Еще один раз

— Айя!!! Крик разорвал легкие в клочья; горлом хлынула кровь и, захлебнувшись горячей густой жижей, Ран проснулся. Он лежал на диване в гостиной в доме родителей, укрытый тонким шерстяным пледом. Ему было адски жарко — видимо, это и вызвало пожар, который бушевал во сне. Пожар от взрыва, случившегося в доме родителей почти два года назад. Только во сне родители, задохнувшиеся газом, остались дома, а Айю сбила машина. И еще рядом не было Йоджи. Почему-то проснувшемуся Рану казалось, что именно отсутствие Йоджи и стало причиной трагедии. Во сне же он вообще Йоджи не знал. Он сел на диване. Майка прилипла к мокрой от пота спине; и вообще, он вспотел, оказывается, так, что даже плед намок, про одежду и говорить нечего. Голова гудела. Ноги были ватными. В общем, ощущения, что он отдохнул, не было вовсе. Вот поэтому Ран и ненавидел спать днем. Просто он, видимо, срубился и сам не заметил, как. И никто не разбудил. Даже пледиком прикрыли. Забота… Он тяжело поднялся на ноги. Телу хотелось обратно, а еще лучше — в кровать, свернуться и спать. Желательно как можно дольше. Желательно до того момента, как придет Йоджи и все снова наладится. Ну, или пока Ран не умрет. Мрак, царивший за окнами, поразил Рана. Это что же, он проспал до вечера? То есть, университет, работу… Настенные часы безжалостно подтвердили подозрения — без пятнадцати восемь. Дом был пуст. Ладно, вяло думал Ран, стоя под душем, отец на работе, мама опять ушла на свой английский, но Айя-то где? С занятий уже могла бы и вернуться… Он чуть повернул вентиль, окатывая себя потоком ледяной воды, от которой волоски на загривке встали дыбом, и в голове моментально прояснилось. А что ей дома-то делать, ехидно поинтересовался внутренний голос. Это он прячется от людей, даже в додзё ходит по ночам, а ей-то чего… Красивая, молодая, все впереди… никаких извращений, слава богу, никаких несчастных любовей… Еще один поворот. Горячая вода хлынула на подставленные затылок и плечи, согревая застывшие мышцы теплыми прикосновениями. Теплыми прикосновениями. Ран вздрогнул и снова повернул вентиль, невзирая на протест несогревшегося тела. Нет, определенные мысли он думать не будет. Нет. Из душа он вышел почти человеком. Сейчас было бы очень здорово выпить кофе, но мысли о кофе принадлежали к разряду того, о чем думать не следовало. Так что Ран заварил зеленого чая, прошел с подносом в гостиную и включил телевизор. Он попал на новости и сдуру не переключил канал сразу. Буквально в тот момент, когда экран ожил, закончился, видимо, предыдущий сюжет, и посуровевший диктор заговорил: — Загадочные убийства, получившие в прессе название «Дело сумасшедшего мечника», продолжаются. Сегодня утром полиция обнаружила обезглавленное тело тридцатичетырехлетнего Иино Рикако. Иино-сан, менеджер отдела по работе с корпоративными клиентами токийского отделения «Ситибанка», — диктор произнес длинную связку родительных падежей на едином дыхании и не поморщившись, а у Рана свело скулы, — возвращался домой после вечеринки с коллегами… Картинка сменилась — вместо диктора, все еще что-то вещавшего, показали знакомую улицу, кучку людей, кусок желтой полицейской ленты, и Ран непроизвольно вздрогнул и подался вперед. В кадре появилось хмурое лицо следователя — того самого Томоямы, который допрашивал Рана сегодня утром. Он что-то говорил, но Ран не слышал, с болезненным любопытством вглядываясь в кадр, через плечо следователя, где была видна задняя часть «скорой» с распахнутой дверцей. Видимо, следователя журналисты подхватили еще над трупом. Удивительно, что тот согласился говорить. Глупо. Глупо было надеяться, что он увидит Йоджи. Еще глупее было то, что при желании он мог увидеть Йоджи в любой момент. Он знал, где искать. Он сегодня находился с ним в одном здании. Так чего же он тут ерундой занимается? Ран со вздохом поднялся на ноги и заставил себя выключить телевизор. Дорога в додзё, знакомая до последней скамейки, сегодня занимала его мысли более обычного. В конце концов, он идет по улице, где предположительно орудует маньяк. Правда, судя по всему, маньяк специализируется на салариманах, но кто его знает, может, ему просто больше никто не попадался. Было бы интересно, думал Ран, поневоле меняя шаг — с уверенно быстрого на не менее уверенный и быстрый, но теперь еще и осторожный. Какие-то странные, не-его инстинкты гнали его в тень домов, заставляли скользить цепким взглядом по окружающим домам, дворикам, скамейкам… Ему вдруг очень захотелось ощутить в руке шершавую рукоять меча. Внезапная и нелепая до ужаса мысль мелькнула в голове — а вдруг это и правда я? Выхожу по ночам из додзё, убиваю людей…, а Йоджи это расследует… словно фильм-триллер… последней жертвой, конечно же, будет Йоджи… Жуткая идея выдернула его из нелепой фантазии. Ран резко остановился, едва не споткнувшись, и глубоко вдохнул пахнущий холодом и слегка какой-то едой воздух. И зашагал к додзё — снова своим обычным быстрым шагом. Окна были темными, но когда Ран зашел в раздевалку, он понял, что в додзё не один. Видимо, человек пришел чуть раньше него, раз еще до зала не добрался, решил Ран, переодеваясь. Подойдя к залу, он окончательно убедился, что не одинок — там тонкой перегородкой слышались тихая поступь и короткие резкие звуки, которые издает рассекающий воздух деревянный меч. Ран сдвинул седзи и шагнул в зал. Он даже не удивился, когда узнал в одиноком ночном мечнике