременно сгорел бы, если бы не Арья Старк. — Так и было, — прошептал он, слегка прикусывая мочку ее уха. Его теплое дыхание и биение его сердца рядом и вправду делали ее собственную кровь горячее.       «Сгорит… Сгорит… Сгорит…» — стучало у нее в висках. Голова вновь кружилась. Девушка зажмурилась, пытаясь взять себя в руки. — Арья, — тихо позвал мужчина, заставляя ее поднять голову и посмотреть ему в глаза. Его теплый, с отсветами янтаря, взгляд успокоил ее, расходившееся сердце стало утихать.       Все еще не сводя с нее глаз, Якен слегка приподнял ее бедра и медленно вошел в нее.       Вода смывала ее собственную влагу, отчего его проникновение причинило девушке легкую боль. Арья охнула, и безликий поймал ее вздох губами.       У боли имелось множество оттенков и вкусов: сильная, режущая боль оставляла после себя ощущение жжения и была острой на вкус; тупая, изводящая, ноющая — была горькой.       Это же, чуть тянущее, болезненное ощущение внизу живота было сладким. Сладкая, тягучая истома медленно разливалась по телу Арьи при каждом движении безликого. Девушка прижалась к нему всем телом, спрятав лицо у него на плече. Это место у него на теле, между плечом и шеей существовало, словно специально для нее. Стоило положить туда голову и закрыть глаза, все тревоги и страхи переставали существовать. Это напоминало Арье ее детство в Винтерфелле, когда большое пуховое одеяло служило надежным укрытием от всех бед: нужно лишь под него забраться.       Мгновение спустя она мельком увидела свои собственные пальцы с силой вцепившиеся в предплечья мужчины.       У Якена непременно останутся синяки, успела подумать она за секунду до того как исчезли все мысли и слова…       Его проклятие вновь было перед ним. Он держал ее в руках маленькую и хрупкую и до сих пор не мог поверить, как, не делая ничего, она получила над ним исчерпывающую власть. Он ведь знал женщин и до нее. Знал их достаточно, чтобы понять: неважно — лиссенийка, миэринка или волантийка, неважно — северянка или южанка, неважно — в шелках или в лохмотьях. Ничего не меняется ни от цвета волос, ни от оттенка кожи, ни от разреза глаз. Он знал, как с ними обращаться. Знал, как расположить к себе и неприступную, неискушенную деву и романтическую дурочку и благочестивую жену, блюдущую верность мужу, не прикасавшемуся к ней годами, и блудливую девку, ложащуюся с каждым, у кого достанет монет. Их лица он помнил ровно столько, сколько того требовало очередное задание.       С ней все было не так. Большие серые глаза словно следили за ним днем и ночью, не важно, как далеко от него находилась их обладательница. Вздрагивающие от холода подземелий губы, хотелось согреть своими, а маленькую узкую ладонь все время нужно было держать в своей руке. Только так он чувствовал, что жив. Всякий раз, когда он прикасался к ней, ее щеки вспыхивали румянцем — смущение пополам с желанием. А всякий раз, когда она целовала его или едва ощутимо касалась своими тонкими губами его виска, по жилам вместо крови разливался дикий огонь, заставляющий сгорать дотла и вновь рождаться. Все, чего хотелось в эти минуты, так это испытать это снова и снова.       Подлую же штуку выкинули с ним боги, избрав своим орудием ни один из тысяч ядов, ни валирийскую сталь, ни силу, ни хитрость, ни подлость, а дерзкую, бойкую девчонку, да еще и тогда, когда он сам поверил в то, что все земные страсти перестали для него существовать.       Сейчас он прижимает ее к себе, и она едва различимо шепчет: «пожалуйста… пожалуйста…»       Безликий отдал бы все, чтобы услышать ее крик. Тот самый, отчаянный и искренний. В момент высшего наслаждения. Пусть перестанет смирять и стесняться себя. Пусть позволит ему подарить ей то, что так щедро дарила сама.       Взор ее сделался мглистей, и девушка спряталась у него на плече. Безликий скорее почувствовал кожей, нежели услышал, как она выдохнула его имя, прежде чем обмякла в его руках.