А я прошу перемирия… ©
***
Мне удалось заснуть. Я, кажется, не дошел и до середины своей коллекции котогифок, когда просто вырубился, предварительно стукнувшись затылком о спинку кровати. Я проснулся из-за бьющего (ебашещего) в окно бангкокского рассвета и сначала не сразу вспомнил, где нахожусь и что вчера было. Я сел на кровати, ероша свою короткую стрижку, ощущая, как тяжелые воспоминания неумолимым потоком начинают заполнять голову. Катафалк. Кладбище. Ночь. Дождь. Лопата в руках Окси. Крышка гроба. Похоже на сюжет мрачного гей-порно, но все было куда плачевней. Обрывки кадров мелькали перед глазами, вызывая смутную боль в голове и неприятное покалывание слева между ребрами, а в ушах не затихали голоса. «Почему вы вообще спрашиваете это у меня?!» «Та ночь выпала у меня из памяти». «Лого на лице — это перебор, как мне кажется…» «Мы похороним его». Я сдавил голову ладонями, молясь, чтобы эти обрывки вчерашних диалогов прекратили звучать в моей черепной коробочке. Вдобавок, за окном, походу, были все сорок градусов жары, стекло будто плавилось. Я со стоном поднялся с кровати, подошел к допотопному белому вентилятору, стоящему в углу, и включил его — полегчало, но не намного. Это хрень дула мне в лицо так, что щеки развивались, как у бульдога. Мирон любил бульдогов. На этом моменте мне взгрустнулось, пока я не вспомнил, что это не так. «Ваня, ты же нормальный человек?» «Мне кажется, дальше с ним общаться бессмысленно». «Ты что, фильмов Тарантино насмотрелся?» «Идите вы на хуй! Я думал, что мы друзья…» «За все в жизни нужно платить, ты же знаешь…» Я резким, нервным движением стянул с себя майку и швырнул ее на кровать, потом порылся в кармане в поисках своих сигарет — нашел. Бинго! Щелчок зажигалки, затяжка, дым, уходящий к потолку. Сидеть под вентилятором было сносно, и казалось, что если выйти из этого импровизированного оазиса, то сил хватит только на то, чтобы доползти до душа. И то, только походкой бухого горбача. Доползти в душ было несомненно хорошей идеей, но мы ведь находились в ебучем беззвездочном отеле на самой крайней бангкокской окраине, поэтому воды по-прежнему не было, а фантомные голоса донимали меня со все большей силой, даже как будто становясь громче. «Еле вас нашел в этой темноте». «Три икса — крутая татуха». «Хотел открыть сеть кофеен, но затем увидел Диму в катафалке». «Из-за тебя я чуть не попал в тюрьму, женился на каком-то гее, прилетел сюда и мокну под дождем». «Дайте, я хотя бы реквием Моцарта включу ему». «Надо сваливать». Я все-таки умудрился помыть голову под тонкой струей воды, текущей из крана в ванной, а когда вернулся в комнату, попутно вытирая голову полотенцем, то заметил на своей кровати тетрадный листок. Я поднес его к глазам, близоруко щурясь, держа его за край двумя пальцами, бегло прошелся взглядом по строчкам и понял, что пытался написать текст для песни этой ночью. Обычно-то я пишу в стул, то есть в стол, и сегодняшний день исключением не был, но я почему-то запихнул этот листок в карман своих джинсов. Мне очень хотелось оладушек, поэтому я, докурив сигу и затушив бычок прямо о подоконник, поднялся и вышел из номера — кажется, там внизу была столовая. Конечно, это вам не система «все включено», скорее, «все выключено», но я взял в буфете (другого названия для этого не подобрать) сэндвич и пакетированный чаек (конечно, ведь ни о каком «ол инклюсив» со шлюхами, коксом или хотя бы просто оладушками здесь речи не было, потому что упрямый Шокк настоял на поселении в самом зашкварном месте, забытом всеми буддистскими божествами, в которых тут верят). Возможно, Шокк просто хотел дописать «Голод» голодным. Я осторожно лавировал между маленькими столиками, внимательно глядя на