۞
Джокер внезапно проснулся, еле заглушив свой стон. Он осторожно поднялся с того места, где лежал на пледе, пытаясь не двигать своей искалеченной рукой. Щурясь в темноте, он разглядел, что выбившиеся нити из пледа попали на место недавно появившейся болячки. Ворочаясь во сне, он задел эту болячку, разрывая едва зажившую рану. Не самое приятное пробуждение. Так тихо, как только мог, Джокер раскрыл одеяло и пополз в ванную. Джамбо крепко спал на кровати и не проснулся, даже когда Джокер закрыл за собой дверь. Всё болело. Это была комната Джамбо, поэтому естественно Джокер настоял на том, что тот должен спать на кровати. Хотя Джамбо и начал с ним спорить, в настырности с Джокером ему не тягаться. Так они решили, кто, где будет спать. Ни прошло и одной ночи, как Джокер уже пожалел об этом выборе. Его спина болела, а мышцы свело от холодного пола. Холод проникал даже из-под пледа, он замёрз. Его ноги болели от того, что он так долго лежал, свернувшись клубочком, стараясь согреться. Хотя его рука болела больше всего. Он мог справиться с болью, но зуд просто сводил его с ума. Он начал грызть ногти, как Бист, чтобы не ковырять болячки, зная, что последнее, что ему было нужно, это разорвать неаккуратно зазубренный обрубок кожи. Но его чёрные вены говорили ему всё, что ему нужно было знать, а этот жуткий зуд был предупредительным знаком, понятным даже ему. Но, кроме всего, ему явно не нравились его последние приступы температуры. Его друзья были напуганы. Одного из них убили, и теперь Джокер слабел из-за инфекции, которую Доктору едва удавалось сдерживать. Джокер открыл кран и умыл своё разгорячённое лицо. В дверь ванной тихо постучались, прежде чем её открыть. — Ты спишь на кровати, — заявил Джамбо, не оставляя места для спора. — Сон в одной комнате был моей идеей. Я не против поспать на полу. Джокер всё равно слишком сильно устал, чтобы с ним спорить. Его голова казалось слишком тяжёлой, а рука горячо пульсировала. — Это была хорошая идея, — сказал Джокер, когда они оба улеглись. — Мне надоело, что всем слишком страшно было даже спать. Не то. чтобы я их виню. — Это пройдёт, — утвердительно сказал Джамбо. Джокер был рад, что они находились в темноте, так он не видел ложь на лице Джамбо.۞
Понятно было без лишних обсуждений, кто будет спать на полу, а кто на кровати, не то чтобы Сома ожидал чего-то другого. Каким бы великим он себя не мнил, Сома знал, что его сомнительный королевский титул ничего не значит, когда дело касалось Сиэля и его вещей. Сиэль занял кровать. Сома спал на полу. Всё было ясно без вопросов. Пол был холодным, твёрдым и не настолько чистым, как ему бы хотелось, но Сома легко уснул. Агни часто говорил, что он мог уснуть даже на натянутой верёвке, и, хотя он и считал это хвалой, ему не очень-то и хотелось это пробовать. На полу уже было достаточно неудобно. Сома, вероятно, проспал бы всю ночь, если бы Сиэль хорошо видел в темноте. Сому грубо разбудила нога, наступившая ему на плечо, приглушённое ругательство и отчётливый звук чьего-то спотыкания. — Оууууууууууууу, — заныл Сома, переворачиваясь на полу. Он всё ещё был сонным, поэтому ему понадобилось какое-то время, чтобы понять, что происходит. Когда он понял, он ожидал услышать смыв воды в туалете или звук льющейся воды из-под крана. Ничего из этого не последовало. Его покинул сон. — Сиииииэль, что ты делаешь? — Сома сел, потирая плечо, о которое споткнулся Сиэль. — Если ты не ложишься в кровать, тогда… — Тсс! Этот шёпот его заткнул. Сома зажмурил глаза, и, когда он вновь их открыл, мир стал выглядеть слегка яснее. Понадобилась пара секунд, чтобы он понял, что тусклый свет исходил не из маленького окошка, а из открытой двери. Двери спальни, которая должна была быть заперта. Сиэль стоял напряжённо, как натянутая струна, закрывая свет. Не только дверь спальни была открыта, но и дверь крыла. Именно оттуда, из тускло освещённого коридора, и исходил свет. Даже в это время суток комната досуга тоже должна была быть освещена, кто-то должен был работать в крыле. Но комната пустовала в темноте. — Сиэль, — Сома встал с пола. — Возвращайся назад. Сиэль лишь отмахнулся от него, щурясь в темноте. В коридоре не было никого, кто мог бы открыть дверь в крыло, и, совершенно точно, её никто не мог бы открыть. Электронные пропуски открывали замки на дверях лишь на определённое время, а потом они автоматически закрывались. Прошло более тридцати секунд, как Сома пялился на дверь, ведущую из крыла в коридор, и она всё ещё не захлопнулась. — Сиэль, — повторил Сома, делая шаг навстречу своему другу. Сиэль оглядывал комнату досуга, стараясь разглядеть спрятавшуюся фигуру, кого-то, кто так с ними играл. У Сомы зрение было лучше, и его глаза уже привыкли к темноте, он видел, что комната была пуста. Но его сердце продолжало бешено колотиться от страха, нарастающего с каждым шагом, который отделял Сиэля от безопасности своей спальни. — Сома, всё хорошо, оставайся там, — Сиэль оглянулся, чтобы на него взглянуть, жестом указывая ему, чтобы он оставался в комнате. Как только эти слова покинули его, у Сомы не осталось выбора, и дверь в спальню закрылась сама по себе. Тогда Сома увидел в глазах Сиэля панику, он побежал обратно в свою спальню, обратно к Соме. Он попытался поймать дверь, удержать её, прежде чем она закроется, но механизм замка был сильнее Сомы, и, прежде чем, он смог ухватиться за ручку, дверь захлопнулась. — Сиэль! — Сома начал колотить кулаками по закрытой двери. Страх подступал к нему комком в горле. — Сиэль! — Я… я в порядке, — сказал Сиэль, стоя по ту сторону двери, он говорил медленно и с запинками. — Не паникуй. — Обещай, что останешься на месте! — Сома отошёл назад, пытаясь разглядеть тень Сиэля под дверью. У него засосало под ложечкой, когда он увидел, как она удаляется, хотя его это и не удивило. — Нет, нет, не иди ничего искать, оставайся здесь! Тогда Сиэль что-то сказал, но он был уже так далеко от двери, что Сома его не расслышал.۞
В следующий раз Джокер проснулся не от боли в руке, но от чьего-то крика и громкого стука. Сома кричал имя Улыбашки. А затем стало до ужаса тихо.۞
