По краю

Дверь открыла мать Макото Ханамии. Старица, она до сих пор не потеряла сноровку, и к ней по-прежнему охотно общались с заказами. Ханамию это злило: он считал, что давно превзошел мать в мастерстве. Она смерила Тецую колючим, жестким взглядом и поклонилась: — Добрый день, господин Куроко. Зашли к Макото? Я провожу вас. Ее тяжелое платье сложной геометрической формы было расшито золотыми и серебряными листьями, в ушах покачивались длинные ажурные серьги, украшенные самоцветами. Все, как любили нокеры. Ханамия тоже был щеголем — но, следуя духу модернистов, он предпочитал не традиционные одеяния, а модные наряды из последних коллекций дизайнеров Мира Осени, которые тоже, тем не менее, использовали сложный замысловатый крой. В умении одеваться нокеры не уступали Ши. Где-то в глубине квартиры звучала музыка — четвертый концерт Рахманинова; пахло ароматическими палочками. Изуми Ханамия провела Тецую по залитому ярким светом коридору. — Как поживает господин Киеши? — Все благополучно, спасибо. Он по-прежнему в Конкордии, проходит свое обучение. Алекс — одна из лучших наставниц. Он искоса взглянул на нее. Возможно, после его ухода она все передаст сыну — или забудет о разговоре, как только Тецуя исчезнет из виду. Изуми остановилась и постучала в одну из наглухо закрытых дверей. — Макото, к тебе пришли, — крикнула она и отступила. Дела сына ее не касались. Тецуя вежливо кивнул в ответ и нажал на ручку. Дверь оказалась не заперта. В мастерской Ханамии царил полумрак; окна были зашторены так, что внутрь не проникало ни единого луча солнца. На столе у противоположной стены горела лампа, мягко мерцал монитор компьютера, светились какие-то волшебные механизмы. Тецуя шагнул внутрь, осторожно пробираясь через нагромождение деталей и машин — то ли наполовину собранных, то ли разобранных. Почти все они были химерическими; обычный человек, заглянув к Ханамии, обнаружил бы пустую комнату. Ханамия сидел на рабочем месте и с помощью лупы изучал какую-то микросхему. Тецуя вспомнил фотографии его смертного облика: в нем едва-едва проступали черты феи. Ханамия-нокер был красив гротескной и трогательной красотой печального клоуна. Щеки и нос алели на фоне неестественно бледной кожи, темные, без малейшего отлива и блеска волосы напоминали солому. При виде Тецуи он отложил лупу. — Что угодно? Тецуя не сомневался, что Ханамия ненавидит его — так же, как он ненавидит любого Ши, а, может, и всех фей скопом, — но с заказчиками из аристократии нужно обращаться хотя бы немного уважительно. — У меня к тебе дело, Макото. Ханамия улыбнулся, не разжимая губ. — Мне не нужны механизмы, — продолжал Тецуя. — Мне нужна информация. В последнее время кто-то заказывал у тебя или у твоих соплеменников контейнер для хранения Глэмора. Я хочу знать, кто это был. Улыбка Ханамии стала чуть шире. Губы раздвинулись, ряд мелких острых зубов блеснул в свете лампы. — Конечно, я все тебе расскажу, Тецуя. Назову всех, без утайки. — Он смотрел ласково и с сочувствием, будто в самом деле понимал, как важно для Тецуи и всего мира фей это знание — и вдруг расхохотался. — Ты ведь это хотел услышать, да? Какой же ты идиот. Слыхал когда-нибудь про тайну заказа? Вежливый прием, оказанный Изуми, усыпил бдительность Тецуи, и он позабыл, насколько нокеры неприятны в общении. Интересно, когда среди смертных Ханамия ведет себя как воспитанный юноша, он делает это из спортивного интереса или тренирует силу воли? — Я готов заплатить, — спокойно ответил Тецуя. — Нет. Плевал я на твою плату. Я не собираюсь посвящать тебя в наши дела. Понадобится машина — приходи, а сейчас проваливай. Тецуя и не подумал уходить. Вместо этого он приблизился к столу. — Чего бы ты хотел, Макото? Подумай. Сейчас ты можешь просить у меня чего угодно — такой шанс выпадает раз в жизни. — Чего угодно? — Ханамия склонил голову набок и взглянул на Тецую с новым интересом. Должно быть, прикидывал, что может получить, или думал, как бы поинтереснее послать. Ханамия постучал подушечками пальцев по губам. — Секс, — сказал он. Его темные глаза были непроницаемы, как матовое стекло. Кажется, в них не отражался даже свет настольной лампы. — Хорошо, — без запинки откликнулся Тецуя. — Когда и