Еще один раз

Следующие два дня после кошмарной поездки в клуб поганец Мамору практически не был дома. Днем мотались по магазинам, ночью зависали в ночных клубах, и голова у Брэда под вечер воскресенья гудела как колокол. Зато в последнем клубе Мамору так оторвался, что на следующий день не смог не то что выйти из дома — даже встать с постели, и начальник охраны отпустил Брэда домой. Брэд счел это подарком небес за все его страдания и сразу же поехал в университет, к Наги. Конечно, лекции у мальчишки должны были закончиться еще не скоро, но мог же он иногда и прогулять их, для разнообразия? Кроме того, Брэд чувствовал вину. Наги ничего не сделал, чтобы сгладить это чувство. Увидев Брэда под дверью аудитории на выходе с лекции, он резко отвернулся и зашагал прочь по коридору. Брэд быстро пошел за ним. К счастью, нигде поблизости не было Фудзимии. Его мальчик выглядел худым и очень бледным. Бурная ночь явно не пошла ему на пользу, к тому же Брэд не знал, спал ли Наги вчера — он остался ночевать в резиденции Такатори, потому что домой смысла ехать уже не было. — Наги. Наги ускорил шаг и в результате споткнулся на лестнице и чуть не упал. Брэд подхватил его, но Наги резко дернулся. — Наги, — повторил Брэд, надеясь, что в его голосе звучит самое искреннее раскаяние. — Ты бросил ее! — не выдержал мальчишка. — Ты оставил ее одну… там… с этим! Я звонил ей сегодня, она не отвечает! — Наги, — проговорил Брэд в третий раз. — Прости меня, пожалуйста. Ты же понимаешь, что я не мог поступить иначе. — Все ты мог! — рявкнул Наги. — Все ты можешь! Пусть тебе возьмут сменщика! Какой смысл так работать? Ради меня?! Ты умрешь от этой херни, которая у тебя в голове, и я опять останусь один! Брэд схватил мальчика за плечи и с силой прижал к себе. Несколько мгновений Наги был как деревянный, потом наконец его тело расслабилось, и он обхватил Брэда за талию. — Хочешь, я вообще уволюсь? — спросил он. — Пойду брокером работать. У меня же образование… Наги хмыкнул. — У тебя плохо с предчувствием. Ты завалишь всю работу. — Давай ты прогуляешь лекции? — спросил Брэд с улыбкой, присаживаясь перед Наги. — Будем делать что захочешь! Пойдем в парк… или в зоопарк, хочешь? — А мы можем, — неожиданно застенчиво проговорил Наги, — поехать к Фудзимие-сан? Брэд мысленно застонал. Он бы с огромным удовольствием навсегда прекратил отношения Наги с этой девчонкой. Но сегодня явно был неподходящий день. — Ты переживаешь из-за того, что она не пришла в университет? — Ну да, — кивнул Наги. — И еще я бы хотел… извиниться. — И чтобы я извинился, верно? Наги улыбнулся. Однако ни первое, ни второе не вышло. Когда они подъехали к дому Фудзимии, они увидели, что перед воротами стоит полицейская машина. — Так, — сказал Брэд. — Наги, не выходи. Наги, конечно, не послушался и вылез из машины. Впрочем, Брэд в любом случае не собирался подходить близко к дому, так что это не имело значения. Поверх ограды он видел, что человек в плаще и двое полицейских в форме стоят на крыльце, явно с намерением войти, а крепкий парень с серьезной физиономией и неожиданно красными для такой серьезности волосами, скрестив руки на груди, преграждает им дорогу. Они явно спорили. Потом дверь за спиной парня открылась, на пороге показалась Фудзимия Айя. Она что-то сказала парню, потом полицейским. Парень, еще мгновение поколебавшись, наконец нехотя уступил дорогу. Все пятеро вошли в дом. — Это, наверное, ее брат, Ран, — сказал Наги. — Ран, — повторил Брэд. Потом в голове что-то щелкнуло — «он» из рассказа Кудо, странная реакция Кудо на Фудзимию в клубе… Вот, видимо, этот «он» и есть. Брат Фудзимии Айи. Этот Ран ему не понравился сразу. Категорически. Решение запретить Наги общаться с Айей окрепло окончательно, и он открыл рот, решив, что плевать на Нагино настроение — он скажет это сейчас, — но в этот момент смутно знакомый голос за спиной проговорил: — Добрый день. Наоэ Наги-сан, не так ли? Они оба обернулись. Возле машины стоял, невесть откуда появившись, рыжий немец из клуба, Шульдих или как там его. Он в упор смотрел на Наги, на Брэда же вообще внимания не обращал, словно его тут не было. — Что вам нужно? — раздраженно проговорил Брэд. — Наоэ-сан, — повторил Шульдих, не сводя глаз с Наги. — Вы меня не помните? — Мы виделись в клубе, — вежливо сказал Наги. — Конечно, помню. — О нет, — ласково проговорил Шульдих. — Мы виделись раньше. В приюте, помните? — он широко улыбнулся и произнес: — Джей. Глаза Наги широко распахнулись. Несколько мгновений он молчал, хватая ртом воздух, потом выкрикнул: — Вы брат Джея! Брэд резко шагнул вперед, закрывая Наги и почти оттолкнув Шульдиха. — Наги, в машину! — Но, Брэд!.. — Я сказал, в машину! Мальчик послушался — Брэд услышал, как хлопнула дверца. Шульдих теперь смотрел на него, и в его пронзительно синих глазах плескалась злая усмешка. — Я знаю, кто ты такой, Брэд Кроуфорд! — выдохнул он Брэду в лицо. — Я вас поздравляю, — зло проговорил Брэд. — Держитесь подальше от Наги! — Вряд ли, — ухмылка Шульдиха стала еще шире, хотя казалось, что это невозможно. — Кто-то же должен рассказать мальчику обо всех тех замечательных делах, что делал для своего босса его приемный отец. Верно? Брэд почувствовал, что кровь отливает от лица, и кончики пальцев холодеют. — Только попробуй. — И что? — глумливо осведомился рыжий. — Убьешь меня, ты, большой сильный боксер-неудачник? Брокер-неудачник? Где ты там еще облажался? Его лицо вдруг оказалось очень близко, его глаза заглянули в Брэдовы, и голову тому вдруг стиснула сильнейшая и мучительная боль. — Это тебе на память, — прозвучал голос Шульдиха. А потом он исчез. *** Когда Йоджи открыл глаза, он увидел над собой пронзительно белый потолок. У него тяжко ныла голова, стонало и жаловалось все тело. Это он после похода в клуб так разбит? Йоджи чуть нахмурился — это вызвало новый всплеск головной боли, но заодно что-то стронулось в сознании. Нет, клуб был не вчера, а раньше. А вчера… если он, конечно, не пару дней тут валяется… вчера было… он проснулся в квартире Айиного приятеля, там была мама… или ему это приснилось? Потом… он поехал на работу и там… Йоджи показалось, что он умирает, медленно и мучительно. Томояма рассказал ему про Рана и Хигу Киёкадзу. Они были в его квартире. Ложь. Ран не поступил бы с ним так. Но зачем Хига врет? Ему захотелось встать. Уйти отсюда, куда-нибудь пойти, что-нибудь сделать, с кем-нибудь поговорить, но только не лежать и не вариться в собственных ядовитых мыслях. Но стоило ему шевельнуться, как его тут же схватили за руку. — Йоджи! Он повернул голову. На него смотрела мама. Она выглядела такой испуганной, какой он не видел ее, кажется, ни разу с той кошмарной ночи, когда они получили известие о смерти отца. — Йоджи… — повторила мама. Глаза ее блестели. — Что ты… что ты творишь, идиот?! И она расплакалась. Это было еще ужаснее — плачущей он ее вообще сроду не видел. Он крепко стиснул ее руку. — Мам… мама, ну прости меня, пожалуйста… Она низко склонилась над кроватью и уткнулась лбом в его руку. Йоджи второй рукой растерянно погладил ее по голове. — Ты откуда тут? — Этот… — проговорил она между всхлипываниями. — Шульдих… из Интерпола… был в твоей квартире. — Аааа… — протянул Йоджи. — И он сказал, что ты пытался убить себя! Йоджи не ответил. Вчерашний день наконец полностью воскрес в его памяти. Это было