— Все, успокойтесь, — Дорсель выглядел так, будто, как и все остальные, не спал всю ночь, под его глазами были круги, и он быстро терял терпение. Он с тем же успехом мог обращаться к стене. — Мы не знаем, что произошло с ним… — Они его забрали, — рявкнул Сома, слишком расстроенный, чтобы лить слёзы. — Кто ещё мог это сделать? — Да, на чьей ты стороне?! — кричал Даггер в лицо Дорселю, желая начать драку. — Ты их защищаешь? Дорсель в ответ лишь закатил глаза, до смерти уставший от этих обвинений. — Я говорю только, что история Сомы кажется мне странной, — прежде чем Сома успел возразить, Дорсель поднял руку. — Я не обвиняю тебя во лжи, я верю, что то, что ты рассказал, действительно произошло, но я просто нахожу эти детали…подозрительными. — Нет, нет, дай ему сказать, — вклинился Джокер, когда между ними начался подниматься недовольный гул. — К чему ты клонишь? Дорсель сел обратно на софу, скрещивая ноги. Теперь для них всех было место в середине комнаты досуга, но только потому, что теперь их стало на два человека меньше. Дорсель не мог винить их в том, что они были на грани, но их абсолютное нежелание слушать сильно расстраивало. — Джокер, скажи, если бы ты проснулся и обнаружил, что дверь в твою спальню открыта, комната досуга пуста, никто не мог её открыть, но дверь из крыла тоже открыта, что бы ты сделал? Мышцы лица Джокера дрогнули. Он серьёзно обдумал этот вопрос, а затем скептично взглянул на закрытую дверь, ведущую в холл. — Лично моей первой мыслью будет то, что я должен побежать к двери, но я бы этого делать не стал, потому что знал бы, что что-то пойдёт не так. Дверь запрется, прежде чем я до неё дойду, или кто-то будет поджидать меня в коридоре. Даже если я выйду из крыла невредимым, то что дальше? Я не знаю, как выбраться из здания, и к тому же входная дверь открывается только с помощью электронного пропуска. Поэтому, принимая всё это во внимание, я бы решил, что оставаться в своей комнате — самый безопасный выбор. — Ты… не неправ, — неохотно допустил Джокер. Казалось, он был на шаг ближе к пониманию того, к чему клонит Дорсель, чем все остальные. Не то чтобы ему это нравилось, но именно он всех успокоил. — Ты бы поступил иначе? Джокер тихо вздохнул: — Я… наверное я хотя бы всё проверил. Если кто-то открыл двери, тогда следует предположить, что кто-то тусуется неподалёку. — А если нет? Если, как Сома и сказал, комната была бы совершенно пуста? — Дорсель этим вопросом загонял Джокера в угол, что ему совсем не нравилось. — Тогда да, я бы ринулся обратно в комнату, — Джокер пожал плечами, теряя терпение. — Да, я трусливый. У Улыбашки явно больше мужества, чем у нас с тобой. Дорсель проигнорировал это оскорбление. — Любой из нас предпочёл бы вести себя осторожно и остался бы в своей спальне. Сома тоже, ты же не вышел из комнаты, так ведь? Потому что ты знал, что лучше этого не делать. Ты понял, что это за ситуация, и не покинул спальню, — Дорсель взглянул на них всех и озвучил то, о чём они все думали на протяжении утра: — Тогда почему это сделал Фантомхайв? Даже Сома опустил голову, скрипя зубами. Не важно, сколько раз он проигрывал в своей голове детали предыдущей ночи, он не мог понять действий Сиэля. Выйти за дверь спальни, да, ладно, можно было сказать, что у него просто хватило на это смелости, но Сома знал, что, окажись всё иначе, Сиэль бы решил, что он идиот, раз это делает, и потребовал бы, чтобы Сома остался в комнате. Даже так. Сома мог это оправдать, но он не мог понять, почему Сиэль ушёл. Почему он просто не остался у двери, когда она захлопнулась? Почему он не остался поговорить с Сомой, чтобы тот знал, что он в безопасности? Был ли вообще здравый смысл, логика в таком исчезновении? Сиэль был умён, это уж точно. Но ничего умного не было в том, чтобы уходить из больничного крыла в такой ситуации, только если… — …только если он этого ждал, — сказал Дорсель, продолжая высказывать свою теорию, пока Сома глубоко задумался. Сому накрыла огромная волна чувства вины за то, что он думал то же, что и Дорсель, подозревал своего лучшего друга в таком деле. Тогда заговорили другие, сразу же отнекиваясь от теории Дорселя. Они даже не сердились, только находили её смехотворно глупой. Но Дорсель не оставлял этого, уверенный в вине Сиэля, мучащее его месяцами недоверие, наконец, дало свои плоды. — Просто задумайтесь об этом! Вам не кажется, что это время было самым удобным? Транси умирает, а затем в ту же ночь Фантомхайв исчезает. После смерти пациента он знал, что всё пойдёт кувырком, персонал снимут с охраны. А в ту ночь Транси был в его комнате. Не может такого быть, что только мне одному это кажется странным, — Дорсель оглядел всех пациентов, ища в их лицах малейшую тень сомнения. — И вчера днём Агни отвёл его к посетителю. Не могу в это поверить, просто не могу. Время было слишком удобным. В конце концов, с кем дружит Агни? Сома тоже взглянул на остальных, видя, как прорастает семя сомнения. У него встал ком в горле. — Не ввязывай в это Агни, — сказал Сома. — Агни не сделал бы то, о чём ты говоришь. Сиэль тоже, он… — Он бы не бросил нас! — воскликнула Фрэклз. С того самого момента, как Сома выбежал из спальни и рассказал всем о произошедшем, она молчаливо сидела, обнимая голову руками. Но теперь она подняла голову, в её глазах была ярость. — Кто тогда спас Джокера? Кто проверял, всё ли в порядке с тобой для Снейка, когда тебя забрали в лазарет? Не смей обвинять его в том, что он пытался нас бросить, он бы не… — Я сказал ему найти Джокера! — остатки терпения лопнули. Дорсель вскочил на ноги, повышая голос. — Думаешь, он бы это сделал, если бы я не заронил в его голову эту идею? Он не спасал Джокера, он просто проверял, может ли контролировать Михаэлиса, когда он был всё ещё новичком. Джокер был лишь средством для достижения цели, ничем большим. Тогда Фрэклз тоже поднялась на ноги, не устрашаясь большой разницей в росте с Дорселем. — Ты его не знаешь. Ты никого из нас не знаешь, — Фрэклз скривила губы, медленно качая головой. — Ты прячешься в своём собственном маленьком мирке и вылезаешь из него, только когда тебе это нужно. Почему кто-либо из нас должен верить твоим умозаключениям, если ты явно нам не доверяешь, если тебе на нас плевать настолько, что ты не хочешь быть нашей частью, когда тебе это не подходит? Нет, ты не прав, и если ты так легко отвернулся от Улыбашки, тогда не вижу причины, по которой кто-либо из нас должен доверять тебе. — Довольно! — Джокер потирал свою переносицу, скрипя зубами из-за пульсирующей боли в своей руке. — Просто… вы оба, сядьте. Это нас никуда не приведёт. Злобно пялясь друг на друга, Дорсель и Фрэклз вернулись на свои места. — Слушайте, честно, мне насрать на причину, по которой Улыбашка вытащил меня из Комнаты. Я не чувствовал большего облегчения в жизни, чем тогда, когда они с Блэком вошли туда и забрали меня, окей? Отложим мотивы, главное, что я выбрался оттуда, и это всё, что меня волнует… как уже сказали, — Джокер сел прямо, кивая Дорселю. — Не сомневаюсь, что у Улыбашки были свои причины это делать. Он хитрый парень и всегда всё просчитывает. Джокер поднял свою здоровую руку, когда Сома с Фрэклз начали возражать. — Не говорю, что я ему не доверяю, но мне не кажется, что он срёт радугой, как вам обоим, окей? Я жив благодаря Улыбашке, но должен признать, я прилядывал за ним все эти