Осколки

Этой ночью мне не заснуть. Я накидываю на плечи первое, что попадается под руку. На цыпочках спускаюсь вниз, по мягкому ковру, плотной пеленой окутывавшему недовольные лакированные ступеньки лестницы и осторожно выскальзываю на улицу. Каждую ночь я слышу Мелодию. Человек, что живет по соседству с нашим домом, играет на саксофоне. Его музыка не встречается ни у одного композитора, что я знаю еще со времен школьной программы. Его Мелодия особенная. Не такая, какая должна бы быть. А такая, какой ее можно Увидеть. Дотронуться. Почувствовать. В отличие от меня, она по-настоящему Живая. Искренняя. Настоящая. Такая, какой я никогда не сумею стать. Меня называют милой. Меня всегда считают младше своих лет. И это делает меня еще более популярной среди мужчин. И не важно, насколько каждый из них меня старше. По возрасту, по уму ли – это совершенно все равно. Сколько себя помню, меня всегда окружали мужчины. А сколько конфет, цветов и слащавых писем мне присылали! А сколько признаний я выслушала! Кому-то я с благосклонностью настоящей королевы кивала, а кого-то я вежливо отсылала вон. И сколько себя знаю, я всегда притворялась. Мое сердце не умеет любить. Мое сердце сшито из шелка. И я — только лишь фарфоровая кукла, разодетая в увешанный мягкими рюшками и бантами наряд самопровозглашенной ледяной королевы, у которой никогда не было и не будет настоящих чувств. А то, какой меня видят люди — только лишь обманчивая оболочка и расшитая яркими блестящими нитями маска. Маска, которую я никогда не сниму. В конце концов, вести себя так, как все от тебя ожидают, мило улыбаться и простодушно посмеиваться над недалекими шутками друзей, разве это не самый лучший вариант? Ведь на самом деле я… Ненавижу и презираю. Каждого из них. Но тогда почему мое сердце так тревожно бьется? Почему я вдруг чувствую протяжную тоску, что не дает мне спокойно заснуть? Почему вдруг я беспокоюсь за ненавистного мне человека? Ведь он такой же, как и все они. Но в сегодняшнюю ночь музыка не играет. И это отчего-то странно тревожит меня. Мне не нравится причина этой тревоги. Мне не нравится то, что я направляюсь туда. Совершенно одна. В холодную позднюю ночь. Но тем не менее, я продолжаю идти. Если бы мои друзья видели меня сейчас, должно быть, у них были бы весьма забавные лица. Мои глаза резко врезаются в человека, что сидит на скамейке прямо передо мной. В ногах у него стоит черный портфель, а в руках он держит свой саксофон, полированные бока которого пьяняще блестят в усталом свете фонаря. Я резко останавливаюсь и замираю на месте. Мои ноги словно закованы в цемент. И я больше не могу сделать ни шага. Его лицо я вижу ясно и отчетливо. Его глаза не закрывают черные очки, что обычно привыкли видеть все. Я не могу оторвать взгляда от его лица. Я понимаю. Он — такой же. Он притворяется. Так же, как и я. Только его игра гораздо серьезнее. Он, наконец, замечает меня и с некоторым опозданием поспешно надевает очки, которые теперь смотрятся на его лице до крайности нелепо. — Что ты здесь делаешь? — вкрадчиво спрашивает он. — Гуляю. — Одна? Разве это не опасно для такой красивой девушки, как ты? — Откуда Вы знаете, какая я? — вежливо интересуюсь я, продолжая строить из себя дурочку. — Разве Вы не слепы? — … — он ничего не отвечает мне, а только задумчиво поглаживает саксофон. Я уверенно подхожу к нему и усаживаюсь совсем рядом на скамейку. — Почему сегодня Вы не стали играть? — с каменным лицом спрашиваю я. Но сердце предательски забилось, словно муха, пойманная в паучью сеть. — Тебе нравится моя игра? — с мастерски замаскированным недоумением спрашивает он, глядя куда-то за мою спину. Но я-то точно знаю, что лицо мое он видит прекрасно. И лгать дальше совершенно бессмысленно. — Да. Мне очень нравится Ваша игра. Вы сами придумываете музыку? — … Он молча кивает. — Вы могли бы стать известным и уехать отсюда. Вам не кажется, что Ваш талант пропадает впустую? — Мне не нужна известность. — Но тогда почему Вы… — Это только увлечение. — Почему же не днем? Есть много людей, которые были бы рады услышать Вашу музыку. — Мне все равно. — Вы странный человек. — … Молчание уже привычно сдавило уши. Я разглядывала далекие мутные огоньки в небе и украдкой поглядывала на него. Но он продолжал сидеть и так же безразлично пялиться в пустоту, совершенно не двигаясь. Это продолжалось несколько минут. Я успела пересчитать почти все звезды, которые постепенно прятались за темной пеленой проплывающей мимо тучи. Не может же быть, что бы он просидел здесь всю ночь. В конце-концов, мне уже надоело ждать. — Вы можете… — мой голос с особой жестокостью разрушил тишину на мельчайшие молекулы. — Вы можете сыграть что-нибудь для меня?.. Он помолчал. Очень сложно было угадать выражение его лица за стеклами круглых очков. — Я не думаю, — наконец, произнес он тихим бесцветным голосом. — Почему же? — разочарованно вздыхаю я. — Новая музыка. Тебе она не понравится. — Откуда Вам знать? Новое всегда лучше старого. Почему нет? — Ты действительно уверена в этом? — Да! Пожалуйста, прошу Вас. Я уйду только после этого. Он едва заметно вздохнул. — Хорошо. Я сыграю. И после этого немедленно уходи. — Договорились. Он поднес к губам горлышко саксофона и набрал полную грудь воздуха. А потом… Музыка вылилась на меня, словно ушат холодной воды. Она была такой же, какой я ее знала. По-настоящему живой. Знакомой и незнакомой одновременно. Я продолжала упорно вслушиваться в переливчатую мелодию, теплым пледом обволакивающую меня и врывающуюся прямиком в сознание, заставляя шелковое сердце биться сильнее и испытывать целую сонату совершенно непохожих друг на друга чувств и эмоций. И мне уже кажется, что я начинаю тонуть во всем этом, словно в бушующем море. «Перестань притворяться» И все-таки в его новой мелодии чего-то не хватало. Чего-то по-своему очень важного и незаметного. Чего-то, чего нет и у меня тоже. Души. Но если у меня ее тоже нет, почему же сейчас я впервые чувствую себя живой?.. Почему же теперь, вместо привычной фарфоровой пустоты я чувствую всепоглощающее солнечное тепло и целый хоровод чувств, совершено незнакомых и волнующих? И все это дарит лишь одна-единственная мелодия, придуманная человеком, который тоже только лишь притворяется и играет свою, только одному ему известную роль. Мелодия меняется, становясь все более и более пугающе живой. И мне уже кажется, что моя голова вот-вот взорвется от ее всепоглощающего звука, вызывающего слишком много чувств. Мне это уже не нравится. Я не знаю, сколько прошло времени. Я не понимаю, что я делаю. И мне совершенно безразлично то, что может случиться дальше. Мои руки сами собой срывают с его лица очки, взгляд впивается в его широко распахнутые от изумления глаза. Музыка обрывается.