Киё. В тренировочном кимоно и с волосами, забранными в высокий хвост, тот наводил на мысли о самураях из аниме. — Привет, — проговорил Ран, входя в зал. — Привет, — Киё опустил меч, улыбнулся и завел за ухо падающую на лицо прядь. — Видишь, решил последовать твоему примеру. Ночью здесь и правда как-то… спокойнее. Ран молча кивнул, прошел к стойке с боккенами и снял один из мечей. Попытался сосредоточиться. Присутствие постороннего сильно сбивало. Как обычно. Не-посторонними ощущались только здешние согруппники… и Йоджи. Ран знал, что тот частенько подглядывает его утреннее правило: подкрадывается к двери, что ведет из спальни в гостиную, приоткрывает ее и смотрит в щель, а потом, когда Ран заканчивает, быстро забирается обратно в постель и притворяется спящим. Это не мешало. Это было забавно. Начав движение, он краем глаза заметил, что Киё сместился в сторону и, кажется, сел у стены. Ран ощущал его взгляд. Пристальный. Ищущий. Закончив, он замер, опустив меч, глубоко вздохнул, пытаясь нащупать хотя бы тень душевного равновесия… Бесполезно. Сейчас Хига что-нибудь скажет… — Ты все такой же классный… Он услышал легкий шорох и понял, что Киё поднялся на ноги. — Классный? В каком смысле? Не надо было говорить — вообще ничего не надо было говорить, надо было просто повернуться и посмотреть на Киё… один взгляд, и все — Ран понял это через мгновение после того, как этот вопрос вырвался у него. А еще через мгновение Киё оказался у него за спиной. Вплотную. — Я люблю тебя, Ран, — шепнул он, обвил руками рановы плечи и прижался губами к его шее. Ступор был, по счастью, недолгим — почти тут же Ран вывернулся из его объятий и отшатнулся, разворачиваясь и инстинктивно выставляя перед собой меч. Киё заморгал. — Ран, в чем дело? Я… — Не надо этого, Киё. Он хотел, чтобы звучало предупреждение, а получилась угроза. Киё нахмурился. — Почему, Ран? Чем я тебя теперь не устраиваю? — он протянул руку, словно закрывая Рану рот, хотя тот и не собирался ничего говорить. — И не рассказывай мне про своего парня. Я все давно знаю. Ты ушел от него. Это логично, Ран! Он не подходил тебе, он не настоящий, понимаешь?! Я же говорил тебе, этот Йоджи, он натурал, и он… — Не смей. Ран не узнал своего голоса. Не могло это змеиное шипение быть его голосом, верно? Или могло? — Не упоминай его имя. — Ран, это бессмысленно! — Киё умоляюще сложил руки и шагнул к Рану, и тот сделал шаг назад. Меч все еще разделял их. Ран вдруг осознал, что стоит в боевой стойке. Словно Киё собирается на него нападать. — Ран, — Хига вздохнул и провел рукой по лицу. — Ты ушел от своего парня. Так бывает. Я понимаю, ты любил его и все такое. Но вы расстались. И это правильно. Ты еще поймешь. Я просто хочу тебе помочь. Я люблю тебя, Ран. Если ты отвлечешься, тебе же самому будет проще забыть его, понимаешь? — Я не хочу забывать. Только проговорив это, Ран понял, что сказал правду. Он не хотел забывать. И это не имело никакого отношения к тому, будет он с Йоджи или нет, к правильности или неправильности принятого решения, к тому, наконец, любит ли Йоджи его. Он не хотел забывать. Любовь к Йоджи была неотъемлемой его частью. Как рука или нога. Какая разница, будет он счастлив или нет? Будет ему больно или нет? Ран опустил меч. — Спасибо за тренировку. Он прошел к стойке и положил боккен на место. Не глядя, поклонился Хиге и вышел из зала. Метро уже было закрыто, и домой Ран шел пешком, как-то очень отстраненно жалея, что не поехал на мотоцикле. Холодный воздух забирался под короткую куртку, руки в карманах мерзли, и он сжимал их в кулаки. Дыхание вырывалось паром и оседало на волосах. В голове было звонко и ясно. Да. Он ушел. Йоджи найдет хорошую девушку — вроде Аски. Женится. Заведет детей. И так далее. А он будет жить дальше. И любить Йоджи. Это здорово. Это потрясающе. Ран почти улыбнулся. Он был един с холодным миром, с темной ночью, с пустым городом. Он был таким же холодным, темным и пустым. И еще в нем была любовь к Йоджи. И все. И больше ничего не надо. Когда он окоченевшими руками пытался снять в прихожей ботинки, ему навстречу вышла осунувшаяся мама. — Опять в додзё был? — спросила она, а когда Ран молча кивнул, осуждающе покачала головой: — Сына, ну ты бы хоть такси обратно взял. Ты хочешь, чтобы я поседела раньше времени? — Ты не поседеешь, — качнул головой Ран. — Что не спишь? — Дети шляются невесть где, вот и не сплю, — проворчала мама, направляясь на кухню. Из ее слов Ран немедленно вычленил главное. — Айи нет дома? — Нет, — ворчливо отозвалась мама. — Она у Хикари у своей. — Иди спать, мам, — он прошел следом за ней. На кухне было тепло, а на столе, на белой тарелке с орнаментом в виде листьев кактуса, заманчиво расположился маковый рулет. Мама заваривала чай. — Я Айю подожду. — Да вряд ли она до утра придет, — слегка рассеянно отозвалась мама и зевнула. — Но вообще ты прав. Пойду спать. Ты тоже иди. Не жди ее. Он кивнул, и мама, сняв фартук, чмокнула его в щеку и ушла. Минут пять он сидел на кухне, глядя, как в стеклянном заварочном чайнике медленно разворачиваются в кипятке скрученные чайные листья. Потом поставил на поднос чайник, чашку и рулет и направился в гостиную. По телевизору уже почти ничего не показывали, кроме ночных каналов, где крутили фильмы для взрослых. Ран не стал на них задерживаться. Йоджи любил такое смотреть, самому же Рану они были неприятны. Он провел пальцем по корешкам