Осколки

Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, Чтоб посмотреть, не оглянулся ли я. (с)

Я падаю постепенно, словно в замедленной съемке и чувствую, как лица моего ласково касается раскаленный асфальт. Все вокруг тускнеет и размывается. Должно быть, в этом виноваты очки, слетевшие с моего носа при падении. Мне все равно, я уже не в первый раз теряю их. Я только едва заметно вздыхаю, чувствуя, как в сердце все глубже затягивается что-то острое, металлическое, напоминающее обыкновенный ржавый гвоздь, а ребра царапают чьи-то ледяные, острые пальцы, или же, может быть, когти. В этот момент для меня это было не так важно. «Странная порой бывает штука — жизнь». — почему-то думаю я, чувствуя, как холодная темнота постепенно подбирается к моему ясному сознанию и, доставая кисточку с черной краской, пахнущей химикатами, начинает лихорадочно закрашивать ее, не давая никакой больше возможности сопротивляться успокаивающему забытью. * * * * Вот уже несколько ночей подряд я заработал привычку приходить в наш парк, посмотреть на звезды через новый складывающийся телескоп. Нет, не потому что город вдруг охватила лихорадка поиска пришельцев. Вовсе нет. В большей вероятности это невозможно. Поиски внеземных цивилизаций? Нет. Разумеется, нет. Даже сейчас я не могу назвать причины своих наблюдений. И это даже не являлось очередным моим экспериментом. Назовем вещи своими именами. Я просто любовался звездами, совершенно бесцельно, балуя свой мозг несколькими минутами отдыха. Сегодня же видимость была на удивление отличной, и я целый час рассматривал завихрения многочисленных созвездий, невольно пересчитывая их, чтобы убедиться в том, что каждая из них на своем месте. Вот это — Водолей, а это — Близнецы. А вот эта… Постойте! Либо это Весы, либо… Я поспешно снял очки и протер их, прежде чем вновь уткнуться в ухмыляющийся глаз телескопа. Скопление звезд было мутным и неизвестным. Мне так и хотелось взять тряпочку и протереть их до блеска. Неужели это — новое созвездие?! Но прежде чем я сумел как следует рассмотреть его, ночное небо вдруг нахмурилось и покрылось мрачными тучами. Я вздохнул, сложив телескоп, сунул его под мышку и с недовольной миной поплелся по каменистой дорожке вдоль парка, направляясь, наконец, домой. Даже если приду сюда и завтра, то так или иначе, не сумею найти незнакомое созвездие. Увы, кажется, я проморгал весьма значимое открытие. Навстречу мне вдруг стремительно пронеслась маленькая фигурка, почти не различимая в ночной темноте, слабо освещаемой только редко горящими фонарями. То, что это была именно девушка, я совершенно не сомневался. Слишком уж хрупкое было телосложение, да слишком уж тонкая была талия. Странно. В это время в парке редко кого можно было видеть. Именно поэтому я остановился и обернулся ей вслед. Должно быть, она тоже отчего-то обернулась, потому что я вдруг отчетливо увидел ее тонкие черты лица, освещаемые ущербным светом луны, да тусклым огнем старого фонаря. Глаза. Неземные. Невозможные. Они были, словно два выкрашенных черной краской фарфоровых блюдца. В бесконечной рваной яме этих непроглядных глаз была только тьма и пустота ночи без звезд, сочетаемые с необыкновенной, странной красотой белоснежного лица, до кожи которого никогда не касался даже самый легкий румянец. И вся она была словно соткана из лунной пыли. Движения ее были невесомые, шаги – беззвучные и стремительные, словно случайный порыв ветра. Волосы, черные, как смоль, были уложены в странную укладку, волнами падающую на плечи и украшенные розой, вырезанной из какого-то неизвестного материала, постоянно переливающегося всеми цветами радуги. И было во всем ее образе что-то слишком знакомое. Но едва только я почти понял, что именно, она отвернулась от меня и вновь летящим шагом последовала прочь. Прохладный ветер приветливо взметнулся ей навстречу, донеся до меня странный, приторный аромат какого-то парфюма. Внеземные существа? Это совершенно невозможно. Но я в них верю. С той ночи я стал все чаще и чаще замечать ее в городском парке. Порой, бывало, я видел ее и днем. Все это время я собирался подойти к ней и установить, наконец контакт, задав несколько осторожных вопросов. Но все-таки боялся спугнуть ее. Мало ли какие обычаи приняты в Иной Галактике? Поздним вечером я вновь возился со своим телескопом, привинчивая к нему все новые и новые прибамбасы, время от времени поглядывая на эту странную незнакомку, что на сей раз сидела неподалеку от меня на деревянной скамейке. — Привет, — раздался тонкий мелодичный голос совсем рядом. Я тут же обернулся и выронил из рук гайку, заметив, кто именно подошел ко мне. Контакт был установлен. * * * * Я открываю глаза и замечаю тонкую хрупкую руку с зажатым в ней скальпелем, которым, я не раз, бывало, мечтал бесцеремонно препарировать если не ее, то хотя бы одного из ее братьев, что одним только взглядом вызывают у меня раздражение. Они не такие, как она. Только она способна манить и отталкивать от себя. Только она способна заставить меня вспомнить о своей главной ценности — наука. Наука, черт возьми! Ради одного только осознания того, что я стою на пороге величайшего открытия, способном перевернуть весь наш мир и разрушить все понятия о человечности в целом, я свершил бы это. Я готов стать мясником и садистом, вгрызаясь остро отточенными лезвиями как можно глубже и дальше, исследуя каждую капельку крови, каждую клеточку кожи, добираясь до самого главного и неизведанного — сердца. Какое у него строение? Какой у него цвет? Есть ли оно вообще, если пульс почти совершенно отсутствует? Мои руки уже просто чешутся вырвать свой скальпель из ее цепких пальцев. Я пытаюсь сделать хоть какое-то движение, но мое тело словно сковано невидимыми глазу оковами. А все мысли вдруг затопил транслируемый, казалось бы, прямо в голову, ледяной голос, гулким эхом отлетающий от каменных стен и кусками распадающийся на множество повторяющихся осколков. «Жалкие, грязные человечишки. Мы жили, и будем жить испокон веков там, где вы даже и не предполагаете. Задолго до того, как ваш вид появился на этой планете. Уже много столетий мы молча терпели вас, оскверняющих и уничтожающих все на своем пути. Вы рушите свой дом, и сами того не ведая, роете себе могилу, загрязняя планету все больше и больше, создавая свои чертовы машины. Пришло время расплаты. Настал, наконец, Час Восхождения. Теперь наша раса возвысится над вами, и теперь вы, словно жалкие насекомые, будете жить под землей. И это — только начало. Начало Новой эры. Эпохи Чистой Крови» Голос резко оборвался. Прищурившись, я заметил ее, стоящую передо мной. Она произнесла что-то на странном, переливчатом языке, словно щебетание соловья и, делая жест, подтверждающий клятву, кончиком ножа порезала себе палец и приложила его к замысловатому узору, выведенному на стене красной краской. Ее кровь была серебряного цвета. Это было последнее, что я помнил. Земля. Мокрая и темная, полная дождевой воды и червей, постепенно покрывала меня. Небольшой лунный просвет над моей головой постепенно занавешивался плотными бархатными шторами темноты. Я не чувствовал больше ничего. Я видел только ночное небо. Звезды сегодня сияли очень ярко.