последние несколько месяцев, и всё такое. И все эти дела с Алоисом, а о Блэке я вообще молчу. Мне было интересно, что же происходит, не могу сказать, что мне понравилось то, что я увидел. Тогда Блэк был тем, кому мы могли доверять, конечно, но теперь… Дорсель может быть в чём-то и прав. Дорсель не выглядел довольным тем, что с ним согласились. Возможно, какая-то его часть надеялась услышать другое объяснение. В отличие от того, что все думали, он не хотел не доверять своим товарищам пациентам, однако, если дело касалось выживания, он не мог закрыть глаза на доказательства, маячившие прямо перед его носом. Лицо Джокера помрачнело: — Почему он вышел туда? Он же умён. Только какой-нибудь придурок вышел бы туда в такой ситуации. — Он не придурок, — сказал Дорсель, желая сыграть злодея, если это будет значить, что они, наконец, увидят в его доводах смысл. — Что значит, что он ожидал, что эти двери откроются. Чего он не ожидал, так это того, что Сома проснётся и его увидит, поэтому он разыграл сцену. Но, как только Сому заперли в комнате, ему больше не нужно было медлить. — Нет, — Сома потряс головой ещё решительней, чем раньше. — Тогда сам всё объясняй, — в этот раз это сказала Бист. Она хмурила брови, её мучали противоречия. На её губах была кровь от искусанных пальцев. — Зачем ещё ему выходить туда, если он не знал, кто открывает для него двери. — Нет, — Сома не мог этого объяснить. Объяснения, подходящие для любого другого, глупость, смелость, простое любопытство, нельзя было использовать, когда дело касалось Сиэля, кто был осторожен во всех опасных ситуациях. Но хотя он и не мог этого объяснить ни себе, ни другим, он не мог согласиться с умозаключением Дорселя. — Вы не правы. Даже если он и был в этом уверен, остальные приняли своё решение. В их глазах Сиэль был виновен.۞
Стоял уже почти полдень, когда дверь в крыло издала три пронзительных гудка. К тому моменту они уже не ожидали появления кого-либо из персонала. Они с каждым днём всё больше привыкали к тому, что о них забывают до вечера, и даже тогда им просто приносят скудную пищу и небрежно объявляют им о скором начале комендантского часа. Поэтому, когда дверь открылась под конец утра, по их коже пробежали мурашки. Игнорируя то, что так всё и должно было быть, и то, что пренебрежение до вечера было тревожным знаком, даже зная всё это, они смотрели на заходящего внутрь человека, затаив дыхание. — Кто, чёрт возьми, это такой? — пробормотал Даггер, разглядывая странного человека, который осторожно закрыл за собой дверь. Вопрос был более чем обоснованным. Никто из них прежде не видел этого человека. На нём был чёрный костюм, как на каком-нибудь офисном работнике, а волосы были белыми от седины. Его усы дёрнулись, когда он мягко им улыбнулся. В целом, всё в нём было мягким, он излучал успокаивающую атмосферу. Естественно, это произвело на пациентов противоположный эффект, ведь они уже давно научились тому, что таких, как он, стоит бояться больше всего. Джокер поднялся на ноги, жестом указывая остальным оставаться на месте. Когда мужчина двинулся к группе, Джокер встал перед ними, закрывая ему путь. — Кто ты? — вечная улыбочка и пристыженное дружелюбие, которыми он обычно одаривал незнакомцев, исчезли, а на их месте была лишь враждебность. Он был хищником, обнажившим свои клыки. — Стой, где стоишь. Старик застыл на месте, удивлённый такой неприятной встречей, но быстро взял себя в руки. Мягкая улыбка вернулась на своё место. — Могу лишь принести свои извинения за то, как сложилась эта ситуация. Понимаю, для вас всех это должно быть трудно, и простите, если как-либо вас напугал, — мужчина склонил голову, будто бы кланяясь. — Меня зовут Танака, я основатель Святой Виктории. Даже если он и не видел их лиц, Джокер чувствовал, как усилился исходивший от всех страх. Он попытался скрыть свой собственный ужас. Основателем Святой Виктории был стоящий перед ним хилый старик. Причина всех их несчастий. В это было сложно поверить. Он выглядел так… обычно. Не монстром, которого они представляли у себя в голове, не жестокостью в человеческом обличии. Джокер напрягся, заскрипев зубами. Он не позволит себе расслабиться только потому, что Танака выглядел безобидно. Он слишком часто совершал эту ошибку. Довольно. — Рады вас встретить! — Джокер улыбнулся своей старой усталой ухмылкой. — Ну, извинения приняты. Это же всё, что ваши люди могут дать, да? «Простите, что мы жестоко убили невинного паренька, упс!» Но то, что сам основатель пришёл принести свои извинения перед нами, низшими существами... Какая честь. — Джокер, — Бист положила руку ему на плечо, с тревогой поглядывая на Танаку. Он чувствовал, она выжидала, что же случится дальше. Вид её, той, кто по праву заслужил свою кличку за свою дерзость и гордость, такой напуганной, ещё больше выводил его из себя. Его голова пульсировала, он весь горел, а этот чёртов зуд всё сильнее и сильнее расползался по его руке. — Нет, нет! — воскликнул Джокер, потеряв всю осторожность из-за поднимающейся температуры. — Мы должны испытывать почтение! Основатель этого замечательного места выкроил время из своего занятого графика, забитого пустым перебиранием бумажек и издевательством над детьми, чтобы проверить, всё ли у нас в порядке в такой трудный момент. Уверен, Алоис был бы вне себя от радости! Хватка Бист на его руке усилилась. Это было предупреждением. Джамбо положил руки ему на плечи, оттаскивая его назад. В какой-то момент своей гневной речи он подошёл совсем близко к Танаке, но мужчина даже не дрогнул. — Простите, — сказал Джамбо. — Он сейчас не очень хорошо себя чувствует. Он сам не свой. Джокер скинул с себя их руки: — Не извиняйся перед ним! Только, когда сам Дорсель пихнул его обратно на диван, Джокер начал успокаиваться. Его голова кружилась так сильно, что ему пришлось прилечь, зажмурив глаза. Какое-то время он искренне волновался, что его вырвет. Подумать только, что кто-то оказал на него такое сильное влияние, заставляя его так вспылить просто представившись. Все молчали, даже Танака. Только когда он был полностью уверен, что его не стошнит, Джокер снова сел, встречаясь взглядом с Танакой. То, что он увидел, рассеяло весь его гнев. Старик плакал. По его щекам скатывались слёзы, его лицо искажало горе, которое Джокер никак не мог понять. В нём не было стыда. Он не пытался ни скрыть своих слёз, ни утереть их. Было ли это трюком? Показной эмоцией, чтобы обмануть их ложным чувством безопасности? Но, несмотря на свою уверенность, что этому человеку не стоит доверять, Джокер не мог не поверить этим слезам. Танака заговорил снова хриплым голосом, но он не сказал ничего из того, что ожидал услышать Джокер. — Что случилось с твоей рукой? Немного после возвращения