Когда я смотрю на твое лицо, мне хочется ударить по нему, Я вижу грех в твоей улыбке и в форме твоих губ, Все, чего я хочу - увидеть тебя в ужасных мучениях, Хотя мы никогда не встретимся больше, я помню твое имя. © Archive - «Fuck you»
***
«Ваня, привет, это Шокк. Позвони мне, как будет время, это важно!» «Ваня, у тебя мобильный выключен все время. Ты хоть живой там?» «Блять, Евстигнеев, я тебе уже неделю дозвониться не могу. Позвони мне, как услышишь это сообщение. Кодовое слово - Аксемирон». Я задеваю рукой телефонный аппарат и он валится с тумбочки прямо на мою многострадальную, туманную голову, я громко выругиваюсь, и в ту же секунду раздаются пронзительные звонки, я беру трубку, пытаясь удержать ее в ватных пальцах, и прикладываю к уху. - Ну, наконец, я до тебя дозвонился, и года не прошло, бро! - бодрый голос Шокка по ту сторону заставляет скривиться и совсем улечься на пол, потому что хоть немного вертикальное положение удерживать сложно. - Ты что там, бухаешь? - немного помолчав и не услышав ответа, Хинтер продолжает:- Кончай бухать, Ваня, у меня для тебя две новости: хуевая и хорошая. С какой начать? - С любой, - хриплю я, пытаясь в лежачем положении дотянуться до валяющейся в метре от меня бутылки минералочки и при этом не вырвать провод телефона из розетки. - Тогда слушай. Мирон жив и находится сравнительно недалеко - в Вегасе. Сам узнал недавно об этом. Вот, пытался тебе дозвониться, сообщить, но ты трубку не брал. В общем, не умирал наш Мирон, это была инсценировка, а я, как лох, повелся. Мои пальцы застывают в паре сантиметров от пластиковой бутылки, и я перекладываю трубку на другое ухо. - Неужели? - только и могу выдавить я, после чего все-таки принимаю вертикальное положение, хватаю минералку и выливая ее себе на голову. - Это очень хорошая новость. - Ваня, это была хуевая новость, - Шокк сочувственно вздыхает. - Хорошая новость в том, что я знаю, где именно окопался этот жидомасон, знаю его адрес и некоторые контакты. - Та-ак, - я прислоняюсь плечом к тумбочке, холодная минералка, затекающая за воротник майки и ползущая с волос по щекам, слегка трезвит. - А почему она хорошая? - я вдруг осознаю, что если Федоров жив, то, значит, мой месячный запой потерял свой изначальный смысл. - Знаешь что, Дима, если он и жив, то я его все равно похоронил и даже помянул! - Так ты все-таки поэтому трубку не брал? - я слышу смешок на том конце провода. - Забухал с горя совсем? В общем, неважно, кого ты там похоронил, но месть блюдо, которое подают горячим… - Холодным, - машинально поправляю я Диму, в горле дико сушит. - Что?.. Похуй! Главное, что мы можем и должны отомстить Мирону. Хватит ему играть безнаказанно с нашими жизнями, это ему не ебанный конструктор! - Конструктор красного цвета, - бормочу я, шаря рукой по полу, зная, что где-то тут должна валяться еще вода. - Как ты хочешь мстить? - Мы поедем в Вегас, найдем Мирона и заставим его заплатить за все. - Здорово, - я бы посмеялся, если бы не тупая боль в голове от каждого лишнего движения. - Заставить еврея заплатить за все, даже за организацию его поминок мной. Недешево мне обошлась новость о смерти Федорова, - я меланхолично оглядываю комнату, натыкаясь на разбросанные повсюду пустые бутылки из-под элитного алкоголя. - Вань, давай трезвей уже быстрее, - Шокк цокает языком раздраженно. - Заставить заплатить - это значит обезвредить, - он делает эффектную паузу, а потом понижает голос, - может, даже убить. Мои глаза удивленно расширяются - я вижу это в зеркале напротив - ухо заболело, и я перекладываю трубку к левому. - Я не ослышался? Что значит убить? Ты же любил Мирона. - Бабушка козлика тоже любила, Ваня. Ты Мирона тоже любил, и я любил, и он нас всех «очень любил», и что теперь? Он больше похож на ошибку программы, на вирус, на болезнь, на колорадских жуков, - Шокк осекается и молчит пару секунд. - Мы решим на месте, что с ним делать. Но позволять ему безнаказанно гулять по Лас-Вегасу, творя