۞
Они знают. Они знают. Они знают. Это было единственным, о чём мог думать Алоис. Лука следовал за ним, когда он зашёл обратно в больничное крыло, он что-то бормотал или говорил то же самое. Было сложно сказать. Они знают. Они знают. Они знают! — Алоис? — прозвучало сквозь шум. Перед ним стоял Сома, не давая пройти в спальню. Он хмурился и смотрел на него с недоверием. Слышал ли он эти слова? Как он мог их не слышать? Они звучали так громко. Его страх был таким громким. — Эй, ты в порядке? Ты бледен, как смерть, — сказал Сома шутливым тоном. Он смеялся над Алоисом. Вот, что выражало его лицо, не недоверие, а довольство. — Оставь меня в покое, — выплюнул Алоис, ему с трудом удалось действительно произнести это вслух. В его голове звучало столько слов, он не хотел случайно произнести их вместо того, что хотел. Лука не переставал бормотать что-то себе под нос, но Алоис не мог разобрать, что он говорил. Когда он сфокусировался, пытаясь услышать их, его голова начала раскалываться. — Сома, оставь его, — теперь здесь был Джокер. Он смотрел на Алоиса не с недоверием. С ненавистью. Это же была ненависть, так ведь? Все остальные тоже. Они все останавливались и пялились на него. У них во взглядах было написано то же, что и у Джокера. Абсолютно у всех. Ненависть, ненависть, ненависть, ненависть была повсюду. Бормотание Луки стало громче, но от этого непонятнее. Сома отбросил руку Джокера, подходя к Алоису. Юноша отпрянул, но ему было некуда идти. Вокруг его окружали пациенты, их наполненные ненавистью глаза были на каждом углу. — Что-то случилось? — спросил Сома, тревога в его голосе была так сильна, это было даже смешно. — Ты в порядке? Сома прижал его к стене, Алоис нигде не мог скрыться. Они устроили ему засаду рядом с дверью из комнаты, наверняка они всё это спланировали. Его голова кружилась от страха в ритмическом гуле бормотания Луки. Сома протянул руку, и Алоис рассвирепел. — Оу! — Ёбанный в рот! — Отцепись от него! Руки тянулись с каждой стороны, круг становился ещё уже. Сома вытаращил глаза, они смеялись, по ним стекали слёзы радости, пока Алоис прислонял большие пальцы своих рук к его гортани. Его вздохи были больше похожи на истерический смех, каждый глоток воздуха, сумевший пройти между пальцев Алоиса, ранил его, словно нож. — Заткнись, просто заткнись! — Алоис не осознавал, что он сам это говорит, пока его не ударили в грудь, и из него внезапно не выбили весь пыл. Джокер не тратил времени, он оттащил Алоиса и сразу после схватил Сому за плечи своей здоровой рукой и отвёл его настолько далеко от Алоиса, насколько смог. Джамбо пихнул Алоиса в стену, когда он попытался встать, он держал его, даже на него не глядя. Остальные толпились вокруг Сомы, нянчились с ним и спорили, нужно ли звать персонал. Ненависть в их глазах усиливалась с каждым взглядом на Алоиса. Алоис безрезультатно пытался выбраться из цепкой хватки Джамбо, задыхаясь почти так же сильно, как и Сома. Двери спален открылись, и пара людей, не присутствовавших в комнате досуга, вышли наружу, чтобы узнать, откуда такой шум. Чем больше было зрителей, тем больше ненависти было направлено в сторону Алоиса. Он дрожал от силы этой ненависти, пытаясь свернуться клубочком, будто бы она не сможет до него дотронуться, если он станет совсем крошечным. — Нет, не надо… — Оставь это, приятель. Перед ним кто-то встал. Снова Сома? Другие, пришедшие, чтобы атаковать его, наказать его? Алоис сжался ещё сильнее, от этого начала болеть спина. — Эй, — Сиэль наклонился, чтобы встретиться с ним взглядом. — Что я тебе сказал о том, чтобы ты хорошо себя вёл? Бормотание Луки снова приобрело свою силу. Алоис даже не заметил, как оно прекратилось. Это был злобный шёпот, больше напоминающий шипение змеи. — Улыбашка, ну чего ты, оставь его, — Джокер снова вернулся, ставя ногу между Сиэлем и Алоисом. Он был напряжён и готов снова вступиться, если будет нужно. — Он не хочет ни с кем говорить, он явно дал это понять. — Нет, он не хочет говорить с тобой и с Сомой, это всё, о чем он дал понять, — ответил Сиэль, даже не подняв на Джокера взгляд. Он не собирался к нему прикасаться, Алоис это понял, но он находился так близко, что блондин чувствовал его дыхание. Сиэль никогда не подходил так близко, ну, по крайней мере, раньше. — Сома в порядке, ты просто слегка его напугал, — Сиэль сказал чуть громче. — Так ведь, Сома? Сома ответил хриплым голосом: — Да! Алоис не слышал гнева в его голосе, но он знал, что он присутствовал. Сома просто не хотел показывать этого перед Сиэлем. Он всегда хорошо себя вёл рядом с ним, чтобы Алоис казался плохим. Бормотание Луки усилилось. Слова стали чётче. Они были такими же, как и прежде, он повторял то же, что и до нападения Алоиса на Сому. — Видишь, не надо волноваться… — Не надо волноваться?! Он, блять, на него напал! Сома просто пытался сделать что-то хорошее! — говорил ли это Даггер? Он произносил эти слова с нескрываемой злобой. Враждебностью. Возможная атака. Алоис притянул свои колени ближе. Он не мог стать достаточно маленьким, чтобы оказаться в безопасности, сколько бы он не пытался. Сиэль проигнорировал Даггера, наклоняясь чуть ниже, пытаясь увидеть лицо Алоиса. — Джим? — когда его кто-то называл так в последний раз? Сиэль никогда не произносил это имя, если всё не было из рук вон плохо. О боже, он облажался. Почему Сиэль вообще с ним говорил? Они больше не разговаривали, не с тех пор, как Сиэль получил то, что хотел, как он украл Клода раз и навсегда. Почему сейчас он старался притвориться его другом? Шипение Луки стало громче: — «Ударь его»! Нет, он этого не говорил. Он не мог этого говорить, когда заставил Алоиса атаковать Сому. Тогда бы Алоис нацелился не на его горло. — Джим, всё в порядке, — Сиэль стал говорить тише, так тихо, что даже Джокеру стало не слышно. Руки Джамбо отпустили плечи Алоиса, предположительно после приказа Сиэля. — Слушай, прости, что в последнее время так отдалился. Всё стало так… Давай пойдём в твою комнату. Я выслушаю всё, что ты скажешь. Слова Сиэля стало заглушать шипение Луки. «…его! … его! … его»! Сиэль с Джокером повалились на пол, когда Алоис вскочил на ноги. Он слышал, как они упали, чувствовал, как их полные ненависти глаза преследуют его, пока он бежит. Даже, когда дверь его спальни захлопнулась за его спиной, Алоис не мог убежать от ненависти, которую, он знал, они чувствуют по отношению к нему.۞