пластиковый стаканчик с горячим чаем, чтобы ненароком не расплескать его на себя или на пол, поэтому увидел знакомые лица не сразу. Шокк и Василенко сидели за угловым столиком и призывно махали мне руками, чтобы я шел к ним. Я плюхнулся на услужливо отодвинутый для меня стул и поставил свой завтрак на столешницу, отмечая, что мои приятели выглядят не менее хреново, чем я, но Дима хотя бы довольно лыбился, в отличие от непривычно мрачного Джонни-гея. — Хуевая ночка, да? — поинтересовался Шокк, уминая салат, по-видимому, сельдереевый. — Я думаю и так ясно: не каждый день выдается поработать копателем могил, — буркнул я, отпивая свой чаек, косясь на Диму исподлобья. — Скорее, закапывателем могил, — сказал Василенко, и я еле его расслышал, умник хуев, тоже мне. Я заметил, что Денис вообще ничего не ест, что его волосы сегодня не перемазаны гелем (Армагеддон, что ли, скоро?), а его ладони почему-то перебинтованы, но не придал этому значения. — Эй, Рудбой у тебя что-то из кармана выпало… Я не успел вовремя среагировать, Василенко схватил лист с моих текстом для трека и уже начал зачитывать его в слух. Кровь прилила к моим щекам, я всегда старательно прятал свои тексты от всех подальше, даже от Мирона, чтобы он, не дай бог, не заставил меня читать их под биты и записывать на аудио. — Смерть чувствует твой страх, она идет к тебе с косою на плечах и с черепом в руке. Она спешит к тебе, она уже близка, к тебе вот-вот потянется костлявая рука. Вот черный балахон и черные глазницы, и лязгает коса, тебе совсем не спится. Еще немного, братец, еще немного, милый, Совсем-совсем уж скоро увидишь ты могилу, — Денис декламировал это с ухмылкой, ловко уворачиваясь от моих попыток вырвать лист у него из рук или вырвать ему руку. — Совсем-совсем уж скоро, и Смерть уже стучится, провалами чернеют бездонные глазницы. Уж скоро ты увидишь Ухмылку Черной Смерти, и явятся к тебе из преисподней черти. Ой, Ваня, тебе ж рэпером никогда в жизни не стать с такими «талантами». Предлагаю тебе свои гострайтерские услуги, дорого не возьму… — Завали! Еще слово, и я тебе въебу… Я все-таки выхватил у него свой текст и запихнул смятый листок подальше в карман, сверля этого пидора Джоннибоя недобрым взглядом. — М-да, похороны Мирона даром для тебя не прошли, — хмыкнул Василенко. — Девочки, не ссорьтесь, — сказал Шокк, доедая свой салат, двигатая челюстью а-ля морская корова. Потом он откашлялся и как-то многозначительно переглянулся с Василенко, а потом сказал: — Ваня, послушай, кое-что произошло… Мы уже хотели идти к тебе в номер. Дело в том, что сегодня утром курьер доставил мне флешку… Он порылся в кармане и положил на стол бумажный конверт с надписью «Посмотри меня, пидор», а я, кажется, узнал этот почерк — еще бы, когда мы жили вместе, Окси исписывал своими бесконечными рифмами всю доступную в доме бумагу, даже туалетную. — Но ноут есть только у тебя, Ваня, — продолжил Шокк, приступая к поеданию второго блюда на своем подносе — какой-то рыбы (лещ, что ли?). — Поэтому предлагаю пойти и посмотреть, что там на этой флешке. Я подозревал, что если посылка подписана почерком Мирона, то на этой флешке вряд ли может быть что-то хорошее. Уже будет хорошо, если она не взорвется, когда мы вставим ее в разъем. Когда мы все втроем переместились в мой номер, и я открыл крышку ноута (Дима при этом как-то странно посмотрел на открытую на экране гифку с милым котенком и пробормотал что-то про педиков-зоофилов), я с опаской извлек из конверта флешку в форме покемона Пикачу и аккуратно вставил ее в юсб-порт, все еще подозревая какой-то подвох. Но секунды шли, а ничего опасного так и не происходило, только на экране показался значок файла avi формата, и я уверенно кликнул