свои грязные еврейские хайповые делишки, мы не можем, Ваня. Ты ведь знаешь, что он сделал с Джоннибоем? Я тяжело вздыхаю, я совершенно не могу сейчас адекватно воспринимать информацию, хотя бы потому, что сначала мне нужно отлить и попить, о чем я Шокку и говорю. - Хорошо, Ваня, я на тебя не давлю, - говорит он. - Я буду ждать твой ответ, но времени у нас немного, поэтому поторопись, если все же решишь со мной ехать. Главное помни - синие ирисы. Он сразу же отключается, я еще минуту сижу, пытаясь въехать, причем тут какие-то цветы, но потом понимаю, что это он намекнул на нашу дружбу, ведь когда-то мы с ним до дыр заслушали его альбом, посвященный Мирону. «Дружба - вообще нужно ли это понятие, чтобы лишний раз понять, что друг может быть предателем? Наверное, нужно…» - зачитал Гуф в моей трещащей помехами голове. Я поднимаюсь с пола и ползу на кухню трезветь, то и дело, спотыкаясь о раскиданные предметы и катающиеся по паркету бутылки. Нет, Шокк - хороший друг, в отличие от Мирона, который мало того, что не очень элегантно избавился от меня, когда ему захотелось, так еще и снова вторгся в мою жизнь, хоть и не самостоятельно, но, как всегда переворачивая все. Этот Федоров вечно все переворачивает, даже свои поминки. Я облегченно выдыхаю, когда вижу стоящую в холодильнике трехлитровую банку с рассолом, и тут же хватаю ее, делая несколько больших глотков - таблеток все равно нет. Рад ли я, что он жив? Я смотрю на свое опухшее лицо в зеркале над раковиной, затем плескаю в него ледяной водой, но лучше не становится, - Мирон-то, может, и жив, а вот ты пятьдесят на пятьдесят. Кем ты стал, Евстигнеев? Алкоголик, наркоман, провалившийся в запой, не желающий вылезать из него обратно в реальность. Ты ведь хотел уехать отсюда, помнишь? Действительно, хотел, и уехал бы, но когда, буквально спустя пару дней после той ночи в доме Мамая, позвонил Шокк и сказал «Миро больше нет», и без того черно-белый мир совсем потерял краски. Желание уехать отошло на второй план, осталось желание напиться, которое я добросовестно воплощал в жизнь каждый день. Мы бы с Окси все равно больше не увиделись, я ненавидел его в глубине души за все, что он сделал, но, весть о том, что он умер, отозвалась глухой болью где-то в груди и проходила только в присутствии Джима или Джека, ну, или еще чего-то крепкого. А теперь я узнал, что Мирон жив, и это знание мешает мне и дальше упарываться и продолжать свой плавный полет в кроличью нору. Какая-то блядская ирония: сначала из-за Мирона я теряю все и добровольно иду ко дну, а теперь из-за Мирона же я больше не хочу туда идти. Как же он меня заебал. Может, Шокк прав, и мне действительно стоит подумать о мести. Что он там сказал: Вегас? Я как раз туда собирался до того, как случайно соскользнул в алко-омут. Остаток дня я привожу в порядок себя и, относительно, свою небольшую квартиру. К вечеру я уже намного меньше похож на запойного алкаша, сижу, курю свои любимые «Лаки Страйк», и пялюсь в темное кухонное окно. Там за окном переругиваются бомжи и барыги, сигналят машины, а я думаю о себе, о Мироне, о том, что будет, когда снова увижу его лицо. Я очень быстро скуриваю пол пачки и все-таки принимаю решение. Я провожу пальцем по экрану лежащего на столе мобильника, листая список контактов, нахожу нужный, нажимаю на вызов и включаю громкую связь, продолжая меланхолично курить, слушая длинные гудки. - Алло, - наконец слышится хриплый голос из динамика. - Ответ - да, - я вдавливаю бычок в пепельницу, которая заполнена уже до краев, и выжидательно смотрю на экран, будто он мне что-то может показать интересного. - Да - это значит, ты в деле? - уточняет Дима, мне кажется, что я слышу в его голосе одобрение. - А что еще остается? - я хмыкаю. - Дело чести, блеать. Шокк говорит, что еще свяжется со мной на днях, но чтобы я был готов чуть что. Я нажимаю на отбой и прикуриваю новую сигу, делая глубокую затяжку. «Я действительно тебя люблю, Ваня, веришь ты или нет. И я действительно жалею, что потерял тебя, но иначе было нельзя, и сейчас нельзя, но когда-нибудь мы встретимся снова, и все будет по-другому» - уверенный голос Федорова всплывает в памяти сам собой. - Да пошел ты, Мирон. Я сжимаю сигарету в кулаке и даже не сразу чувствую дискомфорт. Только спустя несколько секунд я разжимаю ладонь и шиплю от боли - на слове «СЦЕНАРИЙ» остался след.***
