Ущербная Луна

      Одинокий всадник спускался по каменистой тропе узкого прохода в горах. Потёртое седло, тощие седельные сумки, истоптанные каблуки сапог, по самое голенище заляпанных грязью, свидетельствовали о том, что проделанный всадником путь был не близким и сумел изрядно измотать его. Однако ножны, прятавшие начищенный до блеска меч и широкий поясной ремень, были добротно сработаны, а сбрую украшали вставки из яшмы. Но главной его ценностью была притороченная к седлу кожаная туба, содержавшая несколько скатанных вокруг медного стержня свитков. Именно за ними и был отправлен всадник в путешествие к границе Севера и Средиземья, что продлилось пять выматывающих седмиц. Каурый жеребец, почувствовав близость родных конюшен, затряс головой и издал заливистое ржание. Наклонившись, путник похлопал верного коня по шее. — Тише, Медяшка, — пробормотал он, разглядывая ютившуюся в долине крепость Дарханов, — не будем привлекать к себе пещерных тварей. Тронув бока жеребца пятками, всадник неспешной рысью направился по земляной дороге к видневшимся впереди квадратам полей с урожаем. Долго пробыть в одиночестве ему не удалось, и вскоре с зубцов крепости навстречу гостю спикировал страж на гриффе. Соблюдая хорошо известные ему правила, всадник остановил коня и не спеша стянул с головы капюшон, открывая немолодое остроскулое лицо альфы с туго сплетённой русой косой и холодными голубыми глазами под тёмными дугами бровей. Сделав над ним круг, дозорный склонился в седле, внимательно разглядывая альфу и, очевидно узнав его, приложил руку к шлему. Крылан, в несколько мощных взмахов крыльями, взмыл ввысь. Проводив их долгим взглядом, альфа послал коня в сторону ворот. К его удивлению, те были открыты и, въехав во внутренний двор, служивший узлом для расходящихся в разные стороны улиц, всадник обнаружил царившую внутри праздничную атмосферу. Сойдя с седла на мощёную камнем площадь, альфа взял жеребца под уздцы и направился к дому тэра, рассекая поток возбуждённо галдящих и смеющихся людей, словно остро заточенный нож. Рассматривая нарядно одетых жителей крепости, многие из которых несли в руках корзины с фруктами и цветами — традиционное праздничное подношение, альфа перебирал в голове все известные ему праздники северян, пытаясь понять, что же вызвало такое оживление. Так и не припомнив ничего соответствующего этому времени, он углубился в узкие улочки и вскоре оказался вынесен потоком к господскому дому. Именно здесь скопление было самым плотным. Люд толпился у столов с угощением и открытых бочек с молодым вином и ячменным пивом. Привязав жеребца к стойлу рядом со смирной серой кобылкой, сразу взбодрившей Медяшку своим присутствием, он поднялся на крыльцо и столкнулся лицом к лицу с вышедшим из дома Салемом. Домин, наскочивший на альфу грудью, отпрянул и витиевато выругался. Хозяин Медяшки усмехнулся. — Не думал, что меня встретят столь горячими пожеланиями. — Откуда ты взялся, Кантор? — домин недружелюбно поджал губы. — Тебя не ждали раньше начала холодов. — Я сумел закончить свои дела намного быстрее, — скупо ответил тот. — Что за торжество я пропустил? — в свою очередь спросил он, заглядывая за спину домина, вглубь дома, где чередой муравьёв деловито носилась прислуга. — Каэлл Дархан отдаёт в младшие мужья Каллена. Названный им «Кантором» альфа изменился в лице. — За кого? — За Гаэлля Ат-Нараша. — Он на Юге, лижет пятки Эзариусу. — Не похож он на того, кто лижет пятки, — Салем Ат-Нараша не любил, но умалять его достоинства не стал. — Ат-Нараш возвратился на Север, чтобы исполнить последнюю волю своего воспитателя. И его волей было взять Каллена в мужья и принять под свою руку Горное гнездо. — Как ты мог это допустить? Домин сощурился, полоснув его злостью из взгляда: — Я не в праве навязать свою волю тэру. Каллен