Я сделал всё и всё оставил, В моей Игре почти нет правил, И мой герой не держит строй И лезет на рожон. © Би-2 «Вечная призрачная встречная»
***
Мирон едет в пригородный отель, туда, где снял номер, чтобы пересидеть там день до завтрашнего перелета. Асфальт пустой встречной полосы блестит от дождя, а Мирон сглатывает горький комок слезливой влаги, несколько раз часто моргает — вот только не хватало разрыдаться, как в далеком-далеком прошлом, почти стершемся из памяти. Совсем, как в детстве, когда он был один в совершенно чужом Городе, не имеющий ни друзей, ни родных, кто бы мог поддержать в трудную минуту, да, хотя бы просто обнять. Потом таких трудных минут в жизни Мирона набежало очень много, а забитый мальчик «в очках и с брекетами» понял одну простую вещь, что полагаться нужно всегда только на себя. На тот момент, когда они впервые встретились с Димой, совершенно случайно, в одном из миллиона притонов Города, Мирон слишком хорошо усвоил эту истину. Он тогда и не знал, что их встреча будет далеко не последней. Он помнит, как назвал Диме свой псевдоним, опасаясь упоминать реальное имя, видя повсюду угрозу и вероятность подставы, ведь за ним охотился маньяк, и Мирон чувствовал, что очень легко может внезапно завтра не проснуться. Он сказал Диме, что его зовут Окси и тогда, кажется, в первый раз пожалел, что его жизнь такая ебанутая, что он не имеет права просто быть с кем-то (с Димой) вместе, не боясь каждый день за свою не такую уж ценную (с хуя ли она всем была так нужна?) жизнь. Но, тем не менее, ему удалось себя продать, сначала не очень выгодно, а потом перед Окси таки замаячила «лестница в небо». Кем может стать никому ненужный мальчик из Города-на-дне, кроме, как покойником? Мирон выбрал единственно возможное тогда занятие, то, чем в Городе занимались многие, что позволяло им не умереть в сточной канаве или не наложить на себя руки, например. Первые клиенты, относительно легкие и не маленькие деньги, разные виды наркотиков, некоторые Мирон пробовал впервые, и ему нравилось. Оказалось, что сосать другим за деньги — это куда лучше, чем выгребать грязь из лабиринтов и закоулоков Города, работая каким-нибудь дворником или ассенизатором. Особенно это казалось лучше, если ты находишься под чем-то приятным, вроде кокаина, а уж этого добра у его клиентов было в достатке. Чем больше было принято лекарств от реальности, тем больше он находил сносным то, чем занимался, и очень быстро из примерного ученика, собирающегося поступить в Университет «когда накопит нужную сумму», он превратился в парня без цели, севшего на мель (и на мет, и еще на хуй). Каждый гребанный день делал совершенную Мироном ошибку еще больше и глубже, и он буквально тонул в этом болоте. Мирон чувствовал, как его все больше затягивала в вызывающий тошноту круговорот эта ебанная карусель из (уже тяжелых) наркотиков, алкоголя, клиентов (часто далеко не приятных и даже опасных) и ежедневного ощущения бессмысленности своего существования, подкрепляемого развившейся маниакальной депрессией. Преследование маньяка и сводящая с ума паранойя по этому поводу стали последней каплей, поэтому, когда Мирон впервые увидел Диму, то где-то в еще не подуманных мыслях загорелась красная лампочка — он может помочь, ему не все равно, как остальным. Сейчас Мирон мог бы сказать, что в Диме его привлекла доброта, хотя откуда ему было знать о его положительных качествах, если они и знакомы-то были тогда всего несколько часов. Но он знал. Казалось, что он знал Диму всю жизнь. В ту ночь им пришлось надолго расстаться, и первый и единственный раз это произошло не по вине Мирона. В следующий раз они встретились нескоро и не при самых приятных обстоятельствах. Спустя