на него. Я не знаю, что мы ожидали увидеть на этом видео: снафф? порно с Жиганом? До сих пор неизданный микстейп Мирона? Наверное, мы ожидали, что угодно, но только не обращение самого Мирона к нам. Я впился взглядом в экран, в ужасе понимая, что этого человека больше нет в живых, и такие свежие еще воспоминания снова заполнили мой воспаленный мозг. А Мирон, загадочно помолчав первые пол минуты, начал говорить. — Всем салют!.. Это Оксимирон, и, если вы смотрите данное видео, значит, меня уже нет в живых. Если вам интересно, то досмотрите это видеообращение до конца, если не интересно — выключайте прямо щас. Мирон на экране прищурился и облизал сухие губы, потеребил свой нос, повертел в руках пластиковую бутылку с водой и продолжил. — Все-таки интересно? Щас я вам все буквально за пару минут расскажу… Так… Олежка ЛСП носит двести масок, и никто не знает его настоящего лица, может, потому что в безумие ему впадать не надо, ведь оно в его голове давно и не лечится. Олежка ЛСП отписал свой зашкварный куплет… — Мирон запнулся и на секунду замолчал. — Ой, простите, это не тот текст… Он погладил свой бритый затылок, широко и обворожительно улыбнулся, будто извиняясь перед нами, а мы все буквально вгрызлись глазами в окно видеоплеера. Я так вообще ощущал себя крайне странно, слушая Мирона, который был на этой видюшке живее живых (даже подрочить не грех), но по факту уже нет. Сердце больно сжалось. И член опустился. — Итак, бро мои дорогие! Как я сказал, если вы смотрите это видеообращение, то меня уже нет в этом мире. Флешку вам, скорее всего, передал мой соратник. Я, с самого начала, когда мы с вами только встретились в Вегасе, знал, что рано или поздно все закончится, поэтому решил записать для вас прощальное послание. Да-да, именно для вас, ведь вы трое наиболее значимые люди в моей жизни. И ты, Денис, тоже — это правда, хоть я тебя и отхуесосил неслабо так в свое время. Но я не Мориарти, а ты не Шерлок — да-да, не льсти себе, но я всегда готов протянуть руку помощи и вытащить тебя из бездны, в которую сам же и столкнул когда-то. Я мельком глянул на Василенко и заметил, как он дернулся при этих словах, и, кажется, стал слушать еще внимательнее, нервно теребя забинтованную ладонь (и чего они у него забинтованы, дрочил что ли всю ночь?). — В общем, Денис, прощения не прошу, но знай, что ты не был для меня никогда пустым местом, именно поэтому я согласился с тобой побэттлить. И я тебя прошу, оставайся в рурэпе, ему нужны такие пидоры… кхм, такие рэперы, как ты. Чем ты, хуже Олеги? Ты лучше! Как сказал бы Дима Шокк: русскому рэпу нужны Джонни-Биберы. Только очень тебя прошу, не бросай творчество, не уходи в бизнес, ради всего хип-хапа, не открывай бургерных и кофеен. Из тебя хуевый владелец Старбакса. Ну, я знаю, тебе такое и в голову не придет, так, на всякий пожарный говорю, ведь ты всегда был творческим человеком, способным творить буквально без остановки! Удачи тебе, Денис, на этом правильном, но нелегком пути, — Мирон усмехнулся краем губ. — Ваня, теперь к тебе. Хоть я и умер, мне всегда казалось, что между нами настолько сильная связь, что даже после смерти я буду рядом с тобой в виде ебанутого ангела хранителя, дающего советы, которым сам никогда не следовал, вроде: делай перерывы между сигами хотя бы иногда, не разбавляй наркотики в алкоголе и прочая бесполезная хуйня. Я-то знаю теперь, что, пьешь ты яблочный сок или экстази в коле — без разницы, все равно все закончится так или иначе. Но… Я не верю в загробный мир, поэтому придется тебе справляться самому, без моих советов, я только хочу извиниться за кое-что. Прости за то, что насиловал твой мозг философскими цитатами и бесконечными разговорами, что в итоге