Ущербная Луна

      Каллен стоял в своей спальне перед большим овальным зеркалом, покорно отдав себя в руки одевавших его в свадебные одежды служек-омег. За его облачением придирчиво следил Салем, изредка бросая совет, как уложить ту или иную складку. На Дарующего одели короткие узкие бриджи и сапоги из оленьей кожи. Белый камзол в пол, покрытый золотым шитьём по подолу и такой же богатой вышивкой по груди и высокому вороту стянул стан. Под камзол наследник надел рубашку из шёлка с молочным отливом. Облачив омегу, его усадили на стул и занялись сложной причёской. Каллен, потянув прядь, укрыл ею обезображенную часть лица — висок и щёку. Его кожу с самого утра заливал нездоровый румянец. Салем, нахмурившись, подступил к Дарующему и уложил руку на его лоб. — Ты горишь, — домин покачал головой. — Говорил же я тебе не сидеть до глубокой ночи у открытого окна. — От созерцания звёзд ещё никто не заболел, — голос Дарующего был слабым, чувствовал он себя и вправду нехорошо, но вовсе не от жара. — Не хватало тебе ещё расхвораться в день собственной свадьбы. Каллен горько усмехнулся, глядя на себя в зеркало. — Мой дед потащит меня к венцу, даже если придётся нести меня на руках. — Отражение показало ему неотрадное зрелище запавших глаз и поджатых губ. Сегодня разметившие тело младшего из Дарханов ожоги впервые увидели двое одевавших его слуг. О том, как переглядывались за его спиной служки, от него не укрылось. Салем, заметив, как один из них брезгливо кривит рот, вспыхнул гневом. — Оба пошли прочь, — взмахнул на них руками домин. — Толку от вас никакого, сам волосы заплету! Домина наследника тэра боялись не меньше Алатара, и оба служки прыснули за дверь с испуганными лицами. Каллен проводил их усталым взглядом. — Теперь они растрезвонят о том, как я уродлив, на всю крепость. Мало того, что хром, так ещё и весь покрыт ожогами. — Далеко не весь, — проворчал бета, ловко сплетая сложную косу, скручивая жгуты из его волос, — и что хром, давно уже знают. Нет в том твоей вины, а то, что ты внук тэра, куда важнее всех твоих… Салем замолк, подбирая выражение. Каллен, подняв глаза к его отражению в зеркале, иронично хмыкнул. Домин, так и не найдя определения, что не заденет чувствительность омеги, сменил тему: — Твой дед намерен присутствовать на церемонии, потому жрец проведёт обряд у домашнего алтаря, — сказал он. — Он не хочет позориться и показать всему Горному гнезду калеку-внука. Не о таком наследнике он мечтал. — Ты ошибаешься, дитя, — упрекнул домин. — Он любит тебя. В дверь постучали, и на пороге возник Тирит со шкатулкой в руках. Каллен потянулся привычно нагрести волосы на лицо, но, передумав, опустил руку. Бета и так видел гораздо больше, чем кто-либо в доме Дархана.  — Можешь говорить, — велел омега. — Ты пришёл ко мне от моего жениха? Тирит, переминаясь с ноги на ногу, сперва кивнул, подтверждая, а затем, отрицая, помотал головой. — Я пришёл, как вирич таэта, но по поручению тэра. Каллен опустил глаза к ларцу, который тот держал в руках. — Предсвадебный дар, — догадался он. — Не думал, что Гаэлль приверженец столь старых традиций. На Юге их давно не помнят. — Однако помнят на Севере. — Не все, — Каллен усмехнулся, — уже давно женихи приносят своим омегам лишь один Первый Утренний Дар, после… — омега замолк, и Тирит вежливо подсказал. — После первой ночи, проведённой в качестве супругов. Задумавшийся Каллен, встрепенувшись, кивнул. — Дар за подаренную омежью честь. Но ты сказал, что с поручением тебя послал не Гаэлль, а мой дед. — Тэр Дархан велел передать, что поскольку таэт лишился своего дома, он отдает в дар магрису то, что некогда получил из рук отца Ат-Нараша. По обычаю, жених должен получить вещь, что принадлежит роду будущего старшего мужа, и то, что находится в ларце, было когда-то создано мастерами для одного из таэтов Дома Зари. — Как мило, — тон Каллена налился усмешкой, скрывавшей