۞
За прошедшие две недели Клод всё чаще и чаще отрывал Себастьяна от дел. Завтракал ли он с Агни, ждал в коридоре, когда, наконец, освободят ванну, или тогда, когда он уже готовился открыть дверь в больничное крыло, его перехватывал мужчина в очках. У Клода была жуткая особенность появляться из ниоткуда. Он не следовал за Себастьяном по коридору, никогда нигде его не дожидался, он просто появлялся рядом, будто бы всё время был здесь. Каким-то образом Клоду Фаустусу удалось стать ещё более жутким. Себастьян был впечатлён. За эти длинные две недели, Себастьян заметил, что стал проводить больше времени в Комнате V, чем в больничном крыле. Никого не просили выйти на работу за него, и его отсутствие никак ни на кого не повлияло. Он обнаружил, что его больше пугает осознание того, что его присутствие в основном ни на что не влияет. Что если в один из этих дней его назначили постоянно работать в Комнате V? За эти две недели, тянущиеся так долго, он стал постоянным компаньоном Клода, что его вообще не радовало. Чаще всего с пациентами оказывались только они с этим мужчиной, пока Доктор был занят в лазарете. Если Клод ему раньше не нравился, то сейчас он испытывал к нему абсолютную ненависть. Это лишённое выражения лицо так и напрашивалось на его кулак, и он не мог понять, почему так упорно продолжал отвергать такое щедрое предложение. Его монотонный голос сводил его с ума больше, чем вопли пациентов, Себастьян точно знал, какое из двух зол он бы предпочёл. Единственная малюсенькая радость была в том, что Клоду это нравилось точно так же, как и ему, он всегда держал большую дистанцию между ними и встречался с ним взглядом только тогда, когда отдавал приказы. Ах, приказы. Себастьян всегда уважал других людей, по крайней мере, ему нравилось так думать. Если кто-то был его начальником, то они были ими не без причины, и одна эта причина требовала его уважения. Он был их подчинённым, уступал им в должности и зарплате. Если начальник отдавал ему приказ, он обязательно следовал ему так, чтобы потом стать тем, кто сам отдаёт приказы. Поэтому, когда Клод, главный психиатр психиатрической больницы им. Святой Виктории, отдавал ему приказ, его обычное кредо гласило, что он должен его выполнить. — Прислони кончик к подошве стопы. К сожалению, между Себастьяном и Клодом не было нисколечко уважения. Клод его не заслужил, а значит, что Себастьян и подавно. Ох, ну ещё это противоречит морали, конечно. — Нет, — заявил Себастьян решительным тоном, которым всегда отвечал все эти две недели. Сегодня с ним в Комнате V был не только Клод. Мужчина перехватил Себастьяна на пути в здание больницы, несмотря на то, что последний не только даже не умывался, но и пропустил завтрак, чтобы избежать встречи с ним. Клода сопровождали молчаливые тройняшки, Кантербери, Тимбер и Томпсон, которые впервые не хлопотали в лазарете. Почему они присоединились к Клоду с Себастьяном, быстро стало ясно. Одной рукой Кантербери крепко держал за чёрные волосы пациента V5, другой рукой он прижимал нижнюю часть его спины к полу. Пациенту не нравилось такое обращение, он бурно на это реагировал, дико вопил и пинался. Если бы его удерживал только Кантербери, он бы уже легко его пересилил, но помощь подступила быстро. Тимбер схватил оба запястья V5, использовав собственный вес, чтобы обездвижить нижнюю часть тела V5. Пациент жалостливо вопил, его визг с каждым часом становился всё громче. V5 не переставал вырываться, его голая нога с гниющей раной на ней продолжала вертеться по полу, пока Клод не велел Томпсону остановить её. Он сделал это без вопросов, схватив ужасающе тонкую лодыжку, он протянул её Себастьяну, как какой-то мерзкий подарок. Клод отошёл в сторону. Закипающую воду было едва слышно из-за какофонии голосов пациентов. Переносной обогреватель с нагревающейся на нём сковородкой на решётке стоял рядом с мужчиной. Пока тройняшки пытались успокоить всё более и более дичающего V5, Клод спокойно смотрел на кипение воды, прямо над поверхностью которой