шесть лет Мирон уже не был той, дрожащей от каждого шороха и боящейся за свою шкуру, обдолбанной подстилкой для богатых. Когда Дима вернулся (на самом деле сбежал) из Тишины, между ним и Мироном был обрушенный в пропасть мост длинной в шесть лет, за которые Федоров успел стать еще более бесчувственным к чужим страданиям и все более желающим получить выгоду и съебаться, наконец, оттуда. Город ассоциировался у него с громадным болотом, в котором он тонул всю свою жизнь — от первого уличного избиения и невозможности поступить в Университет без денег и связей до переквалификации из шлюх в наркоторговцы. И даже этих шести лет у Мирона не было бы, чтобы попытаться выкарабкаться из ямы, если бы он не встретил Ваню. Когда они познакомились, Мирон уже стал ликвидатором и работал на Жигана, но, на самом деле, он был все той же жалкой жертвой обстоятельств, выполняющей заказы и тонущей уже не в сперме и алкоголе, а в чужой крови, образно, конечно, но приятного было мало все равно. Первое время он не мог спать по ночам, стоило закрыть глаза, как все его «заказы» оживали в голове, их дикие пустые глаза заставляли кровь леденеть. Если Мирону удавалось все же заснуть, то он обязательно просыпался с истошным криком посреди ночи, а потом сидел до утра на кровати, судорожно обхватив холодные колени и раскачиваясь, как настоящий сумасшедший. Больше всего он хотел все бросить, но это было возможно лишь с петлей на шее и стоя на табуретке. Мирон понимал, что выбраться из этого Города можно только так, работая на влиятельных особ вроде Жигана, да у него и выбора-то не было — если бы он решил тогда выйти из игры, его бы просто убили, и, скорее всего, не сразу, дав как следует помучаться. Мирон понял, чтобы быть успешным киллером, нужно отказаться от чувств и эмоций — работа есть работа, и если с «заказами» не разберется он, то найдутся другие. Мирон говорил себе, что убивать людей (часто очень плохих), намного лучше, чем представлять собой часть грязной и серой людской массы, которой являлось большинство жителей Города, и лучше, чем сбывать наркоту и обрабатывать чужие хуи, но куда за меньшие деньги, чем платил ему Жиган. Когда они встретились с Ваней, Мирон был абсолютнейшим роботом, забывшим о чувствах и мечтах, держащим в голове только одну цель — накопить как можно больше денег, убить Жигана и уехать навсегда в «светлое завтра». Его не волновало ничего, что не касалось его цели или того, как получить кэш, но Ваня сумел это изменить и достаточно легко. Со стороны можно было подумать, что у Евстигнеева «правильная» жизнь, он знал, чего хочет от нее, занимался тем, что ему нравится, мечтал уехать, как и Мирон, но под этой маской «для посторонних» он скрывал раздвоение личности и жесткую тягу к насилию. Тем не менее, с Мироном они отлично ладили и очень скоро после знакомства, стали жить вместе. Пока Ваня был с Мироном, Охра не появлялся, но так не могло продолжаться вечно. У Мирона было две жизни: одна — вместе с Ваней, на его кухне, в его кровати, в совместных мечтах и планах о полете в Рим или в Антарктиду, похуй; вторая — там, где Мирон, отключив все эмоции, выполняет очередной «заказ», а потом получает немаленькое перечисление на свой банковский счет. На фоне всего этого вернулась маниакальная депрессия, и таблетки не особо помогали перекрыть пестрящие сумасбродными идеями припадки. Мирон прочитал труды Ницше, и нашел там смысл, которого якобы ранее не видел в очевидном. Он вбил себе в голову, что им с Ваней не по пути к «Империи». Что за империя такая, Мирон и сам еще сказать не мог точно, но что к ней нужно идти и идти в одиночку, он был уверен, как ни в чем и никогда. Сейчас, спустя столько времени, он понимает, что