۞
Письмо лежало в его ящике с тех самых пор, как он его тогда прочёл. Лишь раз. После первого прочтения Сиэль был счастлив за неё, тогда Святая Виктория на какое-то время перестала казаться такой ужасной. Его счастье за неё потерялось в мыслях о его собственной ситуации, его собственных проблемах, просто в нём самом. Из-за этого он не чувствовал вину. Ещё годы назад он принял свой собственный эгоизм. Из-за ситуации, в которой он находился, если бы он всегда не ставил себя на первое место, он бы не продержался в этом учреждении так долго. Но всё же после этого он не думал о Лиззи. Она сказала, что написала ему, чтобы освободиться от своего чувства вины, но она сделала больше, чем это. Какие бы обязательства ни сковывали Сиэля из-за проведённого вместе детства и связи, которая была между ними, они исчезли. Это был груз, который он, не осознавая этого, вечно носил на своих плечах. Зимняя свадьба. Сейчас была середина августа, уже начали дуть холодные ветра. Сиэль помнил, что Лиззи всегда говорила обо всём буквально, поэтому, когда она сказала «зима», она определённо имела в виду декабрь. Лиззи выйдет замуж через четыре месяца. Сиэль сел за стол с письмом в руке. Он прочитал его во второй раз, вчитываясь в слова, которые не заметил раньше. Он находил это странным, когда кто-то так просто говорил о его детстве. Потому что это было и её детство тоже. Она была тем, кто знал его до всего этого. Сейчас даже Энн так просто не разговаривала с ним. Она придерживалась настоящего. Недавние новости, сегодняшние вопросы, ничего, что заставляло бы задуматься о прошлом. Даже Сиэль едва мог вспомнить, каким он был до Святой Виктории. Читая письмо Лиззи, он пытался пробудить воспоминания того, что она описывала. Она сказала, они играли в снегу, и что он засовывал снег ей за пазуху. Это не было в его стиле, слишком игриво, но тогда он был другим. По настоянию своих матерей они танцевали вальс, и он наступал ей на ноги. Это звучало правдиво, спасибо его плохой координации, но он никак не мог этого вспомнить. Он помнил её. Золотистые волосы, яркие зелёные глаза, вечные платья с оборками и слишком высокие каблуки. Её легко было довести до слёз и так же легко было заставить улыбнуться. Она могла сильно ударить, когда злилась. Не сильно любила сладкое, что значило, что ему доставалось вдвое больше. Он помнил мелочи, но не воспоминания, которые она хранила в своём сердце все эти годы. Она сказала, что хочет узнать, каким мужчиной стал Сиэль, но когда этот мужчина не мог даже вспомнить, каким был ребёнком, он не был уверен, что ей понравится то, что она увидит. Сиэль положил письмо обратно в ящик и громко его захлопнул. Вздохнув, он встал, его спина болела от слишком долгого сидения в кресле. На улице было темно, но он всё ещё слышал голоса в коридоре. Ночи стали наступать так быстро? Нахмурив брови, Сиэль вышел из своей спальни. Комната досуга была занята большим количеством людей, чем когда-либо в такой поздний час. Большинство уже разошлись по комнатам, жаворонки, прилежные следователи правилам, но Джокер, Бист, Дорсель и Снейк сидели вместе на диванах. Это было редким явлением. Дорсель и Снейк никогда не вылезали из своего угла и редко с кем-то из них разговаривали. Но они были здесь, опустив головы, Дорсель и Джокер оживлённо разговаривали друг с другом. Снейк поднял голову, увидев Сиэля, оповестив об этом всех. — Вечер добрый, — встретил его Джокер, похлопывая по пустому месту рядом с ним, приглашая его присесть. Сиэль взглянул на кресло, стоявшее недалеко от диванов, но достаточно близко, чтобы он всё ещё мог принять участие в разговоре. Но он передумал, садясь рядом с Джокером без единого возражения. Джокер почти улыбнулся. Теперь, когда Сиэль задумался над этим, он давно не видел улыбки на лице этого юноши. — Который час? — спросил Сиэль, не обращая внимая на то, о чём они говорили до его прибытия. — Позже восьми, — ответила Бист. В ней была какая-то неугомонная энергия, заражающая всех остальных. Она ковыряла заусенцы на своей левой руке, её ногти были достаточно остры, чтобы проковырять кожу до крови. — Комендантский час уже наступил. — Эш и Анжела сегодня были здесь, хотя это и не была их смена, — проинформировал их Дорсель. — И они зашли ненадолго. Прошло уже несколько часов после их последнего визита. Понятное дело, что это не в стиле этих двоих не соблюдать комендантский час. Они же сами его и придумали. — Теперь мы даже не можем вернуться в свои комнаты, — глухо рассмеялся Джокер. — Кажется, сегодня мы будем ночевать на диванах. — Двери заперты? — хмурясь, спросил Сиэль. Бист сдирала заусенцы со своего пальца, и заглаживала его обратно. Сиэль не был уверен, осознавала ли она вообще, что делает это. — Да. Слышали, как они запищали. Но никто не предупредил нас за десять минут, как обычно. Они все понимали, что тут что-то неладно. Для санитаров не было необычно меняться сменами, но чтобы Анжела и Эш приходили вместо них в одно и то же время, такого никогда не случалось. К тому же, никто не предупредил о комендантском часе. Сиэль, и только Сиэль был исключением из этого правила, поэтому он лучше всех знал, что кроме него пациенты никогда не оказывались вне комнат после того, как их запирали. — Что ты думаешь? — из любопытства спросил Дорсель. Он единственный, казалось, не был обеспокоен, когда другие не могли сидеть на месте. Бист ковырялась в своих пальцах, пока они не покраснели. Джокер постоянно ёрзал на диване. Даже Снейк беспокойно оглядывал комнату. Это было заразительно. Сиэлю понадобилось какое-то время, чтобы понять, что он стал грызть ноготь на своём большом пальце, который и так был прокусан и причинял боль. Как только он это заметил, он остановился, раздражаясь из-за самого себя. — Думаю, что-то случилось, — просто ответил Сиэль. — Что-то значительное. И это либо задело весь персонал, либо привлекло внимание их всех. — Есть идеи? — резко спросил Дорсель. Сиэль раздражился из-за его тона: — Откуда мне знать? — Дорсель, — пробормотал Снейк. Предупреждающе. Дорсель не обратил на него внимание. — Тебе ли не знать, ты так сблизился с персоналом. — Эй, — вставил Джокер предупреждающим тоном. Хотя Джокер всегда был радостным и весёлым, в нём всегда было что-то мрачное, что-то, что вынуждало его имитировать веселье. Это проступало на поверхность каждый раз, когда Сиэль его видел. Сиэлю не нравилось, к чему это всё