Люди всегда говорили, что душа — не физическое тело. Что она — всего лишь концепция, что-то вроде воплощения человечности индивидуума, их сущность. Её нельзя было ранить, не в буквальном смысле. Теперь Джим думал иначе. Душу могут ранить. Её может подточить грубый край надежды. Её могут отрезать невыполненные обещания и пустая кровать Луки. — Считай это за наказание за то, что ты вечно прячешься, — сказал Транси. — Когда ты научишься хорошо себя вести, я позволю Луке вернуться. Алоис не мог вспомнить, верил ли когда-либо Джим словам Транси. Он никогда не был дураком. Безрассудным, да, упрямым, да, но никогда на самом деле он не был глупым. Какая-то его часть уже всё поняла, как только он увидел пустую кровать Луки и услышал стук в дверь. Но это было слишком сложно принять. Реальное значение этой опустошённой кровати Джиму было слишком сложно принять. Поэтому он подчинился. Больше никаких визитов к Клоду. Больше никаких побегов, никаких пряток. После этого дня в жизни Джима были только два места, спальня Транси и его собственная. Его дни состояли в перебежках между этими местами, в проглатывании чувства собственного достоинства, которое вернул ему Клод и в выполнении всего того, что ему скажут. Воспоминание о той поездке с Клодом не успокаивало его. Чувство вины было слишком сильно. Что бы произошло, если бы он просто дождался Луки, как и должен был бы? Всё было бы иначе. Не то чтобы иначе, лучше. Джим оставил свою кровать и начал спать в кровати Луки. Он бы хотел, чтобы им разрешали что-либо хранить, даже какую-нибудь безделушку, чтобы у него было какое-либо воспоминание о Луке. Лёгкий намёк на его запах исчез к первому же утру. После какого-то времени, может, месяца, может, больше, вина Джима начала испаряться. Ничто не могло так долго назревать. — Я хочу увидеть Луку, — сказал Джим после того, как сделал то, что ему сказали, надеясь, что усталый Транси будет чуть приятнее. — Не сегодня, — сказал Транси, отпуская его взмахом руки. Джим побрёл прочь. Он не был озадачен, этот отказ сделал его ещё решительней. На следующий день всё повторилось. — Я хочу увидеть Луку. — Не сегодня. На следующий день всё повторилось. И на следующий, и на следующий, и на следующий. Отказы Транси становились всё нетерпеливее, а слова раздражительней. После полутора недель ответом Транси был удар кулаком в зубы. Поэтому Джим повторил вопрос, плюясь кровью изо рта. На следующий день Транси совсем ничего не ответил, притворившись, что не расслышал Джима. Поэтому мальчик начал кричать, орать ему в ухо, и его вышвырнули в дверь. После двух недель вечных вопросов, терпение Транси лопнуло. — Если продолжишь себя так вести, ты закончишь, как и он! Джим остановился. У него пересохло во рту. Он внезапно захотел остановиться, больше не давить, не выпутывать. Если Транси скажет ещё что-то, преднамеренное неведение, помогавшее Джиму существовать, рухнет. Он знал правду, знал, но не мог позволить себе её услышать. Тогда он больше не сможет притворяться. Джим замолчал. Транси нет. — Вы оба неблагодарные. Я вытащил вас из приюта, дал вам место, где спать, еду и крышу над головой, а в ответ вы только причиняете мне неприятности. Этот маленький невоспитанный ребёнок ничего не мог сделать правильно, да и ты такой же. У Джима начало крутить живот, он слишком хорошо знал это чувство. Он закрыл рукой рот, но это был не приступ тошноты, это стало очевидно, когда Транси продолжил говорить. — В любом случае, это твоя вина. Этого бы не произошло, если бы ты был там, где должен был быть. И этот сопляк ничего нам не говорил. Я терпеливый человек, но всему есть свои пределы. Он должен был знать, что мне нельзя не подчиняться. Разум Джима его предал, прокручивая в своих мыслях все вероятные возможности произошедшего. Лука был маленьким. Это было бы просто. Может, хватило бы даже плохо направленного пинка в угол стола. Также в комнате была куча тяжёлых вещей. Эта тяжёлая настольная лампа, этот тяжёлый металлический поднос или даже стальной чайник, на нём стоявший. Все они могли бы оказаться в пределах досягаемости Транси. И Лука даже не пытался бы убежать, не сумев так яро не подчиниться ему. Руки Джима тряслись, его лицо горело. — А ещё он испачкал мой ковер. Я потратил целое состояние на вас двоих и на то, чтобы заменить этот ковер! И ни один из вас не стоил ни единого пенни, позволь мне тебе ска… Конец предложения нарушил мокрый звук ломающейся челюсти Транси от удара стальным чайником по голове, на пол последовали брызги слюны, крови и пары зубов. Со стоном Транси повалился на пол, нижняя половина его лица неестественно изогнулась. Его раненная челюсть вздрагивала, пока он пытался криком позвать персонал на помощь. Но его быстро заглушил новый удар чайником по его макушке. Снова и снова, и снова, и снова, пока верхняя часть его головы не превратилась в мерзкое месиво из крови, волос и кусков кожи. Джим не перестал бить, пока тело Транси полностью не перестало двигаться. Всё было тихо, особенно в голове Джима. Когда он увидел лужу крови Транси, растекающуюся по заменённому ковру, он издал лёгкий смешок. Он начал смеяться сильнее, из его окровавленных рук выпал чайник. Он смеялся так сильно, что у него заболел живот и начало болеть горло. Он смеялся, пока из его глаз не полились слёзы, пока он не осознал, что его смех на самом деле был криком. В коридоре послышались шаги. С холодным спокойствием, которого он на самом деле не ощущал, Джим подошёл к двери. Когда она открылась, и двое сотрудников Транси вбежали внутрь, он проскользнул мимо них. «Лука…» В любом случае, это твоя вина. «…прости…» Этого бы не произошло, если бы ты был там, где должен был быть, «…пожалуйста, прости». Джим не понимал, куда идет, пока не оказался там, пробежав последние деревья, в тайном участке сада. Хотя было смешно этого ожидать, его сердце всё же заболело, когда он увидел, что Клода там не было. Конечно, его там не было. Наверно, он перестал приходить туда, когда Джим перестал там появляться. Прошёл уже месяц, может, два. Он не мог до сих пор сюда приходить и ждать его. И в один момент все силы Джима оставили его, и он упал на землю. Он весь дрожал, его тело покрывал пот, слёзы и кровь Транси. Трава под ним отдавала прохладой, он лёг на неё и скрутился в позу зародыша. Лука, прости, пожалуйста, прости, я виноват. Я во всём виноват. Пожалуйста, вернись. Пожалуйста. Не бросай меня. Небо было уже чёрным, когда он почувствовал, как до его плеча