дисков, размышляя, что бы такое поставить. Наконец, решив, вытащил «Кабаре». Включил диск и забрался с ногами на диван. В доме было тихо. Он слышал тиканье часов из кухни; потом Лайза Минелли запела про то, что жизнь — это кабаре, и он чуть убавил звук, чтобы не потревожить родителей. Чуть позже — как раз когда второй актер, чьего имени Ран никак не мог запомнить, предлагал персонажу Майкла Йорка голубой свитер, возле дома остановилась машина. Хлопнула дверца, зарычал мотор, прошуршали шины. Ран услышал шорох гравия дорожки под подошвами. Открылась дверь. Он нажал «стоп», встал и направился в прихожу. — Ты чего так поздно? Где была? Несколько мгновений Айя не отвечала, развязывая бесконечную шнуровку на своих высоких ботинках стиля милитари. Потом стянула их и ступила на пол. Все еще молча. Встревоженный, он шагнул к ней навстречу. — Айя? Что-то случилось? Тогда она подняла голову. Ее губы кривились, словно она хотела заплакать, но пыталась удержать слезы, но в глазах не было горя или боли — в них была ярость. И ненависть. — Ты… — выдавила она наконец. — Ты… просто урод. Он открыл рот — и снова закрыл. В груди что-то оборвалось, и Ран вдруг понял, что сейчас, именно в этот момент, происходит нечто непоправимое. А Айя шагнула к нему — и вдруг, размахнувшись, с силой заехала ему по лицу ладонью. То есть, это даже почти больно не было. В додзё еще и не так доставалось, если удар пропустить, а уж редкие оплеухи отца вообще ни с чем сравниться не могли. Просто щеку словно ожгло и голова мотнулась. Но именно в этот момент он понял, что веки с обратной стороны жжет. И медленно-медленно открыл глаза. Глаза Айи блестели. — Ты… я думала, ты… самый лучший на свете… я так радовалась… за вас…, а ты… все испоганил… как ты… вообще мог… так поступить… с Йоджи? Она давилась словами, а под конец речи не выдержала — слезы все-таки выступили на глазах. Она сморгнула, и капли побежали по щекам. Ран глубоко вздохнул. Он точно не мог позволить себе слез. — Ему так будет лучше… Она не дала ему договорить. — Я видела, как ему лучше, — ее голос зазвучал гнусаво. — Он… напился сегодня. Плакал. Звал тебя. Говорил, что все… простит. Он… ты бы видел, Ран… ааа… — она махнула рукой и опустила голову. — Что я с тобой говорю… ты всегда был… как бревно. Отморозок чертов. И стремительно прошла мимо него, к лестнице на второй этаж. Ран опустился на пол. Щека горела. Глаза — тоже. То есть, Йоджи плохо? То есть, он был неправ? Ран вцепился руками в волосы и с силой потянул. У него было ощущение, что мир вокруг рушится слишком часто. *** Телефон звонил. Кен натянул одеяло повыше, но звук не прекратился. Тогда он накрыл голову подушкой. Так было хуже слышно. Он уже давно не подходил к телефону и даже автоответчик выключил. Еще, как вариант, можно было сменить номер. Или вообще телефон отключить. Но первое требовало усилий, на которые он был не способен, а второе… ну, иногда телефон бывал необходим. Чтобы пиццу заказать, например. Телефон заткнулся, но несколькими секундами спустя стало еще хуже — заверещал домофон. Пришлось сползать с дивана и тащиться к двери — потому что если не ответит он, то это сделает консьерж, а с него станется и впустить кого не надо. — Кто там? — раздраженно спросил Кен в трубку. Жаль, что не было видеофона. Надо было раньше поставить, эх… — Добрый день! — от жизнерадостности незнакомого женского голоса у Кена заныли зубы. — Хидака-сан, верно? Меня зовут Брюн Йохансон, я представитель… — Убирайтесь, — вяло приказал Кен. Сильно грубить женщине не хотелось. — Понимаю вашу реакцию, Хидака-сан, — ничуть не смущаясь, продолжил голос, — но у меня есть важный разговор, касающийся вашего дела. Лучше бы вы меня впустили — тут у вас толпа моих коллег, мне бы не хотелось продолжать беседу в их присутствии. — Тогда с ними поговорите, — посоветовал Кен. — У них полно информации. Некоторая даже достоверная. — Мне не нужна их информация, — резко перебила женщина. — Мне нужна ваша. Хидака-сан, невежливо держать пожилую женщину, которая пришла вам помочь, на холоде. Открывайте. Кен вздохнул и нажал кнопочку, открывающую дверь. Перед чем он никогда не мог устоять, так это перед аппелированием к возрасту. Хотя по голосу женщины он никогда бы не подумал, что она немолодая. Звонка в дверь он ждать не стал — не хватало еще, чтобы этот алкоголик проснулся и выполз. И то странно, что он до сих пор не вскочил. Так что он просто встал возле двери и, услышав, что приехал лифт, отпер замок и выглянул наружу. К его двери подходила высокая, умопомрачительной красоты блондинка. Кен опешил. — Хидака-сан? — поинтересовалась она, и когда он ошалело кивнул, стремительно приблизилась и протянула руку. — Брюн Йохансон. — Вы же сказали — пожилая… — пробормотал Кен. — Все верно, — она отстранила его и вошла в квартиру. — Предпочитаю об этом не думать. Вы только что проснулись, я так понимаю? Кен кивнул. Он уже начал жалеть, что открыл дверь. — Хм, — она непринужденно сбросила туфли и вошла в гостиную. — Так значит, пробежки по утрам и все прочее в этом роде — тоже миф? — Нет, — сердито сказал Кен. — Ночью не спал. Сказал — и тут же испугался, что сейчас она начнет его расспрашивать, а что же он делал ночью, но гостья проявила неожиданную деликатность. — Я прошу прощения, Хидака-сан, что ворвалась подобным образом, но меня очень заинтересовала ваша история, — она села в кресло, и Кен мысленно дал себе по башке, что сам