Отличная ночь для смерти и зла. На тебя роняет слёзы небо, а на небе звёзды улыбаются во сне человеку на Луне. Глубоко тебя зарыли. До свиданья, милый, милый. Милый, бывай! © Агата Кристи «Трансильвания»
***
— Слава, только не шевелись, — Гена смотрел на Карелина округлившимися от ужаса глазами. — У тебя на ширинке сидит огромный лохматый паук. Карелин сначала подумал, что это Гена так шутит, и даже улыбнулся ему, собравшись уже ответить, но машинально опустил взгляд вниз и едва не заорал от неожиданности. Паук действительно сидел, и был он размером с его кулак, не меньше. Его мохнатые лапки перебирали по тонкой ткани джинсов, и хоть Слава пауков не боялся, но непреодолимое желание скинуть его с себя буквально заполнило его сознание. — Слав, только не трогай его, а то может укусить. Он сам уползет! — сказал Гена, но было уже поздно. Слава попытался скинуть паука со своего драгоценного члена — как на зло, трусы он сегодня решил не надевать, поэтому от тесного контакта с пауком отделяла только тонкая ткань его штанов. И, прежде, чем его удалось скинуть с себя, Слава почувствовал что-то наподобие укуса, но последующей боли не было. Карелин только с отвращением наблюдал, как в общем-то симпатичный «тарантул», как про себя окрестил его Слава, заполз куда-то под кровать. — Блядь, я не хочу здесь жить, — просипел Гена, подрагивая от ужаса. — Мы же заснем и не проснемся здесь просто! Если нас не прирежет тайская мафия по твоей, Слава, милости, то точно сожрут пауки, громадные тараканы или змеи. Славе нравился такой Гена — напуганный, впавший в паническое состояние. С ним, с таким, было проще разговаривать, поэтому Слава тут же забыл про «тарантула» и подошел ближе к Фарафонову, сжимая пальцы на его белой руке, думая, что сейчас самый подходящий момент, чтобы Гену успокоить, да и в штанах стало тесно как раз. Но Гена тут же попытался вывернуться из хватки, и сиюминутно вернул на лицо меланхоличную маску рэпера, проебавшего баттл. — Ну, что не так, Гена? Тебе же понравилось то, что между нами было в прошлый раз. Слава выдохнул эти слова в Генино ухо, и тут же нагло пролез туда языком. — Слава, отъебись, а? — Моя сладкая шоколадка, — пробормотал Слава, пролезая холодными руками под Генину майку, прижимаясь к нему плотнее, жарко дыша в шею. — Ты ведь не будешь теперь отрицать, что ты мой сладкий «Милки-вей»? Или «киндер-шоколад»? Или «несквик с молочной начинкой»? Хочешь еще так? Гена все-таки вырвался. Он отскочил на целый метр и до хруста сжал телефон в руке, злобно глядя на Славу. Ему хотелось запустить в Гнойного чем-нибудь тяжелым, и его взгляд даже метнулся в сторону торшера. — Тише-тише, — Слава обезоруживающе поднял вверх обе ладони. — Ты же знаешь, что юморок у меня стремный. Прости, Гена. — Я не поддамся на твои уловки больше. Я и так повел себя, как сволочь, понимаешь? Слава осторожно кивнул, мол, конечно понимаю, сволочь так сволочь. — У нас с Никитой все было хорошо, — продолжил Гена, — а потом… а потом… — А потом тебя наконец-то кто-то трахнул, и тебе понравилось, и теперь ты хочешь безболезненно сплавить Алфавита и поэтому мучаешься фантомными болями совести, — закончил за него Слава, самодовольно ухмыляясь. — Да забудь ты про него: где он и где мы? Лучше иди ко мне, мы успеем разок, пока Мирон доползет из магазина. Слава сделал шаг навстречу Гене, потянул его к себе за край ветровки и тут же словил его грустно-ненавидящий взгляд. — Это все из-за тебя, — прошипел Гена, глядя прямо в светло-голубые глаза напротив. — Нет, ты меня попутал с Оксимироном. Это же все его рук дельце