дотрагивается рука, и проснулся. Он не собирался засыпать. В сонном состоянии всё ему виделось размытым, на какое-то время он забыл всё, что произошло. Кровь на нём высохла и сковывала тело. — Это твоя? — спросил Клод, протискивая ладони под руки Джима и поднимая его на ноги. Джим ещё не понял, о чём его спрашивают. Он задумчиво огляделся, рассматривая всё вокруг, не уверенный, почему он находится здесь. Всё, что он знал, так это то, что его здесь не должно было быть. Транси не позволял ему покидать особняк. Джим не позволял себе покидать особняк. Но он стоял на конце сада с тем самым человеком, с которым он не позволял себе встречаться. — Почему ты здесь? — спросил Джим. Слова вяло покидали его рот, уродуясь и искажаясь. Боже, он так устал. В кровати Луки ему был неведом отдых. Клод просто смотрел на него, не отрывая глаз, и снова повторил свой вопрос. — Моя? — Понимаю, что нет. Даже без ужасной усталости Джим бы всё равно не смог понять, что происходит. Ему казалось, он слышит лишь часть разговора. Взрослые всегда так себя ведут, говорят лишь часть того, что имеют в виду. Хотя Клод обычно так не делал, он всегда удостоверивался, что Джим понимает, о чём он говорит. Джим снова повторил свой вопрос, когда почувствовал, будто что-то странное покрывает его руки. Усталость начала исчезать по крошечным крупинкам, когда он взглянул на себя. Так много красного. Плохого оттенка красного. — Всё хорошо, Джим. Уже не свежий красный цвет. Красный цвет, начавший притупляться. — Попытайся успокоиться. Ещё больше красного появилось, когда Джим начал счищать с себя засохшую кровь, пока она полностью его не покрыла. Этого Транси и хотел, даже после наступления своего трупного окоченения. Запереть Джима под замок. Теперь у них были все причины это сделать, ведь так? То, что он сделал, было выше всех его вредных детских проступков. Клод взял его за руки, прежде чем он смог себе навредить. Это прикосновение вернуло его к реальности, Клод сидел перед ним. Джим плакал и дрожал от страха, а он был собран и спокоен, будто бы возвышался над всем этим каким-то образом. Джим тоже хотел бы так себя чувствовать. — Скажи мне, что произошло, — сказал Клод. Он сжимал руки Джима сильнее обычного. — Я не… я просто, — Джим сглотнул и сжал пальцы Клода. — Он убил Луку. Это всё, что он мог сказать. Казалось, он оправдывается. Ни дня не прошло, а он уже пытался убежать от того, что сделал. Он был, как всегда, труслив. В нём не было трусости, когда он со всего размаху бил Транси по голове. О боже, он слишком ярко помнил, как хрустнул его череп. Ту внезапно найденную силу, то, как просто он убил Транси, как быстро его кровь пропитала красные и золотые нити его дорогого ковра. — Всё хорошо, — сказал Клод, высвобождая одну свою руку. Кожа на ней покраснела от той силы, с которой её держал Джим. Он положил руку на затылок мальчика и притянул его к своей груди. — Всё с тобой будет в порядке, обещаю. Клод нежно гладил Джима по волосам, слегка царапая ногтями кожу его головы. Сколько силы пришлось бы приложить Клоду, думал Джим, чтобы разбить ему голову так же, как он разбил голову Транси? — Клод, — мальчик начал хныкать, уткнувшись ему в грудь, прислоняясь настолько близко, насколько мог. — Лука, он… Он не мог закончить это предложение. В его голове вертелось слишком много слов. В его голове снова и снова повторялось имя брата. Клод что-то успокаивающе бормотал. Джим не был уверен, что он говорил, но звука его голоса было достаточно. Нежные пальцы в его волосах, сильная рука, обнимающая его за голову, и тёплое тело рядом с ним. Он чувствовал себя в безопасности, хотя и думал, что не заслуживал этого. — Пожалуйста, — просьба оставила его без разрешения, Джим не чувствовал ничего, кроме отчаянья. — Пожалуйста, забери меня с собой. Не оставляй меня здесь. Не оставляй меня одного! Пожалуйста! Клод слегка потянул Джима за волосы. Мальчик ожидал услышать отказ, неприятие, теперь, когда Клод узнал, какой он на самом деле, на что он способен. Вместо этого его одарили поцелуем, Клод прислонил губы к его лбу, пока его рука всё ещё обхватывала его затылок. Но этого было не достаточно. Это был успокаивающий жест взрослого, пытающегося остановить слёзы ребёнка. Джим двинулся вперёд, прислоняя свои губы к губам Клода. По правде говоря, это было похоже скорее на внезапную атаку, чем на поцелуй, но Джим никогда не знал, как делать такие вещи с нежностью. Клод напрягся в его объятьях. Он не отвечал на поцелуй, но его рука всё ещё была запутана у Джима в волосах. Он мог бы отпрянуть, если бы хотел. По крайней мере, так думал Джим, и прижался к нему ещё сильнее. Внезапно желание, чтобы Клод всё понял, стало самым важным в мире. Клод должен был понять, что он чувствует, что именно предлагает ему Джим. Потому что теперь Клод был всем, что у него осталось в этом мире. Медленно Клод перестал напрягаться. Будто бы кусочек льда таял в воде. Понемногу он начал расслабляться, он слегка сжал руку мальчика и вновь начал гладить его по волосам. И после щемящего сердце колебания, он ответил на поцелуй. Не удивительно, что первым отпрянул Клод. Как только Джим попытался углубить поцелуй, он прекратился. Несмотря на всё это, Клод выглядел равнодушно. Даже когда он произносил своё обещание, его глаза были холодны. — Хорошо. Я отведу тебя в безопасное место. К сожалению, Алоис поймёт это только через очень долгое время.۞
— Это единственный способ. Он не ощущал руки Луки на своих коленях, хотя и видел, что они на них лежат. Он впивался ногтями в его ноги, но Алоис ничего не чувствовал. Он пытался вспомнить, когда это всё началось, когда Лука вернулся. Они обнялись, держались за руки, спали в объятиях друг друга. Но чувствовал ли Алоис когда-либо присутствие Луки? — Это единственный способ вернуть всё на свои места. Представлял ли Алоис всё это время тепло, исходящее от его тела? Оно казалось таким реальным. Он не настолько чокнулся, чтобы не знать, что Лука присутствует только в его сознании. Он это знал. Но теперь ему казалось, что Луки вообще здесь не было даже в его голове. От того, что он не чувствовал эти ногти, впивающиеся в его бёдра, в его животе всё съеживалось. — Тебе больше не надо из-за этого переживать. Он первый тебя оставил, как только получил желаемое. Это будет честно, если ты сделаешь то, что должен, возьмёшь назад то, что по праву принадлежит тебе. Алоис закрыл уши руками. Теперь мальчик говорил, что