охватившую его глухую тоску. — Мой дед решил мне сделать Предсвадебный дар вместо моего жениха. Похоже, Салем, я таки создам новую свадебную традицию. Домин лишь пожал плечами, продолжая плести косы. Каллен со вздохом вернул взгляд к лицу беты. — Подойди, — велел он безо всякого интереса, — посмотрим, чем меня решил порадовать мой дед вместо моего жениха. — На Юге… — Знаю, — перебил Каллен, поднимая изящную ладонь вверх, — на Юге женихам не принято видеться перед свадьбой. Бета кивнул, подтверждая. Несмотря на то, что Каллен жил в глуши гор Севера, похоже, тэр позаботился о должном образовании своего внука. Это омега и подтвердил, когда, откинув крышку протянутого ему Тиритом ларца, поднял к глазам ножны с кривым коротким кинжалом-яссин, безошибочно опознав вид оружия. Красивая вещица, казавшаяся безделушкой, на самом деле была опасным оружием. Вытянув кинжал из отделанных медным кружевом и опалами ножен, Каллен весьма умело прокрутил кистью, приспосабливая руку к балансу рукояти и вновь вставил оружие в ножны одним отточенным движением. — Прекрасный подарок, — признал Дарующий, укладывая кинжал обратно на бархатное ложе ларца. — Но что мне с ним делать? Срезать кожуру с яблок? Замужнему омеге иметь оружие не пристало. Мне незачем защищать свою честь, это является обязанностью моего старшего. В его слова вскользнула горечь. Он знаком велел бете закрыть крышку ларца и поставить его на стол.  — Это всё? — спросил Каллен. Ему хотелось остаться одному, чтобы исчезли внимательно смотревший на него бета и коловший взглядом в отражении зеркала домин. Снять с тебя чужие, незаслуженные свадебные наряды и позорно разрыдаться, забившись в подушки. В мужья брали не его, а крепость. Сам по себе Дарующий был Ат-Нарашу не нужен. Тирит упавшим голосом подтвердил, что свою миссию исполнил. Взгляд Хранителя просил оставить его рядом с собой, но омега махнул рукой, отпуская от себя вирича. Как только дверь за бетой закрылась, Салем, закрепив его волосы гребнем, опустил руки на его плечи. Каллен поднял голову. — Не волнуйся, Салем. Я не стану сопротивляться воле деда. Если он думает, что так лучше для Горного гнезда, я свой долг Дархана исполню. — Он думает не только о крепости, — мягко упрекнул домин. — Каэлл знает, что Ат-Нараш — лучшая из брачных партий для его внука. — Ты стал союзником Гаэлля? — Я твой союзник, а не его, — проворчал домин, — но согласен с тем, что подписанный твоим дедом и Ат-Нарашем брачный договор защитит тебя как нельзя лучше. Твой дед продумал всё. — Никто не может быть настолько дальновиден. — Каэлл может. Домин отошёл в сторону. Омега, поднявшись, подступил к зеркалу и отвёл прядь, закрывавшую щёку. — Каким бы я был, если бы их не было… — с тоской пробормотал омега. — Я был бы красивым? Он смог бы полюбить меня? Следивший за ним домин пожал плечами. — А так ли уж важна любовь, мал хаиме? Она приносит нам кратковременную радость, за которую мы расплачиваемся предательством и слабостью. Выпустив прядь, Каллен обернулся. — Кто он был? — тихо спросил он. — Тот, кто одел твоё сердце в броню? По безмятежности беты скользнула трещина, вытаскивая наружу печаль. — Кем бы ни был, теперь его уже нет. — Убит? — дрогнувшим голосом спросил омега. — Да, — Салем поднял вверх правую руку, разглядывая ладонь так, словно она была чужой его телу, — мною. Я сидел рядом с ним, пока он не перестал дышать, и закрыл ему глаза. Рука упала вдоль туловища домина. Каллен потрясённо молчал, не спуская с него глаз. Глухие голоса, раздавшиеся за дверью, разорвали охватившее обоих оцепенение. Дверь распахнулась, стукнув о стену. На пороге застыл грозовой тучей Гаэлль. За его спиной топтались двое бет-охранников омежьего крыла. Один из них уложил руку на плечо таэта, но Ат-Нараш сбросил ладонь Хранителя и переступил порог. Каллен сжал пальцы в кулаки, унимая дрожь. Похоже, Ат-Нараш решил наплевать на традиции