Джокера из Комнаты Даггер оторвал правый рукав от всех его рубашек. Джокер оценил этот жест, хотя маневрировать тем, что осталось от его руки, пытаясь просунуть её в дыру в одежде, было самой неприятной частью его дня. Но Доктор сказал, что лучше будет, если рука останется неприкрыта, поэтому они так и сделали. Все могли её видеть, и, казалось, Танака не мог оторвать от неё своих глаз. Как же он мог? Не часто удаётся увидеть в живую структуру руки, утратившие цвет кости, мышцы и сухожилия, оборванные и плохо заживающие комки кожи. Видеть, как она двигается, хотя и не сильно. Джокер больше не мог контролировать свою руку. Поначалу он ещё мог ею двигать, почти неделю после возвращения он мог согнуть локоть. Но всё это исчезло, когда мышцы утратили свою силу, оставляя бесполезную скелетированную руку. Ничего, кроме гротескного напоминания о том, что с ним сделали. Танака спросил, что произошло, но Джокер едва мог выразить это словами. Его тело помнило эту агонию, его мозг помнил ужас, но это было невозможно описать. Некоторые вещи просто нельзя объяснить простыми словами. — Святая Виктория произошла, — Джокер дал единственный ответ, который мог. Танака повесил голову, его слёзы стали быстрее капать вниз. Казалось, он ожидал этих слов.۞
Нам нужно понизить его температуру. Не волнуйся, если вдруг разольёшь воду. И, Джокер, если тебя стошнит, это нормально. Для этого здесь таз. Даже если промажешь, я всё уберу, хорошо? Бист следовала инструкциям Танаки, выжимая тряпку над чашей с ледяной водой. Когда она положила её на лоб Джокера, она почти прочувствовала его облегчение и то, так велика была разница между холодной водой и горячей кожей. Следуя инструктажу Танаки, Джамбо развернул старые бинты, которыми Джокер всегда скрывал верх своей руки. Хотя они и не подпускали его к Джокеру, они без вопросов следовали всем его командам, тревожась за юношу. Джамбо уже какое-то время подозревал, что с Джокером что-то не так, но, со всем происходящим, он и не подумал, что всё было так плохо. Обрубок взбух, кожа была воспалена, чёрные вены почти доходили ему до плеча. Вся рука была покрыта струпьями, больше половины которых были раскрыты, из некоторых даже вытекала жидкость. Джамбо было больно это видеть, он нежно пробегался пальцами по чересчур разгорячённой коже. Джокер не обращал на него внимания, лишь вопросительно пялился на Танаку. — Ты не можешь быть так туп, — сказал он, медленно тряся головой, сильнее оседая на диван. — Ты не можешь думать, что мы просто поверим, что ты ничего не знал. Руки Танаки застыли над мизерными запасами, извлечёнными им из лазарета. Кучи бесполезных таблеток и холодных компрессов. Он не смог найти болеутоляющих, что было более чем тревожным знаком. — Незнание это не оправдание, — сказал Танака, продолжая выискивать хоть что-либо полезное в куче мусора. — Но, боюсь, это правда. Я лично не работал здесь уже десять лет. Я думал, что возложил управление этим местом на плечи ответственного человека, но я явно ошибался, ведь он даже не появился на вчерашней встрече… Танака потряс головой, поворачиваясь, чтобы встретиться взглядом с Джокером, смотревшим на него с ненавистью. — Но теперь это изменится. Пациент умер, находясь под нашей заботой, поэтому последует допрос. Завтра утром полиция прибудет сюда, чтобы расследовать, что именно произошло с Алоисом. Я понимаю, что вы все боитесь незнакомцев, и я могу сказать, что причина этому Святая Виктория. Но то, что случилось с Алоисом, и, как я вижу, случилось со всеми вами, мне нужно знать правду… — Полиция?! — перебил его Даггер, его голос звучал скептически. — Вы серьёзно? Вы приведёте полицию сюда? Танака опешил. — Ну конечно. Кто-то умер, находясь под нашей заботой, нам нужно узнать, кто именно несёт за это ответственность. Если вы не возражаете, полиция задаст вам пару вопросов. Понимаю, что это вас напугает, но чем скорее мы поймём, что произошло, тем быстрее всё вернётся на свои места. — Настоящая полиция, да? Законная? — Даггер не унимался, цепляясь за спинку своего кресла. — И они обыщут всё здание? Бист пихнула его ногу, многозначительно тряся головой. — Всё здание? — Танака выглядел озадачено. — Ну, определённо, те места, которые важны, чтобы расследовать случай Алоиса, да… В этот раз это была Вэнди. — Это не только Алоис, — сказала она, цепляясь кулаками за ткань своих штанов. — Алоис не единственный, кого они забрали. Танака опустил пачку парацетамола. Осторожно, будто бы стараясь их не напугать, он подошёл к ним и занял свободное место на большом расстоянии. Хотя бы он не боялся столкнуться лицом к лицу с тем, что происходило в Святой Виктории. Ему было явно тревожно слышать то, что хотела сказать ему Вэнди. — Они… забрали? Могу ли я спросить, что ты имеешь в виду? — его голос был нежным, вопрос звучал мягко. С ними он вёл себя чрезвычайно бережно, слишком хорошо понимая, что они были самыми хрупкими из детей, с которыми ему давалось знаться. Они были такими из-за Святой Виктории. Из-за него. — Вэнди, — Бист пыталась её остановить, но её попытка была едва слышной. С любым другим человеком она вела бы себя непоколебимо, знала бы, что им не следует ничего разглашать, ничего говорить, что им следует притворяться, как и всегда. Но Танака заставлял её колебаться, и это само по себе ужасало. А что если это было не искренне? Что если это всё было лишь игрой, новым жестоким методом? Она хотела верить мягкому старику, оплакивающему их жизни, но её сердце забыло доверие многие годы назад. Сейчас доверять кому-то было слишком сложно. На кону стояли слишком большие ставки. Вэнди колебалась несколько секунд, глядя на Бист. Под её руками Джокеру едва удавалось оставлять свои глаза открытыми, в его кровь уже проникла инфекция. Из-за того, что они сделали с ним в Комнате. Потому что ему нужно было найти Питера. Вэнди встретилась глазами с Бист и покачала головой. Она слишком долго молчала. — Это был не только Алоис, — подтвердила она, звуча намного старше, чем выглядела. Хоть она и выглядела, как ребёнок, возможно, она была старше их всех теперь, когда Питера здесь не было. — Разница лишь в том, что Алоиса нельзя было прикрыть, из-за того, как он был убит. Но других заставили исчезнуть. Хотите узнать их имена? Вопрос прозвучал колко. Обвинительно. Танака не отступил, принимая ответственность за эти обвинение. — Пожалуйста, — вымолил он. — Назови их все. — Питер. Гримсби. Ирен. Карл. Патрик. Лау. Ран-Мао. Джордж, — Вэнди остановилась, чтобы вздохнуть, разглядывая лицо Танаки. Мужчина не скрывал своих чувств. Его лицо искажал ужас, он выставлял свою боль напоказ. — И это только те, кого застала я. Джамбо, ты здесь был ещё до меня. Я кого-то упустила? Джамбо поднял голову от Джокера, выглядя