хочет, напрямую. Требование Луки чётко и громко разносилось у него в голосе. — В конце концов, он любит игры. Значит, в этой он проиграет. А нельзя начинать играть в игру, если не готов проиграть, Джим. Ты так не думаешь? Чем больше он слышал, тем разумнее это начинало звучать. Нет, не разумнее. Это было не тем словом, скорее честнее. — Люди делятся только на два типа, Джим, на воров и их жертв. Кем из них станешь ты? Всё вновь сводилось к Сиэлю. Алоис даже не заметил, как имя Сиэля перестало быть синонимом слову «друг». Когда Клод перестал полностью посвящать ему всего себя? Нет, даже не тогда. Алоис был доволен даже мимолётным вниманием Клода. Годами он выживал на обломках любви, которые Клод кидал ему, как еду бездомной дворняжке. Это случилось после, много после. Если Сиэль больше не был его другом, тогда… — …он враг! Алоис подпрыгнул, опуская глаза на Луку. Лицо его брата не могло решить, что показать, улыбку или пристальный взгляд. В итоге выражение его лица было тревожным, но по какой-то причине юноша не мог отвести глаз. Для эксперимента, Алоис открыл свой рот. Лука сделал то же самое. Жуткий страх пронзил всё его тело. Алоис заговорил, и в тот же самый момент, когда слова оставляли его, Лука вторил ему, говоря абсолютно то же самое. Их голоса слились в унисон, звуча друг с другом в полной гармонии. Алоис перестал контролировать свою речь. Роли поменялись, и теперь он уже был марионеткой Луки. — Виноват Сиэль. Он хотел заполучить всё, всех. Он так играет, но это нечестно. Клод — всё, что у меня есть. Он нашёл нас, любил нас, забрал нас из этого места. Без него я ничто. — Сиэль не может его заполучить, ему и так уже все принадлежат. Зачем ему ещё и Клод? — Забрать Клода назад. Нам лишь надо забрать Клода назад, и тогда всё снова станет хорошо. Без Сиэля Клод снова меня полюбит. — Нам просто надо… Алоис прикусил свой язык, взвизгнув от боли. Он должен был остановить этот поток слов. Это было не безопасно. Быть наедине с Лукой было не безопасно. Комнату наполняли плохие мысли, плохие решения. Они влияли на него. Прочь. Он должен был сбежать от них. Облокачиваясь о стену, Алоис поднялся с пола. Лука ушёл? Прямо сейчас он его не видел. Было ли это хорошо или плохо? Сложно сказать. В этой комнате всё было ужасным. Он и понятия не имел, как много времени он провёл в своей спальне. В комнате досуга было относительно пусто. Было необычно, чтобы кто-то был в своих спальнях в утренние часы. Начался ли уже комендантский час? Но его комната всё ещё была открыта. Алоис не мог понять этого. Он не мог уже ничего понять. Он опёрся о закрытую дверь. Его руки слишком сильно тряслись, чтобы сделать что-то большее, чем нащупать ручку двери. Внутри послышались шаги. Ручка под его руками повернулась. Без приветствий, без объяснений Алоис упал на Сиэля, утыкаясь лицом в его плечо. Ему было очень больно нагибать шею так сильно. Сиэль всегда был настолько его меньше? Сиэль был спокоен, как слон. Алоис ожидал едкую фразочку, ожидал, что он его отпихнёт или холодно на него уставится. На его дрожащие плечи легла рука. Он не оттолкнул его, а наоборот крепко в него вцепился, хотя и оставил небольшое расстояние между их телами. Это было ему же на пользу, Алоис знал, он совсем его не отвергал. Он позволил Алоису так и стоять, уткнувшись лицом в его плечо, и остался неподвижен, словно камень. Только после предупредительного гудка закрытие дверей на комендантский час, Сиэль отвлёк его, проводив в свою комнату. Дверь захлопнулась и закрылась на замок. — Почему она заперта? — спросил Алоис. Тишина спальни была громче тишины комнаты досуга. Сиэль переминался с ноги на ногу. Алоис давно не видел, чтобы юноше было так неловко. Это из-за него, потому что он был здесь, вторгался в безопасное пространство Сиэля. — Некоторые пациенты пожаловались на особое обращение ко мне, — немного позже ответил Сиэль. Он казался чужим в своей собственной комнате. — Персонал решил, что это будет честно. — Оу. Они стояли на большом расстоянии на середине комнаты. По сравнению с тем, как близки они были мгновения назад, Алоису стало холодно, но теперь, когда они заговорили, казалось невозможным закрыть огромную дистанцию между ними. Сиэль громко выдохнул. — Могу я спросить, что случилось между вами с Сомой? Алоис быстро потряс головой, глядя в пол. — Окей. Могу ли я спросить, почему ты накричал на меня в день группового сеанса? И вновь Алоис потряс головой, стискивая кулаки и хватаясь за края своих штанов. — Тогда… могу я спросить, что не так? У него больше не осталось слов, чтобы ответить на этот вопрос, поэтому он вновь потряс головой. Он знал, сейчас в его сторону будет направлено раздражение. Терпением Сиэль никогда не мог похвастаться, особенно рядом с ним. Его слова иногда бывали такими едкими, и теперь Алоис даже не мог покинуть комнату, потому что дверь Сиэля была заперта. Сиэль сделал шаг ему навстречу и, немного поколебавшись, неловко похлопал его по плечу. — Это… ничего, — Алоис поднял голову, чтобы увидеть его лицо. Сиэль, казалось, оказался вне собственной зоны комфорта, попытка ободряюще улыбнуться превратилась в некрасивую гримасу. Кажется, он осознал, как ему плохо, и просто сдался. Быстро ретировавшись в постель с красными щеками он сказал: — Если передумаешь, просто скажи. Ты всё равно останешься здесь на ночь.۞
К моменту, когда Клод выполнил своё обещание отвести его в безопасное место, Джим МакКен перестал существовать. Несколько документов с его именем исчезли, как и те, в которых он был записан, как Джим Транси. Этот ребёнок, эта личность медленно исчезали все эти недели после смерти Транси, пока от них не осталось и следа. Не то чтобы кто-то его искал. Новое имя было выбрано абсолютно случайно. Клод спросил у него, кем он хочет быть, и, не зная, что выбрать, мальчик просто взял книгу, закрыл глаза и ткнул в неё пальцем. Алоис. Клод улыбнулся ему пустой улыбкой, сказал, что это хорошее имя, и вновь вернулся к заполнению бесконечных бумаг, количество которых лишь удвоилось после обретения Алоисом новой жизни. Все улыбки Клода теперь были пусты. Алоис сваливал это всё на стресс. Всё это ожидание он проводил в отеле Travelodge. Поначалу он испытал разочарование, потому что какая-то его часть полагала, что Клод отвезёт его к себе домой, но это быстро прошло. Какой бы маленькой и дешёвой не была комната, в ней было чисто и удобно, а огромный металлический замок на двери