На ощупь до дна

      Привычки есть привычки, поэтому Эрик проснулся на рассвете, хотя на работу ему нужно было только завтра, и то для увольнения. Он аккуратно вытащил свою вусмерть затекшую руку из-под головы Чарльза и лежал, разглядывая любимое лицо: ямочка под губой, россыпь веснушек и длинные ресницы. Нежность охватила Эрика с головой, и он коснулся щеки голубоглазого. Аккуратно, одними лишь пальцами скользнул мужчина по мягкой коже. — Наблюдение за спящими — странная привычка, — неожиданно произнес Чарльз с закрытыми глазами. — Звучит так, словно я пробираюсь в чужие дома для этого. — Мне это знать было сейчас не обязательно, — мягкая улыбка появилась на губах голубоглазого, но лишь на мгновение. — Обещаю больше так не делать, — торжественно произнес это Эрик. — Возьми хотя бы меня с собой в следующий раз, — сонно добавил Чарльз и уснул вновь.       Подобные диалоги стали для них чем-то обыденным очень быстро. Они виделись почти каждый день: разговаривали, читали книги, смотрели фильмы, ходили по ресторанам и магазинам. Параллельно с мирно текущей жизнью в качестве любовников Эрик рассматривал возможные варианты работы. Он уже давно ушел из порноиндустрии, о чем не сожалел ни мгновения. Конечно, он здорово повздорил с продюсером напоследок из-за своего увольнения, но иначе быть не могло. Подобные связи всегда необходимо разрывать резко и окончательно, чтобы избежать неприятных последствий. На самом деле, Эрик понимал, что это нужно было сделать уже давно, просто веской причины все как-то не находилось, а время текло. Теперь же он был свободен поступать так, как велит ему сердце, мозг или левая пятка — не важно. — Я слышал, ты ищешь новую работу, — сказал ему Джонатан как-то за ужином.       Джонатан был для Эрика, пожалуй, самым близким человеком среди всех знакомых. Этот темнокожий крепко сложенный мужчина был старше его всего на три года, но уже имел собственный бизнес в сфере горнодобывающей промышленности. — Да, вроде того, — кивнул Эрик, глотнув воды. — Мой одноклассник, океанолог, собирается на Антарктиду: там нашли что-то любопытное, на их взгляд. Но это не суть, — махнул рукой Джонатан: — им требуется мозговитый механик, который не боится холода. — С чего ты взял, что я разбираюсь в этом? — Ты всегда был на одной волне с техникой. И там ты сможешь понять точно, что тебе нужно от жизни. Подумай над этим предложением.       Остаток дня Эрик провел в размышлениях. Он взвешивал все за и против, но прекрасно понимал, что именно останавливало тут же ответить положительно Джонатану. — Что-то случилось? — спросил Чарльз.       Эрик стоял на пороге его дома, хотя они не собирались сегодня встречаться ввиду собственных планов на день. — Мне предложили работу.       Прямо так, без приветствий и отвлеченных фраз, он решил разобраться с тем, что его тревожит. Эрик знал, что честность и прямолинейность — залог крепости их отношений. — Эм, зайдешь, может? — соответствующим жестом пригласил голубоглазый. — Да, пожалуй, — Эрик с секунду помялся, но все же переступил порог.       Они сидели в кабинете Чарльза: небольшой комнате с великолепным дубовым столом, кожаным уютным диванчиком и высоченными книжными полками. Но книги, на самом деле, были везде, куда только мог упасть взгляд. Даже чтобы присесть на диван, Эрику пришлось убрать несколько каких-то медицинских справочников. — Итак, это что-то опасное? — Что? — Эрик был настолько увлечен своими мыслями, что едва ли мог вообще улавливать происходящее вокруг. — Я говорю, эта работа — это что-то опасное? Или, быть может, не совсем законное? — Нет-нет, сложность связана с иным. Это экспедиция. И это Антарктида.       