Сквозь сон я слышу только монотонное тиканье часов. Я чихаю и просыпаюсь окончательно, а потом чихаю снова. Кто-то приволок цветы, вот они, лежат на прикроватной тумбочке - ирисы, блять. Дверь тихо приотворяется с тихим скрипом и в палату заходит Дима, у него в руках трехлитровая банка, наполненная водой. Он замечает, что я не сплю, а вопросительно на него уставился, и неловко улыбается мне. - Вот, решил навестить тебя, - говорит он и сует букет фиолетово-синих ирисов в воду. - У меня аллергия, - я снова чихаю и вытираю нос тыльной стороной ладони. - На меня что ли? - Шокк удивленно приподнимает брови. - На цветы. Зачем ты их принес? Я же не телка, - я приподнимаюсь и облокачиваюсь на спинку кровати. Шокк тяжело вздыхает и садится на соседнюю, пустующую сейчас койку, потирая ладони между коленями, будто хочет что-то сказать, но не может решить, с чего начать. - Да я просто шел мимо цветочного, увидел эти ирисы, вспомнил… - я изобразил взглядом, что жду продолжения фразы, - вспомнил Мирона и купил зачем-то. Я заберу их, - он давит виноватую улыбку. - Вообще, я пришел не просто так… Я всем своим видом показываю, что внимательно его слушаю, а Шокк все мнется. - Ну? - я вопросительно смотрю на него и провожу ладонью по своим растрепанным волосам - без укладки я выгляжу, скорее всего, хуево. - Ты что предложение мне делать пришел? - я хихикаю, находя свой вопрос забавным. - Предложение, но не то, которое ты думаешь, - Шокк хмыкает в ответ. - Тебя ведь выписывают на днях, Денис, а я как раз успел узнать, где находится Мирон, и мы с Ваней Рудбоем хотим туда поехать… Может быть, ты захочешь быть третьим? Я шумно выдыхаю, отрешенно глядя перед собой и теребя кончик носа. Я уже думал обо всем этом, о Федорове, о его поступке, о ноже между моими ребрами. Я чудом выжил тогда, лишь потому, что Федоров был сильно бухой и промазал, не задев жизненно важные органы, и потому что внизу меня ждал Шокк, который в итоге и нашел меня на крыше отеля. Я провалялся в больнице полгода: сначала был в коме, потом пришел в себя, если можно так сказать, лежал в палате интенсивной терапии, и, как потом узнал от Шокка, врачи ждали, что я могу откинуться в любую минуту. Но я выжил, снова, и уже начинал верить в свою бессмертность, и даже полиция меня не искала, так как никому не было до этого дела - власть просто сменилась и все. При всей плачевности моей ситуации, я был рад, что выжил, и был готов идти дальше, когда смогу, наконец, вылезти из этой чертовой больницы. Единственным моим посетителем был Дима Хинтер, я помню, как первый раз пришел в относительно сознание и увидел его взволнованное лицо. Я лишь сказал ему тогда, что это сделал Мирон, это все, на что мне хватило сил в тот момент, потом я почти сразу отключился. Уже спустя время, когда пребывание в сознании стабилизировалось, я все рассказал Шокку подробнее, он хмурился, тер переносицу, впивался в меня своим темным взглядом так, что мне становилось не по себе, я видел, что в его голове происходит какая-то внутренняя борьба. После он приходил часто, с кругами под глазами, мрачный, не бритый и уставший, но каждый раз подбадривал меня, говорил, что очень скоро я отсюда выйду, медперсонал, наверное, уже начал думать, что это мой парень, а я никак не мог взять в толк, зачем я ему сдался. «Жалко мне тебя, Джонни, пропадешь же» - сказал он, то ли с иронией, то ли серьезно, когда я все же задал этот вопрос. Мы почти не касались темы Мирона за все время, я не хотел об этом думать, а Шокк не хотел об этом говорить, но в итоге мысли все равно лезли в голову, нехорошие