был самым красивым, что Алоис когда-либо видел. В комнате был телевизор и маленькая ванная комната, а ещё королевская кровать, и всё для него одного. Клод принёс ему пару книг, он притворился, будто они ему понравились, но на самом деле они были слишком скучны, чтобы он смог осилить хотя бы первые несколько страниц, а ещё несколько фильмов, которые ему искренне понравились, и даже остался на пару ночей. В те ночи ничего не происходило, несмотря на уверенность Алоиса, что случится обратное. Хотя он знал, что должен был бы разочароваться, он не почувствовал ничего, кроме облегчения, когда Клод оставался на своей стороне кровати. Это облегчение придало ему смелости, он пересёк невидимый барьер между ними и придвинулся ближе. И больше ничего. Оглядываясь назад, он заметил вещи, которые должен был бы подметить. Все бумаги Алоиса Клод держал в той же бежевой папке со своей работы. И невозможное совпадение, когда Клод чудесным образом объявился именно в ночь смерти Транси, каким-то образом об этом узнав. Женщина с лиловыми глазами, которая, казалось, постоянно работала в отеле, каждый день заходила в комнату Алоиса. Ничего не пришло ему в голову, у него не было причин что-либо подозревать. — Ты же тоже там будешь, да? — всё, что сказал Алоис, когда Клод, наконец, сказал ему, куда они направляются. Он был глуп, так просто приняв этот факт, даже не задумавшись о последствиях происходящего. Один факт присутствия Клода затмевал все мысли о том, что же это будет значить, что он попадёт в больницу Святой Виктории. — Конечно, — ответил Клод с той же пустой улыбкой на устах. — Так мы можем остаться вместе. И это было всем, что Алоису нужно было услышать. Его проверили, он встретился с другим персоналом, прошёл множество собеседований и, наконец, его отвели в больничное крыло. Он принял всё это, цепляясь за обещание Клода. Электронный замок на двери в комнату досуга не приносил ничего, кроме чувства спокойствия. Но затем дверь захлопнулась. Клод оказался по ту сторону. «Нет», — подумал Алоис, осознание происходящего накрыло его с головой, когда захлопнулся механический замок. — «Не бросай меня здесь.» Тогда пациенты были другими. Первым к нему подошёл суровый мальчик постарше, носящий очки, он начал оглашать, кажется, нескончаемый список правил, которые они все должны соблюдать, даже не представившись. К нему вскоре присоединились трое других пациентов примерно того же возраста. Все они возвышались над Алоисом и говорили ему, что он должен и не должен делать. Другие пациенты тоже подошли к нему. Блондин, ведущий себя из рук вон плохо. Он фальшиво улыбался ему и предлагал дружбу. Он притворялся, пока на него смотрели пациенты постарше, а затем его улыбка превратилась в оскал, и Алоис ушёл прочь. Другие пациенты наблюдали за ним на расстоянии. Дорсель и Снейк, которые тогда ещё сильнее изолировались от остальных, недоверчиво поглядывали на него из угла. От их взглядов у него внутри всё съёживалось. Ещё была темноволосая девочка, у которой было что-то с ногами, два светловолосых брата, которых Алоис даже не хотел знать, взрослая женщина-индианка, кричавшая на всех, кто подходил близко. Алоис держался ото всех них на расстоянии. Он не должен был здесь находиться. Они были психически больными, рискованными и опасными для всех. Как Клод мог его здесь бросить? Как он мог так просто кинуть его в лапы голодным волкам? Нет, это было не так. Здесь он был в безопасности, в безопасности от персонала Транси, знавшего его в лицо, в безопасности от приюта, который всегда с радостью был готов вернуть купленные товары. Это всё временно, а затем Клод сдержит своё обещание. Он отведёт его в безопасное место, они будут вместе. Алоис увидел Клода лишь три месяца спустя. К тому времени Алоис завёл больше врагов, чем друзей. Неприятный блондин вывел его из себя, за что получил свой законный удар в голову. Это было нарушением правил, — никогда не рань никого из своих, — поэтому четверо мальчиков постарше избили его в ответ. Все остальные отвернулись и полностью его игнорировали. Алоис никогда не чувствовал себя так одиноко. Когда одним утром Клод зашёл в комнату досуга, сердце Алоиса ёкнуло. Ненависть к остальным пациентам и его боязнь этого места тут же исчезли. Он подбежал к нему, радостно улыбаясь, и вцепился в руку Клода. — Привет, — встретил его Клод с той же пустой улыбкой. — Как ты, привык? Прежде чем Алоис успел ответить, Клод повернул голову, жестом что-то указывая кому-то из персонала. Мужчина покорно подошёл. — Он вообще выходил из комнаты? — спросил Клод. Он не уточнил, кто, очевидно, эти двое уже это обсуждали. — Не, ни разу, — ответил Рональд, пожав плечами. — Я стучался, но, нет, nada*. — Иди и попробуй ещё раз, — приказал Клод с какой-то холодностью в голосе. Он говорил с Рональдом примерно так же, как говорил с директором приюта. — И, если он не ответит, тогда открой дверь. Не входи, просто открой её и уходи. — Да, сэр, — Рональд шутливо отдал ему честь, даже не дожидаясь, когда полностью повернётся к нему спиной, чтобы закатить глаза. Очевидно, они друг друга недолюбливали. Алоис заметил, как на него пялятся. Другие пациенты наблюдали за ним, смотрели, как он цепляется за руку Клода. От этого он ещё сильнее к нему прижался. — Где ты был? — шёпотом спросил Алоис. Клод удивился, будто бы этот вопрос сбил его с толку. — Здесь. — Да, знаю, но… На другой стороне комнаты Рональд не услышал ответ после стука в дверь одной из комнат. Оглянувшись на Клода, он пожал плечами, а затем открыл дверь. Раздался злобный вопль, но Рональд уже отошёл прочь. — Извини меня, — сказал Клод, спихивая пальцы Алоиса со своей руки. Алоис обиженно смотрел на его удаляющуюся спину. Что происходит? Клод остановился около открытой двери, не заходя внутрь. Ноги Алоиса инстинктивно повели его к нему. Он остановился достаточно близко, чтобы всё расслышать, но достаточно далеко, чтобы оказаться незамеченным. Комната была ярко освещена, все светильники были включены. Внутри она была щедро декорирована, по сравнению с комнатой Алоиса. Книжная полка была заполнена целой кучей бумажных книг. На полу валялись паззлы и маленькие игрушки. На кровати лежало яркое одеяло рядом с обычным. Окно находилось высоко над кроватью, но на нём не было решёток, и его оформляли занавески. Там даже был стол, на котором лежали записная книжка и карандаш. А на кровати сидел мальчик, которого Алоис прежде ни разу не