Юга, а заодно и на обычаи Севера, ибо непререкаемым тоном велел всем убраться вон. Включая домина. — Я свидетель омежьей чести, — враждебно выцедил Салем, делая шаг в сторону наследника Дархана. — Чести, которая уже сегодня будет отдана мне, — проскрипел Гаэлль, напоминая о том, что беспокоиться домину больше было не о чем. — Я намерен поговорить со своим женихом. И, если потребуется, вышвырну любого, кто посмеет мне помешать, в окно. Салем не шевельнулся, алевшую в зрачках таэта ярость видел, и был намерен остаться с Калленом. Домин уложил руку на висевший на его поясе кинжал. Гаэлль, заметив его жест, растянул губы в оскале. Если бета желает прощупать его силы, он ему эту возможность предоставит — давно напрашивался. Таэт потянулся к ножнам с мечом, и Каллен поспешил вмешаться. — Оставь нас, Салем, — выпалил он, становясь перед домином, спиной к альфе. — Таэт Гаэлль не оскорбит моей чести, — сказал он достаточно громко, чтобы его слышал и Ат-Нараш. Гаэлль промолчал, но руку с меча спустил. Салем сверлил омегу рассерженным взглядом: Каллен никогда не отсылал его так, словно тот был служкой. Дархан гнев домина выдержал и повторил уже тише: — Ты постоишь у двери. Не беспокойся обо мне. Уступая, домин шагнул вбок и, обойдя напряжённо застывшего омегу, направился к выходу. Рядом с альфой Салем остановился и вполголоса сообщил, что будет бдеть. Его воинственное заявление Ат-Нараш оставил без внимания и, как только они остались одни, толкнул себя в сторону омеги. Каллен так и остался стоять, глядя в стену. Альфа остановился за его спиной, всколыхнув дыханием волоски на его шее. От омеги исходил тонкий аромат фиалок, показавшийся Гаэллю знакомым. Альфа шумно вдохнул, заставив Каллена, передёрнувшись, закрыть глаза. Ещё на рассвете Салем самолично втёр в его кожу поддельный омежий аромат, скрывавший отсутствие собственного запаха у младшего из Дарханов. Но Каллен не сомневался, что их обман был Ат-Нарашем давно раскрыт. — Гаэлль, я… — он залепетал оправдания, но слушать его таэт не стал — ухватив за руку, развернул к себе и поднял его лицо за подбородок, выискивая черты, которые ненавидел долгие годы. — Я вспомнил тебя, — проскрежетал альфа. Черт не нашёл, но чёрная муть, поднявшаяся со дна души, не унялась. — Вспомнил? — во взгляде омеги вспыхнула надежда, что тут же погасла под действием новой порции слов, сцеженных таэтом сквозь зубы. — Ты был в склепе моих родителей и убитых поселян. Оставил там свой жалкий букетик цветов. Просил так прощение? — Я ни в чём не виновен… — Разве? — оборвал Гаэлль, брызнув злостью из глаз. — Скажи мне, Каллен, — он, потянувшись, отбросил прядь, за которой тот прятал пятна ожогов — омега отшатнулся, но альфа, ухватив его за локоть, вернул обратно, — скажи мне, — повторил он, — кто сделал с тобой это? Кто лишил тебя красоты? Прекратив попытки вырвать руку, Дарующий окаменел. Лишил красоты… Не было у него никакой надежды. Ат-Нараш видел в нём лишь чудовище. — Мой родитель-омега, — выронил он помертвевшим тоном. — Он бросил меня в очаг. — Видать, слухи о безумии омег в роду Азальбергов не были ложью. Длинные ресницы омеги, стрельнув, разошлись, открыв фиолетовую глубину с обсидиановыми зрачками. Ат-Нарашу было ведомо имя его родителя-омеги. Связать остальное в единую цепь было легче простого. Гаэлль разжал пальцы, освобождая его подбородок, на бледной коже Дархана проступили красные пятна. — Расскажи мне, — велел он, — хочу знать правду, почему Каэлл Дархан перенёс тела моих родителей и братьев, озаботив себя постройкой общего склепа в лесу? — Он был другом твоего отца… — Это я знаю, — перебил Ат-Нараш, — как и то, что Каэлла взволновала вода, подступившая с болот. Только вот Пелегун его объяснение отрицает. Вода с болот и вправду подошла к стенам замка, но до подножья холма с усыпальницей моего рода болота не добрались. Так зачем Каэлл велел перенести останки? Каллен