разбито. — Я… был здесь совсем недолго, прежде чем забрали нескольких пациентов. Я особо не был с ними знаком, но… была маленькая девочка с тёмными волосами. Они что-то сделали с её ногами, она была в агонии. Её забрали в лазарет, и больше она уже не вернулась, — время Джамбо в этом месте до прибытия Джокера было тем, о чём он редко думал. С Джокером сюда прибыл товарищеский дух, сплочение пациентов, лучик надежды во тьме этого учреждения. Но до этого каждый был сам за себя, настолько, что Джамбо даже не мог вспомнить имя этой маленькой девочки. Но кто-то другой мог. — Зиглинде, — заговорил Снейк впервые после прибытия Танаки. Он не встречался ни с кем глазами. — Ей… нравилось бывать в саду. Она говорила, что знает все названия цветов, но всегда называла их неправильно. Она была милой. Дорсель взял Снейка за руку, успокаивающе её сжимая. — После неё был Морис. Он… был неприятным. Но он не заслуживал… — Снейк слишком сильно почесал свою пятнистую щёку, и на ней остался некрасивый красный след. — Затем МакМиллан. Поначалу он был дружелюбным, а затем стал тихим. После него прошло какое-то время, но затем исчезли сразу четверо. — Я это помню, — мягко сказал Джамбо. Снейк, наконец, поднял голову, и Джамбо ему кивнул, — Как их звали? Я иногда говорил с Германом, но с другими нет. Впервые Снейк не запаниковал, когда к нему обратились напрямую. Тема была настолько серьёзна, что перевешивала даже его тревожность. Он даже смог установить зрительный контакт, хотя для этого ему понадобилось до боли сжать руку Дорселя. — Эдгар. Лоренс. Грегори, — поделился Снейк. — После них пришли новички. — Те, о ком говорила Вэнди, — разъяснил Джамбо Танаке. — Кто был до них, одному богу известно. Единственный из нас, кто мог бы это знать, это… Джамбо замолчал, глядя на всех остальных. Никто из них не был уверен, что можно сказать о Сиэле, принимая во внимание его исчезновение. — Я клоню к тому, что мы видели больше, чем просто смерть Алоиса, — сказала Вэнди, к счастью, сумевшая вернуть разговор в своё русло. — Так почему это первая смерть, на которую вам не всё равно? Даже остальные пациенты удивлённо на неё взглянули. Они давно не слышали, чтобы она говорила так экспрессивно. После Питера она уже не была самой собой. Теперь, казалось, её старая уравновешенность возвращалась. Хоть она и была движима гневом, она не теряла над собой контроль. Танака не ответил. В этот момент он выглядел на свой возраст, закрывая ладонями своё лицо. Ему на плечи сваливался вес дюжины имён. Они слышали, как он тихо их бормотал, сквозь пальцы. Даже Вэнди не стала на него давить, когда поняла, что именно он говорил. — Питер. Гримсби. Ирен. Карл. Патрик. Лау. Ран-Мао. Джордж. Зиглинде. Морис. МакМиллан. Герман. Эдгар. Лоранс. Грегори. Алоис. Имена, которые Танака знал лишь по бумагам. Имена детей, которых ему не удалось спасти. Он повторял их до тех пор, пока они не стали звучать знакомо. Он запомнил их, добавляя в свой длинный список сожалений. Когда Танака снова сел, он взглянул на Джокера и задумался, присоединится ли и его имя к этому списку. — Расскажите мне, что произ… — Танака остановился, тяжело вздыхая. — Нет. Расскажите, что они с вами сделали.۞
Бист снова выжала тряпку, в уже тёплую воду попали кровь и гной. Они ничего не могли поделать с распространяющейся инфекцией, но следуя инструктажу Танаки, она прочистила раны Джокера от грязи. Они выглядели ужасно, но определённо лучше, некоторые воспаления начинали спадать. Джокеру было лучше, и теперь он сам понижал свою температуру, придерживая чистую тряпку у своего лба. С его глаз спала пелена, и краснота пропала с его щёк. Он всё ещё чувствовал себя паршиво, но точно лучше, чем последние пару дней. У него даже начало урчать в животе. — Интересно, что этот парень приготовит, — размышлял он вслух. — Конечно, заставим его сначала это попробовать. — Думаешь, старикашка умеет готовить? — Даггер беспокойно раскачивался на краю дивана, нетерпеливо глядя на дверь. — Отравлена еда или нет, я всё равно её съем, вот так я голоден. За последний час атмосфера успокоилась. Они поделились многим, но не стали скрывать от Танаки, что о многом промолчали. В их головах повторялась одна и та же мысль: это тест. А если это было тестом, то они уже провалились, выдав хотя бы немного информации. Единственное, что сейчас имело значение, так это какое последует наказание. Но эти слёзы. Джокер не мог не поверить этим слезам. Они сказали лишь часть. Описание их лечения звучали расплывчато, хотя от одних лишь деталей Танака в какой-то момент убежал в туалет, и через стены они все слышали, как он опорожняет желудок. Но о своём условии содержания они поведали много. О своей изоляции от внешнего мира, об ограниченном времени вне больничного крыла, о скудной пище и антисанитарных условиях. Всё, что не включало в себя людей, они с радостью готовы были обсудить. Но это было не тем, в чём был заинтересован Танака. Он сам видел условия их жизни и испытывал отвращение. Его интересовали люди. Мужчины и женщины, которых он собственноручно нанял, позволил им приблизиться к беззащитным детям, и которые злоупотребили своим статусом и отнеслись к тем, кого они должны были защищать, как к ничтожным тварям. Тогда он начал настаивать. Начал выпытывать имена, грязные детали. Но пациентов не обдурить. Никаких имён. Никаких обвинений. Ничего из того, за что можно было бы понести наказание. И всё же Джокер поверил этим слезам. Поэтому он выдал Танаке кое-что. Правая рука Джокера. Левая нога Бист. Правая нога Даггера. Спина Джамбо. Живот Вэнди. Показал раны, но только Танаке. Бессловесные доказательства того, о чём старик уже знал. После того, как он увидел эти доказательства, Джокер ожидал, что он снова заплачет. Какая-то его часть хотела, нет, нуждалась в показном сострадании, чтобы ему поверить, но Танака не заплакал. Он смотрел долго и упорно, а затем сказал. — Вы все такие худые. Разочарование, вероятно, было не подходящим словом. По крайней мере, Джокер надеялся, что он не разочаровался. Это чувство значило бы, что он чего-то вообще ожидал. Жизнь его научила ничего ни от кого не ждать. — Забудь о еде! — рявкнул Дорсель, расхаживая по кругу. Даже Снейк его не останавливал. — Мы не должны были ничего ему говорить. Ты, правда, думаешь, что он пошёл приготовить вкусный обед? Он расскажет им всё, что мы ему сказали. — Может быть, — Джамбо потёр глаза. — Или, может быть, он готовит нам обед. Мы ничего с этим не можем поделать. — Нет, можем, — сказал Дорсель, останавливаясь. Все, кроме Сомы, уставились на него, с разным уровнем скептицизма на лице. Их день был слишком длинным и трудным. — Дорсель, просто… присядь, хорошо? — Фрэклз жестом указала на диван. — Мы не умеем