видел за все три недели нахождения здесь. Он был его возраста, а может ещё младше. У него были растрёпанные тёмные волосы и разъярённый взгляд. — Что? — рявкнул мальчик, злобно глядя на Клода. — Ты выходил из комнаты месяц назад. Не думаешь, что это уже чересчур? — хотя слова должны были бы прозвучать резко, голос Клода был мягок, даже нежен. Что-то больно кольнуло в животе Алоиса. Когда он в последний раз так нежно с ним разговаривал? — Вы эксперты в чрезмерности, — отрезал мальчик, совсем не тронутый теплом в глазах Клода. Клод сменил тактику, облокачиваясь на дверной проём. — Почему именно ты не выходишь? Хотя бы ненадолго. Смени обстановку. — О, да, — пропел мальчик, — Зачем сидеть в четырёх стенах, когда существуют другие прекрасные четыре стены, о которых можно побиться головой? У Алоиса горели щёки. Клод проявлял к этому мальчику столько внимания, столько доброты, а он отказывался от этого, будто бы это было мусором. Будто бы Клод был никем. — Мы оба знаем, что ты слишком себя любишь, чтобы это делать, — спокойно ответил Клод. Казалось, он находил это забавным. В уголках его губ таилась улыбка, она была искренней, чем всё, что он показывал Алоису за много месяцев. Мальчик не стал спорить и лишь пожал плечами. Он продумывал разговор, поднимая с пола кубик Рубика и начиная перекидывать его из одной руки в другую. Гнев Алоиса становился ещё сильнее. Клод всё ещё стоял на месте, ожидая ответа. А мальчик просто-напросто игнорировал его. Но, что ещё хуже, Клод не уходил. Почему Клод всё ещё стоял здесь, наблюдал, выжидал? Почему бы не повернуться к нему спиной и вместо этого поговорить с Алоисом, человеком, который действительно хотел с ним разговаривать, хотел, чтобы этот нежный взгляд был направлен на него? Почему Клод не смотрел на него? — Тогда я могу предположить, что всё это из-за твоего друга? Руки мальчика остановились. — Какого друга? — спросил он после длительной паузы. — У меня нет друзей. — Тогда знакомого пациента, — поправил Клод. — Кадара. Вместо того чтобы начать это отрицать, мальчик вновь поднял голову и язвительно улыбнулся. — Прошёл уже месяц. Не думаешь, что это уже чересчур? Алоис потерял нить их разговора. Он никогда не слышал ни о каком Кадаре, но от этой самодовольной ухмылки на лице мальчика его руки свернулись в кулаки. Он выглядел так… будто бы всех превосходил. Алоиса от этого тошнило. — Могу лишь извиниться за его отсутствие, но тебе нужно понять, что действие Кадара оказалось слишком… — Сома и мухи бы не обидел, и ты это знаешь, — отрезал мальчик, в его глазах вспыхнул гнев. Хотя он и говорил, что у него не было друзей, его глаза его выдавали. — Кроме Кадара там никого не было, Сиэль, — мягко настаивал Клод, подчёркивая имя мальчика. — И мы не можем просто проигнорировать то, что он сделал. Мальчик, Сиэль, опустил ноги на край кровати и, наконец, полностью взглянул на Клода. В руках он крепко сжимал игрушку. — Он этого не делал. — Он признался. — Признание вам ничего не значит, — прорычал Сиэль, в его голосе было что-то большее, чем просто гнев. — И когда он вернё… — Если. Сиэль заскрежетал зубами и швырнул игрушку на противоположную сторону комнаты. Бросок не мог быть хуже, кубик упал на пол в нескольких шагах от Клода. Но он намеревался попасть в него, ранить Клода. От этого Алоис перешёл черту. Мальчик двинулся бессознательно. Он вновь видел всё лишь в красном, гневном цвете, точно как и в ту ночь с Транси. Следующее, что он заметил, так это то, что его пальцы были влажными и тёплыми. Сиэль под ним неистово вопил, вяло пытаясь скинул его с себя. Даже до того, как Клод в панике выкрикнул имя Сиэля, сожаление уже успело смыть весь гнев Алоиса. Держа два пальца в правой глазнице Сиэля, он пришёл в себя и был страшно напуган. Это было не так, как с Транси. Транси был отвратительным человеком, убившим его брата и сведшим это всё к шутке. Он заслужил всё, что Алоис с ним сделал. Но этот мальчик? В чём он был виноват? В плохом поведении и никудышном броске? «О боже», — было всем, о чём мог думать Алоис, даже когда Клод скинул его на пол с Сиэля. — «О боже». Начался хаос. Другие пациенты пришли на крик Сиэля и с отвращением наблюдали за тем, как мальчика выносят из комнаты. Он тяжело дышал, с его лица стекала кровь. Персонал сбежался, как пчёлы на мёд, пытаясь внести порядок, но от этого делал лишь хуже. Алоис осознал, что никто не знал, что с ним делать. Кровь Сиэля остывала на его пальцах. Всё, что они могли, так это просто пялиться на него и стоять на расстоянии, закрыть его в спальне Сиэля, пока не приняли решение. Прошли часы. Он не двигался. Всё, о чём он мог думать, что, может, Клод был прав, что привёл его сюда. То, на что он был способен, делало его опасным, было рискованно находиться рядом с ним. Видел ли это Клод? Клод привёз его сюда не из-за своего обещания? Когда дверь открылась, и за ней оказался Клод, Алоис на пару мгновений ощутил облегчение. На его рубашке была кровь, а глаза были пусты. Жестом он приказал двум одинаковым мужчинам схватить его. Взяв его по обе руки, они подняли Алоиса на ноги и вытащили его из спальни Сиэля в направлении бесконечных, идентичных друг другу коридоров. Клод шёл впереди. Всё, что Алоис ему кричал, мужчина игнорировал. — Прости. — Он в порядке? — Пожалуйся, взгляни на меня. — Куда мы идём? — Не ненавидь меня. Наконец, они достигли комнаты, в которую вела лишь одна дверь на конце бесконечного коридора. Клод дождался, когда все трое дойдут до него, прежде чем разблокировать её, и распахнул тяжёлую железную дверь. Клод не смотрел на него, даже когда двое людей запихнули его в комнату. Пол был стеклянным, и он со стуком упал на него, но даже тогда Клод не глядел на него. Алоис позвал его, пополз вперёд, когда дверь начала закрываться, и закричал. — Клод! Пожалуйста, не оставляй меня здесь! Пожалуйста! Ты пообещал! Клод не оглянулся на него и с щелчком захлопнул дверь.۞