его внук, и Дархан позаботился о его судьбе прежде, чем отойдёт в мир иной. — Нет у него такого права, о чём ты не хуже меня знаешь! — Тогда, может, сам скажешь ему об этом? — огрызнулся домин. — Брачное торжество состоится в полдень. Хочешь вмешаться? Что ж, дело твоё, только советую сперва крепко подумать о том, как после сохранить свою голову на плечах. Альфа смолчал, о вспыльчивом нраве Дархана-старшего знал не понаслышке. — Они подписали брачный договор, — подсластил дурную весть домин, — брак заключен по обычаю «дракх намар», первенец-альфа отойдёт к роду Дарханов, после чего Каллен будет вправе расторгнуть брачный договор. — И что получает от этого брака Ат-Нараш? — Крепость и казну Дарханов, что позволит ему отстроить родительское гнездо и вернуть своих людей на земли рода. — Не много ли чести простому таэту? — Ты мне скажи — много ли. — Домин опустил взгляд к кожаной тубе, которую альфа перекинул через плечо на ремне. — Это ведь тебя послали за свитками северных родов. Стоило догадаться сразу, зачем старику понадобилось собирать сведения о родовом дереве Ат-Нарашей. Вплоть до последней ветви. — Сведения я собирал не только о Доме Зари, — сорвалось с губ альфы. Поняв, что сказал больше, чем требовалось, Кантор замолчал. Салем, не дождавшись продолжения, покинул крыльцо, и альфа вошёл в дом. *** Каэлл Дархан ожидал появления внука в домашней молельне в компании племянника, воеводы, и его семейства, включавшего двух омег Ратта и трех его старших сыновей-альф. По другую сторону от носилок с креслом тэра суетился Пелегун, зорко следивший за старым воином, отыскивая на его лице признаки малейшего недомогания. Ансельм, которому предстояло провести благословение супругов, облачённый в белые одеяния с простым посохом из липы в руках, стоял рядом с тэром. За последние сутки старший из Дарханов заметно сдал, но в подготовке свадебного торжества принимал живейшее участие и совершенно измотал Ансельма, требуя от жреца переделок всего, что считал недостойным свадьбы своего внука и воспитанника. Беспокойство Дархана дало свой результат, и Каэлл выглядел живым мертвецом, пугая бледностью и залёгшими под глазами тенями — предвестниками скорого ухода альфы в вечность. Домашняя молельня украсилась великолепием цветочных гирлянд, перевитых лентами синих и красных цветов. Дархан, открыв кладовые дома, велел Ансельму выставить на обозрение часть приданного, даваемого за внуком, и на каменные полы легли богатые расцветкой ковры с Юга. С потолочных балок свисали знамёна двух родов — Дарханов и Ат-Нарашей, в углу установили помост для певчих. На скамьи набросили овечьи шкуры и уложили подушки для нежных Дарующих. Альфы, по традиции, во время церемонии стояли. Каллен возник на пороге, как и полагалось жениху-омеге, в сопровождении Дарующих рода Дарханов, коими являлись Алатар и Ловис. Последний шёл, согнув плечи, будто нёс на них груз всех земных тягот. Не лучше выглядел и сам жених, соперничавший в бледности лица с традиционным белым одеянием младшего жениха. Каллен, обнаружив, что появился в молельне раньше Ат-Нараша, остановился, не зная, что предпринять. Дарующему, по обычаю, полагалось появиться в храме позже жениха-альфы. Опоздание Гаэлля заметили и гости: омеги подняли шепоток, альфы молча переглядывались, не спеша высказывать своё мнение о причинах задержки таэта. Когда же Каллен, перешагнув порог, попал в полосу света, лившегося из высокого проёма окна, шепотков только прибавилось. Омега не стал скрывать лица под вуалью, в угоду своим страхам, и высоко поднятые на затылке волосы открыли покрывавшие его щёку и шею шрамы. Но самым вопиющим было то, что Каллен, презрев обычай младших мужей не носить на теле оружия альф, появился в храме, нацепив на пояс ножны с кинжалом-яссин. Не подаренный дедом от имени