ушел, ничего не объяснив, что из-за меня ты стал убийцей. Прости за тот случай, после которого ты не мог нормально разговаривать два дня. Ты ведь говорил «давай, давай, я тренировался на огурцах»…, а я же предупреждал, что у меня не тизер, а фильм… эх… — Я думал у тебя короткометражка! — вырвалось у меня непроизвольное восклицание, и тут же почувствовал, как краснеют мои щеки. — Одним словом, спасибо, — продолжал, тем временем, Мирон на записи, облизывая свои пересохшие от долгого монолога губы. — И за прекрасные отношения спасибо, и за то, что был со мной в трудную минуту, и я вовсе не про тот случай, когда отравился паленым дошираком, — Мирон помолчал некоторое время, потом выпил воды и тяжело вздохнул, продолжая. — Дима, не хватит ни двух минут, ни двух часов, чтобы ответить на весь твой хейт меня в твиттере. Мне есть, что ответить на каждого незаслуженного «петуха» и «залупоглазого содомита», но я скажу только одно: я тебя люблю. Впрочем, как и всех вас троих. Мне очень жаль, что обстоятельства сложились так, что мы с вами стали врагами, что ты, Дима, жаждешь чуть ли не кровной мести… — Вот же, сука, — процедил Шокк, нервно сжимая и разжимая кулаки. — Вечно все слова наизнанку вывернет… — Тшшшш, — сказал Денис, потому что из-за возмущений Шокка нам не было слышно слов Мирона. — …я кинул тебя, я подставил тебя, я игнорил тебя, я не принял стопятисотый вызов на баттл и не смотрел полностью, каюсь, ни одной твоей трансляции в перископе. Я связался с Жиганом, вляпался по уши в ебучий мейнстрим, забыв напрочь о 2008-м, усах Дали и мамоебстве, я в конец предал «шокси», обрекая тебя на хронический пятилетний недоеб… и себя, между прочим, тоже — это, чтоб ты не думал, что я не печалился из-за нашего расставания. Я плакал по ночам, мечтая о твоем толстом ху… Так, впрочем, это не важно. Просто, знай, что ты меня спас, когда я был нонеймом, и я этого не забыл. — Не забыл он, сука! — Шокк со всей дури опустил раскрытую ладонь на столешницу, отчего ноутбук подпрыгнул. — Не забыл он, вы посмотрите! Ты об этом помнил, когда ментам меня сливал?! Гнида носатая! — …я об этом не забыл, у меня вообще память хорошая, так я еще и записываю все. Ну чего вы, парни, проклинаете меня? О покойниках либо хорошо, либо ничего — знаете, ведь, — Мирон растянул губы в милой улыбке. — Но, чтобы вас отпустило и в знак моей благодарности за то, что терпели такого мудака, как я, я предлагаю вам принять небольшую моральную компенсацию от меня, а именно то, что я успел скопить за годы липкого хайпа и глубокого мейнстрима. Отгадайте-ка, что зимой и летом одного цвета и всем нравится? Нет, Ваня, это не марихуана. Нет, Денис, это не елочка. Да, Дима, ты отгадал правильно. Я знаю, ты любишь сельдерей и прочую зелень, я уверен, тебя порадует эта новость — сегодня тебе придет чек на 333 тысячи 333 доллара. Как и тебе, Ваня, и тебе, Денис. А на один доллар я купил себе этот «дошик»… Он, как раз уже приготовился, пока я тут болтал с вами. Мирон пододвинул к себе белую упаковку с быстроприготовляемой лапшой, а потом намотал эту лапшу на пластиковую вилку, запихивая еду себе в рот, обжигаясь при этом, а я лишь хлопал глазами, глядя на него, по правде у меня наворачивались слезы. Парни, судя по гробовому молчанию, тоже были под впечатлением от такого поворота. — Ну, и поскольку меня больше нет в живых, предлагаю послушать мой самый любимый трек из всего моего творчества, — проговорил Мирон с набитым ртом, а потом провел указательным пальцем по экрану телефона. Зазвучало музыкальное вступление, а потом до боли знакомые всем присутствующим слова. Там, где нас нет, горит невиданный рассвет. Где нас нет — море и рубиновый закат. Где нас нет — лес, как малахитовый браслет. Где нас нет? На Лебединых островах! Где нас нет, услышь меня и вытащи из омута. Веди в мой вымышленный город, вымощенный золотом. Во сне я вижу дали иноземные. Где милосердие правит, где берега кисельные.(Flashback)