мысли, на которые я забивал хуй, понимая, что Федорова, скорее всего, никогда больше не увижу. И вот сейчас Хинтер предлагает мне ехать с ним и с этим Ваней - его я знаю только заочно - туда, где находится Мирон. - А зачем? - интересуюсь я и сам поражаюсь отстраненности своего тона. - А тебе никогда не хотелось его убить? - вопросом на вопрос отвечает Шокк, и я удивленно перевожу на него взгляд, отмечая, что у него совершенно не читаемое выражение глаз, наверное, Федоров и его задолбал настолько, что предел терпения иссяк. - Мне кажется, пришло ему время ответить за свои поступки - кто, если не мы, заставит его это сделать? Для нас троих он был смыслом, который отобрал у нас весь смысл, и теперь мы балансируем типа на грани между хуевым прошлым и придумками, что бы такого сделать, чтобы была причина продолжать свое существование? Так вот, месть Оксимирону - прекрасная цель. Он в Лас-Вегасе, если что, сутки на машине - и мы там. Я чувствую, как зачесались ладони, а в голове зашевелились тараканы: может быть, месть Окси - это как раз то, чего я хочу? Стоит признаться, что я ненавижу его после того, как он меня чуть не убил. Ненавижу, и хочу, чтобы он почувствовал то же самое: как острый металл вспарывает кожу, как кровь вытекает из продырявленного тела, лишая сил, как чувствуешь холод смерти, сжимающей твое сердце в ледяной хватке. Сотни этих «как», сотни способов, заставить Окси понять, что за некоторые вещи приходится платить рано или поздно. - Я поеду, - я вытираю взмокшие ладони о простынь, ощущая, как меня слегка колотит от нервов. - Когда? - Как только тебя выпишут, - Шокк улыбается, видно, что он удовлетворен моим ответом. - Как только, так сразу и поедем, а пока что отдыхай. Он вытаскивает свой букет ирисов из банки, отряхивает стебли, поднимает руку в прощальном жесте и выходит из палаты, оставляя меня наедине с нервной дрожью от предвкушения грядущих событий. Я притягиваю к себе колени и обхватываю их руками, сцепив пальцы в замок. У меня было много вопросов, но не было ответов, но главный из них был: неужели тебе настолько похуй на меня, Мирон? В это не верилось, не хотелось верить после всего, что между нами было, после того, как он оставил меня в живых после баттла. «Что за ответ ты хочешь услышать, Дениска? Я не убил тебя потому, что люблю? Я не убил тебя потому, что надеялся засунуть свой член в твой рот еще разок в будущем?» - голос Окси тут же возникает внутри, противный, четкий голос, он постоянно баттлится со мной в моей голове, а я постоянно хуевый оппонент, потому что либо молчу, либо огрызаюсь. «Встретимся в следующий понедельник, если ты не передумаешь и не сольешься до того времени.» Я утыкаюсь лицом в колени, я думал, что с голосом Мирона внутри моей черепной коробки покончено. Хочется курить, но мне нельзя, и сигарет под рукой нет. Воспоминания накатывают, как бешеная лавина, я не хочу быть погребен под ними, я вообще хочу начать все заново. «А почему ты решил, что я умер?» Четкий образ Мирона, слегка приподнимающего одну бровь, встает перед глазами, как на зло, как будто мало одних слуховых галлюцинаций. Я нервно дергаю башкой, встаю с больничной койки, подхожу к закрытому окну, прислоняюсь к пыльному стеклу холодным лбом, смотрю на пустой двор, на машины скорой помощи, стоящие в ряд, и понимаю, что нужно валить отсюда, как можно скорее. Возможно, прямо сейчас, я ведь уже в порядке. «Ты все усложняешь. Как же ты все…». - Пошел на хуй, Мирон, - шепчу я, обрывая «внутреннего Оксимирона» на полуслове, и показываю фак своему неясному отражению в оконном стекле. Дворник, которого я сначала не заметил, прекращает мести дорожку и удивленно смотрит на меня, а потом тоже показывает средний палец. Я смущенно отхожу от окна.***
