***
— Знаешь, я еще в школе терпеть не мог, когда меня отчитывали преподы, но сейчас-то зачем… — папа, все еще непростительно молодой, догоняет меня в коридоре сразу после ужина. — Что? — не понимаю я. — Додсон на тебя жаловался, — поясняет он. — Вот черт! — не сдерживаюсь я, окончательно потеряв терпение, с которым всегда относилась к профессору. — При чем тут ты? — Ну, я так-то твой отец, — прищуривается папа, и я закатываю глаза: — Он-то откуда это знает? — У нас фамилии одинаковые. Я болезненно морщусь, не находя в себе даже сарказма. — Ты мог бы как-то… смешаться с толпой что ли, — прошу я, не подумав. Он вопросительно поднимает брови. — Ты очень лихо оказался замешан в мою школьную жизнь. И да, извини за Додсона. Он, — сначала я хочу оглянуться на всякий случай, но потом вовсе передумываю выражаться, — бывает назойливым. Я нервничала на контрольной, и он до меня докопался. Ничего сверхъестественного. Я стараюсь выглядеть как можно убедительнее, чтобы ему не пришло в голову расспрашивать, хотя и говорить тут больше нечего, но папа только фыркает: — А я уже подумал, что ты стала прислушиваться к моим советам. — Это к каким? — Повеселиться напоследок. Дерзить преподам — это не самый интересный вариант, хотя… — он задумывается. — Был у нас такой профессор Защиты от Темных Искусств… — Да, этот совет я помню, пап, — прерываю его я. — Это не в моих интересах. Во всех смыслах. Этот ген я не унаследовала. — Ты внучка прославленного мародера, между прочим, — будто слегка задетый, напоминает отец. — Мы назвали тебя в честь моего отца, Ремуса Люпина, и ты, Реми, должна чтить его память как… мародера. Неумело скомкав свою пафосную речь, папа делает вид, что так и задумывал. — Мой дедушка был старостой, — бесстрастно произношу я. — Он был старостой-мародером — это вообще гремучая смесь. — Преподаватели его любили! — Он очень умело скрывал свои проделки, — возражает папа, и я, понимая, что спор надо прекращать, подвожу итог: — Ты не думал, что я тоже очень умело скрываю свои? Лицо папы становится очень серьезным. Он пристально и долго смотрит меня, пытаясь что-то понять, а потом выдает: — Правда? — Так я тебе и призналась! — горячо восклицаю я и, эффектным жестом откинув волосы — отчего из спутанных кудряшек выпадает вторая шпаргалка — удаляюсь по коридору.***
Времени на какие-либо дела у меня не остается: часы показывают без пятнадцати семь. Прекрасно понимая, что с Додсоном метод «раньше начнешь — раньше закончишь» не работает, я падаю на кровать буквально на пять минут и не засыпаю на мягчайшем одеяле только потому, что боюсь опоздать. Поэтому приходится встать и переодеться во что-то менее любимое, чем сиреневый сарафан, который был у меня сегодня под мантией. Понятия не имею, чем Додсон заставит меня заниматься. Чистить котлы? Проверять срок годности самых мерзких ингредиентов? Как бы то ни было, майка и линялые — когда-то синие — джинсы вполне подойдут, да и выкинуть их потом не жалко. Я еще не попадала на отработки к Додсону — благословение Мерлина, не иначе — так что понятия не имею, что меня ждет. Снова надев мантию, я быстро покидаю спальню и гостиную, и уже на пол пути машинально сжимаю палочку в кармане. Черт, мне же запрещено ее приносить! Но если вернусь - точно опоздаю, а это профессор заметит куда вероятнее, чем что-то в моем кармане, и тогда моим наказанием будет выкопать собственную могилу. Хотя, в случае с Додсоном, это даже хороший расклад. Спустившись в подземелья, я напускаю на себя максимально нейтральный вид, чтобы Додсону было не к чему цепляться. На моих часах семь-ноль-ноль, но он явно готовился к моему приходу, потому что все бумаги или зелья на его столе строго рассортированы