таэта, а простой, в потёртых ножнах, что прибыл в крепость вместе с Калленом, принадлежавший его казнённому отцу. Дархан-старший, узрев «тихий бунт» внука, нахмурил седые брови. Ансельм поднял руку, успокаивая шум, и двинулся по проходу между скамьями навстречу Каллену. — Пойдём со мной, мал хаиме, — жрец, взяв омегу за руку, повёл прихрамывавшего Дарующего за собой. Тэр крепости приветствовал внука сдержанной похвалой его наряду. Каллен поблагодарил деда, мелодично звякнув серьгой в ухе. Как и полагалось, омега, будучи незамужним, носил только одну из них, пока его голову не покрыл плат младшего. К счастью, носить этот старинный безобразный головной убор, скрывавший волосы и часть лица, каждый день от Дарующих не требовалось, и о статусе замужнего свидетельствовали два проколотых уха да брачный браслет. Всё необходимое для проведения церемонии уже лежало возле алтаря, представлявшего собой простой, косо срезанный конус из ствола дуба, в навершие которого был вбит остриём вниз древний меч. Северяне, почитавшие многочисленный сонм богов, верили в то, что боги незримо присутствуют рядом, не нуждаясь в своём материальном отображении. Алтарь был скорее данью моде, завезённой несколько веков назад со Средиземья, где в каждом храме стоял деревянный столб с вырезанным бородатым ликом Старца-Хранителя. Суровый народ Севера верил в Зиму и Войну, в древних героев и в силу рода, и к единобожию только начал свой путь, медленно ломая устоявшуюся тысячелетиями традицию выбирать, кому бить поклоны, по своему усмотрению. О богах не было времени думать, пытаясь выжить в долгие суровые зимы, когда реки промерзали почти до дна, а под стены домов наваливало снегу в рост взрослого альфы, да в короткие периоды тепла, посвящённые урожаю, заготовке мяса и рыбы, пушнины для одежд и одеял. Северяне выжимали из скудной земли всё то, что она могла им отдать. «Лишь два сезона у года, — любили поговаривать северяне, — сытой жизни да голодной». И кто был нерадив летом, умирал зимой. Дед всё ещё продолжал говорить с ним, а глаза Каллена уже перекочевали к большому медному блюду, на котором лежали два широких браслета, выполненных из филигранного золота и серебра, две серьги с подвеской из дымчатого топаза и длинная игла. Ею должны были проколоть его ухо, утверждая за омегой право зваться младшим супругом Ат-Нараша — правителя пустынных земель и владельца полуразрушенного замка, генерала империи Короля-Паука. Альфы — ненавидящего Каллена за его кровь. Вздох Дарующего от Дархана-старшего не укрылся, и старик нахмурился. Не таким желал видеть лицо внука тэр в день его свадьбы. Простит ли Каллен его за то, что заставил пойти под венец с Гаэллем? Каэлл Дархан надеялся, что да. И если будет даровано ему увидеть из чертога богов, что сложится счастливой судьба ставшего дорогим его сердцу мальчишки-омеги, то ничего большего для себя он у небожителей не потребует. Не спускал глаз с омеги и Алатар. Стоя рядом с сыном и его младшим, праймер обмахивался веером, разгоняя крепкий душок собравшихся в одном месте альф, одетых в кожу и железо кольчуг. Броган, разместившийся за его спиной, нетерпеливо переминался с ноги на ногу, в ожидании публичного унижения дядюшки и его наследника. «Шептуны» Алатара, насаженные им по всему дому, успели донести ему весть о том, что Ат-Нараш, после их разговора, побывал в покоях своего жениха и вылетел оттуда, сыпя искрами гнева. Не сомневаясь в том, что излишне честный Каллен подтвердил таэту поданную Алатаром под надлежащим соусом правду о причастности к роду князей Азальбергов, омега, гордый отыгранной ролью «дурного вестника», ждал свою награду. Награда всё не появлялась, и Алатар с лёгким треском сложил веер. — Что-то наш будущий зять не спешит принести брачные клятвы, — сказал он достаточно громко, чтобы обратить