обычно, — Слава хмыкнул, отпустил Гену и отошел к зашторенному окну, присаживаясь на подоконник. — Но, конечно, Рикки Файв, винить кого-то всегда удобнее, чем взять ответственность за свои поступки на себя. Так что валяй, красавица, пиши своему бородатому принцу няшную СМС-ку, чтоб он не догадался даже, что ты здесь делал и что еще хотел бы сделать. Слава презрительно фыркнул и закурил, выдохнул серый дым в серый потрескавшийся потолок, жалея, что травка закончилась так не вовремя. Гена молчал. Он с минуту сверлил Славу взглядом изнасилованного олененка Бэмби, подбирая какие-то слова, чтобы достойно ответить, но не находил их. Хоть Гнойный и был редкостным пидором, но в одном он был прав — нельзя было скрывать от Никиты измену. По правде, гнойный пидор был прав еще в одном, но об этом Гене даже не хотелось сейчас думать. Слава же, напротив, только об этом и думал. Поэтому он легко поднялся, подошел к Гене вплотную и нагло поцеловал его, ощущая сладость чужих губ (опять Гена жрал пончики в глазури). Фарафонов не сопротивлялся, но и не отвечал на настойчивый поцелуй, лишь сильнее сжимал телефон в кулаке, где чернота погасшего экрана скрыла их с Алфой фотку, сделанную незадолго до Гениного отъезда из Города — там они были точно еще вместе. Слава продолжал настойчиво целовать Гену, бесцеремонно проталкивая язык внутрь его рта, а его руки снова залезли под одежду, лапая то место, где у Гены был бы пресс, купи он все-таки абонемент на фитнес год назад. — Фарафоша, дай мне пять... ровно пять минут, и мы успеем до прихода носатого, — пробормотал Слава, прервав поцелуй, его глаза блестели похотью. — Слава, я не хочу, — Гена пытался бороться с Карелиным, но на самом деле с собой, поэтому получалось плохо. — Я не могу, понимаешь?! Он вложил всю свою силу (воли) и отпихнул Славу так, что тот врезался в подоконник, а иначе бы вообще свалился на пол. — Ну и пошел ты, Гена, — возмутился Слава, потирая ушибленную об угол подоконника задницу. — Пошел ты, Гена! — злобно повторил он на случай, если Гена не понял, как сильно его расстроил. — Вот и пойду! — в Генином голосе расстройства было не меньше. Фарафонов решительно направился к двери, проклиная низший уровень пирамиды потребностей. — И эта белая ветровка от Армани делает тебя похожим на большую фрикадельку! — крикнул Слава ему вслед, вкладывая в голос максимальную едкость. — А у тебя зато… слишком большие яйца, Слава, — прошипел Гена, стремительным шагом направляясь к выходу из квартиры. — Подрочи себе сам! Гена громко хлопнул дверью, надеясь, что на Славу посыплется штукатурка вместе с потолком, желательно. Карелин удивленно смотрел на захлопнувшуюся дверь, потом перевел взгляд на ширинку своих светло-голубых джинсов, разглядывая ее несколько секунд с недоуменным видом — странно было, что Рикки обратил внимание на его яйца, слава им, конечно, но у Славы все было большое, начиная с роста. Из раздумий его вырвал звонок мобильника. — Здаров, коммунист! — из трубки прозвучал хрипловатый голос Замая, судя по обманчивой позитивности, он был чем-то недоволен, и Слава догадывался, чем именно. — Ты уже забыл, что обещал вернуться, как можно скорее? Коха уже отреклась от тебя, братан, если не вернешься в ближайшее время, то я такому распиздяю, как ты, ее не отдам, — на заднем фоне послышалось согласное мяуканье Кохи. — Андрей, произошла непредвиденная ситуация, — Карелин почесал голову, срочно подбирая оправдательные слова. — Я вернусь через неделю, максимум, через две. Прошу тебя, ради антихайпа и андеграунда, ради всего, что у нас было, придержи Коху у