۞
Клод был слишком занят, убирая все доказательства срыва Сиэля, и Себастьян впервые с начала этой мерзкой инициации оказался один в Комнате V. Он чувствовал облегчение. Присутствие этого мужчины удушало больше запахов и криков. Не имея и малейшего понятия, что он должен делать, Себастьян оказался сидящим на полу, облокотившись о дверь, его глаза избегали пациентов. Только, чтобы заглушить визги, он позволил себе задуматься. И, будто бы это уже не случалось по десять раз в день, его мысли привели его к Сиэлю Фантомхайву. Себастьян волновался, но не то чтобы он собирался позволить узнать об этом самому источнику его волнений. Сиэлю стало лучше после того, как он поспал, но именно его сон и был причиной беспокойства. Сказать, что он был тревожным, значило ничего не сказать, мальчик корчился во сне так, будто бы ему причиняют настоящую боль, его лицо искажали муки, он ворочался так, будто бы они захватили его в плен. Это был сон, потревоженный тем, чему Себастьян не мог быть свидетелем, но его воображения хватало, чтобы придумать эти кошмары. Однако более всего было интересно то, что Себастьян присутствовал рядом с мальчиком, пока тот спал. Это доверие? Кусочек доверия, которое Себастьян подарил Сиэлю, наконец, вернулся. Правда в том, что существуют такие вещи, пройдя через которые двое людей просто не могли не начать друг другу доверять, и, конечно, инсценировка спасательной операции в безумной психиатрической клинике считается за них. Хотя пока что он не хотел делать поспешных выводов. Да, в нормальной ситуации (а в той ситуации не было ничего нормального), участвовавшие в ней люди должны друг другу доверять, или, по крайней мере, начать друг другу доверять уже после. Ну, Себастьян уже знал, что Сиэль был не как все люди, и нормальные правила с ним не работали. По какой-то причине этот мальчик был уже измучен жизнью, слишком измучен, чтобы доверять кому попало. Но мужчина задумался о нём не только потому, что Сиэль попросил Себастьяна остаться, пока он спит. В последнее время Сиэль был… ну, прилипчивым. Это действительно сложно было признать, потому что это было именно то слово, которое не могло подойти этому обычно отчуждённому и сдержанному мальчику, но так оно и было. Себастьян раньше имел дело с прилипчивыми людьми. В целом, такие вечно к нему и тянулись. Звонили каждый час, требовали узнать, где он был и с кем, постоянно искали подтверждения тому, что они красивы или любимы. Это всегда утомляло, и он придумал правило, заканчивать такие отношения, как только «почему ты не ответил на моё сообщение» становилось главной темой разговора. Сиэль не был прилипчивым, как его бывшие возлюбленные или даже друзья, и, по стандартам обычных людей, его поведение не считается таковым. Но это же был Сиэль, и его поведение никогда не попадало под категорию нормальности. Это выражалось в мелочах. До этого настроение Сиэля всегда было непредсказуемым, и это имело прямое влияние на то, как пройдёт день Себастьяна. Если мальчик был в своей версии хорошего настроения, что для нормальных людей равноценно — раздражителен и немного высокомерен, тогда, вероятно, Себастьян проведёт свою смену в комнате Сиэля, где они будут говорить обо всём, что приходит им в голову, обменяются колкими замечаниями, и ему надерут задницу в любой игре, в которую они решат сыграть. Если у Сиэля было плохое настроение, то он вёл себя, как отпрыск Анжелы и Эша. Тогда уж убейте. Тогда Себастьян не успевал даже зайти к нему, как уже чувствовал нависшее напряжение. Иногда он оставался и пытался его снять, большую часть времени он чувствовал, когда ему не рады, и поспешно удалялся. Это стало для них обычаем, не запланированным, но уже привычным, и, как он видел, он им обоим подходил. Но не теперь. Теперь при любой погоде Сиэль не то что просил, он требовал, чтобы Себастьян оставался с ним. Однако дело было не только в этом. Вне его комнаты происходило то же самое, если не хуже. Себастьян всегда старался общаться со всеми другими пациентами, только чтобы показать другим сотрудникам, что он не всё своё время проводит рядом с Сиэлем. И это становилось всё более и более сложно, потому что Сиэль начал ходить за ним, как хвост. Не то чтобы он социализировался с другими пациентами, он просто шёл за Себастьяном и ждал, когда тот закончит. Это становилось всё страннее и страннее. Теперь, когда он задумался над этим, началось ли всё это только после того инцидента с разрушением кабинета Клода? Или это случилось раньше, после того, как Себастьян рассказал ему о Комнате V? Он заметил тот загадочный взгляд, появившийся на лице мальчика, они начали остерегаться друг друга, по крайней мере, сильнее, чем раньше. Он сделал вывод, что Сиэль волновался за него точно так же, как Себастьян волновался за Сиэля, и он принял это. К сожалению, Комната V не была местом для серьёзных размышлений, её обитатели больше не знали слова «думать», и Себастьяна от мыслей оторвало неустанное верещание пациента V9. Все звуки в этой комнате ужасали, но Питер сумел выделиться даже тут. Этот звук был нечеловеческим. Даже не визгом свиньи, которую ведут на убой, это был именно визг свиньи, которую заживо режут. Он визжал так пронзительно, удивительно, что его голосовые связки не