***
Когда в середине занятия несколько человек в аудитории одновременно лезут в рюкзаки, я замечаю это мгновенно и тут же тянусь к своей сумке: нет никаких сомнений, что пришло новое задание Игры. Поймав на себе взгляд Аниты, я делаю вид, что просто ищу что-то, хотя бук лежит в быстром доступе отдельного кармана. Бдительность подруги засыпает, и она отворачивается к доске, где профессор снова проговаривает возможные задания на Ж.А.Б.А., и, не вынимая блокнот на всеобщее обозрение, я открываю нужную страницу. «Задание #34» Я как будто ожидала увидеть что-то иное, поэтому разочарование захлестывает меня, и я цокаю языком, снова привлекая внимание Аниты. Боковым зрением я замечаю, как она вопросительно смотрит на меня, но не отвечаю ей тем же, сосредоточенная на следующих строчках. «Сделать сэлфи с профессором Фосетт» Я успеваю захлопнуть рот прежде, чем из него вылетают ругательства. Анита смотрит на меня с немым укором и безудержным любопытством, так что я даже не знаю, чего мне хочется больше: спрятаться под парту или рассказать ей, что Генри требует от игроков самоубийства. Причем прилюдного и особо жестокого! Фосетт не какая-то строгая учительница — она дьявол во плоти, и дьявол подозрительный, проницательный и опасный. Ей не составит труда добиться чьего-нибудь отчисления даже за попытку сделать это фото без ее ведома, а сама она согласится разве что под Империусом. Это глупое, глупое, глупое задание, на которое решатся лишь отчаянные. Но кому-то придется на это пойти, чтобы Генри озвучил следующее, и чем это закончится для бедолаги — можно лишь гадать. Одно я знаю точно: это буду не я. — Головы полетят, — шепчу я Аните, многозначительно проводя пальцем по шее. — Что случилось? — она хмурится, коротко взглянув на профессора, который отвечает на вопрос, заданный с первой парты. — Балл за сэлфи с Фосетт, — практически по губам произношу я, стараясь не выпустить лишнего звука. Анита бледнеет, затем краснеет, а потом, кажется, слегка зеленеет. — Не надо, — сдавленно просит она, умоляюще округляя глаза. — Ты не знаешь, чем… — Я не стану в этом участвовать, — обещаю я, и она часто кивает, переводя дыхание, как будто это ее принуждали подойти к Фосетт с фотоаппаратом. — И я не могу представить, чтобы кто-то и правда рискнул. — Генри повышает ставки, — бормочет Анита. — Да уж. — Наверное, хочет отсеять слабых игроков? — Не уверена, — шепчу я. — Ведь это всего один балл. Даже если кто-то возьмет его — общая картина не сильно изменится. — Только если Генри не идет к финалу. Тогда за последние баллы начнется обесточенная борьба, — качает головой Анита, не отрывая глаз от профессора. — И это было бы логично: прекратить игру до начала экзаменов. Осталось всего пять дней. Я молчу, не уверенная в ее словах. Генри не остановят экзамены, как не остановил ужин в честь павших в битве за Хогвартс. Просто ему надоело смотреть на глупость и шутовство. Эта мысль такая внезапная и яркая, что меня подбрасывает на месте. Я внезапно понимаю, что это может быть не просто повышение ставок — это переход на новый уровень: от проделок и шалостей к действительно рискованным поступкам. Хотя с Фосетт я, наверное, преувеличиваю. Ничего опасного в том, чтобы сфотографироваться с ней, нет. Просто никто на это не отважится. Абсолютно никто.***
Поцелуи Ника мягким шлейфом тянутся от моих губ к щеке, за ухо и спускаются к шее. Я запускаю пальцы в его волосы и легко провожу ими вдоль его позвоночника, упираясь ладонями в оголенный участок кожи на его талии, между футболкой и ремнем. Раздумав секунду, я возвращаюсь рукой обратно по животу, станавливаясь, когда его футболка начинает откровенно мешать. Снимать ее не время и не место: после обеда у многих студентов окно, и, хотя мы отчасти скрыты кроной плакучей ивы, уверена, свидетелей нашего пикника найдется масса. Я возвращаю его губы к своим и продолжаю черт знает когда начатый поцелуй. — Прости, — Ник отстраняется и, откатившись дальше по пледу, садится, вытаскивая что-то из кармана. Где-то в глубине моего сознания назревает едва уловимая шутка, но я не развиваю мысль и только лежа наблюдаю, как он что-то читает в своем буке. Этот в темно-зеленой обложке, не похож на черный игровой, которые раздавал Генри, и я расслабляюсь, ожидая, что ему просто кто-то