себя на это время… Только «китикетом» не корми мою любимую… — Блядь, Слава, она и не жрет «китикэт», она жрет мое мясо, в смысле то, которое у меня в холодильнике, — по голосу было слышно, что Замая бесит Славина необязательность, но он старательно сдерживал эмоции. — Придержу я Коху, куда я денусь? Но не пропадай и не влипай ни во что, я тебя очень прошу. Слава поблагодарил Замая за такую душевность, пообещал, что не пропадет и не влипнет, как муха в дерьмо, умалчивая о ситуации с преследованием тайцев, и уже почти попрощался, когда вспомнил слова Гены. — Слушай, Андрей, — Слава критично посмотрел на свое отражение в зеркале напротив. — А могут яйца внезапно увеличиться? Несколько секунд в трубке царило молчание, потом Замай откашлялся и все-таки ответил: — Ну, если только тебя кто-то за них укусил… Слышно было, как Замай сдерживает смешок. — А что такое? — Да так, ничего. Слава нажал на «отбой», а потом торопливо расстегнул ширинку, чтобы посмотреть-таки, что там не так — ведь его, похоже, действительно укусил ебучий паук. Через секунду комнату огласил истошный крик.***
— Хочешь половинку яйца? — услышал я прямо над ухом расстроенный голос Вани. — Нет, я ем только тунец и сельдерей, а шоколад вреден, — отмахнулся я, отталкивая его руку с шоколадным яйцом. — Помолчи! Мы прятались за углом здания, наблюдая за тем, как Мирон, поставив пакет с продуктами на землю, вытащил из кармана мобильный и теперь разговаривал по нему с кем-то, активно жестикулируя и гримасничая. На улице достаточно стемнело, поэтому я не боялся, что жид легко заметит слежку, но осторожность никогда лишней не бывает. Ваня уцепился за мое плечо мертвой хваткой, при этом чавкая мне над ухом и сильно этим раздражая. Я попытался выдернуть плечо из его пальцев, но он только сильнее в него впился и придвинулся еще ближе. А потом шагнул вперед, едва не выходя из-за угла здания, за которым мы прятались — я еле успел схватил его за руку. — Ваня, ты охуел? — зашептал я злобно, глядя на его губы, перемазанные шоколадом — ведет себя чисто, как ребенок-даун. — Он же нас сейчас увидит! — Да я хотел с катафалком рядом сфотаться, — виновато сказал Ваня и вытер рот ладонью. — Всегда мечтал. Я сначала не понял, о чем он вообще, но потом сам увидел припаркованный возле обочины черный мерседес. Я слегка подзавис, расчесывая лого Оксимирона на щеке, в моей голове начали вертеться шестеренки под нейропластикой. Я посмотрел на Мирона, на катафалк, опять на Мирона, и меня прошила гениальная идея. — Идем, — уверенно сказал я Евстигнееву, и шагнул из тени нашего укрытия прямо на тротуар. — Ты тоже хочешь сфотографироваться рядом с катафалком? — удивленно спросил Ваня, следуя за мной. — Жалко эстетику неона здесь не создать… — Ты про пиво что ли? Какая у пива может быть эстетика? — машинально спросил я, направляясь прямо к Мирону, который пока что нас не заметил, увлеченный телефонным разговором. — Дима, я про неоновые лампы, блеать, — ответил Ваня, после чего обиженно замолчал, видимо, решив, что со мной говорить не о чем, но мне было все равно. Мирон повернулся к нам лицом в последнее мгновение перед тем, как я почти положил свою ладонь на его костлявое плечо. Он так и застыл с трубкой в руке — из динамика звучал знакомый португальский акцент — и с расширенными от удивления глазами. А я-то и не знал, что у Мирона могут быть настолько большие глаза... Не ожидал новой встречи за такой короткий срок, да, жида? Я предполагал, что он попытается сбежать, поэтому вовремя хватанул его за шкирку, впечатывая спиной в стенку дома, с удовлетворением