***
Вот скажите, почему самый дурацкий, ужасный и непослушный класс достался именно мне? Ведь в школе полно хороших и взрослых учителей, но Бен Бэкхен выбрал именно меня в свои учителя, за что я ему премного «благодарна». Лучший подарок при вступлении в учительский коллектив и школу в целом. И с этих мыслей я начинаю каждый свой урок в 3А классе. А дальше по плану колкость в мою сторону от Ким Чондэ и вызывание его к доске с домашним заданием. И все так должно быть, вот только место Чондэ неожиданно сегодня занимает Сехун. — Нуна, прекрасно выглядите! — прикрикивает он с последней парты, оценивая мой внешний вид, и в тот же момент класс наполняется свистом со стороны парней и возмущением со стороны девушек. Они ведь уже отмечали это утром… Громко кинув на учительский стол классный журнал, я убираю выбившиеся пряди волос за ухо, поправляю блузку и уверенными шагами, стуча невысокими каблуками, иду вглубь класса, туда, где сидит О Сехун. — Еще раз услышу что-то в свою сторону, не посмотрю, что ты новенький, и вызову родителей. Тебе ясно? — со всей серьезностью и стальными намерениями цежу я, опираясь на парту Сехуна. Получая короткий кивок с его стороны, я удовлетворяюсь и, усмехнувшись, разворачиваюсь, направляясь к своему месту и продолжая слышать свист. Да, неловко. Да, смущает, но что с них взять? Сама в их возрасте украдкой смотрела на булки своего учителя. Нарим, признайся, что ты тоже далеко не ангелок с нимбом над головой и белой-белой мантией. Урок плавно переходит к своему окончанию, оповещая учеников таким любимым для них звонком. Ребята быстро собирают свои учебные предметы и срываются с мест, не задвигая за собой стулья. И к этому я тоже привыкла. Взглянув на безразличную физиономию новенького за последней партой первого ряда, я принимаюсь задвигать стулья. Закончив работу с первым рядом, я подхожу к первой парте второго и уже дотрагиваюсь до стула, как моего запястья касается чужая ладонь. — Сегодня я дежурный, — холодно произносит Сехун, задвигая стул. О Сехун. Болезнь: раздвоение личности. Только утром он говорил о том, что трахнул бы меня, одеваясь я скромнее, и сейчас, если честно, доверием он тоже не располагает. Так что я скорее желаю скрыться. Раз уж он уберется в классе, то я, пожалуй, пойду домой, ведь это все равно был мой последний урок на сегодня. Положив листочки, на которых мой класс решал примеры из новой темы, в сумку, я достаю из шкафа пальто и спешу выйти из кабинета. Останавливаясь у двери, я оборачиваюсь через плечо и тихо произношу: — Подмети, полей цветы, вымой доску и… принеси чистую воду. Ведро в углу стоит. Ключи оставь у охранника и удачно доберись до дома. Пока, Сехун. Подняв на меня полный удивления взгляд, парень громко и раздраженно выдыхает, совсем не радуясь такому повороту. Что, думал, стулья задвинуть только надо? Наивный. Но даже так Сехун не отвечает мне грубостью, лишь тихо прощается: «Пока, нуна», продолжая задвигать стулья. В скором времени, добравшись до автобусной остановки, я вдруг понимаю, что снова опоздала. Пятница — день, когда я постоянно опаздываю на школьный автобус. Остается ждать другой автобус, который приедет через пятнадцать минут после окончания следующего урока. То есть, через час. Вдоволь разругавшись, я сажусь на скамейку, кладя сумку на колени. Вокруг ни души, так что сколько хочу, столько и ругаюсь. Прождав полчаса, меня начинает клонить в сон, а когда я чувствую, что кто-то опускается на скамью рядом, и вовсе кладу голову на плечо неизвестного и прикрываю веки. Я предполагаю, кем является этот человек по его небезызвестному запаху одеколона. Надышалась им в медпункте…***
Я дура. А почему? Да потому что нахожусь не на остановке, а в каком-то маленьком уютном кафе, а напротив меня сидит О Сехун. А оказалась я здесь, как мне пояснили, по воле Сехуна. Видите ли, я уснула на его плече, и он понес меня в ближайшее от остановки кафе. А я ведь возненавидела этого ребенка, но что я делаю сейчас? Сижу в кафе и свободно разговариваю с Сехуном на разные темы, отбрасывая формальность на второй план. Сделав глоток горячего кофе, я бросаю взгляд на экран мобильного, где высвечивается имя мамы. Извинившись перед парнем, я выхожу из кафе и нажимаю на «принять». — Алло, наконец-то ты взяла… — выдыхает в трубку мама, а я начинаю предполагать, что эти выдохи не ведают ничего хорошего. — Что? Что случилось? — встревоженно спрашиваю я, резко меняясь в лице. Если секундами раньше улыбка не сходила с моего лица, то сейчас я такая, какая была несколько часов назад в учительской, когда узнала в родителе Сехуна своего отца. — Ты не переживай, хорошо? Мне осталось жить не несколько лет, а несколько месяцев… — слова, которые я боялась услышать на протяжении нескольких лет. Губы начинают предательски дрожать, а я все больше напрягаю себя страшными мыслями. — Как?! — кричу я на всю улицу, отчего прохожие странно косятся в мою сторону. В данный момент мне плевать на странность моих действий и слов. Здоровье мамы ухудшается, а это значит, что я не усмотрела за ней, не смогла удержать, помочь. И никогда не умела по-настоящему ценить. — Я могу что-то сделать? Мам! Я сейчас выеду к тебе! — Доченька… — обессилено произносит мама. — Не нужно. Не желая выслушивать ее отрицания, я сбрасываю вызов и, забегая в кафе, схватываю все свои вещи. Второпях я пытаюсь надеть пальто, просовывая руки в рукава. Руки так же, как и губы, подрагивают, и, кажется, это волнует Сехуна. Он резко вскакивает с места и помогает мне, а в его глазах я мимолетно читаю волнение и беспокойство. Но искренне ли это?.. Сехун спрашивает, что случилось, но я лишь извиняюсь и, схватывая сумку, убегаю. Слава Богу, поблизости стоит такси, что мне идет на руку.***