идёт. — К чему бы ты ни клонил, ты не прав. Ещё тебе следовало бы вспомнить, что ты сам был рад использовать мою связь «с персоналом», чтобы вытащить Джокера из Комнаты. Сиэль выпрямился и положил одну ногу на другую. Подняв подбородок и слегка усмехнувшись, он вернулся к своему обычному поведению, которое уже долго не проявлял. Слишком долго, если Дорсель решил, что может говорить с ним в таком тоне. — Это было давно, — ответил Дорсель, — И с тех пор ты только сблизился с ними. — С ними? Ты вообще о ком? — О санитаре и психотерапевте. Когда ты не скрываешься с санитаром в своей спальне, ты сидишь на приёме у Фаустуса. И все эти годы ты проводил ночи наедине с ним, не могу поверить, что ты не стал обхаживать и других. Это было чистой воды обвинение. Дорсель никогда особо не проявлял к нему доброту, но он не был добр ни к кому, кроме Снейка. Но всё же, он никогда не говорил с Сиэлем с такими нескрываемыми подозрениями. Это было очевидно, виднелось в его глазах, манере речи, в том, как он сидел, полностью повернувшись к Сиэлю лицом, несмотря на то, что находился в неудобной позе. Снейк нервно смотрел то на одного, то на другого, сжимая и разжимая кулаки. Он не обвинял его. Бист просто закатила глаза на то, какой оборот принял этот разговор, а Джокер начал холодно отчитывать Дорселя. — Мы об этом говорили, — в конечном итоге произнёс Джокер, — И решили, что вставать друг против друга будет контрпродуктивно. Улыбашка не предатель. Он ненавидит их так же, как и мы. Даже больше. У него было больше времени на то, чтобы невзлюбить их, и намного больше причин их ненавидеть. Поэтому почему бы тебе не закрыть эту тему, потому что мы топчемся на месте. Дорсель не разозлился на комментарий Джокера, лишь холодно на него взглянул. Он сделал паузу, прежде чем снова заговорить, будто бы ему нужно было подготовить свой арсенал, прежде чем приступить к атаке. — Ты столько времени играешь в дружбу, Джокер, но, в конце концов, это всего лишь игра. Ты наивен, если думаешь, что солидарность это всё, что нужно нам для выживания. Думать, что есть только Мы и Они глупо, особенно, когда ты делаешь предпочтения Им. Ты уже позволил Питеру расплачиваться за свою последнюю глупость, кого ты используешь, как щит, в следующий раз? Даже Сиэля удивил этот безосновательный мерзкий ход, и он был уже готов заступиться за Джокера, но вовремя остановился, задумавшись. Бист не стала сдерживаться, она вскочила на ноги и дала Дорселю сильную пощёчину. — Как ты смеешь впутывать сюда Питера, — огрызнулась она, оправдывая своё имя. — Ты не знаешь ничего о том, что случилось. Сиэль задуматься, знал ли он сам об этом, судя по выражению на лицах Джокера и Бист. Лицо Дорселя покраснело от стыда. — Прошу прощения, — сказал Дорсель, краснея ещё больше. — Это было… неуместно. — Да, неуместно. И, чтобы ты знал, я сделал всё, что мог для Питера. Я могу спокойно спать, зная это. Я провалился, да, и мне придётся с этим жить, но я сделал всё, что мог. И если мы говорим о солидарности, может тебе нужно задуматься, почему вы двое всё время отстраняетесь. Думаешь, это не работает? Не, приятель, ещё как работает. Но не для вас двоих, потому что вы сидите в своём укромном уголке, будто бы там лучше, чем с нами. Я ничего с этим не могу поделать, это ваше дело. Но когда что-то случится с одним из вас, не ждите, что я стану рисковать своей шкурой, как я сделал ради Питера. Я не играю в друзей, Дорсель, это выглядит так только для тебя, потому что ты смотришь на всё свысока. Джокер ни разу не повысил свой голос, но его было хорошо и чётко слышно. Сиэль отвёл взгляд, чувствуя, что последняя фраза была сказана ему. Он тоже смотрел на группу свысока, считая себя её частью только, когда ему это было удобно, но часто он смотрел на них и думал, что выше их. Что произойдёт, думал он, если с ним случится то же, что и с Питером. Станет ли Джокер рисковать всем ради него? Захочет ли этого Сиэль, если это будет значить, что он останется у него в долгу? — Сменим тему, — сказала Бист скучающим голосом. Но её неугомонность её выдавала, она всё ещё ковыряла свой кровоточащий палец. Это, должно быть, было больно, но она не замечала. — Просто сказать, что что-то случилось. Прекрасная дедукция. Но что именно? — Честно, ничего в голову не идёт, — сказал Джокер, устало пожав плечами и проведя рукой по волосам. Они топорщились на кончиках, их стоило бы помыть. — Боюсь даже подумать, что послужило всему этому, — ответил Дорсель. — И, самое худшее, что это будет значить для нас. Сиэль сложил руки, глядя на дверь в комнату досуга. — Не думаю, что это как-то на нас повлияет, — сказал он. — Не думаю, что дело в нас. Произошло что-то значительное, и… они забыли о нас на время. Или сейчас мы не в их приоритете. — Думаю, это больше всего и тревожит, — сказала Бист, качая головой. — Да, в смысле, что, блять, могло произойти, что стало причиной этому? Ничего хорошего, это уж точно. Все пятеро замолчали, посмотрели друг на друга в поисках ответов, которых ни у одного из них не было. В конце концов, они ничего не могли высказать, кроме предположений. Им придётся дождаться утра и надеяться, что они найдут ответ.۞
Себастьян проснулся в тишине. Его веки были тяжёлыми, а мысли окружала пелена. Он не мог долго оставаться в бодрствующем состоянии. Он снова уснул. Когда он проснулся в следующий раз, на улице снова было темно. Лазарет тускло освещали напольные лампы, стоящие по краям комнаты. Они лишь издавали слабое жёлтое свечение, но Себастьян был благодарен за это. Он проснулся с ужасающей головной болью, и даже такой тусклый свет её отягощал. Ещё немного, и он был уверен, его череп разорвётся пополам. Операция. Себастьян снова закрыл глаза, не чтобы уснуть, но чтобы оценить свои повреждения. Его тело было вялым, чувства будто бы притупились. Кроме головы у него ничего не болело, но в его теле были такие места, как его левая рука и плечо, верхняя часть его спины, его челюсть, которые, казалось, существовали отдельно. Они были тяжелее, или, лучше сказать, казалось, что они у него были, а всё остальное нет. Себастьян открыл глаза и взглянул на себя. Вместо рубашки его грудь покрывали бинты. Белоснежно белые повязки закрывали его торс, места над плечами и вокруг них, их связывали острые серебряные застёжки. Его правая рука была сильнее замотана, она была перевязана и прикреплена к его груди. Перевязь практически