Я навещал Дениса, не каждый день, конечно, но часто, искренне желая, чтобы он пришел в себя поскорее. Я никуда не уехал почему-то, вместо этого сидел на съемной хате, забросил вейперство, купил нормальные сигареты, стал бухать, забыв про то, что я, вообще-то, за ЗОЖ. Ну как, бухать, просто впал в меланхолию и заливался вином под любую грустную музыку, от рэпа до блюза. Иногда смотрел сериалы, например, «Великолепный век», стараясь не делать лишних телодвижений и не шевелить мозгами, чтобы не дай бог, не растревожить устоявшуюся тишину внутри. Но однажды, когда я в очередной раз пришел навестить Дениса, он наконец-то открыл глаза и сказал мне: «Это Окси пидор». После чего снова потерял сознание, оставив меня в задумчивости. Эта загадочная фраза взбаламутила мой внутренний омут, и я начал думать, строить предположения, мог ли Окси быть жив. Я вернулся домой в тот вечер, открыл новую бутылку винища, включил новую серию «Великолепного века», но это не помогло - загадочная фраза, произнесенная Денисом, вертелась в моей голове и лишала спокойствия. Я крутил эту фразу в голове и приходил только к одному выводу - у Джонни просто бред. В тот вечер я так и не досмотрел страдания Хатидже и не увидел встречу Султана и Хюррем, потому что вырубился с сигаретой в зубах, а МЧС ведь предупреждало, не курить в постели, но я отделался лишь дыркой в новой майке и ожогом на животе. С утра в расстроенных чувствах, думая про Османскую империю, испорченную майку и предательство своей ЗОЖ-позиции, совершенно забыв о словах Джонни, сказанных накануне, я взял свою старую-добрую электронку и поехал в больницу. Как ни странно, Денис был в сознании, а я несказанно этому обрадовался, все-таки я волновался за него, даже не знаю почему, он мне не сын, не брат, но я чувствую что-то общее между нами. - Хинтер, - прохрипел Денис, - Мирон жив. От неожиданности я чуть не уронил электронную сигарету на пол, и уставился на Джонни шокировано. Он опять бредит или что? Я сам видел, как Мирон умер, при этом будучи трезвым. От неожиданности я уселся прямо на койку, где лежал Денис, почувствовал что-то неудобное под задницей и услышал сдавленное «блядь, рука», после чего виновато пересел на стул, и впился в лицо Василенко взглядом, ожидая объяснений про степень живости Мирона, я уже чуял, что все это не к добру. - Это Мирон меня убил… пытался убить, - продолжил Денис, еле разлепляя губы. - Он взбесился, когда я сказал, что ему нужна помощь врача и когда я сказал, что позову тебя сюда… в смысле туда, на крышу, - он сглотнул и закашлялся, а я схватил с тумбочки стакан, приподнимая голову Джонни и осторожно заливая в его рот воду. - Так вот, - он благодарно кивнул, - он психопат, он инсценировал свою смерть, чтобы ты, зачем-то, поверил в нее, он боялся, что я расскажу тебе, он не знал, что ты меня ждешь внизу, а когда узнал, то нанес мне несколько ножевых. Ему нужен врач! - Лучше на дом и немедленно, - машинально произнес я, переваривая эту дикую информацию. - Ну, с этим мы разберемся потом, ты, главное, сам поправляйся. Я ушел тогда в смешанных чувствах, я был потрясен, шокирован, я был рад и злился на Мирона одновременно. В тот день я заливался красным вином - красным, как кровь ебучего умирающего понарошку Мирона - и смотрел на фотки жида, сделанные до нашей с ним последней встречи. Я смотрел на его лицо, повернутое вполоборота, на уголок его губ, ползущий вверх, то ли в приветливой улыбке, то ли в ухмылке хитрого еврея, и хотел его увидеть прямо сейчас, а потом убить. Я расплескал вино прямо на снимки и свои колени в новых джинсах за 300 евро (да что за хуйня?), я рвал эти снимки, комкал их в бессильной ярости и каком-то отчаянии. Нет, я был рад, что Мирон жив, что он просто всего лишь всех наебал, меня наебал, но это лучше, чем, если бы он действительно сдох. Но я чувствовал внутри непередаваемую горечь, которую не запить сладким вином, я даже пытался досмотреть серию «Великолепного века» и подрочить на Хюррем, но не вышло. Я плюнул на это дело, плюнул на мысли о Мироне и свои переживания, закинулся снотворным и отправился спать. В ту ночь мне приснился Оксимирон в турецком костюме и парандже - только глаза