— Ты сейчас серьезно? — пытаясь не верить в слова врача, переспрашиваю его я. — Нет, ты действительно не врешь? Если это какая-то шутка, и ее инициаторами являются мои ученики, то это… Меня бестактно перебивают: — Дорогая Пак Нарим, это не шутка, а чистейшей воды правда. Кто бы стал шутить по такому поводу? Мои ученики, например. Взявшись за голову, я взъерошиваю волосы и на секунду прикрываю глаза, чтобы успокоиться. Вообще, почему я так переживаю? Если дать врачу еще денег, он точно сделает что-то, и тогда мама будет снова жить долго. И я буду счастлива. А если надо, и новую работу найду. Почему я пудрю себе голову скорейшей смертью мамы? Это же все неправда… И как бы я не старалась переубедить саму себя, правда колит глаза. И в подтверждение этого, через несколько секунд по щекам скатываются горькие слезы, причинами которых является нежелание верить, внезапная ненависть к себе и резкое желание не жить. — Можно мне увидеть маму? — принимая платок из рук мужчины, аккуратно спрашиваю. Если я скажу что-то не то, встречу с родным человеком могут и запретить, а этого я точно не переживу. — Да, иди. Нарим, только не долго, хорошо? — врач обеспокоенно глядит в мои глаза и треплет меня по волосам. Личный врач моей мамы — добрейшей души человек, и я люблю его, словно папу. Да, он давно заменил мне его. А еще недавно я заметила недружелюбные взгляды между мамой и дядей (так я зову его). Что, если они нравятся друг другу? А маме ведь жить совсем немного осталось… Через полчаса долгих уговоров уйти я выхожу из больницы и, вызвав такси, отправляюсь на вторую работу. Продавщица встречает меня вопросительным взглядом, когда я, совершенно опустошенная и поникшая, кидаю на стол сумку и пальто, медленно пробегаясь по давно изученным полкам с едой. — Можете идти, — повернув в сторону женщины голову, с наигранной улыбкой говорю я. — Я посчитаю деньги сама. — Я уже посчитала их. Все в порядке, Нарим? — спрашивает тетя Сундок — так зовут ее, — вглядываясь в мое лицо. Я протяжно вздыхаю, падая на стол. Надув щеки и губы, я вожу указательным пальцем по столу, рисуя неизвестные никому символы, а в какой-то момент понимаю, что пишу «О Сехун» и рядом ставлю сердечко. О черт. В любом случае, неведомые символы на воздухе понимаю только я. Повторно вздохнув, я, наконец, решаю рассказать тетушке обо всем, что тревожит мою душу. — Сегодня я узнала, что новенький в моем классе — сын жены моего отца. Он же ужасно раздражает меня и вечно называет нуной. Снова сегодня я взяла отпуск. Еще раз сегодня я свободно разговаривала с Сехуном в кафе, хотя всей душой ненавижу его, или же всем телом… Я запуталась. А самым ужасным стала новость про маму. Она умрет через несколько месяцев… Все так навалилось на меня в один день, — всхлипывая, заканчиваю я, поднимая глаза на озадаченную и одно мгновение рассеянную Сундок. Уже через секунду ее лицо приобретает прежнюю форму, показывая морщинку около глаз и у уголков губ. — Доченька, — мягко улыбается тетушка, поглаживая меня по волосам, — они подростки, им свойственно делать ошибки. Сехун кажется мне таким человеком, который не будет хорошо обращаться с тем, кто ему не нравится. — То есть, я ему не нравлюсь? — перебиваю ее я, резко принимая сидячее положение. — Ты дослушай. Ты понравилась ему, а зовет нуной, потому что сильно нравишься. Задела его чем-то. — Но он высмеивает меня перед всем классом… — Привлекает внимание. — Даже если так. Сехуну не могу понравиться я с первой нашей встречи. Это немыслимо! — Сколько мужчин у тебя было? — задает неожиданный вопрос тетушка, вгоняя меня в краску. По моему смущению ясно — ни одного. — Вот видишь. Мне уже за сорок, у меня есть опыт. Так что стопроцентно могу сказать, что ты ему нравишься! — Не шутите так, тетушка, — слезая со стула, неловко отвечаю я. Простите, тетушка, но это бред. По крайней мере, нельзя делать такие выводы только по нескольким поступкам и словам, даже не зная человека. Но следует обратный вопрос: «Знаю ли его я, чтобы говорить так?». Сказав еще пару слов про маму, тетя Сундок прощается и выходит из магазина, оставив меня одну. Нельзя, конечно, забегать вперед, но мне интересно, что я буду делать, когда умрет мама? Этого не избежать, а мне нужно будет жить дальше. Думаю, тогда я смогу уволиться и зажить спокойной жизнью. Хочется переехать отсюда, найти работу в спокойном городе и выйти замуж. Да, я хочу выйти замуж. Хочу найти мужчину, который будет любить меня. И пусть мне только двадцать пять, пусть вся жизнь впереди, мне становится страшно жить в этом мире одной. А еще я хочу умереть. Да. Противоречу сама себе. Отлично! Задумавшись, я не слышу, как звенит колокольчик над входной дверью, и покупатель проходит к кассе. — Мне, пожалуйста, сок… Только не он, пожалуйста!..