не давала ему пошевелиться. На его руке были другие бинты. Они были толще, под ними что-то было. Он всё ещё был запачкан кровью. Теперь её было больше, какая-то была его собственной. На его руках всё ещё были перчатки. Голова Себастьяна снова начала пульсировать. Это была такая острая боль, будто бы сосуды в его голове горели адским пламенем. Ни один миллиметр его черепа не остался в стороне от этой мучительной боли. Он издал стон. — Он проснулся, — объявил голос у его кровати. Себастьян снова распахнул глаза. У его кровати сидел Клод Фаустус. Вокруг него были разбросаны бумаги, он наклонялся над каким-то файлом, лежащим у него на коленях, и что-то записывал. Он едва взглянул на Себастьяна, хотя с радостью использовал его ноги вместо стола, сложив туда листы бумаги. В нём было что-то странное, и Себастьяну понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что именно. Клод был не в униформе. Себастьян впервые видел его одетым в повседневную одежду. Облегающий джемпер, тёмные штаны и другая пара очков. Он выглядел абсолютно обычно, не был страшнее школьного учителя. Клод оглянулся за плечо, раздражённо щёлкнув языком. — Сидел здесь уже несколько часов, и теперь, когда ты проснулся, он ушёл. Себастьян не был уверен, о ком говорит Клод, в этот момент ему было всё равно. Его взгляд прояснялся, но очень медленно. Вскоре ему станет не всё равно. Клод взглянул на него. Себастьян заметил, что он выглядел уставшим, под его глазами были мешки. — Как ты себя чувствуешь? Ручка продолжала что-то записывать, пара слов присоединилась к остальным. Себастьян захотел их увидеть. Он с уверенностью мог сказать, что в файле было его имя, хотя и не мог объяснить, почему. — Что ты пишешь? — спросил Себастьян, хотя он и не дал своему рту разрешение на этот вопрос. Клод поднял бровь. Его ручка, наконец, остановилась. — Такие инциденты создают кучу бумажной работы. И большинство бумаг попадают ко мне. Себастьян кивнул, хотя и не запомнил его ответ. Клод какое-то время после этого молчал и медленно заполнял отчёт за отчётом о том, что произошло. Сколько из всего этого было правдой, Себастьян не был уверен, но, на самом деле, он сам был не уверен, что именно случилось. Кто кинул ему нож, кто скинул с него V7, чтобы он успел им воспользоваться. В конечном итоге, он не мог этого вспомнить. Себастьян позволил себе об этом забыть. Пелена его от этого отстраняла. Он не был уверен, что произойдёт, когда это, наконец, его накроет с головой, и не торопился узнать. Прошёл, должно быть, уже час, когда Клод снова заговорил. — Что-нибудь болит? Себастьян моргнул, стараясь понять смысл этого вопроса. — Нет, — ответил Себастьян после нескольких долгих минут. — Я в порядке? Речь возвращалась к нему медленно, но уверенно. Слова казались чужими в его рту. Клод сразу же ему не ответил. Преднамеренно медленно он перемещал листы бумаг, раскладывая их в правильном порядке. Сунул их в коричневый файл, прошёл на другой конец комнаты и оставил его на столе Доктора. Он оставил ручку в своих руках, вертя её своими длинными и тонкими пальцами, возвращаясь к кровати Себастьяна. Скорость его шагов определённо была намеренной. Они были слишком продуманы, чтобы это было иначе. Себастьяна снова удивило, насколько другим был Клод. Он думал, было ли дело только в повседневной одежде или что-то ещё было не так? Клод, которого знал Себастьян, был резок и держался клишировано отстранённо. Может, дело было в таблетках, но в этот момент Себастьян не видел в нём отстранённости. Клод смотрел на него с тем, что, был бы это кто-то ещё, Себастьян назвал бы это интересом. Клод облизал губы, очевидно продумывая ответ. — Ты в порядке, в каком-то смысле. Себастьян ждал большего, но это всё, что сказал Клод. — Что-т имеешь ввиду? — слова Себастьяна сливались воедино в опьянённое бормотанье. — В каком-т смсле? — Я имею в виду, что повреждение было не настолько серьёзным, как мы предполагали, но нельзя сказать, что ты невредим, — ответил Клод, крутя ручку вокруг указательного пальца. — На нижней части твоей спины экстенсивные кровоподтёки. К счастью, твоя спина не слишком сильно пострадала, что опровергло наши главные опасения. Твоё плечо было вывихнуто так, что появился разрыв мышц. Поэтому и была проведена операция. Доктор кажется уверенным в том, что исправил повреждение, поэтому я не стал бы волноваться. Себастьян плюхнулся обратно в кровать, хотя даже не осознавал, что присел. Он был в порядке. Он был в порядке. Тогда всё казалось иначе. Казалось, что V7 полностью сломает его, будто бы он сделан из чего-то такого же хрупкого, как фарфор. Но Доктор залатал его раны, склеил вместе разбитую китайскую вазу, и это было хорошо. — Как я сказал, кровоподтёки экстенсивны, поэтому, как только действие болеутоляющего пройдёт, думаю, тебе будет больно. Доктор сказал, тебе придётся ходить с перевязью, по крайней мере, неделю. Я говорил с Анжелой, в это время ты не будешь работать. Отдохни. А потом мы посмотрим. Клод всё ещё говорил безупречным монотонным тоном, но Себастьян не слушал его, в этот раз намеренно. Облегчение накрыло его с головой. Оно смывало всё, слова Клода и его присутствие, пульсирующую головную боль, окровавленные перчатки, всё ещё находящиеся на его руках. От приятного тумана Себастьяна оторвала прикоснувшаяся к его груди рука. — Ты слушаешь? — спросил Клод, его рука лежала на бинтах. Себастьян хмуро смотрел на его руку, пока он её не убрал. — Я сказал, пока не будет решено, что ты в нормальном состоянии, чтобы работать с пациентами, ты будешь выполнять другие задания. Какое-то время здесь, в лазарете, какое-то время будешь помогать Анжеле и Эшу в их делах, а какое-то время будешь со мной. Если ты предпочтёшь это, или если совсем не захочешь возвращаться к пациентам, тогда мы остановимся на этой договорённости. Себастьян? Клод снова решил, что он не слушает. Вероятно, потому что он на него не смотрел. Его глаза всё ещё были устремлены на то место, где до этого находилась рука Клода. Это было странным способом привлечь чьё-то внимание, подумал Себастьян, он мог бы просто потрясти его или помахать рукой перед его лицом. Почему здесь был именно Клод? Из всех, кто мог ему всё это рассказать, Клод стоял ниже Анжелы и Эша в списке тех, кто, скорее, не стал бы вызываться на эту должность. Это должен был быть Доктор. Это была его работа. Или Агни. Конечно, Агни бы хотел сидеть