читая в его глазах панику — телефон упал на землю, разлетаясь на две части. — Поехали прокатимся, — сказал я, ощущая себя очень криминально опасным в этот момент. — И ты нам расскажешь, куда дел Дениса… — Дима, ты совсем шифером поехал? — Мирон попытался вывернуться из моей хватки, но у него ничего не вышло, и он успокоился после того, как я приложил его о стенку еще раз. — Я не знаю, где Джонни, — проговорил он уже менее уверенно, — почему вы вообще спрашиваете это у меня?! — Потому что, сука, — я буквально выплевывал фразы ему в лицо, а он даже не мог вытереться от капелек слюны, как бы делал это на гребаном петушином Версусе. — Ты засунул его в чемодан вместе со своим дружком-петушком Рикки Faggot-ом, и вы забрали его с собой! Мирон, ты совсем заигрался с переворачиваниями! По лицу Мирона было видно, что он ничего не понимает, но я-то знал, как отлично он умеет врать и притворяться, поэтому я с удовольствием стукнул его о стенку еще разок, а потом еще и еще, пока Ваня не остановил меня. — Ты его убьешь так, — предупредил он. — Да, Дима, ума у тебя не прибавилось, — изрек Мирон своим этим тоном оксфордского задрота. — Мы все были под руфилином — та ночь выпала у меня из памяти, поэтому я не ебу даже, где ваш Джонни-бой сейчас! — Сука, — я впечатал кулак в кирпичную кладку рядом с лицом Окси, а он вдруг начал истерично ржать. — Дим, я, конечно, знаю о твоих чувствах, и что ты мой тайный, ебанутый, но самый преданный фанат, но татуировка лого на лице — это перебор, как мне кажется… Я не выдержал и ударил его — в челюсть. Нихуя не аккуратно, как мог бы. Именно поэтому он моментально потерял сознание, но я не дал его телу осесть на асфальт. Мы с Ваней поволокли его по пустынной улице к катафалку — с дверкой не пришлось долго возиться. Мы наскоро связали Мирона подручными средствами, заклеили ему рот изолентой — Ваня смущенно признался, что он фанат бестселлера «Пятьдесят оттенков серого», а поэтому носит с собой моток из хозяйственного магазина постоянно — так, на всякий случай. Мы наскоро обклеили Мирона синими полосками, на случай, если он очнется раньше, чем мы доедем до места. — Так и каков твой план? — поинтересовался Ваня, нервно барабаня пальцами по приборной панели. — Мы похороним его.***
Навигатор быстро вывел нас на заброшенное Бангкокское кладбище, расположенное на окраине города — тихое и приятное, во всех отношениях, место. Ржавые ворота приветливо поскрипывали от легкого ветра, над входом висела табличка, буквы на которой выцвели от времени. Мы беспрепятственно заехали на территорию, слева и справа проплывали покосившиеся кресты и старые ограды. В катафалке очень кстати оказался новенький гроб и две лопаты. Мы с Ваней вытащили это все наружу, а затем извлекли из салона и самого Мирона. Я, с особым наслаждением, сорвал изоленту с его рта, наблюдая, как на его нижней губе выступила капля крови, а его глаза смотрели недоуменно и со страхом — так он когда-то смотрел на Рому Жигана. Мне было неприятно от этого, я не хотел, чтобы наши отношения зашли в такой тупой тупиковый тупик. Мирон не совсем понимал, что я задумал. Ваня, похоже, не понимал еще больше, поэтому просто закурил, как обычно всегда делал в непонятных ситуациях и любых других ситуациях, затянулся дымом и стал наблюдать за происходящим с похуистичным видом. Но мне было не похуй. — Копай, Мирончик. Я кинул ему лопату, она упала возле его ног с тихим стуком, дуло пистолета было направлено прямо ему в лоб, и он тяжело сглотнул — я видел, как нервно дернулся кадык на его красивой шее. Ваня, кажется, все-таки понял