порвались, как тонкая салфетка, и этот звук всё больше и больше подводил Себастьяна к черте. Он не чувствовал обычную нервозность или тревожность, как всегда в этой комнате. Это было… раздражением. Этот шум давил ему на нервы, и если бы это помогло, он бы велел этому V9 заткнуть свой рот. Себастьян оттолкнулся от стены и встал на ноги, наступая на потёртый линолеум. Несмотря на то, что Комната V была не особенно большой, каждый сделанный здесь шаг казался пройденным километром, и сократить небольшую дистанцию до клетки V9 было, как пробежать марафон. Себастьян научился идти строго по центру между клетками, у пациентов была мерзкая привычка дожидаться худшего момента и прыгать на свои пластиковые ограждения. Рядом с клеткой V9, нет, Питера, Себастьян сел на корточки. Через немного мутный пластик он видел лежащего на животе Питера. Он был всё ещё одет в старую форму, которую носили пациенты наверху - слишком большую фуфайку и белые штаны на шнуровке - самую безликую одежду, которую только можно представить. Только сейчас она была порвана в некоторых местах, к ней присохло то, от чего Себастьяну хотелось помыться, его одежда была настолько грязная, что её уже больше никогда не удастся отстирать. Кожа мальчика была, вероятно, ещё грязнее его одежды. Его шея была свёрнута, окровавленная щека прислонялась к неровному полу, она была повёрнута в противоположном направлении от Себастьяна. В одно и то же время, как часы, мальчик открывал рот, чтобы издать протяжный громкий стон. Он выглядел намного меньше, чем его запомнил Себастьян. А он сам по себе был не большим. Облизывая свои пересохшие губы, Себастьян подвинулся поближе к пластику и мягко сказал: — Питер? Ничего не последовало в ответ. Он не взглянул в его сторону, не напряг плечи, даже слегка не прервал свой неослабевающий жалобный вой. Мальчик не узнал своего имени, казалось, он даже не слышал мужчину. И снова, но уже громче, Себастьян снова попытался: — Питер. Всё, что угодно. Любая реакция была бы кстати. Резкое движение, дрожь, рык, хотя бы небольшой перерыв в воплях. Хотя бы что-то, что показало бы, что он слышал, что он хотя бы что-то понял. Что, если мальчик больше не узнаёт своё имя, то хотя бы чувствует что-то, что-то знакомое, что заставило бы его замолчать. — Питер! Ничего. В V9 не осталось ничего от Питера.۞
— Расскажи мне о Винсенте. В такие моменты Сиэль скучал по своему второму глазу. С одним раздражённо закатывать глаза было сложнее. — Мы много говорили о нём. Мне больше нечего сказать, — вместо этого ответил он, насторожившись. От начала их сеанса прошло только десять минут, и он не мог расслабиться. Ну, настолько, насколько он вообще чувствовал себя расслабленным в присутствии Фаустуса. Комната снова выглядела безукоризненно, все улики срыва Сиэля полностью исчезли. Хотя он ожидал, что так и будет. Но более всего его нервировала спокойная тишина. Шума не было, как будто Сиэль привык, что в этой комнате всегда находятся трое, а сейчас они вдвоём. Значит, он не звучал только у него в голове. Он одновременно почувствовал и облегчение и беспокойство. С одной стороны, он был не безумнее обычного, если забыть о разрушении кабинета. Но с другой, теперь, когда Клод перестал использовать шум, чтобы добраться до него, у него, несомненно, появился ещё один козырь в рукаве. — Тогда ты врал. Теперь я хочу, чтобы ты рассказал мне правду, — не сложно было догадаться, какой козырь у него в рукаве сейчас. Мужчина так хотел, чтобы у него были проблемы с папочкой, это просто смехотворно. Обвинения во лжи разозлили его, но Сиэль быстро успокоил себя. Один раз он уже потерял голову, и это оказалось губительно для его гордости. Он не мог позволить этому случиться снова. В тот раз он избежал Комнаты, но он знал, что Клод не позволит ему снова остаться безнаказанным за такое вопиющее неуважение. Вместо множества ярких ответов, приходящих ему в голову, один из которых нёс в себе направление, куда именно Клод должен засунуть свою правду, Сиэль ответил: — Почему ты мне не расскажешь о нём, если ты явно такой эксперт. — Как на счет компромисса? Я скажу тебе, что знаю, а потом ты скажешь мне, что думаешь. Согласен? — снисходительно предложил Клод. Сиэль заметил подтекст в словах Клода. Немного в шутку и с неохотой, только для того, чтобы оживить и поскорее закончить этот сеанс, он ответил: — Хорошо. Согласен. И так это началось. — На момент смерти Винсенту было двадцать семь лет, — заявил Клод, а затем взглянул на Сиэля, как бы спрашивая его мнение. Честно, мальчик этого не помнил. Когда ты маленький, возраст не кажется тебе важным, кроме твоего собственного. Взрослые были взрослыми, старыми. Поэтому, не сумев дать противоположный ответ, Сиэль кивнул головой и жестом показал, чтобы доктор продолжал. — У него были серые глаза, — продолжил Клод. В этот раз Сиэль кивнул более оживлённо. Он слишком хорошо помнил эти глаза. — В целом, он был добродушным человеком. Очень открытым. — Хмм. Он был очень приятным человеком. Хотя, и очень незрелым. И крайне сентиментальным, — хихикнул Сиэль. Он заметил, что начал говорить, вопреки своему обещанию самому себе, что этого делать не будет. Он чувствовал приближение следующего вопроса, нарастающий страх при мысли, что именно