рядом с ним. Может, они уже не были друзьями, но они не так сильно отстранились, не так ли? Клод снова положил руку ему на грудь, чтобы привлечь его внимание. — Себастьян, ты слышал, что я сказал? Голос Клода совсем не звучал нетерпеливо. Он всегда был так тактичен? — Да, слышал, — ответил Себастьян через пару секунд, схватив Клода за запястье. Ему понадобилось приложить усилие, чтобы двинуть рукой, а его пальцам разжаться. С большей силой, чем он хотел, он убрал руку Клода со своей груди. — Спасибо. Клод наблюдал за ним, его глаза обезоруживали, они были почти янтарного цвета, узкие, как у кошки. Казалось, они видят слишком много. — Тогда я оставлю тебя, чтобы ты отдохнул, — сказал Клод, вставая со стула. Когда Себастьян отпустил его запястье, он быстро вытер его о край своего джемпера, будто бы высохшая кровь на перчатках Себастьяна попала на него. Клод остановился у двери. Его голос было хорошо слышно на другом конце комнаты, хотя ему совсем не пришлось его повышать: — Случившееся было… неприятным, но в этой работе мы все рискуем. Ты справился с этим так же хорошо, как этого и следовало ожидать. Если тебе когда-либо захочется обсудить то, что произошло, заходи ко мне в кабинет. И он ушел, не сказав ничего больше. Себастьян почувствовал беспокойство. Клод вёл себя странно. Менее отчуждённо, менее холодно. Он не сдерживал свои прикосновения. Его одежда казалась Себастьяну костюмом. Игрой в нормальность. Как долго он сидел здесь, дожидаясь, когда Себастьян проснётся? Зачем он вообще это сделал? На груди Себастьяна осталось призрачное ощущение прикосновения. Нежеланного прикосновения, которого он не ожидал. Ему протянули оливковую ветвь. Глаза Себастьяна широко раскрылись, когда он понял. Теперь я один из них. Инициация закончилась. Как только он намеренно схватил нож, они получили подтверждение его преданности. Один из персонала. Один из Них. Убийца пациента. Себастьян глубоко вздохнул, его затянутая бинтами грудь то поднималась, то опускалась. Его сердце бешено колотилось в его груди, он почувствовал панику, которую не чувствовал даже, когда был прикован к полу пациентом V7. Но его разум был блаженно чист. Всё кончилось. Он был…в безопасности. Медленно Себастьян сел на кровати. Он всё ещё чувствовал тяжесть, но его тело отвечало на его приказы быстрее, чем раньше. Между его желанием двинуть ногой и тем, когда тело начинало слушаться, была лишь небольшая запинка. После этого ему было проще встать, проще ступить вперёд, передвигая одну ногу за другой. Неуклюже шагая, Себастьян покинул лазарет. Клод только покинул комнату, но его уже не было видно в извилистых коридорах, по которым бесцельно, но решительно двигался Себастьян. На что ему нужно было решиться, он не мог понять. Кроме паники он особо не чувствовал ничего, в нём бурлила неугомонная энергия, заставлявшая его двигаться, продолжать идти, несмотря ни на что. Поначалу под его ногами был холодный линолеум, затем холодная плитка, после твёрдый камень лестничной площадки, и, наконец, гравий. Тогда Себастьян остановился, его усталое тело начало противиться. На секунду он неподвижно стоял на дороге, смотря на ворота. Он осознал, что его грудь стала тяжелее. Ему сложно было вздохнуть. Он всё ещё не мог чувствовать присутствующую панику. Себастьян побежал. Я убил его, я убил его, я убил его, я убил его… ... нет, оно, я убил это, оно пыталось убить меня, сначала оно пыталось убить меня… Я убил его, я убил его, я убил его, я убил его… ... это не моя вина, оно первое на меня напало, это не моя вина, не моя… ... теперь я один из них, теперь я один из них, я в безопасности, в безопасности… ... я убил его, я убил его, я убил его, я убил его… ... в безопасности только я, пациенты, пациенты опасны, они… Сиэль. ... они опасны, сначала оно пыталось убить меня, не моя вина… Обвинит ли меня Сиэль. ... это их вина, это твоя вина, ЭТО НЕ МОЯ ВИНА! — Себастьян! — Я убил его, я убил его, я убил его, я уб… Сильные руки схватили Себастьяна и оттащили его от ворот всё время повторяя имя Себастьяна. В голосе не было паники, но он совсем не успокаивал Себастьяна. Голос должен был паниковать. Как же так. Убийца, он был убийцей. — Себастьян! — повторил голос. Руки держали его, крепко обвивая его тело, в попытках успокоить. Себастьян отрешённо осознал, что чувствует боль, его рука выпала из перевязи. — Себастьян, ответь мне, — приказал голос, и в нём уже звучало волнение. Он пытался выбраться из хватки этого человека. Слабый толчок. Детский удар. Слова всё ещё бесконтрольно вылетали из его уст. Слова нужно было остановить. Они блокировали ему воздух. Он не смог бы дышать, если бы продолжил говорить. — Я убил это, я убил это, я убил это, убил это! — голос Себастьяна стал громче, напряжённей. Он задыхался. Он был одновременно и громок и слаб. — Всё хорошо, Себастьян, — настаивал голос, крепче сжимая его. — Это… не твоя вина. Голос не был так уж в этом уверен. Попытки Себастьяна выбраться ослабли, но только потому, что его голова стала легче. Его грудь сжималась, лёгкие горели, воздуха на улице не хватало, сколько бы он не вдыхал. Внезапно Себастьян изогнулся, и его вырвало. Руки в перчатках цеплялись за держащие его руки. Его грязные пальцы царапали мужчину сзади, ногти впивались во внутреннюю часть покрытых тальком перчаток. Его желудок был уже пуст, но его рвало, пока ему не стало больно. Его глаза слезились от каждой встряски. Хватка мужчины ослабела, и Себастьян обмяк в его руках. Он робко потирал его спину, в тщетной попытке успокоить. — Себастьян, — тихо сказал Агни. — Всё будет хорошо. Себастьян молчал. Он ничего не говорил, пока Агни помогал ему встать, провёл его обратно в здание, в его комнату. Он ни на что не реагировал, пока Агни не попытался снять с него перчатки. — Я просто сни… — Нет. Оставь их. Агни остановился, его руки всё ещё нависали над Себастьяном. — Себастьян, они грязные. Я просто выброшу их, а затем мы тебя отмоем, — это звучало разумно. Очень разумно. Себастьян гадал, говорил ли он так же с пациентами. — Нет, — спокойно повторил Себастьян. Его горло болело. Ему сложно было говорить. Агни наклонился, чтобы быть на одном уровне с Себастьяном. — Ты почувствуешь себя лучше, когда их снимешь, — начал уверять его Агни, так же, как родитель, объясняющий своему ребёнку, что под его кроватью нет никаких монстров. Они проверили. Им можно доверять. — Я почувствую себя