чистое безумие, но в тот момент он просто не знал, что еще ему сделать, как еще унять душераздирающую боль. Сегодня, успокоившись, он больше склонялся к мысли, что рассказ Хиги был ложью — но какое это имело значение, если Ран все равно ушел? А больно ему было именно поэтому. — Я… был не в себе, — наконец проговорил он. — Прости, мам… — Расскажи мне, — потребовала она, садясь прямо. — Расскажи мне все. Он посмотрел на нее с легким чувством неловкости. Он никогда не рассказывал матери о своей личной жизни. Это было бы странно… неудобно. Мать не была его подругой. Они жили совсем разными жизнями. Наконец, она была его мамой, женщиной, перед которой он всегда хотел проявлять себя в лучшем виде. Мог ли он рассказать ей, как страшно облажался? — Прости, мам, — он мотнул головой. — Не могу. Как-нибудь в другой раз… — Тебе надо с кем-то поговорить! — жалобно сказала она. В этот момент она нисколько не походила на себя, всегда уверенную, боевую, свободномыслящую журналистку. Она была обычной мамой. Йоджи видел таких во время стажировки в больнице, пока учился. Женщина, перепуганная из-за того, что ее малыш мог умереть. Мама-наседка. Странно было видеть такую Брюн Йохансон. — Я говорил, — мягко сказал он. — Правда, мам. Не хочу больше об этом. После небольшой паузы она произнесла тоном одновременно жалобным и осторожным: — Твоя подруга Мурасэ-сан была тут, сидела с тобой ночью. Я отправила ее спать. — Это хорошо, — вздохнул Йоджи, откидываясь на подушки. — Ей надо поспать. Я немножко достал ее в последнее время. — Она очень о тебе заботится, — голос мамы звучал так, словно она трогала палкой болотную жижу, проверяя, можно ли здесь пройти. Йоджи едва не улыбнулся. Он знал, к чему она ведет. — И она очень красивая девушка. — Я в курсе, — ответил он. — Но мне надо разлюбить кое-кого, прежде чем полюбить кого-то еще. — Для тебя это лучше, — поспешно проговорила мама. — Радость моя, мне сразу показалось, что у тебя с ним нет будущего… Йоджи едва не зарычал на нее. Хорошо еще, она не назвала Рана по имени, он бы не вынес снова слышать его имя из чужих уст. Твой приятель Фудзимия… с дружком своим там трахался… Его передернуло. — Я не хочу об этом говорить, — произнес он сквозь зубы. Мама некоторое время молчала, потом, не глядя на него, спросила: — Ты хочешь дать ему знать? Что ты в больнице… и вообще? Йоджи вскинул на нее глаза, от удивления забыв, что не хочет говорить о Ране. — Мам, ты только что сказала, что всегда знала, что у меня с ним нет будущего! После очередной паузы Брюн, словно нехотя, произнесла: — Моя свекровь говорила твоему отцу то же самое. С другой стороны, — она судорожно подергала рукава пиджака, словно хотела натянуть его на мерзнущие пальцы, — она была права, не так ли? Его и нет… Йоджи не нашел, что сказать на это. Не то чтобы он не знал, что мать до сих пор тоскует по отцу…, но слышать это вот так, от нее самой… Волна паники окатила Йоджи — что же, и он никогда не перестанет горевать по Рану? Но ведь они-то живы, оба! — Никогда не понимала, что у них, их самурайские яйца отсохнут, если они проведут центральное отопление?! — с неожиданной яростью проговорила Брюн. — Милый, я схожу за кофе, замерзла невозможно. — И мне принеси, — автоматически попросил Йоджи, и Брюн ответила, кажется, тоже на автомате: — Тебе нельзя, — и вышла из палаты. Йоджи откинулся на подушки и прикрыл глаза. Нет, подумал он, нельзя примерять жизнь и чувства родителей на себя. Его мать никогда больше не поссорится со своим мужем, никогда больше он не будет злить ее своей непробиваемостью, своей молчаливостью, чем дольше она живет без него, тем чище и прекраснее становятся ее воспоминания. Но они оба, Йоджи и Ран, живы, и это, наверное, самое плохое и есть. Черти бы побрали этого Шульдиха… *** Кажется, инспектор Томояма не собирался снимать плащ, но Ран так выразительно стоял у него над душой, что пришлось. Плащ у инспектора был сомнительной чистоты, и Ран совершенно не хотел, чтобы эта вещь, в которой этот тип наверняка трупы осматривает, терлась об обивку родительского дивана. — Я бы хотел побеседовать, — выразительно глядя на Айю, проговорил Томояма, — с Фудзимией-сан наедине. — Нет, — сказал Ран. — Насколько я понимаю, ваша сестра совершеннолетняя… — Я сказал — нет. — Ран, уйди, — проговорила Айя, не глядя на него. — Айя… — начал он, но она перебила: — Просто уйди, и все! Он ушел из гостиной на кухню, откуда все еще мог слышать голоса — но и только, слов разобрать он не мог. Наверное, он должен сказать спасибо инспектору Томояме за то, что Айя с ним вообще заговорила! С тех пор, как она вернулась домой из ночного клуба, залепила ему пощечину, наговорила гадостей и ушла, она больше не сказала ему ни слова. Ни за вчерашний день, ни за половину сегодняшнего. Ран, впрочем, начал уже находить определенное удовольствие в том, чтобы ни с кем не разговаривать. Ему надо было съехать из дома, и как можно скорее. Здесь было слишком хорошо и уютно для его истерзанной души. Ему больше пошла бы какая-нибудь холодная халупа на окраине Токио. Чтобы подолгу ездить в университет и на работу, чтобы уставать как собака, чтобы были подозрительные, неспокойные, орущие соседи, словом, чтобы ему было как можно хуже внешне — может, тогда ему перестанет быть так плохо внутренне? Это временно. Он ведь знает это. Он же уже расставался. С тем же Киё. Правда, он никогда не любил Киё. Да, и номер телефона хорошо бы сменить, хотя бы чтобы прекратил звонить Киё и чтобы не ждать, как дурак, звонка от Йоджи. Айя вошла на кухню. — Они хотят поговорить с тобой, — проговорила она, не глядя на него. — Айя… — начал он снова, но она ушла, не отозвавшись, словно он был пустым местом. С тяжелым сердцем Ран вышел к инспектору. Томояма сидел на диване с таким видом, словно его усадили на ежа. Он посмотрел на Рана, сжав губы. Вид у инспектора был усталым донельзя. — Фудзимия-сан, — проговорил он. — У вас появилось алиби. — Что? — удивился Ран. — Вы не рассказали нам, что были не один в квартире Кудо Йоджи, — сказал Томояма. — Ваш друг Хига Киёкадзу свидетельствует, что был с вами. Ран уставился на Томояму. Изумление быстро уступало место чувству дикой беспомощности. Киё… зачем? И не опровергнешь ведь теперь — идиота, чего доброго, арестуют за дачу ложных показаний. — Он… — проговорил Ран наконец. — Он ошибся. — Ошибся, — повторил Томояма. — Вы хотите сказать, что не проводили с Хигой Киёкадзу ночь на двадцать шестое ноября и ночь на третье декабря? — Нет, — резко проговорил Ран. — Каковы ваши отношения с Хигой-саном? — скучным голосом спросил Томояма, разглядывая зачем-то свою ладонь. — Мы состояли в отношениях, это было давно, — сухо ответил Ран. — В какого рода отношениях? — В любовных, — резко сказал Ран. Томояма коротко глянул на него. — Не надо так нервничать, Фудзимия-сан. В каких отношениях вы состоите с Кудо Йоджи? Ран ненавидел Томояму от всей души. Просто хотелось взять и снести этому козлу голову. Жаль, что он, в самом деле, не этот сумасшедший мечник. А может, мелькнула в голове безумная идея, взять и сознаться во всем? Он нормален, так что в психушку его не отправят… будут судить и казнят. Потом Ран представил себе, что будет после этого с родителями и Айей. И… и с Йоджи тоже. Он и в самом деле сходит с ума, раз ему приходят в голову такие мысли. — Он мой друг, — проговорил