не предложил ей присесть. — Все это очень похоже на подставу, а я не люблю такие вещи. Должно быть, американское воспитание, — она лучезарно улыбнулась. — Я независимый репортер, Хидака-сан, можете быть уверены — никто не может мне указать, что писать, а что нет. Кроме того, я уже очень давно не нуждаюсь в деньгах и в дешевой популярности. Поэтому имею возможность говорить правду. Так что садитесь. Разговаривать будем долго, стоя это делать не очень удобно. — Эээ… — выдавил Кен. — Может, кофе, Йохансон-сан? — Отлично! — журналистка, просияв, поднялась на ноги. — Кстати, вы можете звать меня Брюн. Это удобнее. Где у вас кухня? Кен махнул рукой, потом опомнился и, пробормотав: — Идите, пожалуйста, за мной, — повел гостью на кухню. Там Брюн села на табуретку, а он полез в шкафчик за банкой. Кен кофе в принципе не пил, а банку держал для гостей. Так же, как и красивые стеклянные кружки. Повернувшись к Брюн и старательно глядя куда угодно, но только не на длинные ноги, совсем не прикрытые узкой юбкой, слишком короткой для деловой, он спросил: — Вам сколько ложек? — Ложек? — странным голосом переспросила Брюн. — Хидака-сан, — судя по голосу, она слегка замялась, — вы знаете, я передумала. Давайте лучше чай. Кен рискнул посмотреть на нее. Потом на кофе. Потом до него дошло, и он густо покраснел. — Простите, Йохансон-сан, я не подумал… — Да ладно, ерунда! — перебила она, но Кену было так неловко, что он попытался объясниться до конца: — Я не пью кофе, это так, для гостей… я и варить-то не умею, и у меня нет… — Кто сказал «кофе»? — спросили от дверей хриплым голосом, и Кен едва не взвыл. Чертов айин пьяница — как его? Кудо, что ли? — все-таки проснулся. Чтоб ему было еще поспать… — Эээ… видишь ли, у меня… — начал было Кен, но тут его перебили. Йохансон-сан приподнялась на стуле и удивленно проговорила: — Йоджи? И еще что-то, на английском. Кудо так и застыл в проеме, открыв рот. — Мама? — проговорил он наконец. А потом оба заговорили одновременно, перебивая друг друга, на английском, с такой скоростью, что Кену показалось, что над его головой стрекочут пулеметы. — Пойду кофе куплю, — пробормотал он и выскочил в коридор. Только в холле, на первом этаже, он сообразил, что, во-первых, было глупо сбегать из собственной квартиры, а во-вторых, что он забыл, как обычно, нацепить кепку и темные очки. Хотя его и таком виде узнавали, все же под прикрытием маскировки было как-то поспокойнее. Возвращаться, тем не менее, не хотелось, и Кен решился — вышел через черный ход, крадучись и оглядываясь по сторонам, как заправский вор-домушник. Ему вспомнился недавно виденный фильм, с той красивой теткой из «Чужих» в главной роли, где она играла судебного психиатра и пряталась дома, потому что боялась выходить. Несколько лет дома просидела, вроде бы. Кен не мог вспомнить точно. Может, не лет, а месяцев… Вот и он так же кончит, сто пудов. Йохансон-сан, кстати, напоминала эту тетку — наверное, ростом и длиной ног; впрочем, Кен был глубоко убежден, что все европейцы на одно лицо. К счастью, пока он шел до ближайшего «Фэмили марта», ему никто не встретился, и Кен немного расслабился. В магазине тоже все прошло гладко — только один мальчик лет десяти с изображением футбольного мяча на куртке подергал свою усталую маму за рукав и что-то сказал, косясь на Кена. Мама, по счастью, даже голову не повернула — лишь что-то коротко и сурово ответила, и мальчик перестал глазеть и насупился. Кен вздохнул. Он побродил по магазину, взял какого-то молотого кофе, молока, подумал над печеньем, но не стал, заплатил на кассе, вышел. Делать здесь больше было нечего. Да и вообще, задерживаться дольше было невежливо, и Кен направился домой. В квартире больше не кричали, только Йохансон-сан что-то спокойно говорила, а еще пахло сигаретами. Источник запаха обнаружился на кухне — Кудо стоял у окна и курил. Лицо его было хмурым. Йохансон-сан улыбнулась Кену. — Простите нас, Хидака-сан. Последнее, что я ожидала обнаружить в вашей квартире — это мой сын, — она неодобрительно посмотрела на Кудо. — И извините его манеры, пожалуйста. Он так и не может научиться, что курить на чужой кухне без разрешения хозяина — это хамство. — Я щас уйду, — буркнул Кудо. — Кофе можно? — Я принес, — Кен поставил на стол пакет с кофе. — Только я его варить не умею. И не в чем. — Кастрюлька маленькая есть? — спросил Йоджи, не вынимая сигареты изо рта. Кен полез в шкафчик под плитой — кастрюлька была. Правда, слегка закопченная. Кудо хмыкнул, принял ее из кеновых рук и поставил на плиту. Сигарета его догорела почти до фильтра, и он тут же прикурил от нее новую, одновременно другой рукой насыпая в кастрюлю кофе и наливая воды. Кен поневоле восхитился его виртуозностью. Через пять минут кофе был разлит по чашкам. Кен, опасливо поглядев на черную, как мазут, жидкость, налил туда полкружки молока. И положил три ложки сахара. Кудо закурил третью сигарету. — Кофе портишь, — невнятно проговорил он. Йохансон-сан коротко посмотрела на него. — Йоджи, держи свои комментарии при себе. Кен промолчал. Он чувствовал себя неловко. К счастью, выпив кофе, Йоджи ушел — на прощание чмокнув мать в щеку и что-то сказав ей на английском. Заперев за ним дверь и вернувшись на кухню, Кен обнаружил, что журналистка уже достала из сумки диктофон, блокнот и ручки, положила ногу на ногу и внимательно посмотрела на Кена. — Приступим, Хидака-сан. Кен обреченно сел на табурет