изменит Клод в имени Винсента, в его воспоминаниях. С этим пришло нерациональное желание защитить это имя. Не ложью, потому что он никогда не лгал, говоря о Винсенте, и ложь была ни к чему. Правды было достаточно. — У него были натянутые отношения с твоей матерью, Рейчел, — заметил Клод ничего не выражающим тоном, просто как утверждение. В Сиэле вскипела злость, но он оставил её, в этот раз его не покинет контроль. Он ответил так спокойно, как только мог: — Вообще-то, они были в очень хороших отношениях. Они любили друг друга. Клод остановился и начал стучать ручкой по лежащему на его столе досье, он не сразу взглянул на Сиэля. А когда он это сделал, он выглядел несколько уставшим, когда поправил мальчика: — Как я понимаю, они поженились в очень молодом возрасте, им было по семнадцать лет, столько же, сколько тебе сейчас, потому что Рейчел забеременела тобой. Это был брак не по любви, а по залёту. — Сиэль почувствовал, как его лицо искажает злость, но не сделал ничего, чтобы её стереть, всё своё внимание он сфокусировал на том, чтобы молчать, когда на его губах выступил яд. Мальчик не ответил, поэтому Клод продолжил: — Их отношения усугубились ещё сильнее, когда они переехали в Ренборн. Сиэль почувствовал ужас, когда услышал это слово, название этого места. Он больше не хотел этого слышать. — Касательно того, что произошло в Ренборне… Рейчел была абсолютно не причастна к этому и вербально выражала своё недовольство. Однако Винсент был активным участником… — Достаточно, — прошипел Сиэль, радуясь хотя бы тому, что он смог не закричать. Уверенный в том, что сможет придерживаться того же почти спокойного тона, он продолжил: — Не смей. Мой отец никогда не прикладывал ко мне руку. Он не сделал ничего, кроме как пытался защитить меня. Клод перестал стучать своей ручкой, положив её на бумаги. В его глазах была лишь жалость, и это злило. В его голосе слышалась нерешительность, когда он тихо спросил: — Если это так, тогда почему Винсент просто не забрал вас из Ренборна? Сиэль замешкался. Совсем ненадолго, не больше, чем на секунду, но в тот момент, когда он не решился ответить, искал слова, Клод выиграл. — Это было не так просто… Он не слышал, как Клод встал с кресла, или как подошёл к нему. Аккуратно опустив руку на плечо Сиэля, Клод сказал: — На сегодня всё. Просто подумай об этом, хорошо?۞
Пар поднимался в воздухе его ванны, он был такой же плотный и горячий, как вода, в которой лежал Сиэль. Пар полностью затуманил фальшивое зеркало, которое представляло из себя пластик с прикреплённой к нему отражающей фольгой. Дешёвая замена. Это был именно такой сильный жар, от которого так и хотелось спать. Только воздух был не горячее нрава Сиэля. В последнее время казалось, что всё, что он чувствует, это разные вариации злости, одна только эта мысль ещё больше его злила. Это было порочным кругом. Уровень его гнева, может быть, и варьировался, но источник оставался всё тем же. Чёртов Клод Фаустус. Этот гандон обожал делать вид, будто бы знал Винсента. Сиэль признавал, что у отца должна была быть жизнь до рождения сына. Может, они встречались, может, даже знали друг друга. Но совершенно оскорбительным было то, что Фаустус вёл себя так, будто бы знал Винсента лучше, чем он. Клод ни черта не знал, но мальчику было неуютно даже признать, что мужчина был прав. Сиэль ненавидел это. Действительно ненавидел. Талант Клода с лёгкостью забираться ему под кожу, потому что Сиэль думал об этом. На самом деле, он действительно часто думал об этом. В его голове Винсент был великим человеком. Когда он вспоминал своего отца, он вспоминал героя. Этот мужчина был живым воплощением слова «защитник». Если ты падал, он ловил тебя. Если в твоём шкафу был монстр, он отгонял его прочь. Если ты порежешься или ушибёшься, он целовал там, где болело. Но… это никак не согласуется с воспоминаниями Сиэля о произошедшем, а в особенности, с уверениями Клода, что именно тогда произошло. Винсент был его защитником. Тогда почему он никогда не пытался увести Сиэля от того самого, от чего его нужно было защитить? Он сказал Клоду, что всё было не так просто, но, на самом деле, как убежать ради безопасности твоего ребёнка могло быть сложно? Он не мог не подумать, что… версия событий Клода имела больше смысла, чем его собственная. Осознание того, что он только что подумал, пришло к Сиэлю, и он прорычал, уходя под воду с головой, как будто бы пытаясь смыть доказательства того, что он согласился с Фаустусом. Это было именно тем, что Клод хотел, чтобы он думал! Чтобы он начал сомневаться, чтобы начать колебаться, чтобы Клоду стало проще забраться ему в голову и сломать то, что осталось от Сиэля. Нет. Нет, он не позволит ему. Шесть лет, шесть лет Сиэль придерживался своих доводов, ах, но разве не те же доводы сказали ему, что Финни не реален? В такие дни он всегда вспоминал об этом. Его ум, его единственный вечный компаньон, предал его. Единственное, чему он доверял, оказался так не прав. Если бы не Себастьян, он прожил бы всю свою жизнь, думая, что никакого Финни нет, и считал бы себя правым. Если он был не прав на счёт Финни, нельзя сказать, насчёт чего ещё он ошибался. Ренборн, Пожар, Винсент? Он больше не мог это игнорировать, он больше не мог доверять