Ран. — Он ваш друг, — повторил Томояма, словно ему специально приплачивали, чтобы он за Раном все повторял. Глядел он по-прежнему на свою ладонь. Потом поднял глаза на Рана — тяжелый утомленный взгляд. — Вы бы как-то предупреждали своих друзей об… особенностях своей личной жизни. Прежде чем устраивать из их квартир дома свиданий. Ран стиснул зубы. — Я ведь уже сказал вам… Томояма поднялся на ноги, не дослушав. — Я вообще не понимаю, вы чего-то боитесь, Фудзимия-сан? Как это там на вашем языке, выйти из шкафа? — в его голосе почти не осталось вежливости — только безмерная усталость и пробивающееся сквозь нее презрение. — Кудо чуть не рехнулся, когда услышал про ваши свиданки, чуть нам пол-офиса не разнес, то ли стреляться думал, то ли нас всех расстреливать… У Рана зазвенело в ушах. Томояма продолжал что-то говорить, но Ран видел лишь, как шевелятся его губы. — Он что? — А? — прервался на середине своей речи Томояма, глянув на Рана с некоторым удивлением. — Он… Йоджи… Кудо… что? — каждое слово давалось Рану с неимоверным трудом. — Психанул и угрожал пистолетом, — буркнул Томояма и начал натягивать плащ, а потом ботинки. — В клинике теперь валяется. Нервный срыв. Да не переживайте, не из-за вас, баба его бросила, что ли. Спасибо за сотрудничество. И он вышел. Ран так и остался стоять возле дивана, ухватившись за спинку, как за последнюю опору. Ему казалось, что в груди его открылась кровоточащая рана. Та, что вроде бы уже зажила, но теперь заболела снова. Ему было холодно. Непоправимость произошедшего ужасала. Три желания было у Рана, и все они мешались друг с другом и зависели друг от друга. Увидеть Йоджи. Повернуть время вспять. Разбить себе голову о стену — так, чтобы наверняка. Почему, Йоджи? Все же было сделано для тебя. Так, чтобы лучше было тебе. Я переживу, если мне будет плохо, но тебе… я этого не хотел… Он уже почти принял решение немедленно поехать в больницу, чтобы поговорить, спросить, чего Йоджи хочет, дать ему то, чего он хочет, почти вышел из дома…, но не вышел. Остановился на пороге, уже обутый и в куртке. Ведь он же принял решение. В конце концов, неожиданно озлился Ран, в чем его вина? Это ему изменяли! И при этом обвинили непонятно в чем! Он был абсолютно прав, что ушел. А Йоджи… что ж, это Йоджи. Он ничего не делает тихо. Любит громко, страдает громко. Таков он и есть. Да, он искренен, этого не отнять. Но Айя, защищающая его, плачущая из-за него, не разговаривающая с Раном из-за него, не понимает, что по-другому просто быть не могло. И это тоже пройдет — от силы месяц, и Йоджи успокоится. А может быть, совсем цинично подумал Ран, снимая куртку и разуваясь, все дело в том, что это он бросил Йоджи, а не наоборот. Что-то случилось не по-кудовски, отсюда все страдания. Надо было дождаться, пока он меня бросит, зло подумал Ран, входя на кухню. Тогда это я мог бы позволить себе закатывать истерики и демонстративно страдать. В холле раздались шаги, мгновение спустя в кухонном проеме показалась Айя. Она остановилась там, глядя на Рана — он не смотрел в ее сторону, но чувствовал ее взгляд. На нее он тоже был зол. Никогда, никогда она не бывает на его стороне! Есть ли вообще кто-то на его стороне? — Инспектор сказал мне, что Йоджи в больнице, — холодно проговорил он. — Если тебе интересно. Нервный срыв. После паузы она спросила: — Ты, конечно же, не поедешь? — Нет, — резко ответил Ран. Айя громко фыркнула и исчезла из дверного проема. Ран схватил нож, кусок свинины, который мама предназначила на ужин, и принялся рубить мясо с такой яростью, словно оно было его злейшим врагом. Он очень хорошо понимал сейчас сумасшедшего мечника. *** Когда Айя вошла в палату, Йоджи спал. Пахло здесь неожиданно приятно — дорогими духами, сообразила Айя через секунду. Ну, Йоджи… Она присела на стул рядом с кроватью. Йоджи спал на спине, почти полностью отодвинув подушку и положив под голову руку. Она некоторое время смотрела на него. Иногда она забывала, насколько все же Йоджи красивый. В голове мелькнула мысль — а не воспользоваться ли тем, что они с Раном расстались, не попытаться ли заполучить Йоджи самой? Она чуть слышно фыркнула. Глупая мысль. Если даже отставить в сторону тот факт, что она на месте Йоджи не стала бы встречаться с братом парня, который ее бросил, все равно — она не влюблена в Йоджи. Да и не была никогда. Спал Йоджи, видимо, некрепко, потому что ее фырканье его разбудило. Он приоткрыл глаза и посмотрел на Айю. — А… — голос его спросонья прозвучал хрипло. — Привет, принцесса. Полномочный посол? — Еще чего, — высокомерно проговорила Айя. — Я с ним не разговариваю. — Ха-ха, — мрачно проговорил Йоджи. — Как многим ты ради меня жертвуешь, принцесса. Твой брат ведь такой роскошный собеседник. — Что с тобой случилось? — спросила Айя, игнорируя выпад. Йоджи криво улыбнулся. — Нервный срыв, — четко, едва ли не по слогам проговорил он. — Побуянил немножко в офисе. Ты откуда знаешь? — К нам приходил инспектор Томояма, — ответила она. — Спрашивал меня о Ране. Йоджи… у Рана что, проблемы? — А… — лицо Йоджи внезапно стало злым. — Так ты прибежала, потому что за него беспокоишься? Не волнуйся, принцесса, у твоего драгоценного братца алиби. Пока свершалось преступление, — он язвительно улыбнулся, — он трахался со своим пидорком у меня в квартире. Весело, правда? Айе стало холодно и страшно. Не может же это быть правдой? Но если тот парень рассказал полиции… не станет же он лгать полиции? Это же безумие! — Этот парень… — медленно проговорила она, — он кто вообще? Откуда он вообще взялся? — она ощутила внезапный гнев. — Почему я не знаю?! — Хига Киёкадзу, — голос Йоджи звучал равнодушно и язвительно одновременно. — Большая любовь твоего братца. Встречался с ним до меня. — Он хмыкнул и поднял на нее глаза. — А ты как думала, принцесса, старший братец твой до меня был невинной ромашкой? Или ты думала, он расскажет своей любимой маленькой сестренке, что он гей? — он улыбнулся, но эта улыбка больше походила на оскал. — Видишь ли, маленький пидорок Киё вернулся, и Ран немедленно кинулся к нему. Наверное, это истинная любовь, — теперь равнодушия в его голосе не осталось вовсе, только язвительность. — Наверное, они созданы друг для друга, надо думать, Киё-кун, суровый гей-самурай с большим мечом, если ты понимаешь, а чем я! — последние слова он просто выплюнул. Айя молчала, глядя на Йоджи почти что с ужасом. Она всегда, всегда была уверена, что знает о Ране все…, но разве он не поразил ее, когда рассказал во время семейного ужина о себе и Йоджи? Так что же… она не знала о своем брате ничего? — Убийства… — проговорила она наконец, больше затем, чтобы что-нибудь сказать. — Это… это связано с той историей, о которой по телеку говорят? Безумный мечник… или как его… — Да, — ответил Йоджи. — Томояма наш решил, что Ран — отличный подозреваемый. Он говорил это, неотрывно глядя в потолок. Он не улыбался, лицо у него было осунувшимся и угрюмым. Айя подумала, что никогда еще не видела Йоджи таким. Йоджи всегда улыбался. Он всегда… сиял. А сейчас… словно погас. Потускнел. И разом лишился большей части своей красоты. Ему шла улыбка. Ему не шло угрюмое выражение лица. Айе захотелось оторвать Рану голову. Господи, ну почему же не она оказалась на его месте, с тем же чувством к Йоджи, которое было у Рана? Она-то сумела бы сберечь этот свет. Может, она просто не