и приготовился к экзекуции. *** Инспектор Томояма дымил как паровоз, причем что-то ужасающе крепкое. Шульдих чувствовал, что крыша едет. Примерно то же самое чувствовал парень, сидящий на неудобном стуле перед столом инспектора — Шульдих ощущал его раздражение и неуверенность. Тем не менее, Хига Киёкадзу упрямо стоял на своем. — Я с ним был. Всю ночь. В квартире Кудо Йоджи. — Он про вас не упоминал, — раз, наверное, в восьмой, а может, и в девятый повторял инспектор. — Не хотел светиться или меня светить! — и эта фраза тоже звучала не в первый раз. Инспектор потер левый глаз, едва не ткнув в него сигаретой. — Что вы там делали? — Общались, — хмуро ответил Хига. — Всю ночь? И вы можете поклясться, что он никуда не выходил? — Да, всю ночь, и да, могу. Инспектор еще раз потер глаз. Шульдих прикинул вероятность того, что тот таки будет проткнут сигаретой. Процентов пятьдесят. Либо проткнет, либо не проткнет. — Опишите дом. — Высотка, стекло, бетон, престижный, — начал перечислять Хига. — Подъезд шикарный. Ковер на лестнице. Лифт работает. Описание совпадало. Общее, конечно, но это и понятно — вряд ли парень будет его изо всех сил разглядывать. Судя по виденному Шульдихом в додзё, ему должно было быть явно не до подъезда в тот момент. — Консьерж может подтвердить, что вы заходили? — Я не знаю, — Хига пожал плечами. — Будку я видел, но не разглядел, есть там кто или нет. — Опишите квартиру. Хига снова пожал плечами. — Я ее не разглядел. Было темно. Две комнаты вроде. — То есть, вы пришли, когда было уже темно? — инспектор перегнулся через стол, внимательно глядя на Хигу. — Да. Поздно вечером. Часов в одиннадцать или пораньше, я не помню. После работы Рана. — И ушли затемно? — Да. Рано утром. Ран сказал, что мне надо уйти до возвращения Йоджи. — Так и сказал? — Так и сказал. — Кто такой Йоджи? — Вроде его друг. — То есть, вы в полной темноте общались? — Да. — Что за общение такое? Хига не ответил. Инспектор нахмурился. — Хига-сан. Что вы и Фудзимия-сан там делали? — Да блин! — парень едва не вскочил, но Шульдих чуть шевельнулся, и тот, заметив движение, быстро присмирел. — А то вам непонятно! Сексом занимались! Инспектор откинулся на спинку кресла. Шульдих едва не зааплодировал — на лице копа не проявилось никаких чувств. — Правильно ли я вас понимаю, что вы находитесь в сексуальных отношениях с Фудзимией Раном? — Да, — буркнул парень, пряча глаза. — Давно? Хига глубоко вздохнул и еще ниже опустил голову. Пряди, выбившиеся из хвоста, скрыли его лицо. — Мы были вместе года четыре назад. Ну, приблизительно. Расстались. Я уехал. Теперь я вернулся, и мы возобновили отношения. — И в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое ноября вы провели в квартире Кудо Йоджи, занимаясь сексом? — Да. — У Фудзимии есть отношения с кем-то еще? — Я не знаю. — В каких отношениях он состоит с Кудо Йоджи? — Я не знаю. — Вы не спросили у него, когда он привел вас в квартиру Кудо? — Я не знал, чья это квартира. Ран сказал — его друга. Я подумал, что ему просто ключи одолжили… — В ночь со второго на третье декабря где вы были? — Там же. С Раном. Инспектор глубоко вздохнул и потер переносицу. — Хига-сан, подпишите протокол допроса. И можете быть свободны. Вы оказали неоценимую помощь следствию. В последних словах инспектора прозвучала такая тоска, что Шульдих ему посочувствовал. Хига ушел, и инспектор перевел взгляд на Шульдиха. — Что скажете, агент? Шульдих рассеянно потянул себя за рыжую прядь и начал наматывать ее на палец. — Если он говорит правду, то нам надо получить подтверждение от Фудзимии. И если они оба повторят показания под присягой, значит, мы потеряли перспективного подозреваемого. Если он врет, то мне неясно лишь, откуда он знает про даты. Инспектор раздраженно пожал плечами. — Да из новостей. Или от того же Кудо, — он раздраженно стиснул челюсти. — А где вы взяли этого Хигу, агент? — В додзё, — отозвался Шульдих. — Поговорил с этим их… сенсеем… Нет, — он повел плечами, словно стряхивая с себя оцепенение, — нам не стоит упираться в этого Фудзимию. В додзё до хрена народу. Мало ли, кто может мужикам головы с плеч смахивать. Вы какой версии придерживаетесь, инспектор? — он присел на край стола и наклонился к Томояме. — В смысле? — опешил тот. — Ну, маньяк или заказные? Инспектор судорожно вздохнул и начал с силой тереть лицо руками. — Версия с заказными отпадает. Трупы даже не в одном учреждении работали. Первый — в фармацевтической компании, второй — в фирме, занимающейся продажей недвижимости, третий — в банке. Никаких общих моментов. Только место, время, алкоголь в крови. — В баре пили? — Ага. Бар мы нашли, он там, неподалеку. Ну, и офисы соответственно. То есть, мужики после работы заходят в бар, слегка принимают и идут к метро. По дороге им рубят головы. Просто так. Значит, псих. — Псих, привязанный к месту, — Шульдих достал блокнот и рассеянно прикусил кончик ручки. — Почему? Может, он занимался в этом додзё? Или живет поблизости? Или работает? — Думал об этом, — признался инспектор. — Сейчас парни копают. Но вероятнее всего — додзё. Шульдих кивнул. — Совпадение, что парень живет или работает рядом с додзё, владеет мечом и при этом не имеет к этому додзё никакого отношения, невысока. Хотя исключать не стоит. Инспектор кивнул и хмуро посмотрел на стоящую на столе фотографию молодой серьезной женщины. Судя по животу, у дамы был изрядный срок. — Добиваем