Осколки

«Мне твоя жалость не нужна!» — ты бросаешь ей это прямо в лицо. Твои слова звучат резко и разбивают тишину, словно камень, брошенный в окно. Ты очень хорошо знаешь цену словам. Ведь порой ими можно ранить гораздо сильнее, чем обыкновенным ударом. Именно поэтому, едва только подняв, наконец, голову и заметив её лицо, тебя немедленно подхватило желание извиниться. Всё исправить. Прямо сейчас. Почему нет? В конце-концов, это уже не первый твой срыв. Извиниться. Ведь это так просто. Если ты скажешь всего лишь парочку привычных слов, то всё вновь будет так, как прежде. Но вместо этого ты бросаешь напоследок какую-то грубость, вновь начиная злиться и ненавидеть самого себя, с размаху пинком открываешь дверь и вылетаешь на улицу. Ты ничего не замечаешь перед собой, даже редких прохожих, косо поглядывающих на тебя, выбежавшего на холодную октябрьскую улицу в футболке. Тебе все равно, который сейчас час. Тебе совершенно безразлично, что она, глядя тебе вслед и едва сдерживая слезы, собирает осколки гордости в кулак, подхватывает твою куртку и выбегает следом за тобой. Ты чувствуешь себя ущербным. Тебе кажется, что любой случайный взгляд, короткая фраза, любое слово, все эти люди, что окружают тебя, считают тебя именно таким. Неправильным. Другим. Неполноценным. Ты слепо продолжаешь винить других в собственной беде. Для тебя всё это — дело привычки. Ведь сам-то ты прекрасно понимаешь, что попал в такое положение по собственной зеленой глупости и неосторожности. И, осознавая это снова и снова, мучаешься от совести, постоянной своей гостьи, любящей с колючим хрустом погрызть твои мысли, словно баранки с чаем. А ты только еще больше злишься. Почти до крови закусываешь губу и сквозь зубы бросаешь на каждого, случайно посмотревшего на тебя прохожего самые изощренные и грязные проклятия. Ты не веришь никому из них. Что бы кто тебе не говорил. Сочувствие и понимание? С их-то стороны? Для тебя — это только лишь насмешка и издевка — вот что ты постоянно видишь от людей. Нет на этом свете добрых людей. Ты убедился в этом на собственной шкуре еще тогда, когда окровавленный, несколько дней валялся прямо на пыльной бетонной земле. И мало всего прочего, едва только выписавшись из больницы, ты узнаешь о том, что с позором уволен. Вот она, благодарность за долгие годы добросовестной службы. Ты был мастером своего дела. Лучшим из лучших. А что ты получил взамен?.. Пособие для малоимущих инвалидов? Но ты же еще молод. У тебя есть еще силы и твердое желание не сдаваться без боя, продолжая свое дело до конца. Быть по-настоящему полезным. Да только вот теперь кому ты нужен?.. Когда же, наконец, поняв всю тщетность своих упрямых попыток, ты почти сдался, бросив искать работу, появилась Она, и, незаметно, словно невесомый листик, упавший с дерева на каменную дорогу и подхваченный меланхоличным ветром, упала вдруг в твою жизнь, да уже привычно, по-домашнему вписалась в неё. Она вела себя не так, как все остальные. Не подчеркнуто непринужденно и пряча сожалеющий взгляд, а совершенно иначе. По-обыкновенному. Как друг. Настоящий друг, хоть это и несколько странно замечать от такой видной девушки, как Она. Только Она считала твои попытки вновь продолжать свою работу не смехотворно-бессмысленными. Только Она считает тебя полезным. И, тем не менее, своим зорким взглядом ты постоянно ловил её порой потухшие глаза, полные жалости и сожаления. Но когда Она полностью поддержала твою безумную, в таком-то положении, идею, ты наконец, не выдержал и сорвался. Угрюмость и отчужденность, вся обида слишком много времени