способна чувствовать так, как Ран? При этой мысли еще одна тревога, которую Айя вот уже несколько дней тщательно гнала от себя, прокралась в ее душу. Что ей делать, если… Потом до нее дошло, что именно сказал только что Йоджи. — Что?! Рана подозревают в убийстве?! — Теперь нет, — отозвался Йоджи, все так же глядя в потолок. — Алиби же. Айя открыла рот, но не нашлась, что сказать. Ситуация была патовая. Либо Ран действительно изменял Йоджи, либо не изменял, но тогда он подозреваемый в убийстве. — Я не верю, что Ран мог так поступить, — решительно сказала она наконец. После долгой паузы Йоджи проговорил: — Я тоже, принцесса. Я тоже… Айя не стала уточнять, во что именно Йоджи не верит, но слегка воспряла духом. Может, для этих двоих еще не все потеряно? И в этот момент ей пришла в голову мысль, показавшаяся просто замечательной. Йоджи надо отвлечь от его проблем! Тогда он сможет немножко остыть и начать думать рационально. А у нее есть такая прекрасная возможность! Не для нее, правда, прекрасная… — Йоджи, — проговорила она, — мне нужно тебе кое-что сказать. Он посмотрел на нее с легким проблеском интереса в глазах. — Надеюсь, это не про твоего приятеля-футболиста опять? Ты, кстати, в курсе, что к нему приехала моя мать? — Что? — спросила Айя, сбившись с мысли. — Твоя мать? Брюн Йохансон? Йоджи улыбнулся почти весело. — Да, Айя, у меня только одна мать, ты знаешь. Приехала восстанавливать справедливость. Так что можешь больше не переживать за своего друга, и он тоже может больше не переживать. Если мама взялась за кого-то бороться, у врагов нет шансов. К Айиному удивлению, она почувствовала, что на душе у нее действительно стало немного легче. Похоже, она всерьез переживала за Хидаку, хотя и не вполне отдавала себе в этом отчет. — Нет, я не о нем, — сказала она. — Хотя он… тоже вроде как причастен. Вот теперь интерес в глазах Йоджи стал острее, и взгляд его тоже, и по этому взгляду Айя поняла, что Йоджи догадывается, что именно она хочет ему сказать. — Только не говори мне… — произнес он. Айя зажмурилась и кивнула. — Ты уверена? — Тест делала, — шепотом проговорила она. — Это же не на сто процентов верно, — осторожно сказал Йоджи. Он уже не лежал, а сидел в кровати, и даже взял Айю за руку. — Я боюсь идти в клинику, — честно призналась Айя. — Вдруг… кто-нибудь меня увидит… Она смолкла, осознавая, что ее слова звучать глупо и трусливо. Она же никогда не была трусливой, никогда не была глупой настолько, чтобы не предохраняться, а потом до последнего оттягивать с окончательной проверкой, словно надеясь, что все как-нибудь само рассосется. И все же теперь именно так она себя и вела. — Так, — проговорил Йоджи. — Это Хидака? — Больше некому, — буркнула Айя. — Родителям ты не говорила, конечно. А Рану? — Шутишь? — мрачно спросила Айя. — Я же пока жива, как видишь, — она вздохнула, потом призналась: — Я еще и поэтому с ним не разговариваю… страшно. А он думает, это из-за тебя. — Повезло тебе, — сухо сказал Йоджи. — Такой предлог есть. — Прости, — прошептала Айя, хотя и не вполне искренне. Впрочем, Йоджи ей поверил. Он ласково погладил Айю по руке. — У меня знакомая врач есть в одной клинике, она все сделает так, что никто не узнает. И клиника далеко и от вас, и от центра, общие знакомые вряд ли попадутся. — Ты сейчас про что? — осторожно спросила Айя, поглядывая на него из-под челки. Йоджи встретил ее взгляд. — Про очевидное, разумеется. Айя глубоко вздохнула. — Йоджи, я… я не знаю… — Чего ты не знаешь? — сердито спросил он. — Хочешь выйти замуж в восемнадцать лет? За Хидаку? Айя, даже если моя мать его отмоет, он все равно останется лохом! Оно тебе надо? Тебе надо сесть в восемнадцать лет дома, забыть про учебу, карьеру, готовить еду, стирать белье и вести бухгалтерию? Что ты, страшных историй наслушалась? Двадцать первый век почти! — Ну, — пробормотала она, опуская голову, — я же могу на усыновление отдать… Йоджи помотал головой. — Воображаю себе реакцию твоего семейства, — с отвращением проговорил он. — Особенно этого… — он скрипнул зубами, громко и зло. — Короче, я дам тебе номер, а дальше делай как знаешь. Но если тебе нужен совет, который ты больше ни от кого не получишь — разумный, я имею в виду, совет! — делай аборт. Она молча кивнула и подала Йоджи свой мобильник. *** Шульдих сидел за столом в кабинете Томоямы и невидящими глазами смотрел на разложенные по столу документы. Системы в них не было уже никакой. Томояма ушел наконец домой — час или два назад, и Шульдих был близок к тому, чтобы последовать его примеру, хотя все, что у него было в качестве дома — гостиничный номер. Его мозг становился все более бесполезен. Он не мог решить эту задачу. Перед ним лежали сведения о трех женщинах, с которыми общались покойные клерки перед тем, как стать, собственно, покойными, и у этих женщин не было ничего общего, даже цвета волос, потому что одна из них красилась. Одна была офисная дамочка, делающая карьеру, вторая — студентка-второкурсница, приехавшая из провинции, третья — домохозяйка, решившая в отсутствие мужа гульнуть. Разный возраст, разный стиль жизни, одежда, манера разговаривать, пристрастия в еде и алкоголе, разные духи и косметика. Все, что есть общего — бар. Может, дело в баре, а? Но Шульдих знал, что это не так. Просто этот бар лежал на пути между скоплением офисов и метро. И рядом было додзё. Скорее всего, убийца был привязан именно к додзё, но это же и так очевидно! Кто еще может рубить головы, как не кендоист? И ведь даже совершенно не обязательно, что убийца сейчас тренируется в додзё — может, это было лет десять назад, а потом он рехнулся и вернулся к этому месту, ведомый своими воспоминаниями? Может, он в этом баре после тренировки выпивал, и его там девушка отшила? Может, зря он уперся именно в женщин? Может, это совпадение? — Три убийства — это мало, — вслух сказал Шульдих. И усмехнулся — услышь его кто-нибудь, вот бы поднялся шум. Хотя Томояма бы, наверное, понял. Если не будет еще трупов, им это дело не раскрыть. Телефон Шульдиха разразился звонком. Он взял мобильник, покачивая его в руке. Звонил Томояма. — Так, — сказал Шульдих. И нажал зеленую трубочку. — Еще труп, — без приветствий сообщил Томояма — в его голосе звучала неожиданная бодрость. — Гоните сюда. — Виктимология? — спросил Шульдих — он уже мчался к выходу из управления. — Абсолютно, — теперь в голосе Томоямы звучал азарт. — Клерк. Навеселе. Отшили. Мы задержали женщину! — О да! — проговорил Шульдих, чувствуя, как растягиваются в ухмылку губы. — Отлично! — он уже сел за руль и теперь быстро выводил машину со стоянки. — Я буду. Не отпускайте ее! *** Мясо не принесло удовлетворения, и, дорубив его, Ран бросил готовку ужина, оделся и направился в додзё — на этот раз на байке. Ходить пешком ему не хотелось — слишком много времени на раздумья. Когда он приехал, люди в додзё еще были, но чем дальше, тем меньше их становилось, пока Ран наконец не остался один. Он выматывал себя. Он готов был провести здесь хоть всю ночь, чтобы качественно, от души устать. Слишком много в нем скопилось всего. Гнева, ярости, ненависти, злости, горя, боли. Он злился на Йоджи и на Айю, он ненавидел Киё и себя. Ему было плохо за себя и за Йоджи. Ему было больно — с той минуты, как он покинул квартиру Йоджи, и то сих пор, и эта боль не проходила и не стихала, она была с ним, она