Фудзимию? — спросил он. Шульдих кивнул. — Я с ним поговорю. Что насчет Кудо? — Я поговорю, — вздохнул инспектор. Шульдих слез со стола и направился было к двери, но тут его стрельнуло. Бар. Точно. — Инспектор, а бар проверяли? — Само собой. Приличный бар, никакого стриптиза и тому подобного. Первый труп пришел с женщиной, они сидели и болтали, потом он ушел, а она осталась. Никаких подробностей — о чем говорили, с какими интонациями… Второй пришел один, но возле стойки пытался подцепить девушку. По словам бармена, она его отшила. С третьим примерно та же история. Вся эта информация на первый взгляд казалась бессмысленной. Ну, мало ли людей приходят в бар с женщинами или пытаются кого-то склеить? Совпадение. Или не совпадение. Шульдих пропустил руку через волосы… Что-то в этом было… цепляющее. — А женщины… разные? — Да, — голос инспектора звучал слегка удивленно. — А поговорить с ними? — Показания уже снимали, протоколы… Шульдих цокнул. — Нет. Не допросы. Поговорить. Имена. Адреса. Он вылетел из кабинета инспектора две минуты спустя. Это могло быть фигней. А могло — зацепкой. И почему-то у Шульдиха было чувство, что это зацепка. *** Вообще, с такого дикого бодуна Йоджи бы не удивился, если бы появление матери оказалось глюком, первым признаком подкравшейся белочки. Но пара чашек кофе и до кучи сигарет подтвердили ему, что все происходящее — правда. Мать приехала. Она пришла к этому… как его… короче, к айиному приятелю-футболисту и собирается по какому-то поводу его интервьюировать. Йоджи смутно припомнил, что вроде как Айя ему что-то там рассказывала про этого парня…, а может, и не про этого. Мало ли у Айи парней… До работы он добрался на метро. Хотел взять такси, но оказалось, что в карманах — только мелочь. Даже ключей от машины не нашлось. Хотя машина же осталась возле офиса. Так может, он ключи на работе забыл? А мать сказала, что вечером зайдет к нему. К нему. Домой. Ага. Вчерашний вечер был смутен. Йоджи помнил, что дунул — а дальнейшее вспоминалось как сквозь туманную дымку. Девица в красном была. У него не встал. Потом пришла Айя… вроде бы. Потом смутно помнился Брэд… ну, и этот горе-футболист появился. Йоджи четко помнил, как тот говорил что-то про свою квартиру…, а вот дальше было совсем черно. Видимо, он вырубился. В принципе, тащиться на работу в таком состоянии не следовало. Но ввиду отсутствия особого выбора — либо торчать в квартире Кена, что обязательно вызвало бы вопросы матери, либо возвращаться к себе, что вообще исключалось, либо бродить по улицам, чему не располагала погода — ничего другого ему попросту не оставалось. — О, Кудо-сан! — как-то нехорошо обрадовалась хорошенькая регистраторша, едва только Йоджи вошел в офис. — А вам тут передали! И бухнула на стойку пачку пухлых дел. — Это что? — хмуро спросил Йоджи. Голова варила даже не плохо — отвратительно. — Ну, как же… — удивилась девушка. — Дела об убийствах за последние два месяца. Томояма-сан просил вам передать. Ну, что-то там о проверке насчет отрезания голов. Йоджи поморщился, осторожно взял стопку и поплелся в сторону лаборатории. Папки, как назло, были скользкие и норовили свалиться на пол. Впрочем, Йоджи даже не злился по этому поводу — он и поморщился скорее инстинктивно. Занятый тем, чтобы не дать папкам упасть, он не мог думать о том, что говорил вчера вечером. Про Рана. Чушь. Ересь. Ран был упрямым, твердолобым, несгибаемым сукиным сыном, но Йоджи в кошмаре не могла присниться возможность того, что Ран мог его обманывать. Влюбился бы в какого-то другого — пришел бы и сказал. Стопудов. Плеснуло рыжим — мимо, будто за ним демоны гнались, промчался Шульдих. Йоджи едва не ругнулся на него — тоже по инерции, что-нибудь вроде «Смотри, куда прешь!» — потому что стремительный агент едва не сбил его с ног вместе с папками, — но в этот момент возникший прямо перед Йоджи Томояма — вот, наконец-то он знает, как зовут этого хрена! — проговорил: — О, Кудо! — голос его был вдохновенно злым. — А я и не знал, что ты фрэндли! — В каком смысле? — переспросил Йоджи, удивленно глядя на опера. Томояма был ростом что-то вроде метра семидесяти, потому Йоджи и его метр восемьдесят три вдохновляюще над ним нависали. — Ну, сдаешь квартиру под пидорские свиданки, — нет, Томояма был не вдохновенно злым. Он был просто злым. Йоджи нахмурился. — Еще раз. С подробностями. — Твой приятель Фудзимия устроил из твоей квартиры дом свиданий, — опер по-волчьи оскалился. — Как выяснилось. С дружком своим там трахался. Два раза как минимум. Папки вдруг стали очень тяжелыми. Недоумевая, что с ними могло такое случиться, Йоджи осторожно положил их на ближайший стол. Наверное, он просто ослышался. Ну, или Томояма так прикалывается. Узнал, что Йоджи никак не мог запомнить его фамилию и решил приколоться. У опера были очень темные глаза. И черные точки на носу. И вообще кожа хреновая. И зубы, оскаленные в усмешке, плохие. Нет времени сходить к стоматологу. А еще прикалывается. Урод. — Алиби у твоего Фудзимии, — звонко и гулко, просто на весь отдел…, а может, на все управление прозвучал голос Томоямы. Йоджи захотелось его заткнуть. Что бы ни собирался сказать этот урод — оно никого не касалось. Только его. Йоджи. И Рана. Его Рана. — Они с этим Хигой Киёкадзу трахались у тебя в квартире две ночи, когда были убийства. Хига только что тут был, он подтверждает. Ты не знал, что ли? Знал, подумал Йоджи. Я же знал. Неожиданно сильно