написал. Так или иначе, в нашем процессе стоило поставить хотя бы запятую. Я тоже сажусь, поправляю наверняка растрепавшиеся волосы и оглядываюсь, не идет ли кто в нашу сторону. По берегу озера гуляют несколько студентов, но все слишком далеко, чтобы смущать. Затянувшаяся пауза, пока Ник поглощен ответом на то, что ему написали, вынуждает меня залезть в собственную сумку. Случайно задев горячий от сообщений бук, я принципиально не хочу в него смотреть, но все-таки не выдерживаю. Хотя бы почитаю чужие возмущения по поводу жесточайшего задания. Но в беседе нет нытья и жалоб: все только наперебой нахваливают или завидуют кому-то кто, похоже, уже взял балл за прошлое задание. Сделал сэлфи с самой Венди Фосетт. Я листаю назад в поисках победителя и при взгляде на фотографию, отпечатанную на одной из страниц, мне становится дурно. Профессор Фосетт — чуть презрительно поджав губы, смотрит в камеру, а рядом… улыбается Кит. Это просто невозможно. Я не верю. Я не понимаю, как… Захлопнув блокнот, я даже не пытаюсь посмотреть, объявил ли Генри о новом задании. Вряд ли он сам ожидал от кого-то такой прыти. Это просто немыслимо. Я просто не верю, что Кит справился. — Э-эй… — Ник зовет меня точно не в первый раз, но я лишь теперь чувствую чужую ладонь на своем плече. — Ты чего? Я мотаю головой. — Ты… результаты Игры увидела? — безошибочно определяет он, заметив бук в моей руке. Помедлив, я киваю. — Даже не хочу знать, что ему пришлось для этого сделать, — бормочет Ник насмешливо, но я не поддаюсь на его хорошее настроение. Увиденное неприятно саднит и клокочет внутри: хотя что такого в том, что Кит и без меня прекрасно справляется? Я давно убедилась в этом, мы уже неделю играем порознь, и я никогда не подвергала сомнениям его умение находить себе приключения — и не менее эффектно выкручиваться из них. — Наверняка она после этого его так опустила, что его психика уже непригодна для использования. Я улыбаюсь краем рта, но скорее автоматически. — Ладно, если тебе обидно, что задание не досталось тебе, это реально паршиво, — признает Ник. — Но ты говорила, что не хочешь в этом участвовать вообще. Так пусть он забирает победу, разве нет? — Нет, я не… — я не знаю, что сказать. Наверное, раньше я бы порадовалась такому успеху своего друга. А теперь рядом с ним радуется Валери. Мне остается злиться. — Вот, смотри, это не радость на лицах: они скрывают боль, — Ник достает свой игровой бук и открывает страницу с фотографией. — Это страдания. Не ликование. Я бросаю беглый взгляд на Кита и Фосетт со скрещенными на груди руками и случайно замечаю на ее пальце обручальное кольцо. Странно, что она еще носит его — говорят, они с женой расстаются довольно болезненно. Я моргаю и притягиваю бук ближе. Да, это действительно обручальное кольцо на ее левой руке, но… но я знаю это кольцо. Не может такого кольца быть у Венди Фосетт, таких было изготовлено всего два, по спецзаказу моих родителей! Я изумленно отшатываюсь. Господи. Боже. Мой. Это не Фосетт. Это мой отец! Вскочив, я сперва никак не могу объяснить этот порыв, но Ник уже поднимается вслед за мной, и я должна что-то сказать ему, сдать Кита, идти с ним к Генри и отменить балл, но моя злость, моя боль требуют иного. Я не могу просто позволить Киту вот так использовать папу — точно так же, как он использовал меня! Только вот я вовремя вышла из доступных ему средств достижения цели, а папа — глупый, наивный папа — с легкостью бы согласился подыграть Киту, стоило только попросить. И он ведь имел наглость попросить! — Прости, мне надо… Надо поговорить с папой. Я вспомнила, и это срочно, — оправдываюсь я, касаясь губами щеки Ника и не чувствуя этого поцелуя. — Я найду тебе позже, ладно?.. Не дождавшись ответа, я хватаю сумку и бегу к замку. Перед глазами все скачет, пятки больно бьются о землю даже через босоножки. Он соврал! Снова обманул всех! И снова только я знаю правду — почему я всегда знаю правду и молчу? Это русская рулетка, не иначе: я не знаю, кого встречу первым — папу, Генри или Кита, но уже готова к любому диалогу. Мне нужно выплеснуть это — почти звериную злость — и простого разговора будет мало: я добьюсь того, что он пожалеет, или все узнают, или у него отберут балл, или… Я припадаю лбом к каменной стене сразу за воротами замка и