лучше, когда ты уйдёшь, — ответил Себастьян, смотря на Агни в упор. Он не был уверен, было ли это правдой, но он лучше узнает это, чем проведёт ещё немного времени рядом с кем-то другим. Присутствие Агни удушало. Что мелькнуло в глазах Агни, боль? Мужчина отпрянул, наклоняясь назад. Он молчал какое-то время. — Хорошо, если ты этого хочешь. Если я понадоблюсь, ты знаешь, где я. Колеблясь, Агни встал. Его нежелание покидать комнату было очевидным. Он тихо закрыл за собой дверь. «Я никогда не знал, где ты, когда ты был мне нужен», — с горечью подумал Себастьян, ложась на матрас. Перевязь попала под его больную руку, но он не мог заставить себя двинуться с места. Что он пытался сделать? Ворота были заперты. Тяжёлый металлический замок немного на это намекал. Даже если они бы и не были заперты, Себастьян не был уверен, что действительно ушёл бы. Он не был уверен, может ли он действительно уйти. Даже если теперь он стал одним из них, он сомневался, что ему позволят так просто уйти. Это было бессознательным решением. Его ноги просто принесли его туда. Тогда это было именно то, чего он хотел. Сбежать из Святой Виктории, от всех людей в ней и от всего, что он сделал. Я убил это… — Нет, — вслух прорычал Себастьян, сильно стискивая зубы, пока ему не свело челюсть. Если он снова начнёт эту песню, он не был уверен, что сможет остановиться. Он положил голову на подушку, выдыхая через нос. Его дыхание успокоилось, но его голова всё ещё казалась невесомой. Его руки зудели. — Один. Два. Три, — тихо едва слышным шёпотом считал Себастьян, надеясь успокоиться. Он видел это как-то по телевизору, может, читал об этом книгу. Это было не очень эффективно. — Четыре. Пять. Шесть. Его спина начала болеть. — Семь. Восемь. Девять. Десять. Одиннадцать. С его правой рукой было что-то не так. — Двенадцать. Тринадцать. Пятнадцать. Шестнадцать. Нет… четырнадцать. Пятнадцать. Шестнадцать. От него несло больницей. Этот запах становилось всё сложнее и сложнее игнорировать. — Семнадцать. Восемнадцать. Девятнадцать. Двадцать. Он дважды обсчитался. Полностью пропустил число тридцать. К пятидесяти трём его дыхание снова стало неровным. Пока он монотонно считал, его разум снова начал обвинительную речь. Он дошёл до семидесяти восьми и рассвирепел. На его столе были вещи, которые он взял с собой в тот день в Комнату V. Ручка, маленький клочок бумаги, его электронный пропуск. Себастьян не был удивлён, что не нашёл кольцо Сиэля. Схватив свою карточку, он выбежал из комнаты.۞
Сиэль засыпал. На улице всё ещё стояла кромешная тьма, время застряло между поздней ночью и ранним утром. Он тоже застрял. Он и не бодрствовал и не спал. Но был в сознании, что его очень раздражало. Уже четыре дня. Всё вернулось на свои места утром после их разговора после комендантского часа. В больничном крыле постоянно присутствовало двое людей из персонала. Прогулки в саду стали рутиной, чего никогда до этого не случалось, что показалось Сиэлю странным, потому что погода только ухудшалась. Сеансы с групповой терапией теперь проходили дважды в неделю. Уже четыре дня Себастьян не появлялся в больничном крыле. Сиэль беспокойно ворочался под одеялом, ему было слишком жарко, но он слишком устал, чтобы двигаться. Ночи ещё не стали совсем холодными, и вместо этого они были овеяны неприятным тяжёлым теплом, а воздух был спёрт. Поэтому он не мог уснуть. Всё дело было не в мерзком голоске в его голове, повторяющем одни и те же слова, будто бы он их вот-вот забудет. Четыре дня. Сиэль всё больше и больше просыпался. Он цеплялся за остатки дрёмы, но они ускользали от него, как вода между пальцев. К счастью лишь через несколько секунд дверь в его комнату распахнулась, громко ударившись о стену. «Про волка речь», — подумал Сиэль, поднимая взгляд на нарушителя его спокойствия, — «а он навстречу». Себастьян, пошатываясь, вошёл в комнату, неуклюже закрывая за собой дверь. До этого Сиэль успел заглянуть в проём, увидеть, сидит ли Эш в коридоре. Удача впервые повернулась к ним лицом, комната досуга была полностью пуста. Сиэль уже хотел съехидничать, злобно прокомментировать внешний вид Себастьяна или то, куда он исчез, всё что угодно подошло бы, чтобы скрыть облегчение, которое он тогда почувствовал. Но он забыл всё, что хотел сказать, когда хорошенько взглянул на Себастьяна. Бинты, кровь и пот — первое, что поразило Сиэля. А затем едкий запах рвоты. Много крови. На нём не было ботинок, его ноги были грязными и оставляли следы на ковре. Много крови, но застывшей. Из-под бинтов выглядывали синяки, чёрные и фиолетовые пятна будто бы пролитых чернил. Слишком много крови. Четыре дня. Многое может произойти за четыре дня. Себастьян дышал слишком громко, слишком быстро. Он споткнулся, пытаясь подойти к Сиэлю, и неуклюже упал на колени после двух шагов. Видя его задыхающимся, сидящим на полу, волнения, тревожащие Сиэля последние четыре дня, подтвердились. Сиэль встал с кровати. Большими шагами он пересёк комнату и сел на колени рядом с Себастьяном. Он протянул руку, чтобы дотронуться него, но передумал в последний момент. Если бы он был в таком состоянии, последнее, что ему было бы нужно, так это чтобы его кто-то трогал. Но с ним нельзя сравнивать. Поможет ли это Себастьяну? Успокоит ли его это или только ещё больше выведет? Протягивая руку вперёд, Сиэль задал вопрос, который казался ему самым важным. — Себастьян, это твоя кровь? В ответ последовало лишь невнятное бормотание, смешанное с тяжёлым дыханием, но Сиэль не мог разобрать слов. Себастьян даже не смотрел на него, широко раскрыв глаза, он уставился в пол. Его лицо ничего не выражало, оно было пусто, его глаза ничего перед собой не видели. Сиэль решил, что делать. Он сильно ударил Себастьяна по щеке. Сиэль ожидал, что к лицу Себастьяна вернётся цвет. Ожидал от него злобного взгляда, колкий упрёк, детский толчок рукой. Раньше это работало. Себастьян упал от силы этого удара, безвольно плюхнувшись на бок. Будто бы кто-то внезапно отрезал верёвочки с куклы. Он вяло лежал на ковре, ловя ртом воздух, он пах грязью, кровью, потом и рвотой. — Себастьян. Никакого ответа, он даже не пошевелился. — Себастьян? Щека Себастьяна краснела от пощёчины Сиэля. Его собственная ладонь болела от этого удара. Это точно произошло, почему же тогда он не отвечает? Колеблясь, Сиэль опустился на пол, начиная полностью осматривать Себастьяна. «Бинты и перевязь. Его