лежал железный стержень. Когда на воде появилось больше пузырьков, он опустил стержень в воду. Себастьян догадывался, что должно произойти, и его догадки были подтверждены, когда Клод, наконец, достал теперь уже красный стержень и протянул ему ручку. — Это не должно быть чересчур сильно. Прислони кончик к подошве стопы. Тебе даже не надо, чтобы оно прожгло ему кожу, если этого не хочешь, — предложил Клод, его голос звучал так, будто бы он старался потакать очевидному отвращению Себастьяна. И снова Себастьян взглянул Клоду прямо в глаза и сказал: — Нет. Тройняшки продолжили бороться с пациентом V5 на полу, его напуганные вскрики стали такими громкими, что другие пациенты начинали нервничать. Вскоре они присоединились к нему, их крики слились в унисон. Однако даже теперь, когда этот звук стал таким резким, что у Себастьяна начала раскалываться голова, Клод не обратил на это внимания. Он смотрел только на Себастьяна, это внимание тревожило его больше, чем всё вокруг. — Если твой отказ связан с вопросами морали, тогда смею тебя заверить, за всё, что происходит в этой комнате, отвечаю я. Я несу ответственность за этих пациентов и то, что с ними происходит, Себастьян, — пообещал Клод, снова протягивая ему ручку стержня, — Ты всего лишь исполняешь приказы. Эти слова должны были поддержать его, но каждый слог, произнесённый этими губами, только дальше отталкивал стержень от рук Себастьяна. Следовать приказам? Приказам его начальника, его босса. Себастьян действительно должен просто взять этот стержень в руки и прислонить к уже пострадавшей ноге пациента. Его инстинкт самосохранения кричал ему: «сделай это, сделай или в следующий раз ты окажешься в этой клетке, этот человек не принимает отказов», но его заглушала его гордость. Гордость всегда значила много для Себастьяна, которому было чем гордиться, и с каждым словом Клода эта гордость всё больше раздувалась. Он был выше этого. Он был лучше него. Себастьян Михаэлис не принимал приказов от такого мерзкого типа, как Фаустус. Он не был трусом, и он не станет пытать невинного человека, чтобы спрятаться за кем-то, за отговоркой «ну я же делал только то, что мне велели!». О, нет, если бы он хотел, Себастьян уже схватил бы раскалённый стержень и прислонил бы его к ноге V5, пока кожа на его ноге не покрылась бы волдырями. — Нет, — снова заявил Себастьян. Его взгляд не дрогнул под натиском этих зловещих жёлтых глаз. Потому что он этого не хотел. Он не чувствовал сострадания к этим экспериментальным пациентам. Сколько бы он не старался, когда он смотрел на их скрученные и искалеченные формы, лишённые интеллекта и сознания, он не чувствовал ничего, кроме отвращения. Он не взял стержень только по одной единственной причине — Себастьян Михаэлис не мог позволить себе стать таким, как они.۞
На потолке в кабинете Клода было ровно шестьдесят семь плиток. Это даже отдалённо не интересный факт, он не пригодится в жизни, но это было тем, что Сиэль, тем не менее, знал. Из шестидесяти семи плиток пять треснуло, а две попросту отсутствовали. Эти два отверстия почти бесстыдно бросались в глаза. Может, дело было именно в том, что это было в офисе Клода, ему было так несвойственно такое вопиющее несовершенство. Часы на дальней стене отбивали свой ритм, минутная стрелка, наконец, перескочила отметку IV. Двадцать минут четвертого, двадцать минут прошло с того момента, как Сиэля привели в кабинет Клода для его обычного сеанса, и доктор так и не явился. Сиэль поудобнее уселся в кресле, заставляя себя не глядеть на часы. От скуки он начал пересчитывать, сколько плиток на его потолке. К моменту, когда он снова насчитал шестьдесят семь, минутная стрелка указала на V. Где, он, чёрт возьми? Раздражение исказило каждый миллиметр лица Сиэля. Будто бы последних двух недель не хватило, он достиг нового дна. Встать рядом с Клодом Фаустусом. Достать пистолет, нажать на курок. Огонь. Как бы сильно он не ненавидел эти сеансы, его расстраивало то, что Клод даже не соизволил появиться. Ему начало казаться, будто бы он проживает каждый день в состоянии беспокойства, вероятно, это не очень хорошо для здоровья.ззззззззззееееееееее