покачал головой. — Ты задаешь вопросы не тому, кто может на них ответить. — Позволь тебе не поверить, магрис. И напомню, что долг младшего во всём подчиняться старшему и не иметь тайн от мужа. — Я ещё не супруг тебе, — Дарующий потянулся закрыть щёку, но опустил руку. — Я освобожу тебя от слова, данного моему деду, он послушает меня… — Это не тебе решать, — оборвал Ат-Нараш. Продолжить ему таэт не позволил и, оставляя последнее слово за собой, развернулся и покинул комнату. Каллен, потеряв державший спину прямой стержень, со вздохом осел на пол в ворох одежд, ставших ещё более тяжелыми — настолько, что не держали ноги. *** Феникс, накинув на голову широкий капюшон, быстро передвигался в потоке плывущего по улочкам празднично одетого люда, нервно оглядываясь, вычисляя за собой возможную слежку. Омеге удалось выскользнуть из господского дома, избавившись от приставленной к нему охраны. Одолжив у одного из братцев-омег — Нальфи одежду поскромнее, и с сожалением сняв с рук и ушей браслеты с серьгами, Феникс отправился на поиски лавки целителя, носившего чужеродное Северу имя — Азагар. Губы шатена беззвучно шевелились — нардизз отсчитывал дома, тянувшиеся вдоль северной крепостной стены. Двенадцатым в правом ряду оказалась неприметная лачуга с просевшей крышей, одновременно служивший своему хозяину и жильём, и лавкой. Пучки трав свисали прямо над козырьком низкого крыльца, вперемешку с амулетами на кожаных ремешках и связками почерневших дырявых зубов — Азагар слыл настоящим кудесником в вопросе их удаления. А ещё помогал вытравить нежеланный плод загулявшим омегам. Остановившись у порога, Амарис, задрав острый подбородок, уставился на свисавшие прямо над его головой вязанки нитей с зубами и шумно сглотнул. Благородный нардизз, волей злодейки-судьбы ставший рабом, никогда ранее не посещал подобных мест и довольно долго решался на то, чтобы, краснея и умоляя сохранить их разговор в тайне ото всех, упросить своих новых знакомцев, братьев-омег Нальфи и Клемменса, рассказать ему о том, как найти того, кто мог помочь ему в его деликатной проблеме. А деликатной проблемой Феникса стала утренняя тошнота, намекнувшая, что его скачки на члене Даннара, похоже, дали свой результат. Феникс, потянув носом, тихо всхлипнул — не о таком он мечтал, когда предавался мыслям о том, как понесёт своё первое дитя. Омеги были созданы, чтобы даровать жизнь, и Феникс мечтал о том, что станет родителем дюжины сыновей. Но его первенец не нужен был своему отцу-альфе, как и его родитель-омега. Даннар не оставил сомнений в том, что не намерен сочетать себя брачными узами с беглым рабом, а потому и сам Феникс нового раба порождать не станет. Дверь скрипнула, вырвав его из непростых дум, и омега вытаращил большие голубые глаза на появившегося на пороге старого бету с длинными космами седых волос и жиденькой бородёнкой, перевязанной чуть ниже подбородка засаленным шнурком. Покрученные болезнью суставов узловатые пальцы старика крепко сжимали посох, в навершии которого тускло отблёскивал кусок горного хрусталя. На нём взгляд Амариса и застрял, безошибочно опознав в старике по посоху того, кто некогда принадлежал к Храму целителей Айноши, чьи адепты веровали в силу стихии огня. — Чего застыл? — прошамкал бета, показав почти полное отсутствие зубов, и, откинув длинную полу замызганного серого балахона, поманил его за собой внутрь дома. Феникс, как заворожённый, двинулся за ним. В единственной комнате жарко горел очаг, было дымно и слишком жарко. Старые кости беты требовали тепла, и омега закашлялся, утерев выступивший на лбу пот. Добравшись до высокого топчана, укрытого облезлыми шкурами, старик тяжело сел на него, глядя на своего гостя из-под кустистых белых бровей. — Ну, — прокаркал он, как только Дарующий прекратил кашлять, — чего в норму мою заглянул, вирич Ат-Нараша? Остановив лупивший по грудине кулак, нардизз испуганно