собственному разуму. От самой этой мысли в нём разожглась паника, и Сиэлю пришлось сесть в ванной, нуждаясь в кислороде. Горящий воздух казался удушающим. Если Сиэль Фантомхайв кем-то точно не был, так это идиотом. Далеко не идиотом. Ещё давно он понял, что не выживет в Святой Виктории в одиночку. По этой причине он поддался нескончаемым попыткам Джокера подружиться, позволил Соме войти в его мир, открылся хотя бы немного Фрэклз, даже предложил товарищескую руку Алоису. В конце концов, весь мир был против них, они жили в стенах врага. Последнее, что ему было нужно, это бороться с его товарищами и такими же жертвами. Этот факт сейчас был как нельзя кстати, и точно так же, как он вынудил себя завести связь с другими пациентами, стать неотъемлемой их частью, теперь ему нужно было найти ещё один разум, от которого он мог зависеть. Если Сиэль больше не мог доверять самому себе, тогда ему нужно было найти кого-то, кому он мог довериться. Вариантов было не много и, на самом деле, кандидат был только один. Это точно должен был быть не кто-то из пациентов. Они были такими же, как он, если не хуже. Из всех них, он, вероятно, был самым нормальным, даже принимая во внимание его недавнее поведение. Без сомнений, это должен был быть Себастьян. Человек, противящийся Переменам и каждый раз доказывающий свою ценность и лояльность. Этот человек принадлежал ему, Сиэль это знал, потому что он впился в него когтями до того, как этот шанс выпал этой больнице. Однако это не было гарантией безопасности. Всё могло измениться в любую секунду. Себастьян мог измениться в любую секунду, и, боже, персонал усиленно работал над этим, Комната V и экспериментальные пациенты были тому доказательством. Перемены всегда были внезапными и неотвратимыми, и именно поэтому они так пугали. Себастьян мог однажды выйти из той комнаты монстром, и от человека, которым он был, не осталось бы и следа, того человека, которому Сиэль хотел вручить своё доверие. Но нет. Доверие было само по себе ненадёжным понятием. Что-то из сериалов и глупых новелл для подростков. Доверие не привяжет Себастьяна к нему неразрывной нитью, как того хочет Сиэль, бесспорным способом, который поможет Себастьяну противиться Переменам. Им нужно было что-то сильнее. Что-то глубже. Что-то, что полностью привяжет Себастьяна к нему. И у Сиэля была хорошая идея, чем именно это будет.* ۞ *
Когда Себастьян, наконец, закончил свою смену в Комнате V, он направился в комнату Сиэля. Не то чтобы он получил информацию, которую они ещё не знали, но он всё ещё чувствовал, что обязан поделиться своими тщетными попытками общения с мальчиком. Переступив порог комнаты Сиэля, он почувствовал жгучий жар. Дверь в ванну была широко раскрыта, и, хотя он видел, что в ней никого не было, пар всё ещё висел в воздухе, комната больше походила на сауну. После нахождения здесь не более минуты, кожу Себастьяна уже успела покрыть влага, либо от пота, либо от пара вокруг. Не было ничего удивительного в том, что Сиэля он увидел валяющимся в постели со скомканным одеялом у ног. Он был в отрубе. По мальчику было видно, что он только что принял ванну и явно не заморачивался хорошо вытереть себя полотенцем. Непривлекательная униформа плотно прилегала к его телу, белая влажная ткань слегка намекала на розовую кожу под ней. Она показывала его худое, даже хилое тело в немного неприличном свете, и Себастьяну показалось немного странным, что Сиэль позволил себе такую явную уязвимость, прекрасно зная, что его дверь не запирается. Его мокрые тёмные волосы немного завивались на кончиках, оставляя мокрые разводы на подушке, и маленькая дорожка воды всё ещё стекала по его шее. — Ммф… — Ты так и заболеть можешь, — предупредил Себастьян, его нисколько не тронул этот злобный взгляд, с которым на него смотрел теперь уже проснувшийся мальчик. Он занял своё обычное место на кресле у стола. Сиэль стащил со своего лица полотенце, он не выглядел сонным, хотя только проснулся; он рявкнул неискреннее «спасибо». Себастьян не обратил внимания на его тон, как и на его злобный взгляд, уже успев привыкнуть к настроению Сиэля. — Не за что. Сегодня я был один в Комнате V, — начал Себастьян, — и Питер поднял шум. Сиэль рассеянно кивнул, наклоняясь, чтобы достать кубик Рубика. Он всегда быстро его собирал, но каждый раз, когда ему становилось скучно, он перемешивал цвета. — Он был таким же, как и обычно, поэтому я не мог понять, что с ним такое. Я думаю, его глаз, ну, отсутствие глаза, вероятно, болит. С другого конца комнаты видно, что он инфицирован. Пока он говорил, Сиэль явно обращал больше внимания на игрушку в своих руках, чем на слова Себастьяна, поворачивая разные части, будто бы выровнять цвет было его важнейшим жизненным предназначением. Его пальцы двигались неуклюже, и игрушка полетела на пол. На автомате Себастьян согнулся, чтобы её поднять, и глаз Сиэля смотрел явно не на кубик Рубика в его руке. Ох, ну вашу ж мать. Это многое говорило о мнении Себастьяна о Сиэле. Когда он заметил, что мальчик явно пялится на его зад, первым, что он подумал, было: Что Грелль сделал с моими штанами сейчас? С усмешкой он кинул Сиэлю кубик Рубика и спросил: — Наслаждаешься видом? Он ожидал, что мальчик насмешливо фыркнет или пренебрежительно закатит