***
— Ребята, — отзываюсь я, проходя к своему столу. Меня, как обычно, встречают полным игнорированием и разглядыванием костюма, что я сегодня надела. На мне черная блузка и того же цвета брюки с ремнем. Вообще, брюки эти мамины, поэтому они спали бы с меня сразу, если бы не спасающий ремень. Представляю, что было бы, забыв я ремень дома. А был бы фурор, — у нас новенький. О Сехун. В класс входит все тот же наглый брюнет. Встав около меня, он говорит: — Меня зовут О Сехун, и я буду учиться с вами. Прошу, позаботьтесь обо мне и о нуне, — он искренне (я же знаю, что это простое издевательство) улыбается, кланяется и хлопает меня по плечу. Весь класс смеется, а я готова провалиться сквозь землю. Грубо толкнув Сехуна в сторону парты, за которой сидит один Чанель, я выхожу из кабинета, не собираясь на этот раз ждать прихода историка. Пусть эти ребята творят, что их душенькам угодно. В учительской нет никого, кроме меня и Ким Минсока — учителя физкультуры. По нему сохнут чуть ли не все ученицы и даже некоторые ученики с нетрадиционной ориентацией. В прошлом году, как я устроилась сюда, мне он тоже нравился, но сейчас… Мы друзья. Даже более чем — мы лучшие друзья. Тогда я радовалась тому, что устроилась в эту школу потому, что мужчины-учителя всячески искали способ сблизиться со мной, но мне нравился только Минсок, и право познакомиться я дала только ему. Грубо с моей стороны, верно? Но тогда я об этом не думала, поэтому, когда я пыталась заговорить с Ханем, учителем музыки, и Ифанем, учителем рисования, они начали избегать меня. А потом все прошло так же быстро, как и начиналось. Я не видела в Минсоке мужчину. Однозначно, он стал мне дорог, вошел в доверие и подарил лучшие моменты в моей жизни, но уже через месяц после знакомства он перестал мне нравиться. Зато после этого, когда мы отмечали учительский день вдвоем, в моей квартире, он, будучи пьяным, рассказал, что был очень рад тому, что я выбрала именно его, и признался, что я ему нравлюсь. Мы даже переспали, а на утро он все забыл. Понял только, чем все закончилось, и сказал заикаясь, чтобы я это забыла. Через некоторое время мы оба забыли про инцидент. И вот сейчас, когда с того момента прошел почти год, я не готова рассказать ему те события, думая, что ему уже точно не нравлюсь, он, наверное, забыл. Сказала бы я тогда, сейчас у меня не было бы друга. А мне это надо? Не надо. Я нуждаюсь в нем, как любой человек нуждается в кислороде. Это, может быть, и звучит по-детски, слишком мило и сопливо, но это и вправду так. Минсок всегда рядом, когда мне нужна помощь или когда я не в состоянии что-либо делать. Поэтому он является моим личным кислородом, глотком свежего воздуха. — Доброе утро! — радостно восклицает Минсок. Близкие же зовут его Сюмином, и я, конечно, отношусь к их числу. Как я помню, близкими физрук считает только меня и своих родственников. — Ага, — бурчу я, направляясь к своему рабочему месту. — Ты в плохом настроении, что-то не так? — волнуется парень, подходя ко мне. И я рассказываю ему все, начиная от автобуса, где Сехун нагрубил мне, не забывая сказать про случай в магазинчике, насмешливо ведая о случайном столкновении у подъезда и, наконец, заканчивая утром, когда Сехун выпил мой кофе. Стоя у окна и глядя на больно уж сговорчивых бабулек, что ругали мимо проходящую вертихвостку, я тихо посмеиваюсь, откладывая кружку кофе на кухонный гарнитур. Провожая заходящую в подъезд молодую девушку, я мельком замечаю, что кто-то собирается выпить мой кофе. — Эй, — внезапно кричу, когда мальчишка уже делает глоток, невинно смотря на меня карими глазенками и часто-часто моргая. — Черт бы тебя побрал, Сехун, — невнятно произношу сквозь стиснутые зубы. — Вы что-то сказали? — мило улыбается парень, ставя кружку на место и облокачиваясь задницей на подоконник. Он кидает взгляд