где? Ему больших усилий стоило сохранить невозмутимое выражение лица. А вот Ханамия так не смог. Он дернулся, лицо исказилось в недовольной гримасе. Тецуя возблагодарил всех сплетников на графской кухне за множество ненужных, как ему когда-то казалось, сведений о нокерах. Секс, требуемый от Ши в уплату за работу, был либо замаскированным отказом, когда посылать прямым текстом неудобно, либо высшей ставкой, после которой можно выторговать нечто потрясающее. Только молодые и глупые нокеры действительно рисковали связываться с Ши. Ханамия был молод, но совсем не глуп. — Я пошутил, — хрипло объявил он. — Убирайся. — Тогда давай я предложу свою цену, — сказал Тецуя. — Неужели? И что же у тебя есть такого особенного, чем ты хочешь со мной поделиться? Тецуя задумчиво смотрел ему в глаза, словно теперь он размышлял, как подать свое предложение. Пауза, повисшая в разговоре, была долгой, очень долгой; Тецуя тянул ее столько, сколько мог, разжигая любопытство Ханамии. Когда тот уже оказался на пределе, Тецуя сделал то, что настрого запрещал ему Огивара. Он сказал: — Предсказания. — Предсказания? — фыркнул Ханамия. В смешке соседствовали изумление и издевка. — Нахрена мне предсказания от библиотекаря из Гвидион?! Что мне с ним делать? Написать на закладке? Или повесить на холодильник? И ты уверен, что это будет предсказание, а не чей-нибудь афоризм? Тецуя, я перечитал не меньше книг, чем ты. — Предсказание от Гвидион тебе и в самом деле ни к чему, — согласился Тецуя. Он знал, что рискует, что ставит на кон не просто свою тайну, а свою жизнь. Если Ханамия принадлежит к Теневому Двору, то Тецуя не проживет и половины дня. Темные феи, стоящие за Неблагим Двором, откроют на него охоту. Благой и Неблагой Дворы — две стороны одной души феи, выражение ее философии и устремлений. Противостояние между ними — отражение вечного спора между летом и зимой, светом и тенью, традицией и прогрессом. Пусть Тецуя не любил своих Неблагих собратьев, но без них общество фей было обречено на упадок и гибель. Как без Благих — на хаос и самоуничтожение. Но долгие столетия в тени обоих Дворов вызревала третья сила — Теневой Двор, стоящий за самыми ужасными событиями в истории смертных и фей. Сейчас, когда Греза ослабла, Темные были на пике могущества и готовились, наконец, освободить фоморов ото сна. Немногие из фей знали о существовании третьего Двора, а еще меньше подозревали о его истинных целях. Дом Бомайн единственный, кроме Дома Балор, стоявшего на стороне фоморов, никогда не сомневался, что Теневой Двор существует. Бомайн предупреждали своих союзников об опасности — и потерпели неудачу. Но даже лишившись всего, они продолжали противостоять Теневому Двору, поэтому их преследовали и будут преследовать, пока последний из Дома не исчезнет с лица земли. Задолго до этой встречи Тецуя напряженно размышлял, может ли Ханамия быть агентом Теневого Двора. Скверный характер еще не значит желания выпустить в мир совершенное зло, тем более Ханамия не так уж выделялся среди сородичей. Нокеры были единственными из фей, для кого Дворы означали не жизненные принципы, а политические пристрастия. Нет, Ханамия был слишком умен, осторожен и независим, чтобы связываться с Темными. — Я могу рассказать, почему предсказание, полученное от меня, стоит больше, чем ты со всеми потрохами и игрушками. — Тецуя обвел взглядом детали механизмов и микросхемы, разложенные по мастерской в порядке, ведомом одному хозяину. Глаза Ханамии расширились, он словно ощупывали лицо Тецуи; он не отвечал ни «да», ни «нет». Тецуя знал, что сумел разбудить в нем любопытство, но достаточно ли оно сильно, чтобы Ханамия выдал своих? Дело было не только в его дурном характере — всплыви такое среди других нокеров, и у Ханамии были бы серьезные неприятности. — Ладно, — наконец произнес Ханамия. — Я готов выслушать твою тайну. Только не рассчитывай, что после этого я соглашусь. — Ты сохранишь мою тайну? — спросил Тецуя. Ханамия улыбнулся одними губами. — Если ты хочешь потребовать от меня клятвы, то я готов, — легко согласился он. — Клятвы для тебя пустой звук, — возразил Тецуя. — Я хочу потребовать выполнения гейса. — Ты думаешь, твой маленький грязный секрет стоит такого? — засмеялся