мою задумку, поэтому его губы разошлись в чеширском оскале — ему тоже хотелось мести, на самом-то деле, хоть он у мамы и пацифист. — Я тебе даже Эминема включу, — пообещал я, ища нужную аудиозапись у себя в телефоне, продолжая держать черепушку Мирона под прицелом,— Это, чтоб ты себя чувствовал, как дома. Заиграл трек «Cleanin' Out My Closet», а с неба очень кстати стал накрапывать дождь. — Копай, сука, — повторил я более убедительным тоном, наблюдая, как Мирон нехотя подобрал с земли лопату и вонзил ее в землю. — Ай`м сори, Миро-о. Ай невер мент ту херт ю-ю. Ай невер мент ту мейк ю край, бат тунайт, айм клинин аут май клозит. Уан мо тайм! — стал я подпевать Эму. — Да вы оба — ебанные фриканутые психи, — Мирон вытер со лба пот, смешавшийся с дождевыми каплями, и злобно зыркнул на нас с Ваней. — Я же сказал, что не знаю, где Гей-лорд! К чему этот цирк, Шокк? Вы же не будете меня убивать. Я покачал головой, продолжая подпевать словам из трека — я несомненно не собирался убивать Мирона, но я больше не верил ни единому его слову и особенно тому, что касается Джонни-боя. Ваня уже просек, что я решил его просто напугать, заставив рыть себе могилу на заброшенном погосте под дождем, но для Мирона все должно было выглядеть максимально правдоподобно, поэтому я состроил самое отбитое выражение лица — наверное, этому помогла также и татуха лого Окси — и выглядел бы, как серийный убийца из девяностых, если бы не модные, порванные на коленях джинсы. Ваня тоже не отставал — его глаза смотрели на Мирона холодно и отстраненно, он даже накинул себе на голову капюшон толстовки, и пофигу, что она была с изображениями поняш, все равно он выглядел очень криминально. Мирон снова воткнул лопату в сырую землю, и посмотрел на нас устало с выражением «ну вы и пидоры тупые», но я-то знал, что он испугался, догнал своими умными мозгами до того, что нам с Ваней действительно есть, за что его закопать. — Дима, я понимаю, что вы хотите мести, но я не знаю, где Василенко, я не вру, — он, как всегда, пытался заболтать оппонента, как на баттле, а еще ему в лом было копать, особенно учитывая, что это могила. — Ну что за детсад? Ваня, ты же нормальный человек? Я вижу за твоей гримасской адекватно мыслящего парня. Ну, прекратите эту недоверсию клипа Эминема, пожалуйста. Я все равно не вспомню, где Джонни, я ведь, как и вы, сожрал руфилин — Гнойный подсыпал его всем нам… Он говорил и говорил, он смотрел в наши мрачные лица, в наши непроницаемые глаза, и не находил там ни намека на взаимопонимание, а я лишь мысленно ухмылялся, продолжая направлять ствол ему в голову — как я давно мечтал заставить его заплатить, хоть и не по-настоящему. — Да пошли вы! — наконец-то психанул он, и продолжил копать. Его майка уже насквозь промокла, но он больше не смотрел на нас, просто упрямо погружал лопату в землю и выкидывал из ямы новые горсти чернозема. Он верил, что я могу выстрелить ему в голову, и он не хотел умирать. Я ухмылялся, глядя, как с каждой минутой Мирон все больше исчезает в яме. Ну что, Аксемирончик, как тебе такой Версус? Как тебе такой переворот игры? Ваня скурил уже полпачки, когда Мирон, наконец, выкопал положенные полтора метра, а потом выбрался на поверхность, весь перемазанный в мокром черноземе. — И что теперь? — поинтересовался он, удерживая на лице такое выражение, будто мы не его потенциальные убийцы, а навязавшиеся ему распространители косметики или ненужных вещей. — Так и будем молчать? Але? — Скажи, где Денис, — повторил я, надеясь, что за время раскопок он все же решил нам признаться. — Бля, Дим, вот никогда