Сиэль глубоко дышал, его глазная повязка сдвинулась рядом с подушкой. По крайней мере, его шрам выглядел аккуратно, если закрыть глаза на блестящие розовые рубцы на конце века. Поначалу велись разговоры о глазном протезе. В подготовке к операции причинённый Алоисом ущерб был зашит, из-за чего Сиэль остался с зашитой глазницей, чёрные нитки сильно бросались в глаза. Повреждение не было бы таким ужасным, или хотя бы рана была бы чище, если бы Алоис не поймал Сиэля как раз в тот момент, как он моргал. Не только сам глаз, но ещё и веко пострадали от нападения Алоиса. О протезе говорили так долго, что кожа зажила. К моменту, когда швы были убраны, им пришлось бы отрезать веко Сиэля, чтобы подарить ему иллюзию двух глаз. Алоис смотрел на шрам, который так редко выставлялся напоказ. Он теперь не мог представить Сиэля без повязки, хотя мальчик и жил большую часть своей жизни без неё. Все тринадцать лет до знакомства с Алоисом, до того, как в последнем из-за мелочной ревности не пробудилась жестокость. Почему после этого Сиэль подружился с Алоисом, юноша никак не мог понять. — Ради Клода, — ответил Лука, забравшись на край кровати Сиэля. Алоис зажмурился, его тело всё напряглось. Даже тогда у него уже был Клод. Хотя этот ответ не был произнесён вслух, Лука всё равно услышал его и с лёгкостью ответил. — Сиэлю нравятся игры. Хватит. — Люди — его любимые игрушки. Ты не прав. Но так ли это было? Сиэль хорошо умел играть с людьми. Он с лёгкостью ими манипулировал, у него было много опыта. Это не было его естественной особенностью, он развил её с годами. Потому что ему это нравилось. Потому что Лука был прав. — Клод — его любимая игрушка, — продолжил Лука, становясь всё больше, пока Алоис сильнее прижимался к креслу. — Он дрессирует его, как собаку. Он то холоден, то приятен. Только тогда Клод приходит ко мне, когда Сиэль притворяется, что он ему наскучил, или что он из-за него злится. А затем он ревнует, потому что Клод уделяет своё внимание мне. Поэтому он вновь тянет его за поводок. И так происходит снова и снова, и снова, и снова. Алоис опустошённо глядел на мирно спящего Сиэля и на его уродливый шрам. — Это тоже было частью игры, — возбуждённо настаивал Лука. — Клод много времени проводил вдалеке, со мной. Он так ревновал Клода, ведь он нашёл кого-то ещё и привёл его сюда. Сиэль не мог видеть, как Клод обращает внимание на кого-то другого, поэтому он заставил Клода злиться на нас, ненавидеть нас! Руки Алоиса тряслись от злости ему не принадлежавшей. Ярость Луки повлияла на него, его воспоминания, пока они не затемнились, не стали злее. Все проявления доброты Сиэля, хотя и тонкие, но не единичные, превратились в острые эгоистичные действия злобной игры. — …его! …его! …его! Лука снова кричал эти слова, но Алоис больше не мог его видеть. От его голоса дрожали стены, но в комнате его уже не было. В этот раз это было не простое бормотание, а громкий и чёткий отчаянный приказ — Убей его! Убей его! Убей его! Сиэль неровно вздохнул и сощурил нос, поворачиваясь набок. Его сон слегка сбился, потому что Алоис вытащил подушку у него из-под головы. Мягкая ткань смялась между сомкнутыми руками Алоиса. Сделай это! Ради Клода. Сделай это! Чтобы забрать то, что по праву ему принадлежит. Сделай это! Единственное, что он когда-либо хотел, единственное, что когда-либо приносило ему счастье. СДЕЛАЙ ЭТО! Подушка с глухим стуком ударилась о дальнюю стену. Кулаки Алоиса начали барабанить по стенам спальни. — Выпустите меня! Пожалуйста, выпустите меня, выпустите! Сиэль тут же проснулся. Его глазная повязка сдвинулась ещё сильнее, когда он сел. Он глядел на Алоиса с непониманием и тревогой. Казалось, его шрам дёрнулся, искромсанный слой кожи сдвинулся, будто бы под ним всё ещё было глазное яблоко, крепившееся внутри черепа Сиэля. Но он смотрел. Он видел, что делал Алоис, видел, что он почти натворил. Подушка направлялась к лицу Сиэля, беззащитного в состоянии сна. Сиэль видел. — Выпустите меня! За дверью послышался шквал шумов, тяжёлые шаги и приглушённый голос. — Алоис? — Сиэль выглядел таким крошечным. Алоис понял, он не собирался к нему подходить. Он просто остался в постели, в смятении после только что ушедшего сна, поглядывая то на Алоиса, то на подушку, но отказываясь сложить два и два. Почему он выглядел таким грустным? Дверь спальни, наконец, открылась. Лицо Эша было красным, он крепко держал в руке отмычку, открывающую электронные замки. Он позволил Алоису пробежать мимо него, снова запирая дверь. — Почему ты был в комнате Фантомхайва? — потребовал Эш. — Клод, — это было едва похоже на слово, оно выдыхалось со сбитым дыханием. — Клод! Взгляд Эша был так же холоден и чист, как и его кабинет. Минуты шли мучительно долго, не помогая Алоису начать нормально дышать. Казалось, Эш собирается ему отказать, но он зашагал к двери из больничного крыла, открывая её. — Мне придётся его разбудить. Подождёшь в его кабинете. Эш там его и оставил, заперев за собой дверь в офис Клода. Его сердце ещё не перестало бешено колотиться. Он всё ещё ощущал хлопчатую наволочку в своих руках и пристальный взгляд уничтоженного глаза Сиэля. Просто было вообразить, как бы это было. Сиэль не был особо силён. Иногда на него находила та сила, которой обладали все люди, движимые страхом, но он не смог бы пересилить Алоиса. Он бы держал подушку, почувствовал бы, как Сиэль проснулся, начал бы бороться. Ему бы ничего не осталось, как сильнее прижать подушку к его лицу, чтобы закончить то, что он уже начал. И всё происходило бы до тех пор, пока ноги Сиэля не перестали дёргаться, и комната не приобрела бы ту же призрачную тишину, которая когда-то была в спальне Транси. Алоис не почувствовал предупреждения, прежде чем кинулся вперёд, и его вырвало на ковёр Клода. Он весь дрожал, его пробивал холодный пот. Он был напуган и зол, всё ещё зол, всегда зол. К моменту, когда Клод зашёл в кабинет, Алоис уже сидел в углу рядом с дверью, он сжался так сильно, как только мог. Дрожь не прекращалась, от едкого привкуса рвоты у него в горле всё горело, его язык казался толстым и тяжёлым во рту. — Что ты сделал? Клод не подошёл к нему. Он не был зол, он вообще ничего не выражал. Он стоял за столом, будто бы это был очередной сеанс один на один. Ему только блокнота не хватало. Но его глаза горели. — Я не хочу! — смог выкрикнуть Алоис между всхлипами, цепляясь ногтями в колени. — Я не хочу! — Что ты сделал? — он не был зол, но вопрос звучал неумолимо. Черта была пересечена. Алоис до этих пор и не осознавал, что она вообще существовала. — Не дай мне это сделать! — взвыл Алоис, его ногти царапали его колени до тех пор, пока кожу на них не покрыли ярко красные полоски. — Я не хочу никому причинять вред, пожалуйста! Клод глубоко вдохнул. Алоис впервые видел, как он пытается сохранить спокойствие. У Клода были стороны, которых он не знал, теперь он это понял, он ненавидел себя за то, что не осознал этого раньше. Видел ли