Гена был вне себя от бешенства: да что себе позволяет этот Карелин?! Можно подумать, что если они перепихнулись пару незначительных раз, то теперь тот имеет эксклюзивное право подъебывать его по поводу и без! Гена так не считал. Он решил позвонить Алфавиту и все рассказать, а там, будь, что будет. В любом случае, с Карелиным связывать не было никого смысла — это бесполезное существо умеет только накуриваться в хлам и трахать тех, кто ему более-менее нравится и при этом движется. — Пошел ты на хуй, Карелин, — выплюнул Гена, он, кажется, еще никогда не был таким злым. Гена стойко решил больше не давать Славе ни надавить на себя, ни, тем более, в зад. Вместо этого он завис над списком контактов в своем телефоне и, в частности, над контактом обозначенным как «любимка Алфи». Пальцы немного подрагивали, Гена не решался нажать на звонок. И, пока он тупил, его внимание отвлекло кое-что, происходящее на другой стороне улицы. Сначала Гена не узнал в невысоком бритоголовом широкоплечем татуированном мужике того самого Шокка, но потом понял — да, это он. А после до него дошло, что они грузят в черный похоронный мерседес не сопротивляющееся тело Оксимирона. Гена едва не выронил телефон от волнения, а потом поспешно сунул его в карман и спрятался за углом здания, чтобы случайно себя не обнаружить. Пока Шокк и бывший бек-мц Окси старательно укладывали Мирона в салон авто и сами туда садились, Гена лихорадочно соображал, что же ему следует делать? Бежать обратно наверх за Славой он не успеет. Гена метнулся взглядом по пустынной улице, а потом увидел, что багажник мерседеса слегка приоткрыт. Оставался только один вариант, и оставалось молиться, чтобы Гена поместился в этот вариант. Он ползком добрался до машины, молясь макаронному богу, чтобы она не двинулась с места раньше времени. Гена не очень изящно перевалился через бортик, еле умещаясь внутри багажника, не слишком аккуратно закрыв крышку, отчего она ощутимо ударила его по голове. Поездка выдалась не долгой, но за время лежания в багажнике Гена понял, что абонемент на фитнес все-таки стоит взять, но это потом…, а сейчас, они заехали на территорию кладбища, на вид давно заброшенного. Гене удалось незаметно для Шокка и его длинного спутника выползти из багажника и спрятаться в близлежащих от того места, где остановился катафалк, кустах. Он старался не шуршать ветками и надеялся, что чуть что, будет принят этими двоими за привидение — у него была хорошая маскировка: белая ветровка. Он лишь натянул ее капюшон пониже, когда первые капли дождя начали падать на землю. Дальше начало твориться что-то совсем абсурдное, и Гена уже устал наблюдать за тем, как Мирон копает мокрую землю битый час, утирая с лица пот вперемешку с водой. Миронова майка вымокла насквозь, и Гена должен был как-то помочь ему, но соображать мешало острое чувство голода и почти непреодолимое желание попасть да хотя бы в бургерную «Блек Стар». Вместо этого он вынужден был мокнуть под дождем где-то в бангкокских ебенях на богом (которого даже нет) забытом кладбище. Гена настолько увлекся воображаемым поеданием чизкейка, что даже не сразу заметил, как к троице присоединился невесть откуда взявшийся Джоннибой. А потом… Потом Мирон упал прямо в свежевыкопанную могилу… и начался сплошной сюр. Шокк, бек-мц, которого, кажется, звали Рудбой, и Джонни положили его в гроб, гроб не очень аккуратно опустили в могилу, а потом старательно все засыпали землей, не обращая внимания на мешающий процессу ливень. Они