это, наверное, и была главная ошибка. Но что он мог сделать со своим навязчивым желанием реализации сверхидей, раскрученным, как маховик, маниакальными фазами его заболевания? Если бы он тогда остался с Ваней, то, возможно, удалось бы избежать череды всех этих бессмысленных жертв, включая Диму. О да, Дима был его главной жертвой. Дима вернулся из Тишины и убил Жигана, выполнил, так сказать, работу Мирона, правда, не совсем своевременно. Дима был будто с цепи сорвавшимся, он хотел мести, и был действительно опасен, да и на тот момент, Мирон все еще болел своей идеей построить Империю с нуля (обрести полную свободу), и Дима только бы мешался. Мирон сдал его полиции, хотя — Заратустра свидетель — он действительно любил Диму. Точнее, его любила та выжившая часть Мирона, умеющая чувствовать и хотеть чего-то, кроме денег и славы, но решения принимала совсем другая личность, которой вообще-то было плевать на весь мир, и на внутреннего Мирона тоже, если это не касалось главной цели. Знал ли он, что Диму ждет смертная казнь? Он не думал об этом, или не хотел думать, вооружившись изречением о том, что про совесть нужно забыть, потому что это не более, чем слабость. Он вытатуировал себе на руке, чтобы всегда помнить об этом — «делай, что изволишь». Поступай, согласно своей воле, а волей Мирона было уехать отсюда, чтобы построить то, что не будет держаться на чужой крови и его собственном бессилии в отсутствие выбора. Поэтому он просто вычеркивал людей из своей жизни, как делал это с датами на календаре, отсчитывая время до финала. На самом деле, в его жизни не было падений вниз. С момента легко ломающихся, как печенье, мечтаний Мирон с каждым разом поднимался на ступеньку выше «по социальной лестнице», но все меньше походил на себя прежнего, настоящего, хотя не придавал этому значения никогда, ведь были куда более важные вещи — например, уехать из Города навсегда. Очередной ступенькой к «Империи» стало знакомство с Ильей Мамаем и работа на «Букин Машин». Илья был его «другом», а еще любовником, но на деле Мирону было безразлично, он мог бы убить его и сам, но почему-то решил сделать это руками Вани. Сейчас он списывает все на маниакальную фазу своей болезни, но сам понимает, каким же глупым оправданием это звучит на фоне всего дерьма, что он совершил. Ваня убил Илью для него, и Мирон, наконец, получил большую сумму денег, с которой легко мог уехать в любой город на карте мира и начать строить свою Империю. Он хотел бы уехать с Ваней, но понимал, что после всего просто не имеет права. Уже тогда Мирон понимал, что болен психически, что тем, кто ему не совсем безразличен, лучше держаться от него подальше. Тогда же Мирон решил, что убивать больше не будет. За время киллерской деятельности он не только перебил дохерища людей, но и почти ликвидировал себя самого. Продолжать это делать значило бы окончательно превратиться в звероподобную оболочку робота с пустотой внутри. В ту ночь, он не собирался убивать Дениса. Он бы туда никогда не пришел, если бы только знал, что ему придется снова втыкать в кого-то нож. Но Василенко напросился сам, пытаясь надавить на Мирона, заставить поехать с ним, «потому что ему нужна психиатрическая помощь». Когда Мирон узнал, что Дима тоже ждет его буквально внизу, под зданием гостиницы, где они когда-то первый раз трахались, то понял, что выбора просто нет. Да, Мирон прекрасно знал, как воткнуть в человека лезвие ножа таким образом, чтобы он умер в ту же секунду. Он знал, как перерезать горло, чтобы кровь брызгала красивым фонтанчиком, знал, как продлить мучения, повернув лезвие против часовой стрелки. Мирон был в бешенстве от требований Дениса пойти с ним, но он сумел себя проконтролировать и