стою так, стараясь отдышаться. К чему все это? Что ты собираешься сделать? Нужно ли тебе это отмщение? К чему оно приведет? Что ты получишь? Разве что-то изменится? Разве не станет намного хуже? Кровь кипит, и я ощущаю ее в каждой вене, каждом грозящем лопнуть капилляре — это похоже на самый настоящий приступ, меня будто сорвало с места и теперь несет в неизвестном направлении, к непредсказуемым последствиям. Я пытаюсь заземлиться и больно щипаю себя за кожу на ноге. Нужно подойти к ситуации спокойнее. Не носиться по школе в поисках виноватых, а пригласить их на разговор. Не бросаться с обвинениями, а предложить объясниться — как будто какие-либо объяснения смогут оправдать их! Я отыскиваю в сумке свой обычный бук и нахожу страничку, которую использую для переписки с отцом. Последний раз мы обсуждали здесь мамин день рождения, а теперь я яростно строчу ему, что нужно срочно поговорить, и почерк скачет, криво обрисовывая буквы. Проходит минута, другая — но ответа так и нет. Я зло сую личный бук в карман сарафана — туда же, куда спрятала игровой. А может, написать сразу Генри? В конце концов мне нужна справедливость, честность, правда! Мне надоело, что Кит вечно всех обманывает и ничто не в состоянии его исправить. Ему пора преподать какой-нибудь жестокий урок. — Мисс Лью-пин, — раздается рядом что-то, похожее на чих, но я все же узнаю свою фамилию и запоздало останавливаюсь, проскочив мимо Додсона. — Профессор, — бросаю я, надеясь, что разговора не последует. — Разве положено носиться по коридорам школы, да еще и в таком взвинченном состоянии? — он сощуривается, удивительно проницательно разгадывая меня, а потом добавляет: — Вы же не хотите схлопотать еще одно наказание? Я смотрю на него тупым, осоловевшим взглядом. Вместо того чтобы, как настоящий педагог, сказать мне что-то успокаивающе или хотя бы просто нейтрально-взрослое, этот мудак решил подлить масла?! — Вы едва не сбили меня с ног, мисс Льюпин. А ведь на моем месте мог быть младшекурсник или более пожилой преподаватель: он не смог бы так быстро увернуться с вашего пути. Студенты не должны представлять опасность окружающим, это вопиющее нарушение порядка! — Я вас не заметила, — говорю я, едва ли соображая, чего он от меня хочет. — Извините. — Это последний раз, когда подобное поведение сходит вам с рук, — продолжает Додсон гнуть непонятную мне линию. — Если вы не будете впредь следить за своими манерами… Что же, — он нервно смеется, — я могу решить, что вам понравилось возиться с мышами, и организую вам новую встречу. Я не чувствую, как вспыхивает новая искра гнева, потому что все внутри меня уже давно полыхает алым пламенем. Додсон глумливо улыбается, и я внезапно понимаю, что он, должно быть, до безумия боится этих маленьких белых мышек с красными глазками, если раз за разом назначает их в наказание провинившимся перед ним студентам. Мне хочется ляпнуть это и посмотреть, что будет, но что-то подсказывает, что злюсь я вовсе не на мерзопакостного профессора, и причинять возмездие тоже стоит не ему. Я молча киваю и еще раз прошу прощения. Неловко махнув рукой, Додсон отпускает меня на все четыре стороны. Я продолжаю идти по коридору замка медленнее, выверяя шаги, но перед глазами все равно стоит гневная алая пелена. За ней мне кажется, что горит весь мир — жарится, душит огнем — а потому я даже не замечаю, когда приходит новое сообщение на бук в моем кармане. Я не глядя вытаскиваю его и раскрываю. «Задание #35 Поделиться секретом» Так коротко, что я даже останавливаюсь, сбитая с толку этим заявлением. Мне нужно поделиться своим секретом или чужим? С кем поделиться? Наверное, с Генри, вряд ли со всей школой, иначе он написал бы «раскрыть секрет». Я мотаю головой. Не знаю я ничьих секретов, тогда как мои всем давно известны. Единственный человек, с которым я знакома так близко, чтобы быть хоть немного посвященной в его тайны, — Кит. Только вот он ненавидит секреты и принципиально не скрывает ничего важного, чтобы мне удалось использовать это против него. О, какая была бы месть! Восхитительная! Его раскрытая тайна против манипуляции моим отцом — это война похлеще, чем битва за Ключ от Хогвартса. Только вот я в ней оказалась безоружна. На бук снова приходит сообщение: на этот раз на мой личный, от папы. Я сворачиваю