копались довольно долго, Фарафонов успел уже полностью промокнуть, одежда прилипла к телу, а с челки на лицо ползли струйки воды, заливая глаза, мешая разглядеть в темноте, что там происходит. До ушей доносились обрывки фраз. Гена уже почти выпал из реальности и, вообще, чуть не заснул, когда свет фар мазнул по кусту, за которым он прятался. Он машинально пригнулся, не удержался на размоченной земле и упал на задницу, измазав в грязи джинсы и свою новую ветровку от Армани. Но эти трое в катафалке ничего не заметили, машина проехала мимо и скрылась за поворотом кладбищенской аллеи, а для Гены настала пора думать, что же делать. Он неловко поднялся и подбежал к только что закопанной могиле. Первая идея была позвонить Карелину, и Гена мысленно обругал себя за то, что не подумал об этом раньше. Но, когда он вытащил телефон из кармана, оказалось, что батарея полностью разрядилась — это все из-за пошлых картинок, которые слал ему Алфа последние пару часов, пока Фарафонов теснился в багажнике, а потом прятался за кустом, так, что даже пришлось отключить звук входящих уведомлений, чтобы не обнаружить себя. Гена выругался, запихал телефон обратно в карман и подошел поближе к месту преступления. Рядом валялась забытая лопата, и он, подчиняясь неведомому порыву, поднял ее с земли и начал копать. Гена вспомнил, как в детстве копал картошку у бабушки в деревне, так вот, раскапывание могилы оказалось куда более трудоемким занятием: уже минут через пять он утомился, через десять — готов был бросить это дело, а ведь яма не углубилась еще даже на полметра. Фарафонов бессильно опустился прямо на землю, намереваясь вообще улечься, ведь одежда все равно была уже грязная. Нестерпимо хотелось курить, и он даже пожалел, что является ЗОЖевцем и сигареты с собой не таскает на случай непредвиденных посещений кладбищ и прочих нервных дел. Гена уже собрался копать дальше, как услышал из-под земли приглушенные удары и длинные тирады на немецкой языке, по интонации походившие на маты. Он тут же подскочил на ноги, схватил лопату и принялся копать с удвоенной силой, и всего через каких-то сорок минут ее ребро ударилось о крышку гроба, под которой тут же наступила тишина. — Потерпи, Мирон, потерпи, — бормотал Гена, пока разгребал остатки земли, чтобы можно было открыть крышку. Через непродолжительное время это-таки удалось сделать. Мирон бледностью походил на графа Дракулу, и Гене даже стало не по себе от его вида. — Ты живой? — неуверенно спросил он, помогая Мирону вылезти из могилы, едва сам туда не полетев, потому что скользкая земля разъезжалась под кроссами. — Ебать, я живой, да, — Мирон странно посмотрел на Гену своими выразительными глазами на выкате. — Спасибо тебе, Рикки. Если бы не ты, сошел бы я с поезда хайпа раньше времени. Он подал Фарафонову руку, а потом и вовсе обнял его, благодарно похлопывая по спине. Грязными, сука, руками. — Они хотели тебя убить? — спросил Гена, когда Мирон его выпустил из объятий. — Каков план теперь? — Не хотели, но чуть не сделали это, — поморщился Мирон и добавил с досадой: — петухи, могли бы догадаться, что от передоза коксом может настать временная потеря признаков жизнедеятельности. Но это даже к лучшему: пока я лежал в этой могиле для хопа, я придумал грандиозный план. Пойдем, Геннадий, отсюда, по дороге все расскажу. Мирон слегка прихрамывал, поэтому Гене пришлось его поддерживать под локоть. У него у самого-то болела поясница после неловкого падения, и с виду они оба походили на раненых боевых товарищей, которые только что выиграли сражение с живыми мертвецами.***