читать мысли, знаешь ли. Я тоже не доверяю этому старику, но… нам давалось сталкиваться с парнями и похуже. Ты видел его лицо, когда он впервые взглянул на Джокера. Не знаю, не думаю, что он притворялся. Дорсель удивил их всех, когда ответил: — Я тоже. — Э? — Что, ты ему веришь? Ты? — Даггер рассмеялся. — Думаю, он всего лишь бюрократ, кто связан со Святой Викторией лишь по документам и финансам, — объяснил Дорсель, игнорируя издевательский тон Даггера. — И я верю, что смерть Алоиса была первым, что дало ему понять, что здесь происходит что-то не то. Но я не верю в то, что это делает его невиновным, и я не верю в то, что это значит, что мы должны ему доверять. — Он не говорит, что невиновен, — напомнил им Джамбо, играя в адвоката дьявола. — Он сам сказал — незнание это не оправдание. — Я верю его утверждениям о незнании. Но не думаю, что мы должны расслабляться, будто бы его незнание обо всём этом делает его безопасным, — Дорсель оглядел их всех. — Мы никогда не будем здесь в безопасности. Всё, что это значит, так это то, что он такая же мишень, как и мы все. И если до этого дойдёт, не думаю, что мы должны рисковать собой ради него. — О чём ты говоришь? — Даггер пробежался рукой по своим волосам, непонимающе глядя на остальных. — Что происходит в твоей голове? Потому что с моей стороны, мне кажется, что единственное, чем мы сейчас рискуем, так это тем, что подхватим сальмонеллу или чё-нить тип того. Может, Даггер ничего и не понимал, но Бист была на несколько шагов впереди в понимании того, к чему клонит Дорсель. — Это не сработает и для нас лишь всё испортит, — заявила Бист, качая головой. Она проигнорировала непонимающие взгляды, встречаясь глазами с решительным взглядом Дорселя. — Мы даже не успеем выбраться из здания, прежде чем они до нас доберутся. — Они не узнают, что нас надо искать, — непреклонно ответил Дорсель. — Пугающая перспектива, но что может быть страшнее того, с чем мы уже столкнулись? — Воу, воу, воу, попридержите коней, не все из нас гении, знаете ли, — перебил их Джокер. — Что не сработает? Бист и Дорсель какое-то время молчали, ни один из них не хотел произносить это вслух. Но Бист, по своему обыкновению, никогда не могла игнорировать Джокера. — Я заметила это, и заметила, что Дорсель тоже это увидел, — начала она, складывая руки на груди. — Танака, он… носит свой электронный пропуск на ремне. Джокер широко раскрыл глаза. — Нет. — Просто подумай об этом, — умоляюще сказал Дорсель. Его разочарование достигло максимума. — Не говорю, что мы причиним ему боль. Мы превзойдём его количеством. Даже в нашем состоянии, мы сильнее. Мы отберём электронный пропуск и запрём его здесь. В конце концов, кто-то его выпустит, а к тому моменту мы уже уйдё… — Куда? — Джамбо потёр лицо рукой. — Мы уже уйдём куда? Нам некуда идти. Никто нам не поможет. Танака сам сказал, что полиция прибудет утром, если мы убежим, то в их глазах будем выглядеть плохо. Они могут нам помочь. — Я в этом не уверена, — не согласилась с ним Бист. — Полиции я тоже не верю. Они могут быть подкуплены этой больницей. Но я и не думаю, что нападение на Танаку будет стоить последствий, с которыми мы столкнёмся. Ни один из нас не в состоянии убегать, Дорсель. Нам повезёт, если мы достигнем ворот, а затем что? Джокер не сможет на них залезть. А даже, если мы пересечём стену, то не будем знать, куда идти. Одному богу известно, как далеко мы от Лондона. Это не стоит риска. — Согласен, — сказал Джокер, кивая головой. — Дорсель, мы так же напуганы, как и ты, но мы не можем ввязываться во что-то, хорошенько не подумав. Это плохо кончится. Думаю, нужно подождать до утра, увидеть, как всё ляжет с полицией, да? Остальные пробормотали, что согласны, как обычно следуя за своим лидером. Дорсель поморщился: — Снейк, что на счёт тебя? Ты же со мной согласен, да? Снейк подпрыгнул, когда к нему так внезапно обратились, словно олень, на которого движется огромная фура. Он не был тем, кто мог бы изменить уже принятое решение, но запаниковал так, будто бы его заставляли делать выбор. Он снова почесал свою щёку. Кровь не потекла, но кожа начала шелушиться, давая знать о своей необычной структуре. — Я… — он опустил глаза на ковёр. — Нет… Лицо Дорселя поникло, но спорить было уже не о чем, когда единственный человек, который всегда оказывался на его стороне, был с ним не согласен. Приведённый в уныние и снова находящийся в роли злодея, он сжался в кресле, умолкая.۞
Прежде чем увидеть еду, они её учуяли. Они не могли вспомнить последний раз, когда им подавали что-то настолько аппетитное. Большие порции овощного рагу, а в углу ломтики мягкого белого хлеба с маленьким кусочком масла на каждом. От тарелок исходил жар, еда была только приготовлена. К тому моменту, как их обычно кормили, им везло, если еда уже не портилась, но здесь всё было свежим и горячим, сделанным специально для них. Сложно было сразу же не наброситься на еду. Какое-то время, после того, как им раздали тарелки, и Танака сделал шаг назад, было тихо, никто ничего не пробовал. Тогда не спрашивая вопросов, он прошёл ко всем и каждому, пробуя из каждой тарелки еду. Он даже вытер после себя ложки белоснежным платком, спрятанным в грудном кармане его пиджака. — Боюсь, немного не хватает соли, — это всё, что он сказал с извиняющейся улыбкой. Раз он не собирался падать замертво прямо на месте, все набросились на еду. Ну, почти все. С самого утра Сома не произнёс ни слова. Его тарелка оставалась стоять на ручке кресла. Он рассеянно перемешивал бульон, его ложка звенела, ударяясь о тарелку. Хотя он не ел нормальной пищи уже несколько дней или ещё дольше, смотря что можно было считать «нормальной пищей», его живот сжимался при одной мысли, что ему придётся есть. В кресле рядом с ним было пусто, и сам этот факт украл у него весь аппетит. Сома хотел, чтобы рядом с ним сидел Сиэль, ковыряясь в тарелке, ведь хотя он этого и не признавал, он был очень придирчивым едоком. Сома хотел, чтобы здесь был и Алоис, чтобы он слегка подкалывал его (Ты не получишь десерта, если не съешь всё, что в тарелке). Сома хотел, чтобы Джокер громко смеялся, а не соскальзывал на диванные подушки из-за температуры, которую им едва удавалось понижать. Сома хотел, чтобы Дорсель не был самым напуганным из них всех, чтобы он перестал прятаться за двусмысленными логическими доводами. Но больше всего Сома хотел, чтобы Агни пришёл и ответил ему на все его вопросы, сказал бы ему, что происходит на самом деле. Но кресло рядом с ним было пустым, Алоис мёртв, а Агни не давал ему честных ответов уже несколько месяцев. Пока еда Сомы остывала, остальные до блеска отчистили свои тарелки. Даггера почти затошнило из-за того, что он так быстро всё съел. Его голод был