и лежат в стороне. Едва переступив порог кабинета, я оказываюсь под его пристальным взглядом. — Добрый вечер, профессор, — ровно произношу я. — Не слишком добрый для вас, верно, мисс Люпин? — Вы правы, — покорно соглашаюсь я, опуская глаза. — В чем заключается моя отработка? — Идите за мной, — он поднимается со своего места и проходит в кладовую. Я стараюсь не отставать. Мда, сортировка ингредиентов или заполнение карточек отменяются: у Додсона тут просто безумный порядок. Идентичные стеклянные пробирки, колбы и банки сверкают чистотой в алфавитном порядке. Если провести мокрым пальцем по всему ряду, наверное, музыка заиграет. Правда, это будет похоронный марш, потому что вряд ли к чему-то здесь разрешено прикасаться студентам. Я попала сюда впервые и сомневаюсь, что здесь ступала нога человека, кроме Додсона. То есть просто — не ступала нога человека. — Ваше задание, — профессор разворачивается и протягивает мне клетку с белыми мышами. Я автоматически принимаю ее, едва не умирая от ужаса. Я не боюсь грызунов, я боюсь за них! — Что я должна с ними сделать? — я, правда, пытаюсь выровнять голос, но он дрожит вместо меня. Только не на ингредиенты, только не на ингредиенты… — Пронумеровать, надеть на них опознавательные кольца и рассадить по разным ячейкам, — сухо объясняет Додсон. — Они понадобятся мне для экспериментов. Вот инструкция. Мерлин, за что? Мало ему издевательств над студентами? Те-то хотя бы пустоголовые, но мышек же жалко! Содрогнувшись, я киваю. — Это все? — Этого достаточно, мисс Люпин, — кажется, я его немало удивила своим вопросом. — Работа с мышами… С этими нелепыми существами, я просто… Он просто их боится, — неожиданно понимаю я. Вечно дерганый, нервный и раздражительный Додсон — головная боль каждого студента Хогвартса — просто боится мышей. Или не умеет общаться с живыми существами. И то, и другое похоже на правду. — Я вас поняла, профессор, — киваю я и возвращаюсь обратно в кабинет, неся клетку перед лицом. Бедные мышки, вы просто не понимаете, как вам повезло, что сегодня за вами присматриваю я. Через час двадцать последняя малышка переезжает в отдельную ячейку многоярусной клетки, а я удовлетворенно вздыхаю. Додсон продержался в кабинете ровно до того момента, как я засунула руку в клетку, но меня по времени не ограничивал, так что я, наверное, подожду его еще немного и пойду. Однако возвращать клетку в лаборантскую я не спешу: мышки кажутся мне забавными, а умиление, которое они вызывают, натирая мордочки крохотными розовыми лапками, с лихвой компенсирует неудачный день. Когда за дверью раздаются уверенные шаги, и она открывается, я подскакиваю, не успев снова надеть мантию, чтобы прикрыть джинсы, и поднимаю перед собой клетку. — Я закончила, про… — я осекаюсь. Это не Додсон. Это Николас. — Привет. Я опускаю клетку обратно на стол, потому что продемонстрировала ее специально для профессора, чтобы, может, он лишний раз испугался милашек и не стал цепляться к тому, что я как-то не так одета. — Привет, — Николас улыбается и сразу же понижает голос: — Я оставил кое-что на лекции. Додсон здесь? Я мотаю головой. Он тут же направляется к своей парте — оказывается, он сидит прямо за мной — и долго ищет что-то руками на пустой столешнице. — О, исчезающая бумага, — со знанием дела говорю я, хотя и узнала о ней только вчера. — Ага, не было времени собрать, я и так дописал в последний момент, — Николас присаживается и начинает ощупывать пол под столом. — А как твоя контрольная? — А то ты не слышал! — усмехаюсь я. — Виновен, — он бросает на меня короткий лукавый взгляд. — Додсон всегда выбирает жертву на контрольной. — Правда? — я хмурюсь. Николас наконец что-то обнаруживает