метнул взгляд к старику. — Откуда… — Здесь в крепости каждый пёс своего пса знает. А ты из чужих и о красоте твоей, небесноокий, уже на каждом углу пропели, — глаза старика хитро блеснули. — Как и о том, что прибыл ты в крепость, отправившись в путь в течке. Дитя понёс нежеланное? Омега, скиснув, кивнул. Скрывать очевидное было делом глупым, учитывая, что сам пришёл помощи просить. — Вытравить, значит, надумал, — бета усмехнулся, — грех на душу взять? Феникс, побледнев, отшатнулся. — Раба родить не хочу, — жалобно простонал он, оправдываясь. — Так зачинать не надо было, — Хранитель неодобрительно стукнул посохом. — Знаешь ведь, чем всё закончиться может? — проворчал он. — Вытравить помогу, а потом захочешь — и зачать не сможешь. Длинные ресницы Дарующего затрепетали. Так страшно ему не было даже тогда, когда в дом ворвались слуги преданного его отцом короля, залитые кровью, с мечами наголо. Бесплодный омега на Юге был менее ценен, нежели самый захудалый раб. Ненужный ни своей семье, ни семье мужа. Амарис тяжело сглотнул. — Мне сказали, что ты лучший, — выронил он дрогнувшим голосом. — Что ты сумеешь не навредить. — Тебе — быть может, но не твоему дитяти. — Тогда делай свою работу, — сжав кулачки, Феникс вздёрнул голову, — раба рожать не буду. — И, вытянув из кармана плаща кошель со всем своим нехитрым богатством — двумя серебряными браслетами, подаренными Наруфиль-ханом, бросил его на топчан. Бета, не торопясь, потянулся к кошелю, развязал корявыми пальцами с раздутыми суставами тесёмки и вытряхнул на ладонь его убогую оплату. — Не жирно. — Что имею, — Феникс покраснел. Брать подарки тэра, присланные виричам Ат-Нараша, омега не рискнул. — Не откажи, почтенный, — с мольбой обратился он, — помоги. А иначе мне только со стены крепостной на камни останется броситься. Целитель, сунув браслеты обратно в кошель, пожевал губу. — Сколько ж сроку то дитя носишь? — Седмицу, — упавшим голосом ответил Феникс, голос нардизза дрожал. — Уже третье утро тошнит. Родитель мой омега такой же чувствительный к тягости был. Сразу хватало. — Мал срок. — Так ведь слыхал, что чем меньше, тем легче вытравить. Может, дашь каких травок, медикус? — Не имел такой чести, — Азагар хмыкнул, — цепи медикуса не удостоен. Так, целитель простой, травки знаю да заговоры. Омега скользнул взглядом по посоху старика. Прибеднялся тот: посох мастера Айноши получить мог не каждый из адептов храма. Перехватив его взгляд, Азагар нахмурил брови. Оба были из одних земель. И соврать у него не вышло. — Возьми горшок, — велел ему целитель, ткнув узловатым пальцем в заваленный всяким хламом угол, — и помочись в него. Дарующий, неуверенно озираясь, пошёл в указанном направлении. Горшок обнаружился на самом дне кучи из пустых сосудов и тряпья с подозрительными тёмными пятнами. Развязав завязки на штанах, омега вытащил член и застыл, вперив глаза в стену. По потрескавшейся штукатурке полз паук. Феникс моргнул. Азагар сверлил его спину взглядом удивительно ярких для старика глаз. — Долго мне ещё ждать? — ядовито осведомился целитель. Нардизз потряс своим омежьим достоинством, никак не желавшим выдавить из себя ни капли. Ранее справлять нужду в компании ему не приходилось. — Помочь? — насмешничал старик. — Сам справлюсь, — буркнул омега — в дно горшка, подтверждая его слова, ударила горячая струя. — Так много не надо, — хихикнул целитель. Закончив со своим делом, Амарис отнёс горшок к топчану. Азагар цепко выхватил у него посудину и прилепил край горшка к носу. Феникс поморщился, слушая, как он шумно втягивает в себя запах мочи. Оторвавшись от горшка, старик, нахмурившись, бросил на него быстрый взгляд. — Снимай-ка портки, — велел он, — и ложись на стол. — Это ещё зачем? — насторожился омега. — Делай что сказано, или голову мне не морочь. Феникс обернулся на стоявший за спиной длинный колченогий стол, укрытый белённым рядном. Стянув штаны, краснея