Не реагируй, повторил себе Сиэль уже в энный раз за эти двадцать пять с чем-то минут, что находился в этом кабинете. Возможно, его раздражение было вызвано не тем, что Фаустус забыл про него, а этим шумом, который стал ему так знаком, что начал следовать за ним по пятам. Даже за стенами офиса психиатра этот проклятый звук трещал в его черепной коробке, словно ужасное воспоминание. Он не мог найти покоя от него даже в убежище своей собственной комнаты. Когда он в последний раз спал? Действительно спал всю ночь, не ворочаясь, не переворачиваясь, не потирая свои уши, чтобы попытаться избавиться от этого пронзительного свиста. Слишком давно это было. Он достиг такого изнеможения, что больше не чувствовал усталости, его тело не казалось ему тяжёлым, его глаза, казалось, постоянно пересыхали, сколько бы он не моргал, он не мог угомонить своё собственное тело, которое упорно боролось со сном каждый раз, когда он ложился в постель. Это всё из-за этого грёбанного шума. Это проделка Клода, он знал. Несомненно, какое-то странное «лечение». Поначалу Сиэль был уверен, что Клод носит затычки для ушей. Это было единственным объяснением, которое он мог подобрать, почему мужчина сидел с каменным лицом в тот момент, когда Сиэль едва справлялся с желанием вздрогнуть. Он не слышал этот шум. Если бы слышал, он обязательно отреагировал бы. Но нет. Сиэль глядел так близко, как только мог, чтобы не вызвать подозрений, и в ушах Клода ничего не было. Он слышал этот шум, как и Сиэль. Тогда почему он не реагировал на него, как мальчик? Может, Сиэль просто не мог так хорошо его игнорировать, Сиэль что, слабее него? Сиэль нахмурился в пустоту, умудрившись обидеться на собственные мысли. Нет, нет, дело было не в этом. Мальчик понимал, какую силу мог иметь человек, просто осознавая собственную власть. Сиэль не был слаб по сравнению с доктором, просто у него не было той же власти. Несмотря на это, понимание проблемы не упрощало её. Шум всё ещё присутствовал здесь. ззззззззззееееееееее все ещё жужжало в его голове. Сложно было собраться с мыслями, когда этот шум пронизывал его уши. Его мантра «не реагируй» становилась все тише и тише, пока его раздражение мутировало во что-то большее. Позже он оглянется назад и задумается, звучал ли этот звук только в его голове или нет. Но сидя в этом кресле и неосознанно пытаясь нащупать затылком какой-нибудь выключатель, он чувствовал, как этот шум становиться всё громче и громче. То, что сначала было маленькой жужжащей пчёлкой, превратилось в улей озлобленных пчёл. Он больше не раздражал, он причинял боль. И после двух недель боли в ушах и отсутствия сна, из-за единственного звука, который только он мог слышать, терпение Сиэля лопнуло. Он сделал это необдуманно, его тело просто сдвинулось с места, он вскочил на ноги, даже не осознавая, зачем. Или, может быть, он вообще об этом не думал, когда его руки начали выдвигать маленькие деревянные ящики из стола Клода, оно само стало для него сюрпризом. Он перевернул ящики, и всё их содержимое вывалилось на пол. Он искал что-то, что издаёт этот звук. В ящиках этого не было. Тогда его ноги понесли его по ковру, он исступлённо начал атаковать шкафы с папками. Вскоре разные досье валялись на полу, бумага разлеталась во все стороны. Это было бы подходящим моментом найти его собственное досье и, наконец, увидеть, что за ложь написана там, и это очень многое говорило о состоянии Сиэля, потому что тогда это даже не пришло ему в голову. Досье с его именем было отброшено назад, вслед за остальными, чтобы он смог глубже залезть в шкаф. К моменту, когда все ящики, шкафы, чулан и даже холодильник были обысканы, и там не было найдено… то, что издавало шум, Сиэля мучила одышка, и у него тряслись руки. Клод всегда был подлым, это Сиэль хорошо знал, поэтому, конечно, он бы не спрятал что-то такое в месте, где это легко найти. Если он был