и, закончив поиски, встает. — Ты же ходишь на Зельеварение семь лет, — подозрительно произносит он. — Все об этом знают. Я сглатываю. — Мда? — мне становится как-то неловко. — Наверное, он никогда не выбирал меня, так что я думала, он просто ловил кого-то на списывании. — А ты списывала в этот раз? — Николас поднимает брови. Я тяжело вздыхаю. — Ты тоже, так что не вздумай смотреть на меня косо. — Я и не собирался, — чуть хмурится он. — Только вот Додсону все равно, списывал ты или нет. Просто он выбирает одного человека, а там уже кто кого доведет до истерики. — Да уж, и правда странно, что я не замечала раньше. Просто мне казалось, на его контрольных всегда такая тишина. Никто не обращал внимания! — мне хочется доказать, что не только я оказалась такой безучастной. — Если бы меня поймали на пустом месте, я бы смогла за себя постоять. Николас фыркает. — Когда дракон хватает одну овцу, остальные в страхе разбегаются. По крайней мере, помалкивают и на рожон не лезут. — Додсон — не дракон, — морщусь я. — О, или это ты меня так назвал? Что ж, тогда очень мило, — я расплываюсь в улыбке. — Я обрисовал общую картину, — уклончиво отвечает Николас, и мой шарм немного вянет. — Ясно, в общем, если ты нашел, что искал, Додсон скоро придет, а я должна доставить этих малюток в лаборантскую. — А что ты с ними делала? — спрашивает он, и я снова немного приободряюсь. — Нумеровала и кольцевала. Додсон готовит их к своим… экспериментам, — я морщусь. — Звучит не очень, — признает Николас. — Да, мне тоже сразу захотелось выпустить их на волю, — я поднимаю клетку на уровень глаз. — Ну, если не всех, то хотя бы одну, вот эту, под номером «4». — А остальных тебе не жалко? — по голосу я слышу, что он улыбается, но смотрю только на мышат. — Им ничего не грозит, пока Страшный Профессор будет искать пропавшую мышку. Ну, ничего, может, за меня их выпустит следующий несправедливо обвиненный студент, — я вздыхаю и иду в лаборантскую, где оставляю клетку на специально освобожденной Додсоном полке. Перед тем, как вернуться в кабинет, я поправляю волосы и майку, на мгновение пожалев, что для отработок предпочла одеться попроще. Николас все еще в аудитории, но на мое возвращение не обращает внимания, потому что читает что-то в своем блокноте. Хотя, с вероятностью в девяносто процентов, это бук. Добравшись взглядом до конца страницы, он тихо смеется. — Вау, в этом кабинете уже лет десять никто не смеялся, — замечаю я, стараясь не проявлять любопытства к тому, что именно так позабавило Николаса. Это ведь не мое дело. — Это новое задание для Игры, — отвечает он, закрывая блокнот. — Ты теперь тоже играешь? — теперь приходится сдерживать легкое разочарование. А он уже начал мне нравиться. — Нет, просто я люблю наблюдать, — признается Николас. — Ну и полезно знать, в каком месте может всплыть подстава. Преподы ведь еще не поймали никого из Игроков, но, уверен, очень хотят. А я не хочу оказаться в ненужном месте в плохое время. Я киваю, соглашаясь с разумностью его слов. Показывать при этом, что разочарование исчезло, мне как-то не хочется. — Вот, к слову, сейчас — мы в очень нехорошем месте. — Что? Почему? — Потому что Генри выбрал целью Додсона, — Николас посмеивается. — Кто-то из Игроков должен незаметно подлить ему Веселящее Зелье. — Генри даже не ходит на Зельеварение, — бурчу я. — Зачем ему мстить Додсону? — Это не очень похоже на месть, — он пожимает плечами. — Скорее это подарок всем студентам. Ты только представь — Додсон… и под Веселящим зельем! Я смеюсь. — Слишком сложно для моего воображения. Но в таком случае ты прав — нужно поскорее убираться отсюда, — я подхватываю мантию со скамьи и направляюсь к двери. — Или можно