клокотала в твоем сердце, делая его таким же бесчувственным и угрюмым, как кора старого дуба, что недовольно скрипит в городском парке, вдруг наполнила до краев хрустальную чашу терпения и вылилась на девушку, почти затопив и растрепав на щепки. Напоследок же, с ожесточенностью припечатав к месту, словно пощечиной, такими горькими для ее ушей словами... «Мне твоя жалость не нужна» — едва слышно, шепотом вновь произносишь ты, стоя у перил моста и странным взглядом глядя на темную воду. Тебя вовсю продувает пронизывающий до костей ледяной ветер проносящихся мимо тебя черных в мертвом свете единственного фонаря машин. Но ты, совсем не замечая этого, продолжаешь стоять у перил. Ты не прав. Все это время ты был не прав. Ты очень четко это осознаешь. Тебе почему-то становится больно дышать, а сердце словно сжимают чьи-то ледяные пальцы. Ты разворачиваешься, совершенно не понимая, что именно делаешь. Твои движения происходят сейчас автоматически. Словно ты стоишь у заводского станка, бесконечно собирая одни и те же детали под конец смены, на последнем вздохе, как поломанный робот, которого, словно марионетку, монотонно дергают за ниточки. Единственное, что ты видишь и узнаешь отчетливо — это ослепляющий свет фар, слишком стремительно приближающихся к тебе и чью-то фигуру на заднем фоне. «Мне очень жаль». Когда ты открываешь глаза, то видишь перед собой белый больничный потолок. Быстрый взгляд по сторонам. Светлые стены, синие занавески, чистота и покой. На тумбочке — скромные цветы и открытка, рядышком — стандартный набор фруктов. Откидываешь байковое одеяло, резко поднимаешься на ноги. На твоем теле нет ни единой царапины. Но все же ты чувствуешь что-то очень странное. Твои глаза распахиваются шире, а сердце, словно заведенный мотор, начинает стремительный разгон по шоссе кровеносных сосудов. Руки. Ты поднимаешь перебинтованные кисти, осторожно, на одном дыхании шевелишь пальцами и совсем не веришь своим глазам. «Черт возьми, так не бывает! Что бы раз — и вернулись!?» — пролетает в твоей голове и тебе отчего-то хочется захохотать, как безумному и ударить себя кулаком прямо в лицо. — … повезло парню! — донеслось до твоих ушей из-за двери. — И не говори. Ну и девушка у него! Просто на зависть берет, ей-богу. Это же надо, сотворить с собой такое, лишь бы только он… Ты уже распахиваешь дверь и набрасываешься на молодого врача, хватая его за грудки. — Что с ней?! Что произошло, черт бы вас всех побрал?! — прорычал ты. — Говори! — Ты умом тронулся, парень? — поинтересовался другой доктор, с некоторым беспокойством поглядывая на тебя. — Видать, не помнит, — отозвался его коллега, которого ты все еще крепко держишь. – Шок все-таки. Ведь еще бы чуть-чуть и это бы ты валялся под колесами той пьяной мрази. Но та девушка вовремя тебя оттолкнула. Она тебя спасла, понимаешь, да еще и… Его плавный, размеренный, скучный, словно читающий лекцию голос постепенно расплывался и вконец исчез, едва только ты опустил его на пол, и, уже ничего вокруг не замечая, быстро размотал бинты и замер, словно пригвожденный молнией, что ударила прямо в сердце. Белоснежные, хрупкие миниатюрные кисти были пришиты к твоим грубым запястьям. Её руки. — Где она? Никто тебе не ответил, лишь один из врачей указал рукой в сторону. В тишине ты почти бегом добежал до той самой двери и ворвался внутрь. Только услышав твои шаги, теперь уже едва узнаваемая девушка, перебинтованная бинтами с головы до ног, чуть присела в подушках и улыбнулась губами, покрытыми едва зажившими ссадинами. — Я подумала, что тебе они будут полезней.