на пустую, за исключением старушек, улицу и оценивающе глядит на меня. — Были бы Вы как та особа, я бы трахнул Вас, нуна. Я, от удивления и шока, широко раскрываю рот, отворачиваясь от изучающего взгляда парнишки, что даже не постеснялся своей последней фразы. Со мной разговаривали по-разному: слишком мило, грубо, редко когда спокойно, но чтобы вот так… — Следи за языком, — наконец отвечаю я, решая закрыть эту тему. Однозначно, Сехун позволяет себе слишком много. — Где Чанель? О ухмыляется, отталкиваясь от подоконника и неожиданно становясь впритык ко мне. Он опаляет мой лоб своим горячим дыханием, и мне становится стыдно за внезапные мысли, несущие в себе недетский смысл. Не нужно было каждую ночь читать манги — это не сулило ничем хорошим с самого начала прочтения. В любом случае, мысли о полуголом Сехуне быстро исчезают из моей бедной головы, стоит парню произнести томное: «нуна», дотронуться до моей руки, опирающейся на твердую поверхность подоконника, и усмехнуться, резко отходя и, вообще, выходя из кухни. Я не сразу понимаю, что всё это время даже не дышала, испуганно глядя перед собой в одну точку. Сейчас же я глубоко вздыхаю и выдыхаю, стараясь успокоиться и сделать лицо как можно проще. Уверена, я была похожа на испуганного лемура с огромнейшими глазами. «Забудь об этом», — говорит подсознание, и я прокашливаюсь, уверенно хватая со столешницы кружку и отпивая глоток. В голове мельком пробегается мысль о косвенном поцелуе, заставляя мои щеки покрыться легким румянцем. — Уминни-оппа, я устала, — хнычу я, садясь за стол и по-детски топая ногами. — Ты, когда злишься, такая милая~, — пропустив мои слова мимо ушей, говорит Минсок и щипает меня за надутые щеки. — Эй! — рычу я, вручая ему добрый пропиздун, что в корейском языке называется пиздюлеем. Ладно, с этим я перегнула. Это был обычный удар по руке. — Нет, я ошибся. Не милая, — тут же осекается физрук, напрягаясь в лице и массируя место ушиба. Я же, поборов желание сейчас же уволиться, достаю из пакета стопку тетрадей и начинаю проверять их. Странно, но так я снимаю стресс. После проверок самостоятельных, контрольных и просто домашних работ на душе уже не скребут кошки и становится намного легче. — Ты сказала, что устала. Так в чем проблема? Выйди в отпуск. Как я помню и знаю, ты еще ни разу не отдыхала. — Минсок, — серьезно начинаю я, поднимая на друга глаза. — Не переживай по поводу денег. Я прилично зарабатываю и отдам всю ту часть, которая тебе нужна. Нарим, ты должна отдохнуть. — Нет. Как и в первые разы, так и сейчас, я не буду принимать твои деньги. — А я тебя слушать не буду. Сейчас же схожу к директору и выпрошу тебе отпуск, — довольно говорит Ким и мигом выходит за дверь, не успеваю я и слова вставить. Смирившись со всем этим, я продолжаю начатое. То есть, продолжаю проверять тетрадки. На глаза невольно попадаются документы новенького, что он принес при поступлении в нашу школу. Оглянувшись по сторонам и поняв, что я в кабинете одна, осторожно провожу по картонной бумаге, где черным по белому написано: «О Сехун». Дата рождения: 12.04. 1997 г. Место рождения: Сеул, Южная Корея. Мама: О Сохен. Отец: О Сехо. Отчим: Пак Донван. От неожиданности я замираю, будучи не в силах что-либо сказать и пошевелиться. Хочется крикнуть так громко, чтобы услышали все, чтобы они поняли, как мне больно. Но слова застревают в горле, а на глазах скапливаются слезы. Увидеть имя своего отца в графе «отчим» стало неожиданностью для меня. Хоть Донван выдает нам деньги, я ненавижу его за то, что он бросил больную маму и меня именно тогда, когда маму уволили. Тогда мы остались без денег. Я сильно похудела, сбросив десять килограммов, что для моего возраста являлось большим числом. Я надевала мамину одежду, но чаще всего ходила в школьной форме, которая стиралась раз в месяц потому, что