и тяжело заныли виски, и он невольно поморщился. Похмелье, блин. Что-то он там такое говорил в баре… этой суке в красном, а потом Айе. Что-то про то, что Ран ушел от него трахаться с этим пидоренышем. Хигой Киёкадзу. Значит, он знал, верно? Он, Йоджи, это знал. До-га-ды-вал-ся. Он попытался глубоко вздохнуть и понял, что не может. Мозг отстраненно напомнил, что человек способен прожить без кислорода не более трех минут. А время шло. Медленно. Значит, он умрет. Значит, все кончено. Кончено… Ран. Тот самый несгибаемый упрямый Ран, красивый как божество, любимый как… как… как все, что когда-либо было в йоджиной жизни, его Ран — обманул. Все. Он еще несколько долгих мгновений смотрел на Томояму. Потом повернулся к столу, на котором лежали папки. И махом смел их на пол, все. Кипящее бешенство, вырвавшееся на свободу, швырнуло его на стол. Ногой он смел монитор и еще какую-то хрень, пискнувшую в полете, спрыгнул на пол, схватил стул, швырнул его через комнату. Сзади налетели, вцепились в плечи и пояс; он рванулся, зарычав… — Кудо, успокойся! — заорал кто-то. Раздался пронзительный визг. Заорали в несколько голосов… Они сливались в сплошной гул. Кто-то хватал Йоджи за руки — он вырывался. Попытались ударить шоковой дубинкой, но он вмазал по чьему-то лицу — сильно, кулаком… Под костяшками хрустнуло, раздался вопль… Кто-то кинулся на него, свалив на пол; Йоджи вывернулся, пополз в сторону, в угол между столами, потому что больше некуда было — впереди стояли, и их лица застилало кровавое марево. — Мурасэ! — отчаянно крикнул кто-то. Йоджи показалось, что прошло мгновение — над ним наклонилась Аска. — Йоджи… — позвала она сквозь звон в ушах. — Йоджи… успокойся… На ней не было пиджака. Форменные брюки и рубашка. И оплетка кобуры на плечах. И рукоять, выглядывающая из подмышки. Йоджи дернулся вперед — быстро, как только мог. Револьвер был тяжелым. Чертовски. Аска опять забыла поставить на предохранитель. Когда дуло коснулось виска, Йоджи понял, что настало счастье. — Скажи, что я его люблю, — проговорил он. И улыбнулся… …Плеснуло рыжим. Ярко-синие глаза оказались напротив. Отдай, приказал Шульдих, не размыкая губ. И протянул руку. И по чужой воле, чудовищной, всесильной, Йоджи вложил в протянутую руку пистолет. — Пристрели. А? — попросил он. Шульдих широко улыбнулся. И стало темно. *** Брюн пришлось давить на кнопку звонка минуты три, не меньше, прежде чем дверь открылась. — Йоджи, я не пони… Первая фраза, тщательно заготовленная, долженствующая вызвать у сына чувство вины и все вытекающее, пропала втуне. На пороге стоял вовсе не Йоджи. И даже не Ран, как можно было бы предположить. Незнакомец с неприлично рыжей шевелюрой ни капли не выглядел смущенным — наоборот, он приветливо улыбнулся — Мисс Йохансон! — радостно провозгласил он, скалясь от уха до уха. Говорил он на английском, но очень жестко. — Не имею удовольствия, — Брюн выгнула бровь. — Вы, молодой человек, кто, простите? — А я коллега вашего сына, — рыжий наклонил голову, отчего несколько прядей из челки упали на лицо. — Пройдете? Чаю, может быть? — И что вы делаете у него в квартире, коллега? — спросила Брюн. Ей вдруг резко перестало все это нравиться. Не арестовали ли Йоджи за что-нибудь? — А я за его вещами приехал, — он все еще скалился, словно предлагая Брюн сосчитать все его зубы. — Ну, понимаете, зубная щетка, расческа… — Где Йоджи? — спросила Брюн, ощущая холодок под сердцем. — А, — рыжий теперь смотрел ей прямо в глаза, и улыбка словно стекала с его холодного наглого лица. — Не волнуйтесь, Йохансон-сан, — он неожиданно перешел на японский. — Жив, не арестован, даже относительно здоров. А я бы с вами побеседовал… — А я бы с вами нет, — отрезала Брюн. — Как вы вошли в квартиру? — У меня ключи есть. — И откуда? — Да, это вопрос, Йохансон-сан. Я не буду на него отвечать, пожалуй. — А если я вызову полицию? — Полагаю, — рука рыжего медленно скользнула за отворот пиджака, и Брюн напряглась, хотя ничего похожего на кобуру при странном типе вроде бы не было, — они бы сочли это затруднительным — арестовывать агента Интерпола, — рука вернулась на свет — теперь в ней было зажато удостоверение. — Отлично, — сухо проговорил Брюн. Ей очень не нравилось, как этот тип действует и еще меньше — как он влияет на нее. Рыжий… пугал. А Брюн уже давно отвыкла бояться. — Я вас поздравляю. Но мне нужно знать, что с моим сыном и где он. — У вашего сына нервный срыв, он в центральной городской больнице, — скороговоркой выдал рыжий. — Жить будет, с ума не сошел. Можете, кстати, сказать мне спасибо, так и быть, если бы не я, ваш сын прострелил бы себе голову. Не то чтобы это внесло какие-то серьезные изменения в его рассудок… Брюн качнуло, она привалилась спиной к двери и медленно поползла вниз. — Ай, как нехорошо, — прозвучал над головой голос рыжего. — Что же вы, женщины, такие нервные… В следующее мгновение Брюн обнаружила, что сидит на кухне, на стуле, откинувшись на стену, а рыжий держит у нее под носом фужер с коньяком. Не говоря ни слова, Брюн трясущейся рукой забрала у него фужер и сделала глоток. Рыжий смотрел на нее сверху вниз. — Значит, вы не в курсе, — неожиданно проговорил он — и это был не вопрос. — Не в курсе чего? — устало спросила Брюн. — Ваш сын расстался со своим бойфрендом. Насчет бойфренда вы же были в курсе? Брюн вскинула глаза на рыжего. — С Раном? Он бросил Рана? — Я бы сказал, — мягко уточнил интерполовец, — что