Где нас нет, услышь меня и вытащи из омута. Веди в мой вымышленный город, вымощенный золотом. Во тьме я вижу дали иноземные, Где милосердие правит и свет над берегами, где нас нет… Трек закончился. Мы молчали. Мирон выгреб остатки макарошек пластиковой вилкой и тоже скорбно замолчал. А потом также скорбно отпил бульон. Я заметил, как Шокк смахнул выступившие на глазах слезы, а Василенко и вовсе закрыл лицо руками. Я же смотрел на лицо Мирона на экране ноута и не мог поверить, что его больше нет с нами. Мы молчали, наверное, с минуту: Мирон — по ту сторону экрана и мы — по эту. А потом он рассмеялся, заразительно так, совсем, как раньше, а у меня похолодело сердце, ведь по факту этот смех был с того света. Мирон прекратил смеяться, вытер набежавшие на глаза слезы и уставился на нас, а я у меня по спине пробежал холодок — создавалось полное впечатление, что Мирон сейчас здесь, с нами. — Ну, что друзья мои? — наконец, произнес он. — Вот видите, один миллион зелененьких, и вы уже готовы говорить обо мне либо хорошо, либо, хотя бы, ничего. Это просто: вжух! и мы снова друзья, не так ли? — Мирон почесал татушку на своей руке, а я сглотнул, уже подозревая что-то недоброе. — Триста тридцать три тысячи, и моя мучительная смерть — такова цена твоего прощения, Ваня? Триста тридцать три тысячи баксов, и ты, Дениска, сможешь открыть кофейню и забыть обо мне, да? Триста тридцать три тысячи, и ты откроешь сельдереевые плантации в швейцарском раю, Дима, как мы хотели, помнишь? Только без меня, и ты на это согласен, я не сомневался. Мы все очень сильно напряглись от слов Мирона, потому что голос его звучал недобро, а сам он выглядел зловеще, как гремлин, накормленный «дошиком» после полуночи (я даже нервно глянул на часы зачем-то), и создавалось впечатление, будто Окси говорит с нами в режиме онлайна. Я пихнул Диму в локоть, почему-то боясь что-то сказать, а он нахмурился и неопределенно пожал плечами — мол, я сам не ебу, что это за хуйня. Я заметил, как он нервничает, вертя в пальцах пачку из-под моих сигарет, и понимал, ему сейчас очень не хватает стебля сельдерея, чтобы успокоиться. Джонни так вообще сидел с открытым ртом, не отводя взгляда от лица Мирона. Мы снова уставились в экран, с которого продолжал вещать Окси. — Но такая халява бывает, где нас нет, поэтому, я предлагаю вам заработать миллион. Да, я вас наебал, никакого завещания нет, никаких чеков вы не получите и вообще, я живее грайма в России уж точно, однако, у вас есть шанс заработать эти деньги на реализацию своих желаний, вроде овощных плантаций, разведения тунца или открытия своей порно-студии, а заодно — помочь мне. Я снова переглянулся с Димой, не понимая уже ровным счетом ничего, ясно было только одно, Мирон опять что-то задумал. — Вы думали, что меня так просто убить? Вы забыли забить осиновый кол мне в сердце, но вы сделали это морально, — Мирон театрально закатил глаза, хватаясь за сердце, — когда закопали меня, даже толком не убедившись, умер ли я. В общем, это уже неважно. Итак, плохая новость — я жив и я злой на вас, хорошая новость — у меня есть дело, которое выгодно нам всем, и я предлагаю вам сделку, без СМС, без регистрации, без вложений, без наеба. Я предлагаю вам перемирие… О да, решение сложное, но, если вас заинтересовало, приходите сегодня по этому адресу. Лицо Мирона с экрана исчезло, и появилось название улицы и дома — красным на черном фоне, и я даже подумал, что это какой-то гипноз, потому что мы все втроем буквально зависли, уставившись в ноут, и, даже когда видеозапись закончилась, не сразу это поняли. — Пиздец, — произнес Василенко, обреченно переводя взгляд на свои забинтованные руки. — Еще какой, — согласился я, в душе все-таки радуясь, что Мирон жив. — Мы пойдем по этому адресу, — твердо сказал Дима, и по его лицу было совершенно не ясно, что за эмоции он испытывает.