ранили. Кровь его… нет, не вся, она не находится там же, где и бинты». «На нём латексные перчатки. На них больше крови, чем на всём остальном. Себастьян, что же ты сделал?» «Это паническая атака? Он скоро отключится, если не перестанет так дышать. Мне нужно помочь ему начать правильно дышать, если он соберётся мне что-нибудь рассказать». Сиэль начал успокаиваться после неожиданно появившегося напряжения. Когда у него был план действий, он был спокоен. Ему нужно было над чем-то работать, нужна была цель. — Себастьян, я подойду к тебе, хорошо? — объявил Сиэль, говоря настолько спокойно, насколько мог. Последнее, что ему было нужно, это напугать Себастьяна, чтобы он на него напал, ослепнув от страха. Он сталкивался с таким множество раз за эти годы, чтобы знать, насколько жестокой может быть такая вспышка. Ответа не последовало, он только начал сильнее хрипеть. Сиэль робко подвинулся поближе. Чем ближе он приближался, тем тяжелее Себастьян начинал дышать. — Я возьму тебя за руку, хорошо? Сиэль остановился, но снова не получил ответа. Принимая это за разрешение, он взял ближайшую руку Себастьяна и прислонил к своей груди. Засохшая кровь слегка отвалилась в некоторых местах от этого прикосновения. Своей свободной рукой он поднял подбородок Себастьяна, чтобы он взглянул ему в глаза. — Продолжишь в том же духе и отключишься. Я бы этого избегал. Ты уже достаточно испачкал мой пол. Поэтому мы начнём дышать вместе, — Сиэль глубоко вздохнул, под их руками поднялась его грудь. — Вот так. Когда я досчитаю до трёх, ты вздохнёшь, а пока я считаю до пяти, ты задерживаешь дыхание. Когда я скажу пять, можешь выдохнуть. Себастьян всё ещё молчал, но сжал пальцы на груди Сиэля. Мальчик сжал его руку в ответ. — Хорошо. Один, два, три, — он звучал смехотворно, пытаясь считать вслух и одновременно вздыхая, но Себастьян покорно его послушался. — Четыре, пять, — и выдохнул. — Снова. Вдыхай, два, три. Задерживай дыхание, четыре, пять. Выдыхай. Какое-то время они так и сидели, прислоняясь друг к другу, считая дыхание. По прошествии времени Себастьян тоже начал бормотать цифры, его пальцы сжимались у груди Сиэля с каждым вдохом и выдохом. Он подвинулся поближе, закрывая глаза. Сиэль подумал дать ему здесь уснуть. Ему это явно было нужно. — Себастьян, нет. Ты ещё не можешь уснуть. Его желание услышать объяснение развеяло его мысли. Вытягивая вперёд свои затёкшие ноги, Сиэль сел прямо, и потянул Себастьяна за руку. Он без вопросов позволил ему поставить себя на колени, но вздрогнул от боли. — Что? — спросил Сиэль, опуская его руку. — …Плечо болит, — пробормотал он более чем невнятно, но в тишине этой комнате его было проще понять. Его голос звучал почти так же плохо, как он выглядел. — Эта подвязка вероятно не просто модный аксессуар. Может, тебе повезёт, если твоя рука окажется в ней. Именно за эту руку Сиэль и потянул. У Себастьяна выдалась ещё та ночка. После неуклюжей и неловкой возни, Сиэль смог вдеть руку Себастьяна обратно в подвязку, заметив, что на его плече бинты были толще, чем везде. Это казалось хорошим местом, чтобы с него начать, поэтому Сиэль спросил: — Что с твоей рукой? Всё ещё сонно моргая, Себастьян не сразу понял вопрос. Ещё больше времени ему понадобилось, чтобы сформировать ответ. Будто бы в нём был какой-то баг, и Себастьян не сразу сообразил, что происходит. — Вывих. Произошёл… разрыв мышц, — он сказал это, будто бы кого-то процитировал. Он повторял чьи-то чужие слова. — Из-за этого операция. Искра тревоги, которую почувствовал Сиэль, охладила его, как будто его окатили ледяной водой. — Операция? На тебе? Себастьян кивнул, глядя на него не моргая. Он всё ещё выглядел опустошённо. Даже теперь, когда его дыхание выровнялось, это выражение не сходило с его лица. — Тогда это твоя кровь. Это был не вопрос, но Себастьян всё равно ответил. — Нет. Он всё ещё на него пялился. Это становилось неуютно. Сиэль облизнул губы, не решаясь задать вопрос, но зная, что ему придётся. С нежеланием, которое он сам не мог понять, он спросил: — Если не твоя, тогда чья? Он ожидал прямого ответа. Признания с пустым взглядом, не показывающего, что Себастьян действительно это сказал. Как только он смог контролировать своё дыхание, он замкнулся. Оказался в чертогах своего разума, Сиэль слишком хорошо это понимал. Он не мог сосчитать, сколько раз реальность заставляла его спрятаться в единственном безопасном месте, которое он знал, внутри самого себя. Вместо пустого признания, этот вопрос вытянул Себастьяна из его транса. Его взгляд не дрогнул даже, когда всё его тело начало трястись. Жизнь по миллиметру возвращалась к его лицу, сначала он сомкнул челюсть, потом к его лицу подступил жар, и затем в его глазах появился ужас, который он скрыл, сомкнув свои веки. Себастьян тяжело упал вперёд, положив свой лоб на плечо Сиэля. — V7. Сиэль почувствовал, как напрягся. Это было неосознанно, но каждая клеточка его тела застыла. Тело Себастьяна было тёплым, но Сиэль чувствовал, как продрог до костей. Слезь с меня. Слова так и грозились сорваться с его языка. Его рука, рука, которой он держал Себастьяна, чесалась, будто бы дюжина мерзких насекомых ползали по его коже. Он дотронулся до этой руки, дотронулся до высохшей крови, которой она была покрыта. Он взглянул на неё, будто бы мог увидеть на ней грязь, хотя знал, что теперь она там и была. Кровь пациента. Он дотронулся до крови пациента. Себастьян был тяжёлым, он едва держался на ногах, облокачиваясь о Сиэля. Тогда мальчика не в первый раз, но определённо впервые за долгое время, удивило, насколько Себастьян больше него. Не только больше, но и, несомненно, сильнее. Если дело дойдёт до драки, Сиэль сомневался, что ему в ней повезёт. Он был беспомощен против него. V7 тоже был беспомощен? Заперт в клетке без оружия, без надежды выбраться, какой шанс был у V7? …Нет, стой. Ты ещё не услышал его историю. Успокойся. Ещё не всё потеряно. Сиэль проглотил подступившие отвращение и панику, которые были так сильны, что превратились в комок в его горле. Ему нельзя терять голову. Был ещё шанс потерять контроль. — Себастьян, — сказал Сиэль, усердно стараясь заставить свой голос звучать так спокойно, как только возможно. Его рука всё ещё чесалась. Ему понадобился весь его самоконтроль, чтобы не начать вытирать несуществующее пятно на ковре. — Себастьян, тебе нужно рассказать мне, что произошло. Себастьян не слез, он всё