тебя тупым не считал, хоть русскому я тебя учил по программе для совсем уж кипятильников… то есть, чайников, но тут ты уже бьешь все рекорды! — взвился Мирон, со злобой отшвыривая от себя лопату. Я его отлично понимал, когда мы рыли в армии окопы, я себя чувствовал примерно так же, как он сейчас, — уставшим, голодным и ужасно злым. Но пистолет в моих руках прибавлял Мирону еще и чувство страха. Мне даже стало его жалко, но я отогнал от себя все ненужные мысли, оставив их для своего нового трека. — Ваня, он не хочет нам говорить, куда они дели Дениса, мне кажется, дальше с ним общаться бессмысленно, — меланхолично сказал я, тоже натягивая на голову капюшон, потому что дождь усилился. — Мирончик, залазь в гроб, мы тебя закопаем. — Дим, ты совсем уже, да? — Мирон нервно одернул майку, вцепляясь страдальческим взглядом в мое лицо — но сейчас этот жалкий косплей кота из «Шрека» не прокатит. — Ты что, фильмов Тарантино насмотрелся? Решил меня закопать? Живьем? Ваня, а ты что молчишь?! Ваня ногой сбил крышку гроба, обнажая его белое мягкое атласное нутро, и взглядом пригласил Мирона туда лечь. Я бы и сам не отказался прилечь туда, настолько я измотался за эти дни, да и спать хотелось, но даже здесь выгода была на стороне Мирона, однако, он почему-то не спешил ложиться в удобный гробик. — Идите вы на хуй, — сказал он очень искренне, а потом уселся прямо на землю. — Заставьте меня туда лечь, если получится. Дим, я не знал, что у тебя настолько больная фантазия. Я думал, что мы друзья… — Мы давно разложились в холодной земле, в холодной земле, в холодной земле, мы давно разложились в холодной земле, — пропел я строчку из своей новой песни, медленно надвигаясь на Мирона. — Мирончик, за все в жизни нужно платить, ты же знаешь… До свиданья, милый… Меня отвлек мобильник, завибрировавшего в кармане моих джинс. Я выудил его оттуда, глянул на экран — номер был незнакомый — и ответил на вызов. — Дима, вы где? Я почувствовал удивление и невероятное облегчение, потому что голос принадлежал Денису. — Мы на кладбище! — радостно сказал я, а потом уточнил. — На старом Бангкокском кладбище. А ты где? — Я тоже, — это Денис уже сказал, убирая телефон от уха, потому что стоял рядом с нами. — Фух, еле вас нашел в этой темноте. — А ты где был вообще? — недоброжелательно поинтересовался Ваня, подходя ближе. — И как нас нашел здесь? — Да я проснулся в аэропорту Бангкока. Потом скитался по городу, пытаясь вспомнить, как здесь оказался вообще, потом чуть ресторанный бизнес не замутил, хотел открыть сеть кофеен, но затем увидел Диму в катафалке… Дим, а че это у тебя на лице? — он посветил телефоном мне на щеку. — Три икса — крутая татуха! Ну, короче, увидел я вас в катафалке, и быстренько на мото-такси запрыгнул и за вами поехал. Только счас догнал, что помню твой номер наизусть — вот набрал тебя. А чем это вы тут занимаетесь? Ваня закатил глаза, Мирон состроил выражение лица по типу «ну, что я вам говорил?», а я тяжело вздохнул, обнимая Дениса и хлопая его по спине — я был рад, что Мирон его не убил или чего похуже. — Теперь, когда, счастливое семейство троих поросят-пидоров воссоединилось, могу я идти? — поинтересовался Мирон, поднимаясь на ноги и отряхивая налипшую на джинсы грязь. Мне даже стало как-то совестно, но я взял себя в руки и кивнул — пусть валит. Желание мести куда-то делось, да и что мы могли сделать с Мироном — закопать его живьем? — Нет уж, ты никуда не пойдешь, — внезапно встрял в разговор Ваня и сделал шаг к Мирону, заставляя того отступить. — Ты сломал нам всем троим жизни, из-за тебя я чуть