всех опередить и… Я не отвечаю. Он серьезно? — Ты шутишь? — я разворачиваюсь к нему лицом. — Кто-нибудь все равно это сделает. Чем мы хуже? Уже открыв рот, чтобы возразить, я неожиданно запинаюсь об это его «мы» и зачем-то начинаю раздумывать. В лаборантской наверняка есть запасы Веселящего зелья, для демонстрации студентам, и сейчас его вполне можно незаметно взять, потому что Додсон наверняка задержится, чтобы не сталкиваться с мышами снова. И подлить ему в… чайник — да, я вижу чайник на его столе — не составит никакого труда. Но, если нас поймают, это будет катастрофа. У профессора даже сомнений не останется, кто именно был в его кабинете без присмотра. Я с трудом перебарываю желание осуществить этот план и целый день наблюдать веселого препода. Хотя, в случае с Додсоном, это, вероятно, просто сделает его адекватным. Слишком большой соблазн. — Нет, — отказываюсь я. — Все свалят на меня, потому что в классе он именно меня оставил. — Так все в любом случае свалят на тебя, — пожимает плечами Николас. — Вот об этом я и говорил, когда имел в виду, что лучше знать, где ждать подставы. Он прав. Нет, он чертовски прав! Я ведь на самом деле окажусь под подозрением. Ох, эта Игра меня доведет. — Ладно, — я решаюсь. — По крайней мере, я пострадаю за дело. Ну, а потомки запомнят завтрашний день, как День Веселого Додсона. — Я постою на стреме, — Николас улыбается и сменяет меня в дверях. Я выдыхаю и возвращаюсь в лаборантскую, чтобы отыскать там нужное зелье. Страх и адреналин мгновенно наполняют меня. Я лихорадочно бегаю глазами по полкам, не сразу вспомнив, что все тут расставлено по алфавиту, а после этого в два счета нахожу нужные склянки. Все они уже разлиты по одной порции, так что, мысленно пересчитав их и уверив себя, что Додсон не помнит количество, я беру одну и тщательно проверяю, не осталось ли на стеклянных боках следов от пальцев. Вряд ли профессор станет искать меня по отпечаткам, но его цепкий взгляд наверняка выхватит даже крошечную заляпанную пробирку. — Нашла, — шепотом объявляю я, когда Николас вопросительно смотрит на меня от дверей. — Давай в чайник, — предлагает он, и я мельком улыбаюсь тому, как сошлись наши мысли. Откупориваю флакон и уже собираюсь вылить содержимое в чай, когда понимаю, что чайник пуст. — Черт! — сквозь зубы ругаюсь я, но на взгляд Николаса не отвечаю, потому что скорее соображаю, что делать. Заметив в чайнике зелье, зельевар, конечно, не станет безрассудно заливать его кипяточком и бросать заварку. А если заварить чай самой? И, конечно, Додсон — последний параноик — не удивится такому обновлению на своем столе! Нет, нужно что-то другое. Внезапно я вспоминаю старую байку, которую мне рассказывала едва ли не вся родня, и уверенно выливаю зелье, солнечно-желтого цвета, в чайник. Потом начинаю осторожно поворачивать его во все стороны, чтобы максимально залить стенки. Везет, что Веселящее зелье вязкое и само цепляется за фарфор. Когда вся внутренность чайника оказывается желтой, я накладываю на зелье чары невидимости и, закрыв крышкой, ставлю посуду на место. Не первого уже зельевара ловят на этот фокус. — Ну как? — Идеально, — провозглашаю я, любуюсь своим незаметным творением. — Надо сматываться. — Нет, погоди, — Николас останавливает меня, когда я уже собираюсь выходить в коридор. — Ты же не хочешь, чтобы кто-то присвоил себе твои труды? Он достает из кармана бук и прилагающийся к нему карандаш. Что-то пишет и переводит на меня взгляд. — Ну вот, теперь потомки не только запомнят завтрашний день, но и узнают, благодаря кому он состоялся. Я смеюсь. — Благодаря Додсону, любителю свежезаваренного чая по утрам. Но его формулировка, конечно, звучит куда приятнее.