бы им, думал Сиэль, куда бы он это запрятал? Сиэль поплёлся вперёд и встал на колени возле высокого кресла Клода. Фальшивая кожа на нём скреплялась маленькими медными кнопками, поэтому Сиэль забрался под них пальцами, чтобы достать до шва ногтями. Всё, что ему было нужно сделать, так это проделать маленькую дыру, крошечный прорез, чтобы забраться внутрь. Он зарылся пальцами в ткань, пока не нашёл заветную цель. Как только он её нашёл, он порвал ткань кресла, как бумагу. Пока он кромсал набивку кресла Клода, сзади него раздался щелчок. Он моментально застыл на месте, странная истерика, захватившая его дух, сразу улетучилась, когда сзади захлопнулась дверь. Сиэля всего до сих пор трясло, но странный туман, который преподнесла ему истерика, испарился, и он снова обрёл способность думать. И с возвращением мыслей пришло осознание, как глубоко он облажался. Клод стоял пред дверью и осторожно осматривал свой разрушенный офис. Опустошённые ящики, валяющиеся вокруг бумаги, его пальто, разбросанные рядом с чуланом, и Сиэль, сидящий на коленях и держащий в своих окровавленных пальцах куски обивки кресла. Медленно, будто бы приближаясь к дикому животному, Клод пересёк комнату. Ему было всё равно, что он наступал на свои же вещи, его глаза были сфокусированы только на запыхавшемся мальчике. Дойдя до Сиэля, Клод встал на одно колено, теперь находясь с ним на одном уровне. — Что ты делаешь, Сиэль? — его голос был всё тем же спокойным шёпотом, как и всегда, в нём не слышалось гнева, только досада слегка мелькнула на его лице. Сиэль не мог ответить. Единственный ответ, который он мог ему дать, мог быть использован против него, и даже ему самому казался бессмысленным. После затянувшегося молчания Клод продолжил: — Обещаю, я не разозлюсь. Просто скажи мне, что случилось. Если ты будешь честен, ты не попадёшь в неприятности, хорошо? — Его слова звучали не монотонно, а успокаивающе, но они никак не помогли уменьшить пронзительную тревогу Сиэля. Сиэль всё ещё не издавал ни звука, его холодные запотевшие ладони лежали на разрушенном кресле, он смотрел на доктора, как олень, на которого несётся огромная фура. Безразличие исчезло с лица Клода, его сменило глубокое разочарование, когда он сказал опечаленным тоном: — Ты ставишь нас обоих в сложную ситуацию. Хорошо, если не расскажешь мне, что заставило тебя это сделать, тогда у меня нет другого выбора, как отправить тебя в Комнату 1800. — Сказав это, он встал с колен и направился в сторону двери. Паника ослепила Сиэля. Этот шум всё ещё пронизывал его слух, ему казалось, что его голова разорвётся в любую секунду, и теперь всё, что он видел вокруг, это зеркала, показывающие ему вещи, которые он не хотел, нет, не позволял себе увидеть. Второй раз за сегодня тело Сиэля двигалось без его разрешения. Пошатываясь, он встал на ноги и неистово кинулся на Клода, схватив его за руку. Мужчина практически упал от той силы, с которой его притянули обратно. Быстрее, чем его мозг смог это предотвратить, он начал сознаваться: — Этот шум, я просто пытался его остановить! — ох, ему не нужно было этого говорить. Нет, нет, нет. Показывать слабость, показывать страх, реагировать на что-то, что он должен был бы уметь игнорировать. Однако Клод едва слышал его слова. Его глаза были устремлены на холодную и запачканную кровью ладонь, держащую его за руку. Он смотрел на неё так, будто бы на свете нет ничего интереснее. К Сиэлю начали возвращаться чувства, однако его хладнокровие всё ещё маячило где-то далеко. Он отпустил руку Клода так быстро, будто бы обжёгся. Для безопасности ещё и сделал шаг назад. — …Какой шум? — снисходительно спросил Клод, слегка покачав головой, прежде чем снова взглянул на лицо Сиэля. Ему хотелось смеяться. Какой шум. Ох, действительно, блять, хитро. Теперь он играет в дурачка. Но он не мог рассмеяться, не мог хмыкнуть или даже усмехнуться, не тогда, когда угроза попадания в Комнату вновь нависала над ним. В этом не было ничего смешного. — Пронзительный… свист… — Сиэль, здесь