на себя внимание не только членов семьи, собравшихся у алтаря, а и гостей, сидевших на передних скамьях. — Подобное опоздание уже начинает смахивать на неуважение к нашему дому. Каэлл Дархан, проследив за тем, как поворачиваются головы гостей в сторону заговорившего омеги, поджал губы. — Помолчи, Алатар, — велел он. — Отчего же ты затыкаешь мне рот, братец, — не унялся праймер, — разве я не прав? Или создав новый обычай, и свадьбу отыграем без старшего жениха? — Традиций никто менять не будет. — Разве? — взгляд Алатара красноречиво прошёлся по бедру Каллена с ножнами. — Похоже, что теперь и Дарующим пристало носить оружие Защищающих, не пряча его на теле, и управлять крепостью они берутся вместо альф. Так доживём и до того, что и на королевский трон править Дарующих станут звать. Без старшего. — А что в этом такого? — подал голос Каллен. — Чем мы хуже альф, дядюшка? Вот ты бы и княжить взялся, и крепостью править. Или в этом праве ты только мне отказываешь? — Ты меня с собой не сравнивай, — вспыхнул злобой Нарэт. — В моей голове ума поболе будет, как и красоты… — Алатар! — Каэлл Дархан, не сдержавшись, повысил голос, ударив ладонью по подлокотнику кресла, и тут же схватился за грудь, где сжало когтистой лапой сердце. Ансельм с Пелегуном тут же захлопотали над тэром, расстёгивая тугой ворот и прося подать воды. Но Дархан отвёл заботливые руки, успокаивая заверениями в том, что у него лишь ненадолго закружилась голова. — Принеси мне немного разбавленного вина с медом, — попросил он внука, улыбаясь через силу. Как только омега отошёл, альфа, сбросив улыбку, развернулся к брату. Дарующий уже и сам прикусил язык, да слов было не воротить. — Я спускал тебе многое, брат, — проскрипел Дархан, едва сдерживая гнев, — слушал жалобы на тебя с того самого первого дня, когда решил забрать тебя из вдовьего дома в горах, уступив твоим мольбам вернуть в отчий дом. Это было против традиций, но я пожалел своего единственного брата и племянника, принял в Горное гнездо, надеясь, что вы оба станете мне помощью, а получил камень за пазуху. — Каллен распрямил плечи. — Потому я решил, что после свадьбы тебе стоит вернуться в дом твоего мужа, Алатар. — Он стоит нежилым уже с десяток лет, — возмутился омега. — Там даже дружины нет! — Дружину я сохранил, и служек дам… Из тех, кто захочет вместе с тобой в путь отправиться, — Дархан не без мстительности усмехнулся, зная, насколько нелюбим был заносчивый омега в доме, — обживётесь быстро. Морис тебе поможет. Его тебе отдам, даже если придётся связанным в повозку забросить. Воевода, издавший смешок за спиной тэра, заставил онемевшего Алатара поджать губы. Галхам Ратт в разговор членов семьи Дарханов не вмешивался, однако удалению известного своим склочным характером Дарующего из крепости был рад. Давненько сам мечтал Алатару шею свернуть в тёмном углу. — Ты со мной так не поступишь, брат, — Алатар ухватился за грудь, — не отправишь накануне зимы в выстывший дом с пустыми стенами. Мы там погибнем, и наша смерть будет на твоей совести! — Разве ты не достаточно опытный Дарующий, чтобы навести в своём доме порядок за оставшуюся до холодов луну? Не ты ли любишь похвастать тем, как спорится в твоих руках дело? И вышивать ты мастер, и дом вести, и на кухне — первый из омег, из трёх яиц пир устроишь. Пришло время использовать свои навыки, Алатар, — без жалости закончил тэр. — С замужеством главным над омегами станет мой внук. Праймером будет он, сменив тебя на посту, а потому тебе пора вернуться в своё гнездо. Времени у тебя на сборы — седмица от сего дня. — А я? — встрял весьма обеспокоенный перспективой возвращения в голодные земли своего отца Броган. — Я ведь нужен крепости. Дархан послал племяннику язвительный взгляд. — Ты ведь не бросишь родителя одного, Броган? Примешь команду над