Сиэль его в таком виде? Нет, это не важно, уже не важно! — Ты же пытался ранить Сиэля, так ведь? — мягко спросил Клод. Если бы Алоис проигнорировал то, что он сказал, его голос прозвучал почти любяще. — Ты пытался ранить его, пока он спал. Алоис позволил себе кивнуть. — Что ты пытался сделать? Когда Алоис перестал плакать? Слёзы исчезли. Дыхание вернулось. Он без проблем ответил. — Я хотел задушить его подушкой, Клод. Клод сел на пол. Он не был одет, как обычно, запоздало заметил Алоис. Обычные серые штаны и белая нижняя рубашка. Они были одеты одинаково. Ночью они носили одну и ту же униформу. Клод остро взглянул на него. Алоису понадобилось пару секунд, чтобы понять, что это всё из-за того, что он начал хихикать. — Прости. Медленно Клод встал и подошёл к нему, осторожно переступив лужу рвоты. Он не сел на корточки, как обычно, вместо этого он навис над Алоисом. Алоис знал, взрослым нравится так делать. — Не могу сказать, что удивлён, — сказал Клод, глядя на Алоиса с пустотой в глазах. — Это должно было когда-либо снова произойти. Я надеялся, я помогу тебе измениться, но некоторых просто нельзя спасти. Слова Клода прорывались сквозь апатию, вызванную шоком. Они оставили рот Клода и превратились в маленьких паучков на коже Алоиса, стремящихся залезть поглубже, туда, где хранилась доброта Клода. — Иногда люди просто рождаются плохими, — безжалостно продолжил Клод, — это в их спинном мозге, в их головах, в их сердцах. Но такие люди всегда умны, они всегда находят обоснование своим действиям. Оправдания за оправданиями помогают им никогда не сталкиваться с тем, что они сделали. Алоис поднял голову, манера Клода так тихо и вкрадчиво проявлять свою ненависть разрывала его изнутри. Почему вместо этого Клод не закричал? Почему его ненависть исходила так просто, что он был спокоен, как никогда? — Частично винить в этом нужно меня… тогда я поверил в твои оправдания. Я прикрыл то, что ты сделал с Транси, потому что решил, что могу тебе помочь, — Клод закрыл глаза, сожаление было написано на его лице. — Но тебе уже не помочь. — Не… — Алоис заставил свои ноги двинуться, вцепился в ткань штанов Клода. — Не говори так. Пожалуйста. Я… я этого не сделал! Я остановился! Клод пнул его, отбрасывая Алоиса прочь. — И ты думаешь, что за это тебя по головке надо погладить? — Клод потряс головой. — За то, что не убил невинного человека во сне? Рот Алоиса открывался, но он не произносил слов. Он не это имел в виду. Клод менял значение его слов. — Сначала Лука, потом Транси, затем Сиэль. Взгляни на себя, Джим, как ты можешь так жить? На лице Клода всё ещё было безразличие или искреннее отвращение? — Я не… я ничего не сделал! Транси это заслужил, а... — Алоис весь съёжился, не имея больше смелости смотреть Клоду в глаза, — то, что случилось с Лукой, было не моей виной. — Так ли это? — Клод отодвинулся. — Ты оставил его одного, а затем он умер. Умер бы он, если бы остался там, Джим? Можешь ли ты честно сказать, что твой выбор в тот день не повлиял на то, что с ним случилось? Ты настолько слеп? Когда? Алоис ещё сильнее сжался, он не мог вздохнуть, неверие в то, что он слышал эти слова, сопровождал поток его слёз. Когда ты стал меня так ненавидеть? Он этого даже не заметил. Между ними когда-либо вообще была любовь? Разрушилась ли она в тот момент, когда Клод увидел его, покрытым кровью Транси, когда увидел, на что Алоис способен? Все эти годы Клод не чувствовал ничего, кроме отвращения к нему? Лука. В тот день, если бы Алоис остался в своей спальне и ждал, тогда Лука бы не умер. Это и была та правда, которую Алоис не давал себе понять до этого момента. Пока Клод не оставил ему другого выбора. Лука! Лука умер из-за него. А затем он использовал имя Луки, как оправдание для убийства Транси. А теперь он использовал воспоминания о Луке, как оправдание, чтобы попытаться убить Сиэля. Клод был прав, что испытывал к нему отвращение. — Мне так жаль! Так жаль! Так жаль… Извинения прекратились, когда Клод обнял лицо Алоиса ладонью. Внезапно всё его поведение изменилось. Теперь он стоял на коленях лицом к лицу с Алоисом. Его взгляд и его руки были так нежны. В его незанятой руке был шприц. — Может, я был не прав, — размышлял он вслух, выводя на щеке Алоиса круги своим большим пальцем. — Может, тебе ещё можно помочь. Алоис прильнул к руке Клода. Его всего трясло. — Помоги мне, пожалуйста, — умолял юноша. — Пожалуйста. — Тебе надо всё исправить, Джим, — сказал Клод. — Тебе придётся сделать это самому. Клод вложил шприц в руку Алоиса. Он была заполнен неоново-голубой жидкостью, знакомым ему Зидритом. Но в этот раз шприц был наполнен полностью. Доза была больше, чем та, что ему когда-либо давали. Оу. — Ты же всё понимаешь, да, Джим? — спросил Клод. Он прислонил пальцы Алоиса к стеклу шприца. Теперь, когда его руки освободились, он поднял голову Алоиса и приблизил к своему лицу. Их губы оказались на крошечном расстоянии друг от друга. — Так ты всё исправишь. Алоис сжал шприц, его холодное стекло быстро потеплело. Но он больше внимания обращал на Клода. Его дыхание касалось лица Алоиса, его губы были на расстоянии пары миллиметров. Впервые за много лет Клод смотрел на него, только на него. — Исправишь ли ты всё? — Алоис не приблизился, как тогда. В этот раз ему было важно, чтобы это сделал сам Клод. Чтобы Клод сделал этот решающий жест. — Бу… Будет ли больно? Клод улыбнулся той улыбкой, которой раньше улыбался Алоису. Его руки направляли руки Алоиса. Рукав был задёрнут вверх, к коже была приставлена игла, а палец Алоиса был поставлен на поршень. — Ты ничего не почувствуешь, — пообещал Клод, кладя свой лоб на лоб Алоиса. — Ты просто уснёшь. Он почувствовал, как палец Клода слегка надавил на его, Алоис проглотил свой комок в горле и нажал на поршень, пока больше было некуда жать. Он не наблюдал за тем, как Зидрит втекает в его вены, Клод тоже. Чувствуя, как его окутывает безмятежная легкость, Джим позволил себе последний акт эгоизма и взглянул Клоду в глаза. — Ты… любил меня, правда? Дымка становилась всё плотней. Внезапно его веки оказались слишком тяжелы. Он почувствовал, как начинает опускаться вниз, стараясь изо всех сил удержать глаза открытыми, бодрствовать до тех пор, пока не услышит ответ. Руки Клода убирали волосы с его лица. Тёплое дыхание Клода касалось его кожи. Губы Клода слегка коснулись губ Джима. Всё на свете свелось к одним его прикосновениям, и мир начинал ускользать.