это мистер Фудзимия его бросил. Ваш сын в некотором… ээээ… стрессе после этого. — Я убью его, — пробормотала Брюн, сжимая руку в кулак. — Чертов… гомик! Тут рыжий рассмеялся, да так весело, что Брюн уставилась на него в полном изумлении. — Боже, как я люблю примеры человеческого лицемерия! — воскликнул он. — Брюн Йохансон, прогрессивная журналиста, борющаяся за свободу всех ото всех, произносит гомофобные речи! — Знаете, что, — начала Брюн, поднимаясь на ноги — ее душила ярость, — мне плевать, что вы думаете! Этот… соблазнил моего сына, а теперь, видите ли… Она задохнулась от злости и не смогла продолжать. Рыжий смотрел на нее, сощурившись. — Ну, понятно. Это же ваш сын. Сядьте, мисс Йохансон. А то снова в обморок упадете. Брюн села. У нее снова тряслись руки, так, что она даже не смогла прикурить сигарету. Рыжий поднес ей зажигалку. — Йоджи хотел убить себя? — наконец спросила она. — Действительно? Рыжий кивнул. — И вы… вы помешали ему? Он снова кивнул. — Спасибо, — она поднесла руку к глазам. В горле стоял комок. — Спасибо… как ваше имя? — Меня называют Шульдихом, — произнес он. — Спасибо… Шульдих. Он снова кивнул. Потом присел перед ней на корточки. — Не вздумайте реветь — ненавижу, когда женщины ревут. Она слабо улыбнулась. Потом проговорила: — Где Йоджи? Я должна увидеть его. Я же видела его сегодня утром, он даже… Шульдих перебил ее: — Он в клинике, и вы к нему поедете, но сначала ответьте мне на несколько вопросов. Это важно. — Хорошо, — она глубоко затянулась. — Хорошо, спрашивайте. Я… я уже в порядке, — тут новая страшная мысль поразила ее, она вскинулась: — Он не сделает этого снова?! Там, в клинике?! — Не сделает, — уверенно проговорил Шульдих. — Во-первых, с ним его подруга, Мурасэ-сан, во-вторых… ну, в общем, не сделает. — Тогда спрашивайте, — она раздавила окурок в пепельнице и тут же прикурила новую сигарету. Руки уже почти не дрожали. Шульдих поднялся на ноги, подтащил второй стул и сел. — Ран Фудзимия, — проговорил он. Брюн мрачно на него посмотрела. — Сейчас у меня нет для него никаких слов, кроме матерных. — А не сейчас? — спросил Шульдих. Брюн вздохнула. — Когда я только познакомилась с Раном, мне показалось, что он похож на моего мужа. У них даже имена похожи. Моего мужа звали Ранмару. Но Ранмару был добрым человеком, а Фудзимия… он недобрый. — Недобрый, — повторил Шульдих. — По-вашему, он способен на убийство? — Да, — ответила Брюн, не задумываясь, потом вскинула на Шульдиха глаза. — Он что, убил кого-то?! — Может быть, — ответил рыжий. — А может, и нет. Но мог бы, верно? Брюн вздрогнула, как от холода. — Не хочу, чтобы мои слова как-то повлияли… — Йохансон-сан, мы же в двадцать первом веке живем, — мягко сказал Шульдих. — Презумпция невиновности работает даже в этой странной стране. — Он как самурай, — сказала Брюн. — Гордость, честь, меч. Бусидо, все дела. Он точно способен убить. Но ему нужна очень веская причина. — Причина, Йохансон-сан, она в голове, — вздохнул Шульдих. — Тогда второй вопрос — Фудзимия любит вашего сына? Ну, или любил? — Да, — она снова ответила, не задумываясь. — Совершенно точно. Не знаю, как насчет сейчас…, но любил. Наверное, теперь нет, раз ушел… Шульдих широко ухмыльнулся, словно ставил под сомнение вывод Брюн, потом спросил: — Он мог, еще пока жил с вашим сыном, приводить сюда, в эту квартиру, кого-то? Мужчину? — Нет, — ответила она. — Если бы он нашел себе кого-то, он бы пришел к Йоджи и сказал. Он не стал бы лгать. Он мне не нравится…, но он честный. Даже чересчур. — Понятно, — медленно проговорил Шульдих. — Спасибо, мисс Йохансон. Я так думаю, — он поднялся на ноги и снова широко улыбнулся, — что я могу больше не везти зубную щетку мистеру Кудо, не так ли? — Да, — ответила она. — Я сама. — Тогда я пошел, — жизнерадостно проговорил Шульдих и в следующее мгновение исчез. Брюн даже головой потрясла. Рыжий просто испарился из кухни. — С ума я схожу, что ли? — вслух спросила она сама себя. Потом встряхнулась. К черту Шульдиха и его выходки. Надо ехать к Йоджи. *** Киёкадзу врет. У Фудзимии нет алиби. Фудзимия способен на убийство. Фудзимия бросил Кудо. Почему? Ответ очевиден, особенно для того, кто навел справки — Кудо пошел по бабам. Фудзимия узнал — выследил или просто понял, дальше все ясно. Триггер. Но почему именно эти люди? Почему тогда не женщины? Почему не блондины? Или хотя бы паталогоанатомы? Шульдих остановился возле своей машины, рассеянно крутя в руках ключи. Виктимология не вяжется. — Женщины, — сказал он вслух. Все жертвы кадрили женщин. Или пришли с женщинами. Предположим, Фудзимия видит это, и их поведение с женщинами включает его ярость, потому что напоминает о его неверном любовнике. Но вечер закончился для клерков неудачно — их отшили или бросили! По логике, Фудзимия должен бы успокоиться и отстать от них, мало ли там было мужиков в этом баре, и многим из них повезло на любовном фронте больше! Разве не логичнее было бы, если бы гнев Фудзимии обратился против них? Да и был ли Фудзимия в баре? Можно, конечно, выяснить, но что-то подсказывало Шульдиху, что вряд ли. Нет, Фудзимия или кто-то другой поджидал этих людей на улице. И что-то в них вызвало его злость. Злость ли? И в них ли? Шульдих чувствовал, что догадка близка. Что она тут, на границе с сознанием, совсем рядом. — Женщины, — снова произнес он. Определенно, ключ был в женщинах. Что-то было не так с этими женщинами. Он выяснит это.