дружиной. Капитан Калхаг слишком стар. Ещё отцу твоего отца служил, пора ему на покой к тёплому очагу отправиться. А вот твой супруг поживёт в крепости, — добавил, переключаясь на Ловиса — молодой омега стоял ни жив, ни мёртв от услышанной новости. — Пока дитя малое, грудное, поживут оба в крепости. Как обустроитесь, тогда к вам и прибудут, по весне. Янтарные глаза Ловиса затуманило благодарностью. Хоть на время, но Дархан даровал ему покой. Броган, заметив радость на лице своего супруга, открыл было рот, чтобы злорадно сообщить, что дядюшка забыл о том, кто единственный может командовать его младшим, но родитель шлепнул сына веером по руке, и альфе хватило ума промолчать. С Дархана станется и силой отобрать у него младшего, если тот решится сообщить о позорной связи между ним и Алатаром. Каллен вернулся с подогретым сладким вином, и Дархан принял кубок из рук внука. Острый край украшения на стенке кубка царапнул кованой заусеницей, и тэр отдёрнул кисть. Кровь, выступив на коже большого пальца, брызнула на светлые одежды воина. Пелегун, забрав кубок, тут же замотал повреждённый палец платком, а Дархан, посмеиваясь над своей неуклюжестью и плохой работой мастера, вновь потянулся к вину. Глоток отпил, вина не пролив, и, довольный тем, что дрожь слабых рук не выдал, вернул кубок внуку. Именно этот момент выбрал для своего появления Ат-Нараш со свитой виричей. Певчие грянули хвалебную старшему жениху. Алатар с сыном, отойдя назад в тень каменной колонны, поддерживающей неф, следили за происходящим, ожидая крушения планов Дархана. Но Ат-Нараш уверенно шёл по проходу, ведя за собой нарядных виричей и прочно осевшего в его свите Бодвина. Рыжеволосый воин разместился между омегой и бетой, сопровождавших таэта с одинаково унылыми лицами. Завершал шествие угрюмый Даннар. Единственным, кто широко улыбался, был Бодвин. Оставив свою свиту с остальными гостями, Гаэлль продолжил свой путь в одиночестве и, дойдя до алтаря, встал перед жрецом и Дарханами. — Ты заставил себя ждать, — сухо приветствовал его тэр, неодобрительно оглядев его небрежно сдвинутый в сторону шейный платок и расстёгнутый камзол. — Но я уже здесь, — в тон ответил Ат-Нараш, — так что нет причин задерживать церемонию. Прозвучало так, будто таэт намеревался купить жеребца и торопил сделку, не желая задерживаться на базаре дольше необходимого. Дархан-старший хмуро глянул на воспитанника, однако отдал Ансельму приказ начать обряд. Гаэлль на жениха так и не посмотрел. Сердце омеги отчаянно билось в груди. Ат-Нараш всё-таки пришёл, чтобы взять его в мужья, хоть отныне и знал, чья кровь течёт в жилах младшего Дархана. Радоваться этому или впасть в печаль, Каллен не знал. Но о состоявшемся между ним и таэтом разговоре Салему рассказывать наотрез отказался. Бета, оскорбившись его недоверием, заявил, что не появится в молельне. Дарующий не стал просить его изменить своё решение, и домин покинул омегу. В храм он отправился в сопровождении Алатара и Дарующих дома таэра. Ансельм указал женихам встать перед алтарём, и Каллен не сразу увидел протянутую ему руку Ат-Нараша. В его сторону альфа головы не повернул, делал только то, что требовалось, не совершая лишних действий. А требовалось подать руку омеге и подвести его к алтарю, что Гаэлль и выполнил, не проявляя ни единой эмоции на лице. Каллен уложил пальцы поверх его руки, и оба встали у алтаря. Более держаться друг за друга нужды не было, и Гаэлль выпустил его руку. Жрец забубнил обращение к богам, прося благословить их союз. Каллен едва слышал его сквозь плотный туман, заполнивший сознание. От Ат-Нараша ощутимо веяло отчуждением, и Дарующего потряхивало от охватившего его озноба. В храме с утра жарко натопили, расставив по углам жаровни, но Каллену казалось, что он стоит посреди белой пустыни, занесённой снегом. В