терзала его, и он не знал, что с ней делать, как ему жить дальше, сможет ли он вообще жить дальше? Перестанет ли когда-нибудь чувство к Йоджи терзать его? А если нет? Если Киё все эти годы чувствовал то же самое… что ж, теперь он был отомщен. Но Ран не мог даже ощутить свою вину. Слишком уж он ненавидел Киё за все, что случилось, хотя, если задуматься, если бы у них с Йоджи все было хорошо, смог бы Киё этому помешать? Ран понимал, что нет. Было уже ближе к полуночи, и с Рана уже сошло семь потов, когда он снова ощутил, что не один. Ему даже оглядываться не пришлось. — Привет, Ран. — Привет, — буркнул он, останавливаясь. После нескольких часов упражнений он не мог заниматься и разговаривать одновременно. Он ждал, что сейчас Киё начнет спрашивать, почему он прятался, но Киё неожиданно спросил другое: — Пофехтуешь со мной? Ран обернулся. Киё стоял позади в своей форме, и в тусклом свете выглядел особенно маленьким и тощим. Ран вспомнил вдруг, что раньше, когда они встречались, Киё был ростом выше него. И фехтовал как безумец. — Если хочешь, — сухо проговорил он, а сам подумал — не прибить бы его со злости случайно. Несколько мгновений они стояли друг напротив друга. Киё атаковал первым. Странно, но он двигался гораздо медленнее Рана, словно до этого именно он, а не Ран тренировался несколько часов. И фехтовал он плохо. Ран попытался вспомнить, так ли это было всегда, но не смог. — Хватит, — проговорил он наконец, опуская боккен. Киё, взмокший и растрепанный, тоже остановился и кинул на Рана быстрый взгляд из-под челки, который показался тому неожиданно злым. — Я плох, да? Ран чуть дернул плечами и отвернулся, чтобы положить боккен на стойку. — Ты, наверное, мало занимался эти годы… — проговорил он. — Много, — жестко проговорил Киё. — Очень много. Просто я безнадежен. Ненавижу кендо! — выпалил он неожиданно и швырнул свой боккен на пол. Ран, глянув на него с осуждением, поднял деревянный меч и положил его на место. — Тогда почему занимаешься им? Киё открыл рот, потом закрыл его, потом мотнул головой, снова собрался что-то сказать… и в этот момент где-то стукнула дверь, раздались тяжелые решительные шаги, створка поехала в сторону, и в проеме возник инспектор Томояма и еще один полицейский. Томояма окинул их обоих мрачным взглядом, потом проговорил: — Оба здесь… — И что? — резко спросил Ран. — И давно вы здесь? Ран ответить не успел — Киё сказал: — Давно. С вечера. Рану едва удалось сохранить выражение лица. Отлично, этот придурок снова его выгораживает. Он случайно не считает ли, что Ран убийца? А если сейчас Томояма потребует у него подтверждения? Однако Томояма не стал. Вместо этого он спросил: — И чем занимались? — Кендо! — почти выкрикнул Киё. Томояма посмотрел на него даже с некоторым изумлением, да и Ран тоже. Глаза Хиги подозрительно блестели. Кажется, заметил это и инспектор, потому что с некоторой опаской произнес: — Не надо так нервничать, Хига-сан. Я вас пока ни в чем не обвиняю. Кто-нибудь еще есть в додзё? — Нет, — ответил на этот раз Ран. — Насколько мне известно. — Вы что-нибудь видели? Может быть, кто-то проходил мимо? Или что-то слышали? Ран покачал головой и посмотрел на Киё. Тот передернул плечами. — Ничего. — Что случилось? — спросил Ран. Томояма посмотрел на него раздраженно. — Еще одно убийство. Но если вы все время были вместе… Ран смолчал. Тогда Томояма сказал: — Пойдемте, Фудзимия-сан. И вы, Хига-сан. — Зачем? — насторожился Ран. — Вы нас… — Я вас обоих хочу доставить домой в целости и сохранности! — сердито проговорил Томояма. — Тут психованный убийца бродит поблизости. Пойдем… Он неожиданно смолк, уставившись на стойку с боккенами. Потом спросил: — Это же деревянные мечи? — Да, — ответил Ран. — А настоящие здесь есть? — быстро спросил Томояма. — В кабинете сенсея, — сухо ответил Ран. — В запертом шкафу. Еще есть стальные тренировочные мечи — они затуплены. Томояма подошел к стойке и неловко взял боккен в руку — Рану немедленно захотелось отнять меч и показать, как держать правильно, но он, разумеется, этого не сделал. — Тяжелый, — пробормотал инспектор, задумчиво глядя на боккен. — А стальной, должно быть, еще тяжелее. Киё фыркнул, но ничего не сказал. Ран же ответил: — Ненамного. Тренировочные мечи балансируются максимально близко к боевым. — И длинный, — пробормотал Томояма, словно и не услышал Рана, и поднял боккен, рассматривая его от кончика до рукояти. — Как он с ним ходит? Почему его никто не засек с такой штукой подмышкой? Это был неожиданно хороший вопрос. Ран сам осмотрел боккен новым взглядом. Даже если убийца носит длинный плащ — что довольно неудобно само по себе для того, кто желает остаться незамеченным и кому надо действовать по возможности ловко и быстро, — все равно оттопыривающуюся под полой катану будет видно. — С другой стороны, — задумчиво проговорил Томояма, — в фильме про этих бессмертных горцев они там тоже с катанами ходили, и никто ничего… На этот раз Ран и Киё фыркнули синхронно. Инспектор посмотрел сначла на одного, потом на другого. — У него может быть вакидзаши, — проговорил Ран. — Он легче и короче, — он показал на боккене длину вакидзаши. — А убить им тоже можно. — Хм, — Томояма положил боккен на стойку. — Вроде вариант. Хотя какая разница? Ладно, пойдемте. По мнению Рана, разница была, и еще какая, но он решил этого инспектору не говорить. В конце концов, тот больше него понимает в убийствах. *** Женщина плакала, чем вызывала у Шульдиха нестерпимое отвращение. Ему даже захотелось, чтобы тут был Кудо. Вот уж кто успокоил бы. Женщине было лет под тридцать, и она, по мнению Шульдиха, была невыносимо страшной. Впрочем, все японки казались ему страшными. Ничего примечательного в ее внешности не было. Офисная мышь. Серый костюм, гладко зачесанные волосы. Макияжа, пожалуй, многовато для офиса, но, скорее всего, она докрашивалась после работы в туалете — в бар же собралась. Косметика, видимо, была хорошей — невзирая на поток слез, у нее даже тушь не потекла. Разве что помада немного размазалась. — Он… он… хотел со мной… выпить… — проговорила она сквозь рыдания. — А я…, а я… он мне… — Давайте по порядку, а? — устало и раздраженно спросил Шульдих. — И прекратите уже рыдать! Естественно, после этих слов дамочка разрыдалась еще сильнее. Тогда Шульдих взял ее за плечи и легонько тряхнул. — Успокойся, — четко проговорил он, глядя ей в глаза. — Перестань плакать и отвечай на мои вопросы. Правду. Она всхлипнула, икнула и наконец смолкла, глядя на него большими испуганными глазами и сжимая в кулаке мокрый бумажный носовой платок. — Так-то лучше, — сказал Шульдих, отпуская ее. — Говори. — Я пришла в бар, — поспешно заговорила дамочка. — Одна? — перебил Шульдих. — Да… — Дальше! — Я пришла… — начала она снова, но под взглядом Шульдиха осеклась и продолжила с того места, на котором остановилась: — Я села возле стойки, заказала себе коктейль, стала смотреть по сторонам… — Выискивали, с кем бы познакомиться? — снова перебил Шульдих. Та густо покраснела. — Валяйте дальше. — Потом он подсел, — поспешно продолжила она. — Начал со мной беседовать, купил мне выпить… — Вы его не сразу отшили? — Я пыталась! — с отчаянием проговорила она. — Но он был уже не очень трезвый и очень настойчивый…, а когда он положил мне руку на колено, я попросила бармена, чтобы позвали охрану. — Понятно, — сказал Шульдих. — И