глаза. Возможно, отпустит шутку про его волосы. А вместо этого получил поднятую бровь и лёгкую улыбку, которую можно было назвать только… кокетливой. Если бы Себастьян не знал, он бы подумал, что Сиэль пытается с ним флиртовать. К счастью, он знал этого мальчика, поэтому слова «Сиэль» и «флирт» не могли присутствовать в одном и том же предложении, даже в его голове. Этого быть не могло. Вообще, он был вполне уверен, что у мальчика нет чего-то даже удалённо напоминающего сексуальное влечение, что было самым важным в таких вещах. Сиэль был слишком… холоден для этого. — …В любом случае, — продолжил Себастьян, снова садясь в кресло, — поскольку я был там один, я подумал, почему бы не попробовать поговорить с ним. Особенно подчеркну, только попробовать. Он даже не узнал своё собственное… Снова не собрав цвета, Сиэль немного пожал плечами и откинул игрушку на край кровати. В этот раз хотя бы притворившись, что обращает на него внимание, он едва встретился с Себастьяном взглядом и кивнул, затем стал рыскать в ящике. Никто не знал, откуда Сиэль достаёт конфеты, но в его ящике было нескончаемое количество сладостей, каждый фантик в его комнате так и кричал «съешь меня, и заработаешь диабет». Вытащив один из множества леденцов, Сиэль начал его облизывать, оставив тщетные попытки притвориться, что слушает Себастьяна. — …Мать. Я связался с ней, убедил её встретиться с Питером. Страшная женщина, размером с мамонта, а темперамент у неё, как у медведя, понимаю, почему пацан здесь очутился. Точно не слушает. Сиэль снова рассеянно кивнул, томно облизывая леденец, его язык стал вишнёво-красного цвета. Себастьян до этого видел, как Сиэль ест. Не то чтобы это было чем-то особо запоминающимся, это было бы странно, но когда ты находишься с кем-то так часто, как они друг с другом, ты замечаешь их манеры и привычки. Поэтому Себастьян знал, что Сиэль обычно не обращался с едой так, как это делают в любительском порно. Он чересчур долго водил языком по леденцу, обвивал его верхушку своими мягкими розовыми губами и сосал его так, как другие сосут, ну, вы поняли, мальчик обычно никогда этого не делал, а тут… Не сдержавшись, Себастьян разразился смехом. Он просто не мог не сделать это. Пялиться на его задницу это одно, но показывать леденцу, насколько у него глубокая глотка? — Стоит ли мне оставить вас с леденцом наедине, Сиэль? Очевидно, это было последней каплей для Сиэля. После этого вопроса его уши, а затем и всё его лицо, стали томно красного цвета. Достав леденец изо рта, он насупился и грубо спросил: — Почему ты всё так усложняешь?! Себастьян удивился сильнее, чем если бы мальчик говорил с ним на иностранном языке: — Что именно усложняю? Существовала тысяча ответов на этот вопрос, каждый страннее предыдущего, но последнее, что он ожидал услышать от Сиэля, было то, что мальчик рявкнул ему в ответ. — Я соблазняю тебя, болван! Затем последовал странный момент тишины. Сиэль, сердясь на него, сморщил в отвращении нос, и его румянец начал исчезать, кажется, он счёл это совершенно приемлемым ответом, и, не сказав ничего больше, он выжидающе взглянул на Себастьяна. Какая-то часть мужчины снова хотела засмеяться, хотя он и осознавал, как сильно Сиэль мог кинуть в него к счастью забытый кубик Рубика. Другая его часть задавалась вопросом, что именно в действиях Сиэля считалось обольщением. Возможно, у кого-то и встанет на мокрого Сиэля Фантомхайва, но заботясь о нём, когда его лихорадило, Себастьяна больше беспокоила возможность снова поиграть в медсестру с самым худшим больным в мире. Ему не шибко хотелось, чтобы ему по лицу снова заехали холодным компрессом. Окей, кокетливая ухмылка, может быть, и считалась, но мальчик частенько ухмылялся, поэтому не удивительно, что первое, что подумал Себастьян, так это то, что над ним смеются. Но…леденец? Серьёзно? Откуда он это взял, из какого-нибудь жуткого порно? Вместо того, чтобы рассмеяться Сиэлю в лицо, губы Себастьяна искривились в хитрой ухмылке, и он захихикал: — Если это так, тогда тебе нужно поработать над интимными разговорчиками. Отбросив уже ненужный леденец, Сиэль выпрямился, каким-то образом он всё ещё излучал чувство собственного достоинства, несмотря на то, что кончики его ушей были красными. Он сделал глубокий вздох и взял быка за рога: — Слушай, очевидно, я не умею флиртовать, поэтому давай будем откровенны. Я тебя привлекаю. — Ну, кое-кто слишком высокого о себе мнения. — То есть, ты это отрицаешь? — в его голосе звучала уверенность, которую Себастьян не особо понимал. Сколько бы он не пытался, он не мог вспомнить, когда проявлял свою привязанность вне их странной дружбы. Конечно, он не мог отрицать, Сиэль Фантомхайв был привлекательным человеком. Он был похож на фарфоровую куклу, у него была прекрасная белая кожа, его единственный глаз был глубокого голубого цвета, который только приобретал большую глубину, когда он чувствовал ярость, и лицо, за которое любая модель убила бы. Даже забыв о его внешней привлекательности, в нём было что-то неотразимое. То, как он себя подавал, будто бы комната и все находившиеся в ней ему принадлежат, и ему не нужно было произносить ни слова. Нельзя отрицать, что это было очень соблазнительным качеством. Даже его отчуждённость притягивала, а