сильнее, чем у остальных, потому что большую часть своей еды он отдавал Бист, притворяясь, что наелся. Танака забрал пустые тарелки, останавливаясь рядом с Сомой. — Прости, тебе не понравилось? Я могу приготовить тебе что-нибудь ещё. Сома поднял на него глаза, не видя ничего вокруг, кроме старого человека, годившегося ему в дедушки. — Где Сиэль? Сома чувствовал, как остальные направили на него колкие взгляды, а Джокер прошептал его имя, но он их проигнорировал. Они могли поверить и в худшее, если хотели. Он знал, что Сиэль просто бы их не оставил. Джокера накрыла волна злобы, и он едва сдерживался, чтобы не кинуть в лицо Сомы грязную тряпку. Но вопрос уже был задан, это ничего бы не изменило. Они так старались не выдавать Танаке больше, чем нужно. Но всё же. Джокер наблюдал за лицом Танаки, ища в этих выразительных глазах намёк хоть на что-либо. Еда не была отравлена, слёзы были настоящими, его даже вырвало, когда он услышал о самых незначительных жестокостях, которым их подвергали. Он доказал, что он честный человек, или хотя бы хороший актёр. Это определит правду. В зависимости от ответа Танаки, Джокер решит, стоит ли рисковать и ему доверять. Танака с трудом сел на пол, от чего у него заскрипели кости. Находясь на одном уровне с Сомой, он ответил: — Я… не знаю. Я подумывал о том, чтобы запереть больничное крыло, но узнав, что ночью пропал пациент… я должен был бы сделать это раньше, пока Сиэль всё ещё был в безопасности. Мне так жаль. Нижняя губа Сомы начала подрагивать, его глаза горели. Он повесил голову, притягивая колени к груди. После этого он ничего не сказал. Ему было больше нечего говорить. — Но мы найдём его. Я найду его. Это я вам обещаю, — страстно проговорил он, поднимаясь с пола и обращаясь уже ко всем. Он смотрел на каждого из них так открыто и доверчиво. Сложно было не верить в его искренность. — Я не знаю, что случилось, пока меня не было, но я собираюсь это узнать, и их накажут за всё, что они сделали. Это место должно было быть для вас настоящим раем. Это было меньшим, что вы заслуживаете. Я дам вам это, даже если это будет последним, что я сделаю. Глаза Танаки уныло уставились на пол. — Я не ожидаю, что вы мне доверитесь. Святая Виктория уничтожила вашу способность доверять, и я за это ответственен. Вы и дети до вас находились под моей опекой, и я вас подвёл. Всех вас, — его голос дрожал. Они колебались, каждый из них был впечатлён силой раскаяния Танаки. — Всё, что я могу сделать, это попытаться всё исправить, как только могу. — И как вы собираетесь это сделать? — в вопросе Джокера не было злобы. Он не издевался над Танакой и не обвинял его. Он искренне хотел знать. Хотел он этого или нет, но в его словах всё ещё звучала надежда. — После всего… как вы это исправите? Танака выпрямился, — Перво-наперво, я найду человека, ответственного за смерть Алоиса, и удостоверюсь в том, что он понесёт наказание. И то же будет с теми, кто повинен в смерти детей до вас. Сиэль будет найден. Я проинформировал полицию, поиск начнётся утром. Так же они проведут полный обыск Святой Виктории сверху и донизу. Любой намёк на преступление будет расследован, а виновные будут найдены и наказаны. Это я вам гарантирую, всё начнётся с завтрашнего дня. Танака сделал шаг навстречу Джокеру, вставая перед ним на колени так же, как перед Сомой. — И после этого я сделаю всё, чтобы исправить весь вред, что вам причинили. Джокер, тебя отведут в настоящую больницу и окажут должное лечение, которое ты должен был бы получить, как только тебя ранили. Что бы ни нужно было сделать, чтобы исправить твою руку, будет сделано, не важно, сколько это будет стоить. В этот раз Танака не встал, оставаясь стоять на коленях, смотря на всех снизу-вверх. — Это место содержит слишком много плохих воспоминаний для всех вас. Вас не заставят остаться. Но я лично прослежу, чтобы вы получили нужную помощь, психологическую, физическую и финансовую. Чтобы вы начали жить свои жизни вне Святой Виктории. Вам больше не нужно будет бояться за свою безопасность, это я вам всем могу обещать. Всё было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Картину, которую он себе вообразил, наполненное надеждами будущее, которое он так просто им предлагал. Это было слишком легко представить. Всё, что они делали все украденные у них годы, это представляли себе эту свободу. И теперь, когда она была здесь, им нужно было дать взамен лишь одно. Все пациенты взглянули на Джокера сверкающими надеждой глазами, которую они едва давали себе почувствовать. Он тоже её ощущал. Так сильно, что это причиняло боль. — Танака, мы… Но до того, как Джокер успел ответить, раздался пронзительный шум, который пациенты прежде не слышали за всё их время проживания в этом учреждении. С лица Танаки пропал весь цвет. Сирена пронзала воздух, и дверь, ведущая из больничного крыла, открылась. Долгий момент никто не смел даже дышать. Время остановилось, пока они с недоверием глядели на пустой дверной проём. Звук открытия замка не прозвучал. Затем Танака двинулся с места, закрывая их путь к свободе широко расставленными руками. В его глазах был страх. — Не теряйте спокойствия, — взмолился он. — Я не знаю, что случилось с системой замков, но гарантирую вам, что прямо сейчас больничное крыло — самое безопасное место. Полиция не приедет до самого утра, до этого момента тот, кто убил Алоиса, и остальные могут причинить вам ещё больший вред. Знаю, вы все напуганы, но… Дорсель целеустремлённо зашагал вперёд. — Отойди, — потребовал он, непоколебимый, как сталь. — Д-Дорсель, — Снейк не решался следовать за ним. Он излучал тревогу, чувствуя больше всех остальных изменения в атмосфере. Последние несколько месяцев он собственноручно видел нарастающую истерию Дорселя. Он не был уверен, что сделает юноша, но он знал, что, так или иначе, если он захочет выйти, то он это сделает. — Эй, эй, давайте расслабимся, да! — Джокер покачиваясь встал на ноги, его голова всё ещё немного кружилась. Бист быстро его поймала, с опаской глядя на Дорселя. — Ты сам этим утром сказал, что не выйдешь из крыла, если произойдёт что-то вроде этого. Почему ты передумал? Танака прав, кто бы ни сделал это с Алоисом… — Мы легко можем пересилить старика! — рявкнул Дорсель, щурясь вместе с остальными, когда сирена начала визжать ещё сильнее. Шумы могут иметь сильное влияние на рассудок, а этот шум никак не мог оказать благоприятное воздействие на Дорселя. Он потёр свои уши, у него начинала раскалываться голова. — Может, он искренен. Может, он действительно имеет в виду всё, что говорит, и подарит нам всем сказочный конец. Или это лишь очередная игра. Думаете, они бы этого не сделали? Они не впервые дали нам подумать, что мы выберемся! Так же быстро, как