его вышвырнули. — Да, — она поспешно закивала. — А я сидела…, а потом появилась полиция. — Все ясно, — Шульдих задумчиво окинул ее взглядом. Решительно ничего примечательного, как и в тех двух. Вот единственное, что у них есть общего — отсутствие примечательности. Но это про большую часть населения земного шара можно сказать. Он осмотрел ее с ног до макушки. Серые туфли. Колготки. Серый костюм, юбка офисной длины. Пиджак. Белая рубашка. Черные волосы. Крошечные сережки-гвоздики. Что-то зацепило его взгляд. Мгновением спустя Шульдих сообразил, что это — едва видимая в распахнутом вороте блузки, шею женщины пересекала тонкая серебряная цепочка. Шульдих быстро протянул руку, подцепил ее мизинцем и вытянул на свет. Женщина еле слышно охнула. Цепочка, вынырнув из-под блузки, вынесла с собой небольшой крестик, тоже серебряный, очень светлый, почти белый. — Что это? — спросил Шульдих почти автоматически. — Крестик, — слегка удивленно ответила женщина. — Вы христианка? — Да, у нас вся семья… давно… — Белый крест… — проговорил Шульдих. Потом перевел взгляд на верхнюю пуговицу ее блузки. Показалось, или она действительно выглядела… неаккуратно застегнутой? — Вы расстегивали блузку? Верхнюю пуговицу? Женщина снова залилась густой краской, и Шульдих понял, что ответ ему не нужен. — Значит, он видел… — проговорил он. Выпустил из пальцев крест, выхватил из кармана телефон и набрал номер по памяти. На звонок ответили сильно не сразу. Наконец сонный женский голос проговорил: — Кто это? — Какие на вас были украшения? — быстро спросил Шульдих. — Что? — испуганно переспросила женщина. — Я не понимаю… Кто это?! Что вам нужно?! — Инспектор Шульдих, — скрипнув зубами, ответил он. — Интерпол. Мы говорили с вами недавно. Какие на вас были украшения в ночь убийства? Когда вы разговаривали с жертвой в баре? — Это… я не помню… — Так вспоминайте! — рявкнул Шульдих, лихорадочно сжимая кулаки. Дамочка с крестом смотрела на него испуганно, как на безумного. — Ну… — прозвучало в телефоне не менее испуганное. — Сережки… да! Только сережки! — Как они выглядели? — Такие… круглые… с подвесками в виде крестиков… Шульдих замер. Неужели?.. Неужели?! — Цвет! — Светлые… ну, они серебряные… почти белое такое серебро… — Белый крест, — Шульдих сбросил звонок и тут же набрал второй номер. На этот раз ответили почти сразу, и голос был совсем не сонный, а на заднем плане слышались веселые крики и музыка. — Кто это?! — почти провижжал в трубку тонкий девичий голосок. — Инспектор Шульдих, Интерпол! — рявкнул Шульдих. — Что на вас… — Ой! — взвизгнула девушка. — Ой, вы тот красивый рыжий парень! Хана! Хана-тян! Вот, вот он звонит! Раздалось оглушительное хихиканье. Шульдих едва не завыл от злости и нетерпения. — Какие на вас были украшения в ночь убийства? — рявкнул он. — Точно! — Что?! — кричала девушка. — Я вас не слышу! Тут очень громко! — Так выйдите туда, где тихо! — почти заорал Шульдих. — Это срочно! Он услышал шаги, возню, потом хлопнула дверь, и наконец шум на заднем плане поутих. — Вот! — радостно сказала девушка. — Теперь я вас слышу. Говорите. — Какие на вас были украшения в ночь убийства? — повторил Шульдих. — Когда вы разговаривали с жертвой? — Ой, я не поооомню, — протянула девушка. — А что? А вам зачем? А вы не хотите… — Вспоминайте, — жестко проговорил Шульдих. — Пока я вас не привлек за противодействие следствию! Девушка в трубке звонко рассмеялась. — Какой вы суровый! — пропела она. — Так, там было… ээээ… тоооо… — Шульдих услышал бомотание и, как ему показалось, второй женский голос, потом девушка снова рассмеялась и проговорила: — Сережки были, длинные такие, с камушками, подвесочка со стразиками, типа стрекоза, а еще… чего? А! Точно! Заколка, такая, тоже со стразиками, типа крестик… Пальцы Шульдиха свело на трубке. — Крестик? — Ага! — весело подтвердила девушка. — Крестик. Светленький такой, я же говорю, со стразиками. Это щас очень модно… стразики, в смысле, а крестик… Шульдих повесил трубку. Когда он набирал третий номер, руки его уже не дрожали. На звонок вновь ответили не сразу, а когда ответили, Шульдих услышал гневный шепот: — Кто это? Вы с ума сошли? Вы знаете, который час?! — Агент Шульдих, Интерпол, — жестко проговорил Шульдих, и мужчина в трубке мгновенно осекся. — Мне нужна ваша жена. — Моя жена? — переспросил мужчина уже в полный голос. — Но… с чего… — Расследование убийства. Ваша жена свидетель. Позовите ее к телефону, немедленно! Растерянный шепот, возня. Наконец в трубке прозвучал сонный и испуганный голос женщины: — Простите, кто это? — Агент Шульдих, Интерпол, — повторил Шульдих. Теперь он чувствовал себя неожиданно спокойным. Его уже не злили приторможенные свидетели, казалось, он готов был беседовать часами… он знал, теперь он знал. — Мне нужно знать, какие украшения были на вас в ночь убийства. В частности, было ли на вас что-то в виде креста. Светлого креста. В трубке воцарилось молчание. Наконец неожиданно помертвевшим голосом женщина произнесла: — Брошь. Белое золото и бриллианты. И Шульдих услышал изумленный голос мужчины: — Брошь? Мамина? Которая в сейфе лежит? Шульдих повесил трубку. Семейные драмы его интересовали мало. Кровь гулко билась в ушах, губы начали подрагивать, готовясь расползти в ту самую — его любимую — усмешку. Белый крест. Он поднял голову, внезапно сообразив, что все еще стоит посреди узкой улицы, а перед ним все еще дрожит свидетельница. На глаза ему тут же попался инспектор Томояма — тот шел к полицейской машине, а за ним шагали Фудзимия Ран и Хига Киёкадзу. Шульдих прищурился. Потом решительно взял женщину за плечи и развернул. — Этот парень с красными волосами, видите? Он вам знаком? Вы видели его в баре? — Нет! — ответила она почти испуганно. — Нет, никогда его не видела! Это он, да? Он убийца? А вон тот… — Нет, — перебил ее Шульдих. — Спасибо, вы оказали неоценимую помощь следствию, — добавил он скороговоркой и помчался к Томояме и его спутникам. — Чему это вы радуетесь? — раздраженно спросил Томояма. — О! — загадочно протянул Шульдих и тут же подскочил к Фудзимии вплотную и пристально посмотрел ему в глаза. — Белый крест, — раздельно проговорил он. Фудзимия выгнул бровь. — White cross, — повторил Шульдих по-английски. — Weiß Kreuz, — добавил он на всякий случай по-немецки. — Вы в своем уме? — холодно спросил Фудзимия. — Да! — просиял Шульдих и на полной скорости рванул к своей машине. — Эй! — окликнул его Томояма. — А с этой нам что делать? — Пусть идет с миром! — крикнул ему Шульдих, запрыгивая в авто. И рванул с места. Давно ему не было так хорошо. Он смотрел перед собой на дорогу и не мог перестать улыбаться. — Я нашел тебя, — прошептал он наконец. — Ты здесь. *** Рукоять жжет руки. Огонь от нее идет по телу, в грудь, охватывает сердце, вниз, затапливая до пальцев на ногах, вверх, поднимаясь выше глаз. Он застит глаза. Сквозь огонь он видит очертания креста. Я не хочу здесь находиться. Горе. Ему не осталось ничего, кроме горя. Все бросили его. Он ушел. Если я буду лучше, он вернется. Рукоять меча. Если я буду лучше, он вернется. — …которое поможет вам… Сила. Умение. Ярость. «Проект Берсерк». Берсерк. Он знает это слово, но не помнит его значения. — Кендо не терпит ярости. Кендо — это холодный разум. А ты дерешься как берсерк! Я тебе покажу… так, руки! Руки! И смех. Чьи слова? Чей смех? Как может быть