его редкие моменты проявления тепла были похожи на ловушку, поставленную самим дьяволом. Больше всего он их и помнил, хотя они были редки, то время, которое он уделял сломленному Джокеру и Финни, тогда Сиэль снимал маску безразличия. И Себастьяна очаровывали эти моменты. О да, Сиэль был привлекательным человеком, Себастьян это знал, но это не значило, что он его привлекал, ведь нет? Он почувствовал, как начинает отнекиваться, не понимая, почему. — Полагаю, у тебя… есть определённый шарм, — ответил Себастьян. — К чему ты клонишь? На лице Сиэля было то же раздражение, которое чувствует человек, убеждающий ребёнка в том, что если на этой картинке есть еда, это не значит, что её можно есть. — Я привлекаю тебя, ты привлекаешь меня. К чему, чёрт возьми, ты думаешь, я клоню? Себастьян опешил. — Ты не серьёзно. — Я серьёзен, как инфаркт миокарда. Этот разговор получил сюрреалистический поворот. В какой-то момент Себастьяну показалось, что он уснул, он часто это делал в комнате Сиэля после особенно изматывающих смен в Комнате V, и это был сон, вызванный его глубокой усталостью. Наверно, так оно и было, быть не может, чтобы Себастьяну сделал такое непристойное предложение Сиэль, мальчик, который почти задушил взрослого мужчину за то, что тот посмел к нему прикоснуться. Чувствуя себя абсолютно неуютно и смутившись от такого поворота, Себастьян пытался придумать ответ, и вышло у него только это: — Ты не думаешь, что слишком юн для меня? Сиэль закатил глаз. — Мне уже можно. — Ты твинк. — Уверен, если бы я знал, что это такое, я бы обиделся. Слушай, — мальчик покачал головой, пытаясь вернуться к теме, — ты был здесь уже какое-то время, правильно? Намного больше полугода. Ты здоровый молодой человек. У тебя есть потребности. Себастьян чуть ли не вздрогнул. Будто бы слышать такое непристойное предложение от кого-то вдвое младше него ни с того ни с сего не было достаточно неловко, Сиэль внезапно взял на себя роль сельской учительницы. Это напомнило ему ужасающие уроки о сексе в старших классах, где говорили, что его потребности абсолютно нормальны, заставляли практиковаться надевать презерватив на банан, и вся эта официальность и медицинские термины... Он почти ожидал от Сиэля разговоров о безопасном сексе. — И давай взглянем фактам в глаза, если ты не помашешь своему самоуважению ручкой и не прогнёшься под Греллем, то тебе не перепадёт ещё очень долго. Я подросток, переполненный гормонами, я просто обязан хотеть трахаться, нравится мне это или нет. Я вижу это так, что тут мы можем помочь друг другу, — закончил Сиэль, изящно пожав плечами, будто бы предлагал пойти купить поесть или новую обувь. Как бы его это и не возмущало, Себастьяну пришлось признать, что мальчик был прав. С последнего раза, когда он занимался сексом, прошла уже вечность. Раньше в этом не было проблемы. Это не было самонадеянностью, сказать, что он может найти себе партнёров, не пошевелив и мизинцем. Он достиг того возраста, когда начинаешь замечать противоположный, а иногда и собственный пол, и в то же время вырос из той долговязой стадии и перестал выглядеть, как огромный щенок-переросток. Поэтому у него всегда было много возможностей. Женщины, мужчины, редко бывало, когда он не получал того, кого хотел, и вместо того, чтобы захотеть их ещё больше, он считал, что бегать за кем-то, кто в нём не заинтересован, слишком хлопотно, и терял интерес. Прошло действительно больше полугода? Боже милосердный. Какой его жизнь приобрела неожиданный поворот, когда он начал работать в Святой Виктории, всё съехало к обочине, очевидно включая и его либидо. Ему было даже неуютно себя трогать. В те редкие моменты, когда он начинал засовывать руку себе в трусы, это было каким-то знаком для его соседей, которые тут же стучались к нему в комнату. Как сказал Сиэль, последнее, чего он хотел, это того, чтобы Грелль увидел, как он себя трогает, и принял это за приглашение. Ему нравилось чувство своего достоинства, спасибо большое, не надо. — Не стану спорить… давно этого не было, — нерешительно ответил Себастьян, и сразу же продолжил, — но, несмотря на это, очевидно, что тебе не нравится, когда тебя трогают, Сиэль. И я не имею в виду, немного не нравится, ты испытываешь острое отвращение. Не важно, как давно я не занимался сексом, я не жажду этого настолько, чтобы спать с кем-то, кто всё время будет испытывать отвращение, и не важно, что ты сам этого хочешь. Сиэль стоял молча, задумавшись. Открыв рот, чтобы начать говорить, он повернулся всем телом к Себастьяну, и посмотрел ему в глаза. То, что он собирался сказать, было важно. То, что он собирался сказать, должно быть услышано. — Не хочу тебе лгать, у меня есть боязнь прикосновений, и ты видел, как далеко это может зайти. Но это не значит, что я фригиден, знаешь ли. И это зависит от человека. Сома и Алоис любят лезть обниматься, поэтому я не чувствую отвращения каждый раз, когда они меня трогают. Фрэклз тоже иногда ко мне лезет. За это я не начинаю на неё кричать. Я большой мальчик, Себастьян, я могу с собой справиться. Кроме того, — Сиэль хмыкнул, в его голос снова возвратилась насмешка, — конечно же, будут правила. — …Правила? — нерешительно спросил Себастьян, чувствуя, вопреки всему, любопытство. — Три, если