нам не давали воду, а в нашей деревне раз в месяц открывалась общественная баня. Меня унижали все, кому было не лень. Я была самой известной девочкой-бомжом, мама которой смертельно больна. В те моменты я решила для себя, что любым способом выживу и стану примером для своей мамы, стану ее гордостью. Закончив школу на «отлично», я думала, как нам с мамой жить дальше. Хоть я и работала, денег нам не хватало. А потом я подумала, что являюсь самым счастливым ребенком на Земле. Потому что меня заметили люди, помогающие умным подросткам, терпящим нищету, бедность и оскорбления, встать на ноги. Нас с мамой увезли в Сеул, где заранее купили дом. Взамен я должна была выплатить им некоторую сумму денег, чтобы, так сказать, заплатить за старания. Но когда босс сказал, что этих денег не хватает, он предложил мне сделку, на которую я, без раздумий, согласилась. Но я не думала, что это обернется изнасилованием. Он лишил меня девственности, сказав при этом, что больше я ему не нужна, что платить не нужно. Каждый раз, каждый гребаный раз, вспоминая то время, когда я лежала абсолютно голая в самом последнем номере пятизвездочного отеля, где звукоизоляция была на высшем уровне и где меня никто, конечно же, не слышал, я желала смерти насильнику, всей его семье и Донвану, который оставил нас с мамой на произвол судьбы. Наверное, вместе с клаустрофобией у меня остался страх, которого я боюсь больше всего. Я боюсь того же исхода, боюсь боли. Я все время убегаю от проблем, где бы их ни повстречала. Мне страшно, когда ко мне подходят незнакомые мужчины в возрасте. Это последствия того случая, того самого ужасного случая во всей моей не менее ужасной жизни. Неожиданно я понимаю, что мои губы подрагивают, с ослабевших рук портфолио ученика падает на пол, а тело теряет контроль, из-за чего я падаю вслед за несчастной папкой, которую открывать мне не следовало, но слышу ненавистное «Нуна», прежде чем закрыть глаза.***
Мне снится сон, где Сехун находится в опасной близости от моего лица и пристально рассматривает что-то, щурясь. Вот, я чувствую его опаляющее дыхание, прямо как у меня в квартире, на кухне… Стоп, стоп, стоп, не стоит забегать так далеко. И все-таки, почему я, словно наркоманка, вдыхаю аромат одеколона Сехуна?.. Это не может быть сном, когда я могу понять, что это за запах. Резко распахнув глаза, я кричу, испугавшись лица своего ученика. От неожиданности я ударяю парня по лбу. — Ой, — жмуря лицо, я неопределенно смотрю, как постепенно меняется выражение лица Сехуна, что, шипя мат за матом, держится за больной лоб. — Что Вы делаете? Я Вам, значит, жизнь спас, а Вы бьете меня? — возмущается Сехун, садясь на рядом стоящий стул. Как ему удается мгновенно выйти из образа мальчика, которого ударили и которому очень больно, в образ парня, по виду которого сразу скажешь, что он типичный бэд бой. Сехун даже не удосужился заправить рубашку в школьные брюки или, как минимум, нормально завязать галстук, а не оставить оба конца с разных сторон. Моя сменщица, которую я заменяю в магазине, тоже так носит шарф. Вот же неожиданное совпадение, однако. — Извини. Но ты мог не помогать мне, я бы рано или поздно все равно очнулась. — Пф, и что? Кстати, зачем Вы смотрели мое портфолио? — Я… я… это… мне было интересно, — понимая, что нельзя рассказывать всю правду, неловко отвечаю я. — Ладно, нуна. Я итак пропустил один урок, так что, я пойду. — Хорошо, — тихо говорю я. Слабо кивнув, Сехун разворачивается и направляется к дверям, останавливаясь лишь на мгновение, и то чтобы услышать мое: — Спасибо. Не оборачиваясь, он покидает медпункт, оставляя меня одну в пропитанной запахом различных духов учителей комнате за размышлениями о жизни грядущей. А вообще, размышлять начинаю я о предстоящем уроке математики, на котором мне будет явно стыдно глядеть на Сехуна.