и кусая губы, омега забрался на столешницу и, разведя коленки, прижал их к себе. Целитель, кряхтя, поднялся, подхватив по дороге с полки плошку со свиным жиром. Омега отвернул голову, с лёгким стоном сжимая губы, когда в его детородное местечко проник длинный, смазанный в жире палец. Этого он Даннару тоже не простит. Ни разбитой мечты, ни этого позорного момента. Палец бесцеремонно орудовал в его теле, ощупывая зев родового пути. Наконец болезненное давление исчезло, и Феникс, выдохнув, открыл глаза. Целитель исчез, только коленки и зад холодило сквозняком. Натянув полы плаща на голые ноги, Феникс обнаружил старика, вновь нюхающим содержимое горшка. — Скажи, зачем ты пришёл ко мне, магрис? — спросил целитель глухо, не оборачиваясь. — Я же уже сказал… — Что хочешь вытравить дитя, — подхватил он, — которого и быть не могло. Как давно ты пьешь ягоды «пустоцвета», магрис? И ведомо ли тебе, что их длительный приём приносит с собой бесплодие, избавиться от которого и сами боги не помогут. — Я не … Омега замолк, распахнув глаза. Дыхание нардизза участилось, вырываясь наружу короткими вздохами-выдохами. О том, что такое ягоды «пустоцвета» он знал, а вот чего не знал, так это того, что употреблял их. Из рук того, кого считал лучшим другом. Осознание того, что произошло, расцвело красным цветком горького ошеломления в мозгу. — Значит… ребёнка нет? — спросил он еле слышно. — Нет. — А моя тошнота… — Следствие того, что твой организм перебрал яда «пустоцвета». В тебе его столько, что даже моча приобрела его запах. — Старик протянул ему горшок, но омега не шевельнулся. Поверил на слово. Дарующий тяжело слез со стола и потянулся за своими штанами. Оделся молча и направился к двери, держась за стену, слепой от нахлынувших внезапно слёз. Целитель окликнул его у самой двери. Нардизз, не глядя на старика, повернул голову к плечу. — Забери свою оплату, — сказал Азагар. — Я ничего не сделал. — Оставь себе. Скрипнула дверь, и омега исчез. Гостевой дом кипел брожением людского варева. Украшенная гирляндами из цветов домашняя молельня готовилась принять свадебную процессию. Женихи ещё не вышли к люду, но гости уже заполнили подходы к молельне, держа в руках зелёные ветви плодовых деревьев, которые, по обычаям Севера, бросали под ноги сочетавшейся браком пары, желая плодовитости их роду. Феникс прошёл в дом мимо толпы, низко надвинув на лицо капюшон и, отворив дверь, поднялся в общие с Тиритом покои. Бету он обнаружил у окна. Тирит, сидя на подоконнике, смотрел во двор, где устанавливали столы. Во время пира на них поставят блюда с жареным мясом, птицей, солёной рыбой и овощами с огня. На козлах устроят бочки с брагой. Услышав шум за спиной, бета обернулся и с удивлением воззрился на Феникса. Омега вытряхнул содержимое мешка Тирита, с которым тот не расставался, на кровать и принялся ворошить его хлам. — Что ты делаешь? — Тирит с беспокойством спустил ноги на пол. Тот не ответил, выудив из кучи кожаный кошель с травами. Тихо ахнув, Тирит рванулся к нему, но Феникс уже высыпал его начинку на ладонь. Ягоды «пустоцвета» — коричневые сухие фасолины узнал сразу и, зашатавшись, со стоном осел на пол. Бета бросился к нему, но нардизз от его рук отшатнулся, процедив сквозь зубы, чтобы дотрагиваться до него тот не смел. Он отступил назад, жалобно морщась. — Ами… — Сколько? — перебил Феникс, качаясь из стороны в сторону, будто пьяный. — Сколько времени ты давал мне этот яд? — Я тебя сберечь хотел… — Меня?! —  нардиз вскинул голову, опалив его взглядом сквозь слёзы. — Или себя?! О чём ты думал, Тир?! — Я бы не нанёс тебе вреда, — зачастил он в отчаянии. — Ты знаешь меня… — Я ошибался, — перебил его омега тяжело поднимаясь на ноги. — И лишь думал, что знаю тебя, Тирит. — Амарис… — Оставь меня, бета, — произнёс Дарующий тоном, живо напомнившем о разнице в их происхождении. Опустив голову, Хранитель, повернул к двери.