сделал так, чтобы не задеть жизненно важных органов, чтобы тот не истек кровью и дождался, когда Шокк сообразит подняться наверх и когда приедет скорая. Когда Денис лежал там, на крыше в луже своей крови под дождем, Мирон даже подумал, что промахнулся на пару миллиметров, и Василенко умирает. Но потом он отогнал эти мысли подальше, его удары и попадания из револьвера были всегда даже слишком точными, за это его ценили и Илья и Жиган. Мирон не думал, что спустя время Дима все-таки достанет его даже в Вегасе. Конечно, он имел право на месть, но Мирон отчего-то знал, что Диме нужна вовсе не его смерть, а, скорее, он сам, раскаявшийся и не психованный, как обычно это бывало. К этому времени Мирон уже сам понял свою ошибку, «строительство собственной Империи» провалилось, хоть город был новым, и деньги у Мирона были, он все равно вернулся к грязному криминалу, а точнее, к перевозке наркоты через границу. Когда Мирон очнулся в гробу, закопанным в могиле, он понял, что возможно пришла пора отказаться от своей сверхъидеи. Он понял, что устал от риска, от рвения к призрачной мечте создать нечто, что позволит ему быть собой, от незнания, наступит ли завтрашний день, от того, что рядом с ним по-прежнему нет никого, и что он сам же в этом виноват, потому что половину из тех, кто был рядом, он убил, а половину подставил и не один раз. Именно тогда, лежа под толщей земли на заброшенном Бангкокском кладбище, вспоминая Алистера Кроули и почти прощаясь с жизнью, Мирон понял, что хочет отдохнуть. Конечно, могила для этого не очень подходила, но к тому времени, когда Рикки его откопал, у Мирона в голове уже сформировался план. Да, он снова извлекал выгоду, а как же без этого, ведь он хитрый еврей, но, вместе с тем, он совершал попытку (пусть и жалкую) расплатиться по счету с теми, кому когда-то сделал бобо. Страдания, причиненные Ване, Диме и Денису нельзя оценить в деньгах, но Мирон справедливо решил, что около миллиона долларов каждому из них хватит, чтобы попытаться забыть прошлое и начать все сначала. Ваня мог бы открыть фотостудию, Денис мог бы записать новый альбом (типа их и так мало было) или открыть сеть кофеен, если уж совсем ничего с рэпом не выйдет, а Дима… Дима купил бы себе домик в Швейцарии и выращивал бы там сельдерей на грядках. В любом случае, это было все, что Мирон мог сделать для них, ну и заодно, сам отделаться от своего прошлого. Когда-то он мечтал поселиться в Риме.***
Несколько часов до самолета. Мирон складывает долларовые пачки в новый чемодан аккуратными стопками. Вещей у него с собой нет, кроме Ваниного телефона и его же наушников веселой расцветки. Свой мобильный Мирон вчера потерял, и, пока они с Ваней ехали по шоссе к складу, вслух переживал, что не сможет послушать в самолете любимую подборку немецкого рэпа. Евстигнеев великодушно отдал ему свой телефон, упомянув, что немецкого рэпа там маловато, но зато много всего другого. Чего другого — Мирон не уточнил, а телефон машинально взял и засунул в карман, обнаружив его только сегодня утром. Наверное, Ваня думал, что Мирон согласится уехать из Бангкока с ним, поэтому и вручил мобильный, а Мирон вот снова его кинул. Мирон даже смеется в голос от этой догадки, похоже, он кидает людей даже тогда, когда об этом и не помышляет. Нужно потом будет отправить симку Ване по почте. Мирон ставит его мобильный на зарядку, а сам достает из внутреннего кармана пиджака распечатанный авиабилет Бангкок — Рим и долго смотрит на него, совершенно погружаясь в свои мысли. Он сидит так до момента, пока на телефон не приходит уведомление о подъехавшем такси. Ну вот, пожалуй, и все. Мирон сжимает ручку чемодана, до отказа набитого его «светлым завтра», и выходит из номера.