холодно, если в тебе пылает огонь? Горящий дом. Горящий крест, черный от копоти. Но это неправильно. Крест должен быть белым. *** Перед дверью лаборатории, как обычно, сидел охранник. Он доброжелательно улыбнулся, когда Наги показал ему свой пропуск. — Проходите, пожалуйста, Наоэ-сан. Наги вежливо поблагодарил и прошел в двери, ведущие в узкий длинный коридор. Пока он шел по нему, почти пустому, ослепительно белому и чистому, невеселые мысли одолевали Наги. Вроде бы все хорошо, работа спорится, он почти получил нужный результат… и все же… Наверное, дело в ссоре с Брэдом. Ну как, ссоре… Они же не ругались. Просто Брэд сказал, что не желает, чтобы Наги общался с Айей-сан, а когда Наги начал возражать и требовать объяснений, заявил, что ничего объяснять не будет и что когда Наги станет достаточно взрослым, сможет и общаться с кем захочет, и требовать каких угодно объяснений, а пока он должен делать то, что велит ему Брэд. И заодно заявил, чтобы Наги и на сто шагов не приближался к «этому агенту Интерпола». — Но это брат Джея! — закричал Наги, смертельно обиженный подобной несправедливостью. — Я знаю его! Я же тебе рассказывал! — Он опасен, — категорически заявил Брэд. — Если он вдруг захочет с тобой поговорить, скажи ему, что станешь разговаривать только в присутствии опекуна. И адвоката, — добавил он после паузы. Наги так разозлился на Брэда, что объяснять что-то и еще и вообще разговаривать с приемным отцом ему решительно расхотелось. Брэд просто не понимал. Хотя, наверное, не стоит так злиться… Брэд ведь просто тревожится за него, тем более, вся эта история с убийствами, брат Джея оказывается агентом Интерпола… Наги остановился перед дверью в палату. Он не спросил Шульдиха, не успел его спросить, а знает ли он, где сейчас Джей. А если нет? Все-таки эта история с Джеем и Шульдихом была очень странной. Если у Джея есть брат, почему они не живут вместе? Джей, конечно, в тяжелом состоянии, но он же не всегда был таким. Были же у него периоды вне обострений, обычно шизофреники вне обострений могут жить и не в клинике, если за ними есть кому присмотреть. Может, конечно, быть, что Шульдих не мог присматривать за братом, с его-то работой… и все же это было очень странно. Спросить бы самого Джея…, но ведь он же не ответит, к сожалению. Прежде чем войти, Наги постучал. Это не имело особого смысла, но не врываться же вот так вот… Ответа, конечно же, не последовало, и, выждав паузу, Наги открыл дверь и вошел. На Джее была смирительная рубашка, и сердце Наги тоскливо заныло. Значит, у него был приступ. Кататония, перемежающаяся приступами. Дела Джея шли все хуже и хуже. И Наги ничем не может помочь ему, тому, кого назвал когда-то своим другом. Джей лежал на боку, лицом в стену. Его палата была классической мягкой комнатой, и Наги никак не мог понять, почему же его все-таки никак не поселят в нормальную. Да здесь кто угодно свихнется, в этой нечеловеческой обстановке! Наверняка у Джея приступы отчасти поэтому. Неужели они не понимают, что чем больше жизнь Джея будет напоминать нормальную, тем нормальнее будет становиться он сам? — Привет, — Наги присел рядом и коснулся рукой затянутого в белую ткань плеча. — Как твои дела? Джей не ответил. Он снова был в ступоре — просто лежал неподвижно, распахнув глаза, почти не моргая, и лишь тихое дыхание выдавало, что он жив. Наги рискнул погладить коротко стриженную седую голову. Джей не отреагировал. Наги едва не расплакался от жалости. — Послушай, — проговорил он почти в отчаянии, — я работаю над твоим лекарством. Я уже… уже совсем близко! — это было не совсем правдой, но Наги хотелось в это верить и хотелось, чтобы верил Джей. Хотя Джей, скорее всего, вообще его не слышал. Или не понимал того, что Наги говорит. — Знаешь, — произнес тогда Наги. — Я видел Шульдиха. Ты же помнишь Шульдиха? Он твой брат. Помнишь? Снова никакой реакции. А ведь она должна быть, с отчаянием подумал Наги. Он же видел тогда, давно, в те незапамятные времена, когда был еще всего лишь сиротой из приюта, как Джей общается с Шульдихом. Порой визиты брата были единственным, что могло вывести Джея из ступора. А сейчас… сейчас ничего. Совсем ничего. Он сделал еще несколько попыток. Он рассказал Джею, как продвигается работа над лекарством и чего ему уже удалось добиться. Он рассказал о Шульдихе — что тот, кажется, расследует тут какое-то убийство и, наверное, задержится надолго и, наверное, был бы очень рад увидеть Джея… Ничего не помогло. Джей все так же лежал недвижим, не реагируя ни на слова, ни на прикосновения, и в конце концов Наги сдался. Он поднялся на ноги, попрощался с Джеем и вышел из палаты. Солнце на улице светило так ярко, что у Наги заслезились глаза. При этом было страшно холодно, ледяной ветер задувал под форменную куртку Наги. Он запахнулся поплотнее и быстро зашагал было к метро, но в этот момент его окликнули: — Наоэ! Наги обернулся, успев решить, что его зовет кто-то из однокурсников и удивиться — с ним же никто не разговаривал. Но это оказался Шульдих. Он стоял у обочины дороги рядом со своей неприлично яркой машиной, неправильно, кстати, припаркованной. Он поманил Наги, и тот подошел — отчасти из любопытства, отчасти чтобы поступить против Брэдова запрета. — Вы неправильно припарковались, — сообщил он Шульдиху. — Переживу, — тот сверкнул белыми зубами, и Наги внезапно удивился, как чисто и правильно гайдзин говорит по-японски. — Как дела, Наоэ-кун? — Хорошо, — Наги вежливо поклонился. — А ваши, Шульдих-сан? Тот откинул рыжую голову назад и звонко расхохотался. — Ужасно, это звучит ужасно! Нет уж, хочешь быть вежливым — зови меня агентом. Или Шульдихом. Все зовут меня Шульдих. Хотя с японским акцентом все равно плохо. Не так, впрочем, как фамилия твоего приемного отца, не правда ли? Эта фраза заставила Наги вспомнить Брэдовы слова, и ему стало слегка стыдно. — Вообще-то, Брэд просил не общаться с вами без него или без адвоката. — А лучше — и то, и другое, — подхватил Шульдих. — И все же ты отозвался. Не значит ли это, что примерный мальчик Наоэ Наги готов нарушать запреты? — Я не примерный, — вспыхнул Наги. — Ооооо… — протянул Шульдих, внимательно его разглядывая. — Что ж, может быть. Был. Когда-то. Когда еще не было Брэда Кроуфорда. Наги нахмурился. — Чего вы хотите, агент? — спросил он. Разговор с Шульдихом внезапно перестал ему нравиться. Несколько мгновений Шульдих смотрел на него в упор. Потом проговорил: — Я расследую убийства. Их совершил человек, который очень хорошо владеет остро заточенными предметами и помешан на кресте. Тебе это описание никого не напоминает? Сердце Наги стукнуло невпопад, словно и у него, как у Брэда, были с ним нелады. — Джей… не мог… он заперт… И едва не откусил себе язык, потому что Шульдих расплылся в хищной улыбке. — Значит, ты знаешь, где он. — А вы разве не знаете? — спросил Наги, стремясь выиграть время. Шульдих медленно качнул головой, не сводя с него глаз. — Я не понимаю, — сердито сказал Наги. — Вы же его брат. Вас должны были поставить в известность. — Я ему такой же брат, как Кроуфорд тебе — отец, — жестко проговорил Шульдих. — Если не меньше. Мы выросли вместе, в одном приюте, мы были близки, и я привык считать его братом. Я и сейчас так думаю. Но у меня нет на него никаких прав. Так что всю жизнь я занимаюсь тем, что ищу его, потому что его постоянно куда-то