быть точным, — быстро ответил Сиэль. Он не мог не ухмыльнуться: — Продолжай. — Правило номер один, — Сиэль поднял указательный палец, — Не целоваться. Меня это никогда не привлекало, это, кажется, просто негигиенично. Правило номер два, — он поднял средний палец, — Никаких проникновений. Снова, меня это не привлекает, есть куча способов кончить, не прибегая к сношениям. И третье правило, — его безымянный палец присоединился к двум другим, — Я остаюсь частично или полностью одетым. Это не требует объяснений. Это было не так, но Себастьян не стал этого говорить. Его всё ещё пронзали сомнения. Этим утром все, о чём он волновался, так это о часах в Комнате V, и том, что они попытаются заставить его сделать. Теперь он стоял здесь, и Сиэль Фантомхайв предлагал ему заняться сексом. Он мог бы предельно честно заявить, что этого уж точно не ожидал. Себастьян сильно нахмурился. — Что-то случилось во время сеанса у Фаустуса? Сиэль удивлённо моргнул: — Что? Почему? — Это… это происходит ни с того ни с сего, Сиэль. То мы говорим о Питере или о том, что Эш с Анжелой клоны-амёбы. Чёрт, вчера мы обсуждали зомби апокалипсис! А теперь ты ко мне пристаёшь? Явно что-то произошло, что заставило тебя думать обо мне в этом роде. Поэтому, либо тебе приснился эротический сон, или что-то произошло на сеансе. Я бы больше поверил последнему. Сиэль нахмурился точно как Себастьян. Господи, этому мужчине всё надо анализировать? Ему предложили секс без обязательств, и он спрашивает, почему. Он что, не может сделать своё дело, как любой другой на его месте? Очевидно, что нет, потому что Себастьян всё ещё ждал ответа на свой глупый вопрос. Хорошо. Если он хотел услышать глубокую психологическую причину, Сиэль мог придумать какую-нибудь дурость из Фрейда, чтобы его успокоить. — После всей той ситуации с Финни я… я думаю, что ещё они сделали, Себастьян. С моей головой, моими мыслями, моими воспоминаниями. Они явно способны их изменить. Я… больше ни в чём не уверен. Я не могу перестать об этом думать, и это сводит меня с ума. Мне нужно что-то. Что-то, в чём я мог бы быть уверен, что-то физическое, что-то, что сможет меня защитить. Ты единственный человек, которому я доверяю достаточно, чтобы сделать тебя этим «чем-то». Сиэль удивил этим признанием даже самого себя. Эти слова были слишком близки к правде. Но нет времени жалеть об этом. Правда или ложь, намеренно или нет, оно сделало своё дело. Себастьян медленно направился к нему, будто бы давая ему шанс взять свои слова назад, струсить и отвергнуть предложение. Он этого не сделал, просто смотрел на то, как подкрадывается к нему Себастьян. Он не забрался к нему в кровать, хотя Сиэль этого ожидал, вместо этого он сел перед ним на корточки. Осторожно положив руки Сиэлю на колени, Себастьян ещё раз немного усмехнулся, и сказал: — На будущее, когда кого-то обольщаешь, попытайся сделать так, чтобы это не звучало, как деловая сделка. Сиэлю не дали ответить на это досадное заявление, вместо этого его потянули вниз за колени с кровати, пока он не оказался на полу и не прильнул к груди Себастьяна. Он соскользнул на пол, облокотившись спиной о матрас. Темноволосый мужчина наклонился вперёд, будто бы пытаясь поцеловать мальчика, сидящего между его ног. Прежде чем Сиэль смог отругать его за нарушение самого первого правила раньше, чем через пять минут, как оно было утверждено, Себастьян сменил направление, прислоняя губы к шее мальчика. Вместо игривого языка, его кожи коснулись зубы, слегка укусившие его. Хорошо. Как и поцелуи с сексом, Сиэля не привлекала перспектива быть облизанным, чужая слюна его нисколечко не возбуждала. Медленные поползновения начали проходиться по коже Сиэля, его начало охватывать омерзение, бегая по его коже, словно маленькие насекомые с бесконечными лапками. Себастьян даже не трогал его руками (пока что), лишь его зубы, подразнивая, кусали его за шею, но отвращение уже стучалось в дверцу, решительно стараясь пробраться к нему. Дыши. Пока он боролся с отвращением, его атаковало внезапное желание сбежать. Его руки так и чесались прислониться к груди Себастьяна, не затем, чтобы дотронуться, не затем, чтобы почувствовать, а чтобы оттолкнуть, оттолкнуть мужчину и его прикосновения, открыть себе путь к двери и свободе. Ощущение груди Себастьяна так близко к нему удушало, и он пытался убедить себя, что он едва тебя коснулся. Между нами большое пространство. Когда убеждения не сработали, не помогли воздуху проникнуть в его сужающиеся лёгкие, он прибегнул к дисциплине. Остановись сейчас же. Ты сам об этом попросил, ты примешь это. Всё в порядке, Сиэль, хорошо? Он не причиняет тебе боль, даже не пытается, и если ты скажешь, чтобы он остановился, он так и сделает. Это помогло. Он снова и снова повторил в своей голове, если ты скажешь, чтобы он остановился, он так и сделает, и пугающее удушье исчезло. Прикосновение так не пугает, когда ты можешь его контролировать, а Сиэль контролировал эту ситуацию. Однако ему нужно было испытать свой контроль. Ему нужно было убедиться, что именно он здесь решает, что происходит, и когда оно должно остановиться, поэтому он схватил Себастьяна за волосы и оттянул мужчину от своей шеи. — Хватит ходить вокруг да около, укуси меня уже, — он