Убить Мира

Незаметно погладь его нос, за это себя предавая анафеме. Я вышел из ванны, худой отпечаток зубов оставляя на вафельке. И пизда тебе, докурился ты, Ваня-дурак, вот и вся эпитафия. Догорает мой блант, засыпает шериф, просыпается мафия.

      Я долго стою под душем, зависнув словно устаревший браузер, подставляя лицо теплым струям воды, которые словно бьют тебя, говоря «зачем, вот зачем» — а я и сам не знаю, если честно: в голове пусто впервые за долгое время, словно у меня не череп, а вакуум, и ничего, кроме воздуха в нем не остается, и мне определенно нравится это чувство. Но стоит только закрыть кран, что я делаю весьма нехотя, вылезти из душевой кабинки, ежась от холода ванной вне стенок душа, обернуть бедра махровым полотенцем, воображая себя при этом если не Патриком Бейтменом, то хотя бы мужиком из рекламы шампуня, увидеть свое красивое отражение в зеркале, как тревожные мысли снова возвращаются, словно бумеранг в лоб тупого школьника. Сегодня последняя и единственная спокойная ночь, выдавшаяся за эти недели, и это кажется затишьем перед бурей, а не неожиданно решившей заглянуть в мою жизнь белой полосой. Что будет завтра — неизвестно, но, как раньше и как сейчас не будет точно. Может быть, мы вообще все умрем. С этими невеселыми мыслями я вытаскиваю «Kit-Kat» из кармана своей висящей на крючке толстовки, и разворачиваю красную обертку, в голове звучит строчка из рекламы: «Сделай перерыв — съешь Kit-Kat». Перерыв бы мне и правда не помешал. Обычно, сладкое всегда кое-как помогало мне справиться с душевными проблемами и нервами (да, ровно, как в мелодрамах школьницам), а поскольку помощь мне требовалась часто, то, порой, я пожирал просто килограммы разнообразного шоколада. В такие моменты я обычно говорил спасибо небесам за то, что я не баба и у меня не может быть целлюлита — не может же? — впрочем, похуй, я и с ним буду еще парень хоть куда (хоть в зад, хоть в рот). Но сейчас этот вафельный батончик — последнее средство из моего стратегического запаса, я досадливо откусываю сразу половину, громко хрустя им, и выхожу из ванной.       Я стараюсь не шуметь и не жевать «кит-кат» слишком громко, чтобы не разбудить Мирона, но он все равно беспокойно ворочается на кровати, и мне кажется, что он вот-вот проснется — объяснить то, что причиной его пробуждения стала моя любовь к жратве, будет проблематично. Вместо этого Мир просто переворачивается на другой бок, и подкладывает руку под щеку, а я невольно улыбаюсь этой умилительной картине, а потом, не удержавшись, легко провожу пальцами от его переносицы до кончика носа. О, нос Федорова — это мой отдельный фетиш, я могу думать о нем часами и не только думать, если честно. Кто-то скажет, что он не идеален, а я скажу, что в Мироне нет не идеальных деталей, но вот его нос я люблю особенно, правда, он об этом не догадывается. Мы вообще никогда не говорили с ним о таких вещах, о том, что нам нравится друг в друге, о чувствах, ну и о носах. Я просто знаю, что Мирон не одобрил бы такой розовой хуйни, он бы сказал, что мы же не педики, и был бы прав, мы действительно не педики — мы те еще пидорасы. Еще час назад Окси так стонал подо мной, когда мой член как по маслу входил в его разработанную задницу, что я думаю, обитатели соседних номеров прекрасно это слышали, хоть и стены в этом отеле не тонкие.       Я доедаю шоколадный батончик, думая, что надо бы запить приторную сладость, но, вместо этого, осторожно ложусь на кровать рядом с Мироном, надеясь, что он все же не проснется от скрипа матраса. Он не просыпается, лишь сонно что-то бормочет, я могу разобрать только слова «завтра перевернет все» и «Ваня, ты космос», с обоими утверждениями я согласен, поэтому приобнимаю Федорова, а он укладывает свою бритую голову мне на грудь, после чего затихает. Я слушаю, как тикают часы на стенке, как размеренно дышит Мир, как тихо стучит мое сердце под его головой, и, не смотря на тяжелые мысли о завтрашнем дне, вернее, ночи, сам начинаю засыпать.       Будит меня странное, невыносимо приятное ощущение, я не сразу понимаю, что происходит, лишь рвано выдыхаю, чувствуя, как по телу разрядами расползается сладкая истома, а затем приоткрываю глаза. Мирон обрабатывает мой член своим горячим языком, и я не могу сдержать тихий стон, подаваясь бедрами навстречу его рту. Я приподнимаюсь на локтях и наблюдаю за равномерными движениями его головы, Мирон словно в неком трансе, он даже глаза не открывает, будто действует во сне, а я лишь улыбаюсь этому зрелищу, после чего бессильно падаю на подушки, кладу холодную ладонь на затылок Окси, заставляя его заглотить глубже, и он послушно расслабляет горло, позволяя моему члену проникнуть в него до основания. Я снова стону, выругиваюсь сквозь зубы тихо, понимая, что еще немного и кончу, слишком невыносимо, слишком жарко. Я ослабляю давление пальцев на его затылок, и Мирон плотно смыкает губы вокруг головки, вырывая у меня новый стон.       — Бл-я-ять, Мир…       Я хочу предупредить его, что уже на пределе, но он лишь ухмыляется своей улыбкой блядской Джоконды и проходится языком по выступающим венам, смотрит мне в глаза, почти гипнотизируя, а я больше не могу сдерживаться, поэтому с тихим хрипом кончаю ему в рот, выгибаясь в пояснице от пронизывающего ощущения оргазма.       После Мирон практически сразу засыпает, утыкаясь носом мне в плечо, а с меня, напротив, весь сон сняло, как по волшебству. Хотя я очень устал и хотел бы отключиться, тем более, что после минета от Окси по телу разлилась приятная слабость, а глаза немного слипались. Но, вместо того, чтобы попытаться заснуть, я поднимаюсь с постели, накидывая попутно на плечи Мирона сползшее одеяло, и замираю, любуясь его красивым, напоминающим хищную птицу профилем и частью длинной шеи с вытатуированными черными цифрами, в который раз отмечая, что эта тату ему очень идет — хотя Мирону, очевидно, идет все — а потом иду на балкон.       Я делаю самокрутку из первосортной травы, провожу языком по клейкому краю, закрепляя срез. Я курю, задерживая дым в легких, и смотрю вниз на пустую узкую улицу, и становится как-то спокойнее. Постепенно тревожные мысли отступают, я глубоко вдыхаю теплый летний воздух и тупо улыбаюсь без причины, ощущая странное чувство самоиронии. Эх, по каким причудливым лабиринтам, порой ведет судьба, заводит в такие места, где, казалось бы, ты не мог оказаться изначально. Уж точно не планировал.       А все началось с того звонка в пятницу.