к лестнице, соображая, как быстрее добраться до места встречи, а сама уже едва сдерживаю слова, вертящиеся на кончике языка. Как ты мог купиться на его просьбу?! Это же просто аморально! Как ты мог, папа?! — Реми, о чем ты хотела поговорить? — он внезапно возникает передо мной, и я шарахаюсь в сторону. — Зачем ты на это согласился?! — выпаливаю я. — Это нечестно! — Ты злишься, что я помог ему или что не помог тебе? — уточняет папа, раздражая меня ещё больше. — Вы всех обманули! Так нельзя! Нельзя притворяться… другим человеком! — я понижаю голос. — Тем более ради подобной выгоды! — Мортимер я тоже притворялся, — зачем-то говорит он, как будто совсем не понимает моего возмущения. — Что? Когда? — Когда у вы устроили ночную вечеринку в медпункте, — он довольно улыбается. — Помнишь, она тогда… то есть я… застукал тебя в коридоре? Я чувствую, как вытягивается мое лицо, принимая глупое, изумленное выражение. Так это был он? — Зачем? Ты всех напугал! — Если бы Мортимер не пришла, вам не удалось бы взять балл за срыв вечеринки, да? Меня загоняют в угол. — Да, но… — Выходит, и ты не играешь честно? Наказание ты получила легкое — у Лонгботтома — а какой был эффект! — Но я не просила тебя! И вообще не знала! Может, и флаг… Я захлопываю рот и прикусываю язык. Ни за что не признаюсь, что не сама нашла флаг, спрятанный в башне. Сова села мне на плечо, так что это можно считать удачей. И то, что я не призналась Генри, не значит, что я всех обманула. Ведь тот, кто должен был забрать флаг у совы, не сделал никаких заявлений. Значит, и не было его. Сова просто где-то его нашла. Может быть, даже хранила его по заказу Генри. — Реми, почему вы с Китом поссорились? Из-за этой игры? — спрашивает папа, и я отворачиваюсь от его внимательного взгляда. — Вы были не разлей вода. — Из-за Игры, — соглашаюсь я, хотя мне с трудом удаётся определить настоящую причину. Что-то сложносоставное и запутанное стало тому причиной, а Игра — лишь один из камней преткновения. — Это потому, что вы соперники? — Да. — Значит, когда Игра закончится, все станет как прежде? Я неопределенно веду плечом. — Это зависит от того, как закончится Игра. — Реми, — начинает папа что-то очевидно острое или душещипательное, во что мне сейчас совершенно не хочется погружаться. Я останавливаю его жестом, выставив ладонь вперёд. — Пап, пожалуйста. Давай я просто разберусь с этим сама. Я знаю, что могу обратиться к вам с мамой. Просто сейчас я этого не хочу. — Ладно, — он кивает. — Я пойду. Но куда идти я не представляю. Теперь я уже не зла, а расстроена, и хуже того — я вижу себя ничуть не лучше Кита с его вечным мухлежом и уловками: ведь мы с самого начала играли нечестно. Просто тогда мы делали это вместе, и это казалось правильным, а теперь его обман играет против меня, и даже такая мелочь как балл в игре разбивает меня на части. Наверное, поэтому я никогда не выступала против Кита и его приключений: так мне удавалось оставаться на его стороне, даже если он творил себе и окружающим проблемы. Я прикрывала его, помогала и никогда не отворачивалась. Может, я просто чувствовала себя обязанной? Может, вся наша дружба строилась на том, что я всегда уступала и поддавалась, подсознательно боясь того, что мы снова окажется по разные стороны баррикад? Так было однажды, и я никогда не хотела возвращаться в те времена. Но вот я снова здесь. Сдаться мне или бороться до конца, наплевав на то, что будет дальше? Может, после школы наши пути совершенно разойдутся, и мы станем лишь иногда здороваться на улице и кивать друг другу через зал на встрече выпускников. Зато у меня будет победа в Игре, которая мне не нужна, и Ключ от Хогвартса, в котором я больше не буду жить. Не так уж сложно принять это решение. Невыносимо трудно — исполнить его. В игровом буке Генри оставил лаконичный комментарий со своим местонахождением, но, судя по всему, никто еще не навестил его. Он занимается в одном из открытых классов на третьем этаже, где разрешено готовиться к практическим экзаменам. Я сворачиваю в вестибюль, чтобы подняться по Главной лестнице, и мое внимание привлекают четверо песочных часов. Похоже, в этом году никто не переживает за факультетский чемпионат, потому что Равенкло и Гриффиндор идут почти наравне, и, хотя каждое очко может стать