***
Зал был уже полон сонными, зевающими, не выспавшимися странами со стаканами кофе в руках. Некоторые, уложившись головой на скрещенные руки, досматривали утренние сны, некоторые либо оживленно беседовали о предстоящем саммите, либо о прошедших буднях. Россия вошел в зал собраний, кивая в знак приветствия тем немногочисленным странам, что здоровались с ним. Иван прошел на свободное место, зевая. Вдруг какая-то неуловимая необыкновенная атмосфера повисла в воздухе. Она не понравилась Брагинскому. После того, как он достал ручку и тетрадку из широкого кармана шинели, то понял, что в помещении стоит абсолютная тишина, а несчитанное количество взглядов были обращены на его персону. Ему стало как-то не по себе, холодок пробежался по всему телу. Дыхание почему-то участилось вместе с биением сердца. Немое волнение завладело разумом. Другими словами, Иван порядком оторопел, не в состоянии что-нибудь произнести. Наконец у него получилось выдавить из себя пару слогов и задать прямой вопрос всем, кто пялился на него, заставляя его считать так, будто он был уличен в некоем постыдном поступке. От этого легкий румянец покрыл лицо Брагинского, которому очень хотелось отвернуться от всех, будто и вправду чего натворил. — Э-э… Что-то не так? — прозвучал тот самый вопрос от русского. Страны словно находились в состоянии транса, но вопрос Ивана «пробудил» их, и они снова оживились, не понимая, что сейчас было. Многие протирали глаза или же трясли головой, щипали себя за локоть, желая прийти в себя. Отчего-то при взгляде на Ивана их охватывало некоторое странное чувство, что хотелось подойти и поцеловать того. Сложно было это чувство назвать любовью, что так внезапно пришла. Это что-то близкое к ней, но совсем с ней несвязанное, что-то постороннее или может… потустороннее? Ваня ощущал себя словно не в своей тарелке. Особенно, когда его вопрос не получил никакого ответа. Страны то и дело бросали на Брагинского взгляды, которые были наполнены… любовью, нежностью, лаской и даже… похотью. Именно поэтому Брагинский сам дал себе легкую пощечину, протер глаза, пытаясь все-таки убедить себя в том, что все это лишь странные происки его воображения, которое было сегодня, по его мнению, не в духе.***
Конференция прошла для Ивана очень напряженной. Как тут не напрягаться, когда даже Китай, сидя рядом, пытался обнять русского, а остальные то посылали воздушные поцелуи, то махали руками, строили глазки, закидывая обрывками бумажных листиков с признаниями в любви… Даже самый серьезный из всех стран, Германия, не сводил с Брагинского своих голубых очей. Поначалу, русский лишь недоуменно улыбался, надеясь на то, что это какой-то дурацкий розыгрыш. Но как бы не так… Лучше бы это и вправду был бы лишь розыгрыш. Ивану это не очень нравилось, тогда он решил покинуть саммит раньше времени, никого не предупреждая. Ваня поднялся со своего места и решительно направился к двери, ибо терпеть это было уже крайне невыносимо. Но, как только он приблизился к двери, остальные страны повскакивали следом и хотели уж было идти за ним, но их остановил Людвиг (наверное, единственный из стран, остававшийся хоть немного в адекватном состоянии), которому все-таки хотелось довести конференцию до конца, ведь некоторые вопросы остались неразрешенными. Иван поспешил покинуть это место, а то мало ли, что там могло начаться, крана-то он не взял с собой, так что обороняться было нечем, учитывая, что «противников» была явно превосходящая численность. Сегодняшнее происшествие было, откровенно говоря, очень странным. Даже слово «очень» не может придать слову «странным» то значение, которым описывается произошедшее, настолько оно было из ряда вон выходящим. Целый день оно не давало покоя Ване, мешая заниматься бытовыми делами и думать над обыденными проблемами жизни. В целях безопасности Брагинский выключил телефон, закрыл квартиру на замок и зашторил окна. Он просидел так весь день, обдумывая все это. «А почему бы не воспользоваться всем этим?» — внезапно посетила голову Ивана такая мысль…