Ханамия, но Тецуя видел, что он заинтересован. — Ты не пожалеешь, даю слово, — пообещал он. Ханамия снова погрузился в размышления. Ему не хотелось, чтобы Тецуя с помощью чар навязал ему свою волю через гейс, но желание узнать, чем же тот настолько дорожит, оказалось сильнее. Ханамия махнул рукой, соглашаясь. — Мой Дом — это Дом Бомайн. Ты не расскажешь об этом никому ни прямо, ни косвенно. — Греза услышала слова Тецуи, и если Ханамия решит нарушить гейс, его ждет жестокая расплата. Ханамия сглотнул; завозился, стряхивая оцепенение. Гейс, наложенный Тецуей, ему не нравился, но он не возражал — в конце концов, это было одно из условий сделки. Он сморгнул; его губы беззвучно шевельнулись, выговаривая незнакомое имя, на лице вспыхнуло недоверие. Тецуя мог бы поклясться: на секунду Ханамия решил, что его водят за нос, и вся тайна — выдумка. К счастью, Ханамия был слишком проницателен, чтобы действительно в это поверить. — Бомайн, — повторил он уже вслух и потянулся к клавиатуре. — Там ты ничего не найдешь, — предупредил Тецуя. — Впрочем, если хочешь, можешь поискать информацию о Втором крестовом походе. Ханамия метнул на него быстрый взгляд и застучал по клавишам. Тецуя видел, как его зрачки мечутся из стороны в сторону — скользят по строкам отсканированного старинного фолианта. Как и все нокеры, Ханамия любил знать, где у вещей — и людей — слабые места. Интуиция подсказывала ему, что имя «Бомайн» — слабое место Тецуи. Можно было не сомневаться: Ханамия сумеет отыскать правду. Прошло довольно много времени, прежде, чем он снова заговорил. — Один из Домов действительно участвовал во Втором крестовом походе. Вот только… Не могу найти, может быть, Лиам… — Нет, — откликнулся Тецуя. — Не Лиам. Это были мы, Ши из Дома Бомайн. Ханамия хмурился; мелко подергивался уголок рта. Он что-то знал, где-то слышал — и теперь память, запертая Искусствами, возвращалась. Полог Молчания, наброшенный на разум простолюдинов, истрепался гораздо сильнее, чем у Ши. Нужно было только чуть подтолкнуть к нужной мысли, немного приподнять край. Но то, что первое окажется на виду, не всегда может сыграть на руку. Лицо Ханамии исказилось от злости и отвращения. Он впервые за все время разговора поднялся из-за стола. Его глаза яростно сверкнули. Тецуя не ожидал от него такой реакции. — Убийцы, — выплюнул Ханамия, и Тецуя вздрогнул, пошатнулся, как от удара. Почему первым, что должно было всплыть в памяти Ханамии — приговор, вынесенный Дому Бомайн? — Вы убивали холодным железом. Тецуя прикрыл глаза. Он не думал, что слышать это вновь будет так больно. Убийство химерическим оружием считалось тяжелым преступлением. Фея на время оказывалась вырванной из своего мира, но при удачном стечении обстоятельств могла вернуться. Смерть от холодного железа — это смерть навсегда. Это худшее, что может сделать кто-то из фей со своим сородичем. Но Ханамия мог вспомнить только часть правды. Суть преступления — о том, как один из Ши Бомайн решил, что холодное железо не убивает фей, но освобождает и отправляет на новый путь — была скрыта от него. Даже если бы Тецуя захотел этим поделиться — а он не хотел, — то все равно бы не смог. Его уста, так же, как и уста его предшественников, были скованы клятвой хранить эту тайну. — Не все из нас, — медленно проговорил Тецуя, когда смог совладать с голосом. — Но это к делу не относится. — Еще как относится, — прошипел Ханамия. Теперь он смотрел на Тецую иначе. Если раньше это была неприязнь из-за различий в мировоззрении и понятиях о хорошем и плохом, то сейчас он смотрел так, будто это Тецуя был здесь плохим парнем. И Ханамия не желал иметь с ним дел, потому что он был слишком плох даже для него. Это открытие выбило почву из-под ног Тецуи. Он всегда чувствовал моральное превосходство не только над Ханамией, но и над любым представителем Неблагого Двора, да и над многими из Благого. Но, оказывается, на него тоже можно смотреть вот так: с презрением во взгляде. И нельзя сказать, что без причины. Тецуя облизал пересохшие губы. — И что ты предлагаешь? — уточнил он. — Выставить тебя вон, — фыркнул Ханамия, но за словами последовали другие действия. Он отошел к стеллажу за спиной, порылся на полках и вернулся с