не попал в тюрьму, женился на каком-то гее, прилетел сюда и мокну под дождем на этом ебучем кладбище — и все это только за последнюю неделю. А про прошлое вообще молчу! И ты серьезно считаешь, что вот так просто помашешь ручкой и свалишь? — Мирон осторожно ему кивнул, мол, да, так и считаю. — Нет уж! Залазь в гроб. Ваня был злой, похоже, в нем опять проснулся Охра, которому не было жалко никого, а желание было одно — убивать. Я понимал, что все заходит слишком далеко, поэтому схватил его за плечо, призывая остановиться. И он действительно остановился, переводя на меня свой немигающий взгляд, а вот Мирон, наоборот, сделал еще пару неловких шагов назад. — Оставьте меня в покое. Я устал! — сказал Мирон, и это были последние его слова. Он сделал еще один шаг назад, после чего поскользнулся на расползающейся под ногами грязи и полетел прямо в свежевырытую могилу. Мы с минуту стояли в недоумении, ожидая, что он выберется оттуда, но этого не происходило. Денис осторожно заглянул внутрь ямы и присвистнул. — Ребята, а он без сознания лежит.***
Дождь усилился, мешая нам вытаскивать Мирона из ямы, но все же нам это удалось. Я приложил пальцы к пульсу на его шее, но его не было. Мирон вообще не дышал. — Он что, шею свернул? — прошептал Денис, бледнея. — Кажется, нет. Но он не дышит, — я сам еле дышал от ужаса. — Он умер. Я поднял взгляд на Ваню, потом посмотрел на Дениса — их онемевшие лица выражали шок и скорбь. — Мы его все-таки убили, — пробормотал Ваня, смахивая со лба слипающуюся мокрую челку. — Все кончено. Мирон неподвижно лежал на земле, и вода заливала его застывшее лицо, глаза были закрыты, а грудь не поднималась. Хотел ли я такого исхода? Наверное, никто из нас такого не хотел — даже Охра убрался куда подальше, с Ваниного лица исчез злобный оскал, а из глаз ушел стеклянный блеск. — Что нам делать теперь? — спросил Денис. Я все еще не верил своим глазам, но мой голос как будто говорил за меня. — Давайте похороним его. Гроб у нас есть. Никому из нас не хотелось присесть за убийство, поэтому замести следы таким образом было наилучшим выходом. Мы запихнули потяжелевшее тело Мирона в эту прямоугольную коробку, закрыли крышку, и опустили его в землю. Через час все было кончено. Могила засыпана, земля утрамбована, следы наших ботинок и шин к утру смоет дождем. Я хотел сделать три прощальных выстрела из револьвера, но Ваня вовремя меня остановил, напоминая, что это не похороны, а сокрытие преступления и шуметь здесь ни к чему. Я лишь кивнул, находясь в каком-то полуотключенном состоянии. — Дайте я хотя бы реквием Моцарта включу ему, — вздохнул я, роясь в телефоне. И я включил реквием, и мы его слушали — втроем— потому что четвертый слушатель уже не мог слышать. Но я все равно тихо прошептал, так, чтобы расслышал только я и он: «прости, Мирончик». Я не знал, что все закончится именно так, и я не знал, что потерять его будет намного больнее, чем переживать то, что он делал со мной. С нами всеми. — Надо сваливать отсюда, — сказал Ваня, когда минута молчания истекла, и направился к нашему катафалку. — Я поведу. Я посмотрел на Дениса, его уложенные гелем волосы размочило дождем, и они теперь прилипали к его лбу и лезли в глаза, в которых застыла настоящая боль — он тоже не готов был к смерти Мирона, несмотря на все, что тот сделал. — Пойдем, — я хлопнул его по плечу, засунул пистолет за ремень штанов и сам пошел к машине, не оборачиваясь. Обратно мы ехали в полном молчании, нарушаемом только стуком капель по стеклу и тихим шорохом «дворников». Каждый из нас думал о своем, и каждый думал о Мироне.