надеялся, что Себастьян ошибочно примет его отдышку за возбуждение, чем за уже проходящую панику, и если его томный взгляд и сладострастная улыбка о чём-то и говорили, так это о том, что его надежды были не в пустую. Руки Себастьяна легко легли на его бёдра, когда он выдохнул: — Да, сэр, — снова наклонился и вонзил свои зубы в ключицу Сиэля. Это был не подразнивающий укус, как предыдущие лёгкие покусывания, это был жгучий укус, который Сиэлю не полностью не понравился. Здесь не было никакой романтики, и он испытал облегчение, что Себастьян не притворялся, что это было иначе. Предыдущее отвращение начинало ускользать, и его тело стало реагировать на Себастьяна. Одна рука мужчины проскользнула между их телами, его ладонь массировала растущую выпуклость в штанах Сиэля. А другая подкралась к краю его рубашки, кончики его пальцев легонько коснулись его живота. От этого прикосновения в любой другой момент он почувствовал бы щекотку, но сейчас, когда в его животе возрастал жар, оно ещё больше обжигало. Даже когда возбуждение Сиэля усилилось, маленький голосок в его голове дал о себе знать, требуя, чтобы он сбежал, пока всё не стало хуже. Но отвращение к этому моменту уже почти полностью угасло, поэтому ему было проще успокоиться. Я привыкну к этому, потому что я должен, ради нас обоих. Рука, трогающая его живот, попыталась снять с него рубашку, и Сиэль впервые ответил на прикосновения, схватив блуждающую руку. Себастьян с вопросом взглянул на него, другая его рука не прекращала, поддразнивая, трогать его между ног, слой ткани между ними только ухудшал... ну, улучшал трение. — Моя кофта останется на мне, — сказал Сиэль, к счастью, его голос не звучал так хрипло, как он боялся. Себастьян не стал спорить, укусив Сиэля за шею ещё один раз, он сел чуть ниже и избавился от ненужного слоя ткани между ними. Но мужчина не использовал свои руки, опустившись ниже, он начал приносить Сиэлю удовольствие одним своим языком. Сиэль не стонал, как распутная школьница, что Себастьян находил удовлетворительным. Не то, чтобы он не издавал ни звука от прикосновений мужчины. С каждой дорожкой, проведённой его языком по разгорячённой плоти, короткий, едва слышный стон исходил из крепко сжатых губ Сиэля, его дыхание становилось всё тяжелей с каждой долгой секундой. Когда он кончил, он издал сдавленный стон, Сиэль пытался быть тише, но в конце просто не смог. Его лицо было очаровательно красного цвета, когда он пытался восстановить своё дыхание. Какое-то время, казалось, он не мог встретиться с Себастьяном взглядом, мальчик смотрел куда угодно, но не на мужчину между его ног. Но, как только он смог снова дышать, робость ушла. Их глаза встретились, и Сиэль просто сказал: — Я не буду делать это. Это недостойно. Мальчик не устраивал из этого шоу, как прошлые любовники Себастьяна, не играл ни во что, намеренно не пытался выглядеть страстно. Но, когда Сиэль провёл языком по своей ладони, оставляя на ней блестящий след, в штанах Себастьяна стало тесно, и ему пришлось признать хотя бы на тот момент, что что-то в Сиэле его очень привлекало. Сиэль пристально смотрел ему в глаза, расстёгивая Себастьяну ширинку и засовывая руку ему в трусы. Слюна на его ладони одновременно успокаивала и сводила с ума, когда она дотронулась до разгорячённой плоти Себастьяна, и он едва сдержался, чтобы не толкнуться вперёд, глубже. Сиэль беспощадно поглаживал его, целенаправленно делая это медленно и долго, и его едва заметная шаловливая ухмылка давала ясно понять, что этот медленный темп был исключительно намеренным. Несмотря на то, что Сиэль делал то же самое, что он делал с собой столько раз, было что-то возбуждающее в том, что именно чужая рука приносит ему такое ослепляющее наслаждение. Ладонь Сиэля была мягкой, нетронутой трудом, который ужесточил руки Себастьяна и оставил грубые мозоли на его пальцах. И Себастьян прекрасно чувствовал эту мягкость, когда его рука трогала его в таком безумно медленном темпе. Когда Сиэль, наконец, сжалился над ним и ускорил ритм, даря Себастьяну тот же головокружительный момент эйфории, которую он доставил мальчику незадолго до этого, он встретил её не с той же решительной сдержанностью. Сиэль смог это сделать, следуя одному только желанию не издать ни звука. Себастьяну же пришлось уткнуться головой в плечо Сиэля, чтобы хотя бы попытаться быть тише. Когда Себастьян восстановил своё дыхание, опускаясь с небес на землю после момента удовольствия, Сиэль высвободился из-под него, и исчез в ванной. Вернулся он так же быстро, как ушёл, вытирая свою руку мокрой тряпкой, и бросил её Себастьяну, когда закончил. — Твоя смена, должно быть, уже подходит к концу, — сказал мальчик, завязывая шнурки на своих штанах. Себастьян никогда не был особо безмолвным, он всегда находил, что ответить, в любой ситуации, поэтому его разочаровало ещё больше то, что в тот момент он не нашёл слов. Но всё же, он никогда не позволял никому оставлять за собой последнее слово, поэтому, когда он вытерся, поправил свою одежду и уже подходил к выходу, он сказал: — Если мы продолжим заниматься… этим, тогда у меня тоже есть правило. Скептически настроенный Сиэль нерешительно ответил: — Говори. — Тебе придётся начать причёсываться. Знаешь ли, у меня есть стандарты.