сверкают - он сказал «это все моя Империя», а после скрылся за поворотом кипарисовой аллеи. Шло время, Денис шел на поправку, я шел своими мыслями к конечному выводу: Мирону нужно отомстить. Я заебался бегать за ним, каждый раз оставаться проигравшим в его «играх», поэтому решение напрашивалось само собой - нужно выбить из него дурь, вылечить или убить. Но сначала его нужно найти. И я нашел, это было не так сложно, как казалось, пара старых связей, пара звонков, пара часов на додумывание, и вот я уже знаю его адрес. Сначала я хотел ехать один, но потом вспомнил, что есть, как минимум, два человека, которые хотели бы отомстить Мирону - это Ваня Рудбой и Джоннибой. Поэтому я предложил им, и они - я не удивлен - согласились составить компанию для поездки в Вегас. Позавчера Джонни прислал мне смс-ку «Я выписался. Когда выезжаем?», и губы сами расплылись в улыбке - все же ехать втроем не так скучно, да и не хотелось мне одному встречаться с Мироном, я этого даже побаивался, так как не знал, что скажу ему, что сделаю при встрече, а так у меня была поддержка в виде двух заинтересованных бывших Оксимирона, ну и, к тому же, в Вегас лучше ездить с друзьями, ведь это город развлечений. Сегодня суббота, раннее утро, солнце светит в ебало, но черные очки спасают, а электронная сигарета успокаивает. Прислонившись к теплому боку своего гелика, я смотрю на небывало голубое небо - в этих местах такое небо - редкость. Но сегодня прекрасный день, и я тоже прекрасный, впрочем, я всегда такой, даже любимые джинсы удалось каким-то чудесным образом отстирать, так что 300 евро пока что не летят в помойку. Я смотрю на ролексы на своем запястье и думаю, секундная стрелка отсчитывает время до назначенных 7.00. Ровно в семь во двор заруливает знакомая шкода, и пунктуальный Евстигнеев выходит из нее с сигаретой в зубах - я лишь морщусь, я же за здоровый образ. - Здарова, - он крепко жмет мне руку, на нем тоже очки, только с круглыми стеклами, поэтому я не вижу его глаз, но почему-то уверен, что они красные. - Поехали? - Подожди, Ваня, с нами еще один поедет, - говорю я. - Джоннибой. - А он что тоже жив? - Рудбой от удивления аж снимает свои очки, глаза у него действительно красные, будто он всю ночь нюхал порошок, и я снова чувствую укол недовольства, надо будет приобщить Ивана к ЗОЖу. - Нихуя се! А ты уверен, что они с Мироном не стали просто зомби? Впрочем, похуй, Гей-Лорд так Гей-Лорд, хуже уже не будет. Джонни опаздывает на двадцать минут, Рудбой шутит, что ничего удивительно, девушкам это свойственно, а я хлопаю Дениса по плечу ободряюще. - Ты же знаешь Ваню? Он фотограф, бывший друг нашего общего знакомого, - говорю я. Денис отрицательно мотает головой и проводит рукой по волосам, будто проверяя не растрепалась ли укладка. - Бывший друг или просто бывший? - хмыкает он, а Рудбой недовольно поджимает губы. - Ладно, девочки, что за напряжение? Мы ведь едем мстить, а не бороться за сердце этого жидомасона! - я сажусь за руль гелика. - Залезайте уже, раньше сядем, раньше доедем. - А почему мы едем на твоей машине? - Рудбой выглядит так, будто недоволен всем и сразу, а, может, так и есть. - А что тебя не устраивает? В Лас-Вегас надо ехать на правильной тачке, моя подходит больше. Не слил бы Джонни свой золотой бентли, поехали бы на бентли. Джонни садится на заднее сидение и говорит, что его все устраивает, похуй, на чем ехать, главное - доехать, а потом сразу же утыкается в свой исписанный блокнот, видимо, сочиняя новый трек. Рудбой ничего не говорит, усаживается рядом со мной, пристегивает ремень безопасности и мрачно пялится в лобовое стекло. Мда, хорошую компанию я выбрал для поездки в столицу разврата и игр, но что есть, то есть. Я завожу мотор и врубаю «Синие ирисы», чтобы было повеселее. Я вытаскиваю из кармана последнюю, уцелевшую фотку Мирона, и выкидываю ее в окно, ветер тут же подхватывает снимок и уносит его в неизвестном направлении. Fuck you, bitch! Я прибавляю скорость.