оживилась, атмосфера вокруг снова потускнела. Каждый из них вспомнил те моменты, когда их надежды рушились. Обещания о поездке за ворота и намёки на их неизбежное освобождение были использованы лишь затем, чтобы последующие «лечения» оказывали ещё большую силу. И, когда они об этом вспомнили, все те лучики надежды, появившиеся в их сердцах после слов Танаки, потухли. Джокер взглянул на своих друзей и понял, что за решение они приняли. В его груди закололо. — Давайте просто… расслабимся, оки? Мы все здесь немного сходим с ума, теряем самообладание и всё тако… — Джокер, ну, давай, — Даггер голодными глазами уставился на открытую дверь. — Это… это наш лучший шанс. — Мы… не можем знать, говорит ли он правду, — немного неохотно согласилась с ним Вэнди. — Они лгали нам до этого и солгут снова. Мы не можем рискнуть всем из-за его слов. Даже Джамбо молча кивнул, хоть и не встречаясь с Джокером взглядом. — Бист? — Джокер взглянул на неё. По его спине пробежали мурашки. Её ладонь с силой сжала его здоровую руку; девушка больше старалась сама удержаться на ногах, чем удержать его. — Мы просто, — прошептала она, хмуря брови. — Мы просто не знаем, может ли он сделать то, о чём говорит. Что если мы останемся здесь, и это окажется ложью, Джокер? Что тогда мы будем делать? Только Фрэклз, Сома и Снейк ничего не сказали, наблюдая за происходящим и не переходя ни на чью сторону. Фрэклз последует за Джокером, куда бы он их ни повёл, не важно, насколько заманчива была мысль выбежать за эту дверь. Заманчива настолько же, насколько и ужасающа. Когда вокруг неё орала сирена, она могла лишь представить нечто ужасное, но это ожидало их и внутри больничного крыла тоже. Джокер заскрежетал зубами, с силой тряся головой. — Ну, ребята, что же вы говорите? Даже если мы выйдем отсюда, нет гарантии, что мы доберёмся до входной двери, знаете ли! — раздосадовано закричал он. — Дверь открыта, но вы не напуганы этой сиреной? Думаете, снаружи нас ждёт что-то хорошее, когда эта штука так орёт? — Я бы испытал свою судьбу, — ответил Дорсель, но не двинулся с места. Он повернулся к молчаливому Танаке. — Отойди с дороги. Ты нас слышал. Мы сделали свой выбор. Танака опустил руки, но не отошёл от прохода. — Пожалуйста, Дорсель, — умоляюще сказал он. — Дай мне шанс доказать вам, что мне можно доверять. — Да! — Джокер скинул с себя руку Бист и, пошатываясь, встал между ними двумя. — Слушайте, полиция будет здесь завтра, да? Мы можем… — Он так утверждает, — Дорсель пренебрежительно пожал плечами. — Он может это нам доказать, не посылая их за нами в погоню, если ему так хочется заслужить наше доверие. Если он это сделает, мы можем поддерживать с ним связь, и он сможет сдержать свои обещания. — Как по мне, звучит справедливо, — задумчиво проговорила Вэнди, медленно подходя поближе к Дорселю и к двери. — О, да, — насмешливо сказал Джокер. — Полиция окажется здесь и обнаружит, что все пациенты удрали, а Танака просто скажет им, чтобы они не волновались, он же знает, что мы в порядке! Херня полная… — На чьей ты стороне?! — остатки терпения Дорселя, за которые он отчаянно старался цепляться, лопнули, их место заняла истерия. Его голос был высок и наполнен паникой. — Ты только и делаешь, что говоришь! Думаешь, ты кого-то защищаешь? Взгляни на нас! Напуганные, покрытые шрамами, безнадёжные. Друзья Джокера, его семья, те, кто всегда смотрел на него глазами, полными доверия. Верой, что он защитит их, верой в то, что однажды он спасёт их из этого места. Верой, которую он отчаянно из них вытянул, нуждаясь в подтверждении смысла своего собственного существования, хотя тогда он и знал, что никогда не сможет выполнить свои обещания. Питер смотрел на Джокера такими же наполненными надеждой глазами, даже если эти глаза видели перед собой намного больше лет, чем Джокер. И куда Питера завела его вера? Его украли, не дав ему даже попрощаться. Не осталось ни тела, ни похоронной церемонии для его успокоения. И всё из-за взрослых, как Танака. Потому что Джокер хотел верить взрослым, как Танака. — Ты трус, — прошипел Дорсель. Его всего трясло, но от страха или от ярости, он не мог сказать. — Питер умер, потому что ты дал ему поверить в то, что можешь его защитить. Сиэлю пришлось идти тебя спасать, и это чудо, что с ним не случилось того же, что и с Питером. И ты так же, как и мы, видел, что происходит с Алоисом, но ты что-нибудь сделал? Нет. Хватит притворяться, что у тебя больше права принимать эти решения, чем у всех нас. У тебя нет права иметь над нами такой власти. Ты позволил слишком многим из нас умереть, и всё из-за того, что ты… Казалось, будто бы Дорсель залез Джокеру в голову и выставил напоказ его собственные мысли. Он озвучил эти полные ненависти мысли, разложил их ясно, как белый день, на всеобщее обозрение. Это было уже слишком. Слышать их, произнесёнными вслух, знать, что другие тоже так думают, видеть их страх. Это было уже слишком. — Заткни пасть! — Джокер кинулся на Дорселя, и они оба упали на пол. Сложно было назвать это дракой, когда Джокер едва мог стоять на ногах, а у Дорселя не было никаких намерений поднимать на кого-то руку, но на полу началась возня, прежде чем Джокера не подняли с Дорселя. Оба они выглядели потрёпано. Джокер прерывисто пыхтел в хватке Танаки, сердито глядя на Дорселя. Дорсель лишь покачал головой. — Скольким из наших нужно умереть, прежде чем ты поймёшь? — мягко спросил Дорсель. Гнев покинул его, на его месте осталась лишь холодная логика. — Таким, как он нельзя доверять. Ставки слишком высоки. Джокер огляделся вокруг и увидел, что слова Дорселя отражались и на лицах его друзей. Он чувствовал себя опустошённо, но знал, что должен был делать. Он не мог оставить на своих руках ещё больше крови. — Танака, — Джокер повернулся в хватке старика, и, глядя на него, выпрямился. — Мне жаль. Танака не стал спорить, просить пощады или даже с ними драться. Он лишь опустил голову. Из всего того, что он ожидал увидеть в его глазах, последним, что Джокер хотел увидеть, было понимание. — Нет, — сказал Танака, когда Джокер положил свою здоровую руку на его голову. — Мне жаль. Прежде чем он мог передумать, Джокер быстро отошёл в бок и ударил Танаку головой о стену. Старик упал на пол. Его дыхание было ровным. Хотя по его лицу и начала стекать кровь. Такой удар не убьёт его, но он поможет им выкроить время, чтобы выбраться из здания. Джамбо поднял Танаку на руки и положил на диван. — Довольны? — Джокер не мог взглянуть на Дорселя. В тот момент он не мог смотреть ни на кого, у него был горький привкус во рту. Сирена продолжила пронзительно визжать. Когда никто уже не мог их остановить, пациенты двинулись вперёд, выходя из больничного крыла, бывшего им домом и тюрьмой уже слишком много лет.