решающим, наблюдать за этим не так уж интересно. Ну, сумничал кто-то за уроке или сделал для школы благое дело: это останется за кадром истории, а вот безумная гонка за Ключом, где участники сшибают все на своем пути, — такое будут вспоминать долго. Не знаю, радует ли меня это. Мерное зарабатывание очков факультету всегда казалось мне достаточным соревнованием. В прошлом году Гриффиндор почти победил, и я даже горда, что внесла в часы немалую лепту, но… Но потом Кит страшно налажал, и с нас за одну ночь сняли двести очков. Все были в шоке, когда новость разнеслась по школе, но виновника так и не нашли, хотя Кит отрабатывал свой побег в Запретный лес до конца года. К тому же после этого ему нельзя появляться даже на границе леса, потому что кентавры обещали устроить над ним собственный суд. Но пока он отделался наказанием от дирекции и штрафом, а всеобщее порицание его не коснулось. Причина проигрыша Гриффиндора до сих пор остается загадкой, но, может, в этом году мы возьмем Кубок и тогда… Я замираю, глядя, как несколько алмазов в часах Хаффлпафа опускаются вниз. Вот оно. Я знаю секрет, который просит Генри. Я могла бы рассказать, кто на самом деле отнял у Гриффиндора победу, и это даже не личная тайна. На самом деле, это должно было стать общественно известным еще тогда, но кроме Кита и Мортимер в происшествие была посвящена лишь я. Мне и в голову не приходило рассказать кому-то, но еще мне казалось невозможным, что Кит когда-нибудь будет использовать моего отца ради дурацкой игры точно так же, как все эти годы использовал меня. А я просто позволяла ему! И стоило мне прекратить играть по его правилам, как я сразу оказалась не нужна! А Кит тем временем продолжает портить жизнь окружающим, и все ему сходит с рук?! Нет, пап, Игра закончится, и как прежде уже ничего не станет. Я бегом поднимаюсь на третий этаж и заглядываю во все открытые кабинеты в поисках Генри. Теперь мной движет странный, почти болезненный задор, будто справедливость свербит у меня в груди, заставляя дрожать от нетерпения. Обнаружив однокурсника за четвертой дверью, я останавливаюсь на пороге, оглядывая класс. Здесь больше никого нет. Значит, все так дорожат своими тайнами, что не решились их раскрыть. Я же чувствую себя почти героем, придя сюда. — Реми, — фыркает Генри, заметив меня, и опускает палочку. — Я удивлен. — Что я пришла? Или что вообще кто-то пришел? — спрашиваю я, прищурившись. — Мм… И то, и другое. Даже представить не могу, чем ты со мной поделишься. — Зачем тебе это? — я неожиданно притормаживаю ход событий, даже не переступая порога. — Шантаж? Или любишь сплетни? — Я любопытный, — сморщив нос, признается Генри. — Жуть как интересно узнать, что там у всех по шкафам спрятано. — Это… довольно честный ответ, — опешив, отвечаю я. — Так с чем ты пришла? — Я знаю кое-что, что будет интересно всем. Не только тебе. Так что, может, я даже попрошу за это два балла. — Нагло, — смеется Генри. — Думаешь, твой секрет стоит того? — Это не мой секрет, — я пожимаю плечами. — Еще-е интереснее, — тянет он. — Что же, выкладывай. Только сперва закрой дверь. Я переступаю порог и тяну за ручку. Наверное, так и продают душу дьяволу: не за горы золота и мир во всем мире, а за торжество мелочной справедливости. Толкнув дверь, я вижу, как из-за угла выбегает Кит — и останавливается, будто споткнувшись, когда замечает меня. Мы впервые за очень долгое время смотрим друга на друга, не отводя глаз, и мне хочется вернуться обратно в коридор, чтобы приблизиться к нему и высказать все, что у меня накопилось: как я обижена и зла, как не хочу больше подыгрывать ему, и как мне отчаянно нужно, чтобы мы снова были вместе. Я моргаю, стараясь разогнать набежавшие слезы. Кит не уходит, но не делает и шага в сторону кабинета. Интересно, что он собирался рассказать Генри? Свой секрет или чужой? Может, тот же, с которым пришла я? Может, в нем взыграла совесть, и он решил повиниться? Или просто в очередной раз выиграть за счет других? Я даже не пытаюсь ответить на эти вопросы. На меня внезапно накатывает такая усталость, что я просто не могу больше рассуждать на эту тему. Вот есть Кит, с его поступками, и я есть я, с моими решениями. А между нами порог, через который, говорят, нельзя ни здороваться, ни обниматься. И я закрываю дверь.