маленькой коробочкой. Откинув деревянную крышку, он показал Тецуе содержимое. На дне, выстланном серой тряпкой, лежала толстая железная игла. Пятна ржавчины покрыли тусклую поверхность. Холодное железо. У Тецуи мурашки поползли по коже. Он поднял глаза; Ханамия едва заметно качнул головой. Он хотел убедиться, что Тецуя не темная тварь, выползшая из древних глубин. — А что, если у меня есть и вторая тайна? — едко поинтересовался Тецуя. — И я не накладывал гейса ради ее сохранения. — Я готов рискнуть, — ухмыльнулся Ханамия. Когда-нибудь любопытство доведет его до беды. Интересно, что бы он сделал, окажись Тецуя в самом деле фоморским выродком? Хотя даже среди фей были те, кто тоже не боялся холодного железа. Ши Дома Балор берегла кровь фоморов, которая, пусть и разбавленная, по-прежнему текла в их жилах. Впрочем, Тецуя точно не мог оказаться Балор — все Ши этого Дома страдали от неизлечимого недуга или увечья. Тецуя же был абсолютно здоров. Он аккуратно, двумя пальцами левой руки поднял иглу и положил на ладонь. Рука дрогнула, он едва удержался, чтобы не скинуть иглу на пол. От нее шел холод такой силы, что обжигал, как раскаленный металл. По коже поползли черные линии. Тецуя стиснул зубы. Его била дрожь. Ханамия с интересом наблюдал за его реакцией. Вряд ли он когда-нибудь решался испытать действие холодного железа на себе. Оно — воплощенная Банальность — разрушало не тело, а саму душу. Страх исчезнуть, раствориться навсегда затопил с головой. Тецуя бросил иглу на стол, и она покатилась к Ханамии. Тот резко отдернул руку, словно к нему подползла ядовитая змея. — Хорошо, — медленно произнес Ханамия, подцепив иглу пинцетом. Он не смотрел на Тецую, его взгляд был обращен внутрь, словно он что-то решал про себя. — Хорошо, твоя взяла, будет тебе информация, а ты в обмен принесешь мне три предсказания. Три, понял? И чтобы ни одним меньше. А еще мне нужна твоя кровь. Кровь и три предсказания. Вот мои условия. Он нагло уставился на Тецую, словно ожидая отказа. — Зачем тебе моя кровь? — спросил Тецуя. Вот это требование ему совсем не понравилось. На кровь фей всегда найдутся покупатели, не связанные с ними родством. Для некоторых вампиров она была чем-то вроде наркотика, вызывающего сильные галлюцинации. Среди оборотней могли найтись те, кто передаст ее в своем сообществе старым врагам Ши. Маги использовали кровь фей в своих ритуалах. — Продам кому-нибудь из Потомков Фенрира, чтобы выследил тебя по ней и сожрал. Так никто не узнает, какую сделку мы заключили, — засмеялся Ханамия. Тецуя не оценил шутку. Оборотни, за исключением одного клана Фианна, не были друзьями фей. Не все из них были врагами, но ненависть клана Фенрира к Ши была плохим поводом для смеха. Многие погибли от их зубов и когтей. — Ладно, это для меня. Дальше моей мастерской не пойдет, разве что в изделиях, — пояснил Ханамия. Тецуя молча протянул руку. На таких условиях пусть берет столько крови, сколько захочет, лишь бы эта кровь стала последней, которая прольется в Герцогстве Пылающих Кленов. Ханамия пошарил в ящике стола и вытащил жестяную коробку; со стеллажа за спиной снял несколько склянок: три пустые и одну полную, до краев залитую какой-то прозрачной жидкостью. Он откупорил пробку, и в нос ударил острый характерный запах — внутри был камфорный спирт. — Закатай рукав, — велел он. Тецуя послушался. На светлой коже ярко проступали синие вены. Ханамия схватил его запястье и повернул так, как ему было удобно. Пальцы у Ханамии были длинные, жесткие, испещренные мелкими ожогами и шрамами. Он старался даже случайно не коснуться следа от холодного железа. Ханамия надорвал одноразовые бумажные упаковки, вытащил шприцы и иглы. Он протер спиртом руку Тецуи, перетянул выше локтя. Движения были сноровистыми и уверенными. Иголка вошла в вену легко; Тецуя почти ничего не почувствовал. Ханамия набрал полный шприц, отложил в сторону; взял следующий. Он определенно собирался выкачать из Ши столько крови, насколько хватит пустых склянок. — Теперь проваливай, — сказал Ханамия, закупорив третий пузырек и быстро начертив на нем пальцем какой-то символ. — Я сам найду тебя, когда узнаю что-нибудь. Тецуя вышел, не прощаясь. До входной двери он добрался сам.