ещё облокачивался о Сиэля. Прикосновения Себастьяна перестали вызывать у него отвращение ещё месяцы назад, либо он к ним привык, либо ещё что, он не был уверен. Но теперь они доставляли ему неудобства. Поза, в которой они находились, легко могла стать угрожающей, если Себастьяну так захочется. Но, если Сиэль сделает, как хочет, оттолкнёт его, обвинит, полностью отвергнет, тогда это подвергнет опасности всё, над чем они так усиленно работали. Один неверный шаг, и всё полетит к чертям собачьим. Сложно было себя сдерживать. Чем дольше Себастьян молчал, тем сильнее мысли Сиэля заполняли пробелы. Такое количество крови предполагало что-то фатальное. Не просто атаку, но убийство. Пациенты из другого крыла были заперты, у них отсутствовал разум, они были беззащитны, так сказал Себастьян. Может, до него добрался персонал? Убедил его? Или, может, он просто рассвирепел, позволил своим мыслям, в которых ему признался, стать реальностью? Старые слова Сиэля вернулись к нему. — Твои мысли не причинят никому вред, Себастьян. В этом нет ничего дурного, пока это всё — мысли. Смысл в том, что ты не причинял вреда V2. Да, ты об этом думал, может, даже хотел это сделать, но не сделал. В этом и отличие. Это и отличает тебя от остального персонала. Дурак. Дурак, дурак, дурак! Тогда эти слова казались правильными. Они были единственным решением, которое Сиэль мог ему предложить. Но теперь это казалось предложением. Думать о том, чтобы причинить вред другим пациентам, пока его хотели заставить сделать именно это, и всё с постоянным нависающим над ним страхом. Какого результата ждал Сиэль? Себастьян слегка подвинулся, сильнее облокачиваясь на него. Сиэль противился желанию оттолкнуть его. Он всё ещё ничего не говорил, и это позволяло воображению Сиэля говорить за него. Было ли это «лечением», думал Сиэль. С этой мыслью нахлынула очередная волна возможного развития событий. Картинки, воспоминания промелькнули перед ним. Его собственное лечение, вода в его лёгких, ненавистные голоса, уговаривающие его солгать, жар после того, как сильный холод пронизывал его насквозь неделями, время от времени пролитая кровь, не всегда его собственная. Они все мелькали в его голове, как холст, на который можно было бы нанести преступление Себастьяна. И в каждом омерзительном сценарии Сиэль был в роли пациента. Он был V7, его кровь пропитала перчатки Себастьяна, запятнала его белоснежно белые бинты… Оу. Все эти мысли остановились. Бинты и ссадины. Вывихнутое плечо, разрыв мышц, операция. Себастьян был ранен. Рука в перевязи, синяки, покрывшие его кожу, Себастьян тоже пострадал. Наконец успокоив мысли, Сиэль глубоко вздохнул, досчитал до пяти, и затем выдохнул. Его чистая рука, та, что не дотрагивалась до крови, дотронулась до головы Себастьяна. Он начал медленно гладить его по волосам и задал вопрос, который должен был первым прийти ему на ум. — Себастьян, ты в порядке? Себастьян повернул лицо к шее Сиэля, прислоняясь к нему так близко, как только мог. Его дыхание всё ещё было ровным, хотя не без его собственных стараний. Тяжело дыша, он ответил: — Нет. Слова полились из него, будто бы он не мог остановить их. — Это было слу… я не хотел… ёбанный Фаустус отпустил это, и оно меня атаковало, и… Сиэль, оно собиралось меня убить. Оно было сильным. Я не мог двигаться, оно просто продолжало меня бить. Оно знало, что спина — слабое место, оно знало, что делает! А затем один из них кинул мне нож, не знаю, кто, и я не думал, я просто… я был напуган, ясно, я знаю, я не должен это признавать, знаю, у нас нет чувств, но мне было страшно. Я не хотел здесь умереть. Я не хочу здесь умереть. Поэтому я убил это. Не специально, не то чтобы я это планировал. Я просто… схватил нож и воткнул, и я пытался скинуть это с меня. Но я воткнул нож ему в шею. И я… я не хотел? Сиэль молчал, продолжая гладить Себастьяна по волосам. Тогда это было самозащитой. Это… не было так же плохо. Это было скорее подстроено, чем решено самим Себастьяном. Это было не из злобы. Перемены не влияли на Себастьяна. Персонал не отобрал его у Сиэля. Пока что. По тому, как Себастьян сомневался в себе, тому, как Сиэль желал оттолкнуть его, связи, которые Сиэль создавал всё это время между ним и Себастьяном, могли рухнуть. Это было бы кошмарно. Это могло разрушить все его шансы выбраться из Святой Виктории. Проглатывая своё собственное отвращение, Сиэль оттянул Себастьяна за волосы, чтобы тот поднял на него глаза. — Тогда самозащита. Брови Себастьяна нахмурились. — Пациент первый атаковал тебя, — произнёс Сиэль с уверенностью, которой не чувствовал, — и ты защитил себя. Ты что, должен был позволить, чтобы тебя убили? Ты просто защищал себя. Себастьян сел и отрыл рот, чтобы с ним поспорить, он начал тревожиться. Сиэль перебил его, прежде чем он успел это сделать: — Если кто-то тебя ударил, будет честно ударить его в ответ? Или ты просто должен подставить другую щёку? Если кто-то хочет тебя убить, тогда они заслуживают в ответ то же самое, правильно? — Сиэль! — перебил Себастьян, разгневанный его попытками снять с него вину. — Это не одно и то же. Боже, я… я уб… — Да, это одно и то же, — настоял Сиэль, и он не был уверен, кого хотел убедить, себя или его. — V7 пытался тебя убить, поэтому не было неправильным сделать то, что ты сделал. Ты просто дал сдачи, Себастьян. Себастьян потряс головой, зажмурив глаза: — Сиэль, я убил V7. — Нет. Себастьян взглянул на него так, будто он говорил с ним на иностранном языке. — …Что… я не… — Просто послушай, — Сиэль звучал отчаянно даже для самого себя, но ему нужно было что-то сказать. Перед ними предстало ужасное развитие событий, Себастьян сломлен, персонал выигрывает, они оба остаются в заключении Святой Виктории до конца своих дней, и ему нужно было вытянуть их оттуда, пока не стало слишком поздно. Шанс всё ещё существовал. Он всё ещё мог это исправить. — Они хотят, чтобы ты стал таким. Ты не видишь? Они продолжают перетягивать тебя на свою сторону, но им это снова и снова не удаётся. Комната V была козырем в их рукаве, но это не сработало, потому что ты продолжаешь им сопротивляться. Каждый раз, когда у тебя был выбор, ты выбирал сказать им «нет». Поэтому в этот раз они лишили тебя выбора, Себастьян. Они загнали тебя в угол, чтобы ты сделал именно то, что они хотели от тебя. Они позволили пациенту тебя атаковать. Они не пытались тебе помочь. Они буквально вложили нож