Чарльз внимательно смотрел на Эрика, а тот, в свою очередь, пытался понять, о чем может думать голубоглазый, но попытки были тщетны. Не увидел Эрик ни злобы, ни расстройства — лишь глубокая задумчивость. Между бровей профессора пролегла морщинка, которую хотелось разгладить пальцем, но этого нельзя было делать. Не сейчас. Не в этой ситуации. — Ты уже согласился? — Я обещал подумать. — Соглашайся. — Ты уверен? Я могу пропасть на два месяца, а могу и на год, — Эрик растерялся, кого он пытается убедить: себя или Чарльза. — Да, но дело не во мне, — голубоглазый присел на диван, быстрым движением убрав перед этим книги на пол: — а в тебе, Эрик. Ты растерян и совершенно не понимаешь, чего хочешь от жизни. Каждый день ты убеждаешь меня, что все в порядке, но я вижу, что в тебе нет уверенности не то что в следующем дне — в следующем твоем движении. Нельзя все делать по наитию, но сейчас это необходимо. — Но я…, но как же ты? — глаза Эрика бегали по лицу Чарльза, словно он судорожно пытался запомнить эти черты.       Чарльз улыбнулся, и это успокоило Эрика в миг. Простой изгиб любимых губ подействовал эффективнее любой оплеухи. — Эрик, я не маленький ребенок, и ты не уезжаешь навсегда. Я пережил немало расставаний и вполне справлюсь с еще одним. Если ты пообещаешь связываться со мной время от времени, конечно.       Вместо ответа Эрик увлек его в долгий и глубокий поцелуй. Перед смертью не надышишься, но вполне можно насладиться агонией, подумал он, прижимая голубоглазого к дивану. Мир перестал для них существовать, как и неудобства не предназначенного для подобных занятий дивана и мирно спящей Рейвен в одной из комнат дома. Ничего уже более не имело значения, не в эту ночь. — Когда вы отправляетесь? — вслед за вопросом Чарльз отхлебнул кофе.       Они сидели в кухне, решив попить кофе перед выходом из дома. Чарльзу надо было в университет, из-за чего они рано встали, и теперь оба едва ли не клевали носом. — Мне дали три дня на раздумья. То есть, послезавтра утром. — Прости, я не смогу тебя проводить, у меня конференция в Сан-Франциско начинается завтра. — Я не маленький ребенок, — передразнил Эрик.       Они попрощались на пороге коротким объятием и таким же коротким поцелуем, словно просто разошлись по своим работам, а вечером собираются поужинать в семейном ресторане. Но каждый из них знал, что теперь они увидятся очень не скоро. Только болезненные расставания никогда не приносят облегчения.       Следующие два дня Эрик потратил на сборы и приобретение необходимых вещей, вроде Аляски и подходящей лютым морозам обуви. Он поставил перед собой одну единственную цель: сделать свою работу хорошо, и старался не отвлекаться на раздумья и сомнения — все это только сбивало с толку. — Пора на посадку, — Эндрю, тот самый океанолог, взял свои чемоданы.       Эрик поднялся, также взял чемодан и последовал за своим сопроводителем. Эндрю предоставил билет молодой улыбчивой стюардессе и тут же исчез за дверью ведущего на борт самолета коридора. Только Эрик протянул свой билет, как он услышал женский голос: — Эрик, подожди! — запыхавшаяся Рейвен пыталась как можно быстрее привести дыхание в норму. — Извините, я сейчас вернусь, — он забрал билет обратно и подошел к сестре Чарльза. — Слава богу, я успела! — радостно воскликнула девушка, смахнув невидимый пот рукой. — Что ты тут делаешь? — Чарльз уехал и перед этим попросил меня передать тебе кое-что. Но я слегка не подрассчитала со временем, поэтому… — резко вспомнив, она так и бросила фразу незаконченной: — вот, держи.       Она протянула небольшую коробку, завернутую в просто коричневую бумагу и перевязанную холщовой веревочкой. Невычурно и в то же время очень достойно — похоже на Чарльза, подумал Эрик. — Эрик, — быстро сменив тон на серьезный, позвала его Рейвен. — Да? — Вернись к нему. Что бы ни произошло, и с какими бы сложностями вы оба ни столкнулись — вернись.       С этими словами она крепко обняла его. — Берегите себя, — улыбнулся Эрик.       Когда самолет наконец набрал высоту, Эрик открыл подарок. Это оказались толстые перчатки для горнолыжников темно-синего цвета — лучшее напоминание о голубоглазом, которое всегда под рукой. Или на руках, если быть точным.