увозят, не ставя меня в известность. А почему должны? Я ведь ему никто, — горечь, прозвучавшая в голосе Шульдиха, глубоко поразила и тронула Наги. — И что еще хуже, нет никого, кто мог бы защитить его. Поэтому на Джее ставят эксперименты. Не так ли? — Нет! — возмутился Наги. — Это не эксперименты! Это… это лекарство для него, — он глубоко вздохнул и постарался успокоиться. Он должен объяснить Шульдиху, что с Джеем не происходит ничего плохого. — Ему становится хуже, его состояние усугубляется. Вы же, наверное, знакомы с его историей болезни. Раньше он слышал голоса, и если не принимал лекарства, они брали над ним власть и вынуждали его… делать разные вещи… — Наги чуть вздрогнул — он-то был в подробностях знаком с историей болезни Джея и видел некоторые фотографии… того, что творил Джей, когда у него случались приступы. — Но против этого помогали обычные лекарства, давно существующие. А потом с ним стало происходить что-то странное, у него начались приступы буйства, которые ничем не купировались. Им на смену приходил ступор. Тогда я начал делать это лекарство… новое. Сначало оно помогало, но потом Джею снова стало хуже. Так что сейчас я думаю над новой модификацей. Вот и все! Никаких экспериментов! — Что случилось с твоей последней разработкой? — быстро спросил Шульдих. Потом махнул рукой в сторону своей машины. — Давай-ка сядем. Не стоит обсуждать такое на людях. Наги на мгновение засомневался — ужастики на тему «Никогда не садитесь в машину к незнакомцам» были прочно вбиты в его сознание. Но потом он устыдился. В конце концов, это же брат Джея! Они сели, и Шульдих завел двигатель и неспешно отогнал машину в переулок рядом с клиникой. Сюда почти не проникало солнце, был он узенький — двум машинам не разъехаться — но, по крайней мере, здесь можно было стоять без риска, что тебя оштрафуют за неправильную парковку. — Я накосячил, — признался Наги. — Джей впал в кататонию, приступов долго не было, он вообще не двигался, только лежал, его даже кормить начали внутривенно, потому что он даже не глотал. И я решил, что ему нужен стимулятор. Но что-то пошло не так, лекарство спровоцировало чудовищный приступ, Джей едва не вырвался и не сбежал, очень сильно покалечил несколько санитаров… — Наги содрогнулся, глядя на свои колени. — Я этого не видел, конечно, мне рассказали… — Что случилось с твоим лекарством потом? — в голосе Шульдиха звучало такое нетерпение, что Наги посмотрел на него с удивлением. — Я не знаю. Ничего. Я… я уничтожил его, наверное. А что? У Шульдиха в этот момент было очень странное лицо — он смотрел на Наги со смесью гнева и жалости в глазах, и Наги внезапно стало страшно, как бывает страшно, когда понимаешь, что сделал что-то катастрофически не так. — Ходит слух, — наконец заговорил Шульдих, и голос его был тих и опасен, — будто у японского правительства появилась некая секретная разработка. Стимулятор, который придает солдатам сил, ярости и даже умения. С одной стороны, слух дурацкий. С другой стороны, у него есть продолжение — вроде как один из подопытных, кому вводили препарат, бесследно исчез. И одновременно с этим на улицах Токио появляется маньяк, убивающий людей. Маньяк, чей триггер — белый крест. Так что я спрошу тебя еще раз, Наоэ Наги — что случилось с твоей разработкой? У Наги отвисла челюсть. Несколько мгновений он смотрел на Шульдиха, силясь вместить в голове все, что ему только что было сказано. — Вы… вы что… вы думаете… это мое лекарство? Но оно не могло… как… кто?.. И тут его поразила страшная мысль. Если это действительно его разработка… кроме него, Наги, в лабораторию мог попасть только один человек. Брэд Кроуфорд. Шульдих улыбнулся, и его улыбка была такой, словно он прочел мысли Наги. — Я уверен в этом, Наоэ-кун, — проговорил он. — Это твое лекарство. Но, разумеется, ты не передавал его правительству. Да и как бы ты мог? У тебя и связей-то соответствующих нет. Зато они есть у кое-кого другого. Знаешь, у человека, который усыновил гениального сироту. У человека, который пойдет на что угодно, чтобы подняться как можно выше. По карьерной лестнице. В финансовом плане. У Наги перехватило дыхание. Мгновением спустя ужас сменился яростью. Он рванул дверцу машину, и к его удивлению, она открылась. — Вы лжете! — выкрикнул он. — Все это… это ложь! Он вылетел из Шульдиховой машины, полыхая от гнева, и на всех парах рванул к метро. Брэд был прав. Он не должен был говорить с этим психованным агентом. Несет какую-то чушь… будто Брэд взял Наги только потому, что Наги талантлив… будто из-за разработки Наги случились все эти ужасные убийства… псих он, вот он кто! Только оказавшись в метро, Наги немного успокоился. Шульдих, без сомнения, сумасшедший или интриган, или и то и другое. Все, что он наговорил, никак не может быть правдой. И все же стоит сегодня вечером поговорить с Брэдом. Спросить его, не брал ли он что-то из лаборатории Наги. В своей неприлично красной машине Шульдих меж тем сдался. Он открыл бардачок, достал оттуда пачку сигарет и зажигалку, прикурил, глубоко затянулся. Да. Он был прав. Оно того не стоило. Жизнь не имеет смысла, если лишить ее пороков. Сигарета дала то, что ему было жизненно необходимо — способность ясно мыслить. Понимал ли Наоэ, что происходит, нет ли, правда была такова — разработка действительно существовала, и похоже, что ее изрядно доработали. Знать бы, как. Но это определенно имело отношение к Джею, иначе теме креста было бы неоткуда взяться. В голове его ярко, словно это было вчера, всплыл один из последних разговоров с Джеем. У него как раз была затяжная ремиссия, и Шульдих навещал его почти каждый день, они даже гуляли по парку, окружавшему больницу, и Джей вел себя почти как нормальный. И вот однажды, глядя на входную дверь в клинику, над которой был высечен в камне крест — это заведение, как почти все подобные, находилось под крылом церкви, — Джей проговорил: — Он должен быть белым. — Почему? — спросил Шульдих. Он никогда не удивлялся неожиданным поворотам Джеевых мыслей и всегда разговаривал с ним как с нормальным — в основном потому, что не воспринимал Джея как сумасшедшего. Этот мир был безумен, и Джей всегда казался Шульдиху, может быть, самым разумным человеком в этом безумии. Наверное, поэтому они так поладили. — Я видел сон, — ответил Джей. — Там был ты, Наги и еще один человек, я его не знаю. Мы… — он задумался на мгновение. — Мы говорили. Я не помню, о чем. Но я помню, что ты сказал: «Белый крест». По-немецки, — добавил он после паузы. — Это был хороший сон или плохой? — спросил Шульдих. Джей молчал некоторое время, явно размышляя, потом ответил: — Плохой, наверное. Я знал, что мы совершили много зла, и это тяготило мою душу. Я ненавидел Бога, и это тоже тяготило мою душу. Но ты был со мной рядом и я знал, что ты, как и сейчас, любишь меня. Это меня радовало. Шульдих, неожиданно тронутый, хотел ответить на это, но Джей продолжил: — Когда я проснулся, мне показалось, что это красивый образ — белый крест. А ты как думаешь? — Я равнодушен к крестам, — честно признался Шульдих. — Не гневи Господа, — строго ответил на это Джей. И теперь он сидел один в машине в токийском переулке и думал о белом кресте. Как мысль Джея могла попасть в голову к другому человеку? Что за дьявольское зелье сотворил Наоэ Наги? И главный вопрос — где находится Джей и как Шульдиху добыть его оттуда?