тебе в руку. Ты видишь? Рот Себастьяна двигался, но он ничего не говорил, смотря на него с недоверием. Его глаза проследили за руками Сиэля, когда они схватили ладони Себастьяна. — Слушай, — сказал Сиэль, поднимая здоровую руку Себастьяна на уровень глаз. Себастьян зажмурился, чувствуя отвращение при виде крови, это было ненужным напоминанием. Сиэль начал стягивать с него перчатки обеими руками, слой засохшей крови начал трескаться и слетать на ковёр, показывая его собственную бледную кожу, — Взгляни, насколько чисты твои руки. Ни капли крови. Ни капли. Себастьян смотрел так, будто никогда их не видел. Шрам на тыльной стороне его руки, след от укуса Сиэля выступал ярче, чем когда-либо, будто бы зная, о чём думает Себастьян. Сиэль провёл указательным пальцем по шраму в виде полумесяца. Это было нежнейшим прикосновением Сиэля. Оно стало ещё нежней, когда его палец заменили губы, целующие шрам. Тогда гнев покинул Сиэля, желание оправдать то, что сделал Себастьян, и себе и ему, пропало. Всё ещё прислоняя губы к тыльной стороне руки Себастьяна, он снова заговорил, но теперь звучал менее уверенно. — Мы глупо полагали, что сильная воля и ошибочное чувство справедливости защитят нас. Глупо считали, что сможем выбраться отсюда невредимыми. Я… я всегда был высокомерен, думая, что всё, что я думаю, верно, просто потому, что это мои собственные мысли. Ну, у меня нет… у нас нет больше привилегии на это высокомерие. Мы здесь ничего не контролируем. Никогда не контролировали. Сиэль опустил их руки, всё ещё держа Себастьяна за запястье. — Нам нужно сделать выбор, и сделать его сейчас, Себастьян. Либо мы останемся высокомерными и умрём, либо сделаем всё, что нужно, и однажды выберемся отсюда живыми. И, если нам очень повезёт, может, мы выйдем более-менее невредимыми. Опустив одну руку вниз, Сиэль переплёл их с Себастьяном пальцы. Это больше всего удивило Себастьяна. Забывая о сексе, это был самый интимный момент между ними. И поцелуй руки. Сиэль впервые поцеловал его. — Не то что я так отчаянно хочу жить. Это тоже высокомерно, видишь ли. Я просто слишком горд, чтобы позволить себе умереть в этом месте от рук этих ублюдков. У меня всё ещё осталось моё достоинство. И если мне ненадолго придётся забыть о моём достоинстве, тогда я это сделаю. Я сделаю всё, что нужно, если это поможет мне выйти за эти ворота с высоко поднятой головой. Что на счёт тебя? Себастьян не мог оторвать взгляд от их сплетённых вместе рук. Он сильно сжал ладонь Сиэля. — …Я не хочу здесь умереть. Это не высокомерие. Дело даже не в достоинстве. Я просто… не хочу умереть в этом месте из-за этих людей, — ответил Себастьян после затянувшейся паузы. Это единственное из произнесённых им фраз за эту ночь, в которой он был уверен. Сиэль поднял его подбородок свободной рукой, чтобы Себастьян взглянул на него. — Поэтому ты должен сделать то, что должен, Себастьян. В той комнате с теми пациентами ты должен делать то, что тебе говорят, чтобы, когда придёт день, ты смог выйти за эти ворота вместе со мной. Себастьян проглотил застрявший в его горле комок, не веря в то, что правильно услышал Сиэля. — …Ты хочешь, чтобы я причинял им боль? — спросил он. — Я хочу, чтобы ты жил, — ответил Сиэль с холодным выражением лица. Он не осознавал правдивость этих слов, пока не произнёс их вслух, но они внезапно пересилили его собственное отвращение к его же словам. Его отвращение было больше страхом, что Себастьян изменится так, что больше не будет привязан к Сиэлю, встанет наравне с персоналом. Он не знал этих пациентов из Комнаты V. В конце концов, они были для него никем. Если кому-то из них придётся заплатить цену за свободу Сиэля, свободу Себастьяна, тогда будь что будет. — Даже если это значит, что я стану, как они? — спросил Себастьян. Сиэль потряс головой: — Ты никогда не станешь одним из них, Себастьян. Протянув свою свободную руку и проигнорировав полный отвращения голос в своей голове, Сиэль поднял с ковра грязные латексные перчатки. Себастьян всё ещё постоянно отводил от них взгляд, но, по сравнению с предыдущим разом, он мог смотреть на них дольше. На устах Сиэля возникла маленькая ухмылка. — Вот, что ты сделаешь, Себастьян. Ты пойдёшь в Комнату V, когда тебе это скажут. Но до того, как ступить за дверь, ты оставишь за ней свое имя. Когда зайдёшь внутрь, то ты, прежде всего, наденешь пару этих перчаток и сделаешь то, что тебе говорят, что бы они не попросили. Когда твоя смена кончится, ты выйдешь за дверь той комнаты, выбросишь перчатки и с ними всё, что ты делал в этой комнате. И тогда ты снова сможешь быть Себастьяном и вернуться ко мне. — Пока ты носишь пару этих перчаток, твои руки будут чисты, понимаешь? Себастьян должен был бы рассмеяться на такое до смешного простое решение для ужасных вещей, которые он попросил его делать, так думал Сиэль, но он знал, что он не станет. Он знал, Себастьян схватится за любую предложенную возможность, любое освобождение от ответственности за гнусные действия, которые ему придётся совершить. Он знал это так же хорошо, как знал, что закроет на это глаза. Ради себя, чтобы защитить то, чего он добился за последний год, он не просто проигнорирует, но даже рационализирует действия Себастьяна. В конце концов, Себастьян будет действовать скорее по инструкции Сиэля, чем персонала. Это было проще проглотить им обоим. — Да, — ответил Себастьян. Груз спал с его плеч. Было намного проще расслабиться, когда тебе не нужно было нести ответственность за твои действия. — Да. Казалось, что они говорили целую ночь, но на улице было всё ещё темно, с момента, как Себастьян вошёл в его дверь, прошло не больше часа. Сиэль тогда не мог уснуть, его тревожили волнения. Теперь он мог лечь спать. Всё ещё держа мужчину за руку, Сиэль встал. Себастьян сделал то же самое и покорно последовал за ним на кровать. В любое другое время, в другом случае это было бы предложением. Сигналом для чего-то большего. Но не сегодня. Они оба были вымотаны, их глаза слипались, а сердца устали. Они нашли решение, которое, они оба знали, переходило за грань. Сделав этот выбор, были ли они действительно лучше персонала? — Ночи, — сказал Себастьян, сжимая пальцы Сиэля. Кровать была крошечной, но между ними было небольшое расстояние, достаточное, чтобы они могли удобно устроить свои переплетённые руки. — Спокойной ночи, — ответил Сиэль, сильнее сжимая руку Себастьяна и быстро засыпая.