абсолютном одиночестве, не способный двигаться, превратившись в ледяной столб. Он не сразу услышал Ансельма, обратившегося к нему с вопросом, готов ли он вверить свою жизнь альфе, и в растерянности поднял взгляд на жреца. Ансельм кашлянул, недовольный невнимательностью Дарующего. Каллен спиной чувствовал обращённый на него мрачный взгляд альфы. Первым на ключевой вопрос брачной церемонии полагалось ответить именно омеге. Немногие из Дарующих решались ответить на него «нет». Дарующих воспитывали быть покорными воле рода, но, ответив жрецу отрицанием, омега мог избежать ненавистного брака. Дархан замер, понимая, что именно сейчас наступил момент, когда он всё мог повернуть назад. Ответить нет — и забыть о своих глупых мечтах, удалившись в Храм вдовых, отрешившись от внешнего мира, что принёс ему столько страданий. Омега молчал, по молельне вновь поплыли шепотки. Дархан-старший следил за внуком, глубокая морщина пролегла между бровей тэра. В глазах старика застыла печаль — не требовалось быть провидцем, чтобы понять, о чём сейчас думает Каллен. — Решись, мал хаиме… — прошептал тэр одними губами, и омега непостижимым образом услышал его. — Готов… — сорвалось с губ Дарующего, и Каэлл Дархан в облегчении прикрыл набрякшие веки. Ансельм не скрыл глубокого вздоха. Паузу Каллен затянул до неприличия длинную. Жрец обратился к Ат-Нарашу с вопросом. Альфа пауз не делал, отчеканив, что станет для омеги «плечом и защитой». Алатар и Броган переглянулись. Праймер поспешил скрыть дёргаными взмахами веера злость во взгляде. Прокол мочки оказался неожиданно весьма болезненным, и Каллен нагнул голову, позволяя Ансельму продеть брачную серьгу. Жрец протянул им блюдо с брачными браслетами. Омега, всё ещё ощущая жжение в ухе, подал руку альфе. Браслет обхватил запястье холодом металла. Надевая браслет Ат-Нарашу, Каллен постарался не касаться открытой кожи альфы. О завершающей части брачного торжества — первом поцелуе супругов Каллен в волнении забыл, и, когда альфа подступил к нему, отшатнулся назад. Гаэлль оказался куда быстрее, подхватил омегу за талию и наклонился к его лицу. Каллен испуганно впился ладонями в грудь супруга, но альфа взял неожиданностью — обхватил за затылок, вызвав волну тепла, что прошлась от затылка по позвоночнику вниз, к подогнувшимся коленкам омеги, и прижался губами к губам Дарующего. Поцелуем омегу опалило и обрушило в сверкающую пустоту, что разрослась в сознании, вытеснив остальные мысли. Никто ранее не касался младшего из Дарханов столь интимно, и сопротивляться губам, что оказались на удивление горячими и чуть влажными, сил у него не нашлось. Дарующий сам не осознал, когда стал отвечать ему, желая большего слияния, но краткий миг звенящей тишины, что повисла в зале, разлетелся под шквалом ликующих голосов и омега отпрянул от альфы, розовея щеками. Брачная церемония была завершена. Гаэлль отступил на шаг назад, вновь одеваясь в непроницаемую броню безразличия. Супругам желали «долгая лета» и бросали в проход между скамьями зёрна пшеницы и лепестки цветов. Он подал руку, чтобы вывести из храма того, кого сделал своим младшим мужем перед богами и людьми, и Каллен последовал за ним на выход. На губах Дарующего таяло тепло, оставленное поцелуем, и встретивший их на пороге домашней молельни неожиданно поднявшийся ветер смёл его остатки вместе с напрасными мечтами. — Я сдержу данное слово, — еле слышно выронил Ат-Нараш, глядя на толпу, встретившую супругов у пиршественных столов, расставленных во дворе, — как бы мне не хотелось его забрать. И выполню условия договора, но большего от меня не жди. Замерев рядом с альфой, Каллен смотрел на выкрикивавший поздравления новобрачным люд, думая о том, что к боли душевной ему было не привыкать, но Гаэлль, похоже, открыл для него совершенно новые её грани.