нет никакого шума, — мягко ответил Клод тем же самым тоном, каким Рейчел когда-то уверяла его в том, что никаких монстров под его кроватью нет. Сиэль не мог ничего на это ответить. Он мог бы начать упрямиться, настоять на том, что тут действительно есть шум, шум, который сверлил его черепную коробку, пока они стояли и разговаривали. Но Клод тоже всегда был упрям. Надо знать, за что борешься, и возможность попадания в Комнату в ближайшем будущем того не стоила. Клод сделал шажок вперёд, пересекая крошечное пространство, которое проложил между ними мальчик, на его лице появилось такое выражение, которое все остальные приняли бы за беспокойство, но Сиэль не хотел понимать, что на самом деле оно значит. В его жестах не было предосторожности, прежде чем он протянул свою руку и погладил Сиэля по щеке. Его ладонь едва прикоснулась к нему, скорее, остановилась в миллиметре от кожи, чем действительно дотронулась до неё, но этого хватило для того, чтобы Сиэль ощетинился. Но всё же мальчик не отпрянул от него, он не мог двигаться под весом навязшей над ним угрозы. Невероятно мягким голосом Клод сказал: — Если ты извинишься за то, что сделал, я не накажу тебя. Это будет нашим маленьким секретом. Его от него тошнило. Сиэль не спал практически вечность, последние две недели казались ему одним бесконечным днём. Чем больше продолжалась его бессонница, тем больше притуплялся его защитный механизм и медленнее работал его мозг. Ему казалось, будто бы его шея в любой момент сломается под тяжестью его головы. Этот чертов шум всё ещё беспощадно звучал вокруг него, внутри него. И теперь, если он не падёт ниц перед доктором и… извинится, то его бросят в Комнате наедине с его собственным отражением. Большой палец Клода начал выводить круги на его щеке, вероятно, по идее, это должно было бы быть успокаивающим жестом, но от него Сиэль почувствовал только, как к его горлу подступает рвота. С каждым прикосновением этого мужчины, Комната становилась всё более и более приятной перспективой, чем подчинение ему. Я не могу. Только не ещё раз. Я пообещал, что никогда туда не вернусь. Все эти годы мне это удавалось, я не могу позволить этому случиться сейчас. Клод терпеливо ждал, пока Сиэль затевал злобную битву между самим собой и своей гордостью, и нежно ласкал лицо мальчика. Его терпение ему окупилось, как и всегда. Лицо Сиэля съёжилось, он абсолютно не искренне выплюнул: — Извините.۞
В тот день у всех в Святой Виктории было плохое настроение. Хотя Сиэля не было видно, когда Себастьян, наконец, смог пересечь порог больничного крыла, он решил подождать мальчика в его комнате. У него не было настроения развлекать других пациентов. Тошнотворный запах горящей плоти пропитал его одежду и волосы и тенью следовал за каждым его шагом. Животноподобные вопли V5, когда Клод сам поставил клеймо на подошве его ног без каких-либо на то причин, за исключением жестокости, могли бы с тем же успехом звучать по радио в этой комнате. Этот звук всё ещё раздавался в ушах Себастьяна, как и тогда, когда он стоял всего в двух шагах от кричащего пациента. По правде говоря, Себастьян был запредельно близок к тому, чтобы ударить этого черноволосого недочеловека, просто, чтобы заткнуть. Если у Себастьяна было плохое настроение, тогда Сиэль был живым воплощением ярости. Он хорошо дал это понять, ворвавшись в свою комнату и громко захлопнув за собой дверь. Прежде чем мужчина постарше смог произнести хотя бы одно слово, чтобы приветствовать его, Сиэль сорвался на него. Мальчик так и источал позитив. На автомате Себастьян попытался вспомнить, что он сделал, чтобы заслужить такую сильную негативную реакцию. Однако, когда Сиэль дрожащей рукой указал на свой комод, он понял, что его злость направлена не на него. — Твои пальцы, — Себастьян вздрогнул от вида саднящей кожи и искромсанных ногтей, чувствуя, как сам начинает закипать, — Это Фаустус сделал? — Прислони его к стене, — всё, что услышал Себастьян в ответ, покрытая ранами рука снова указала на комод. Себастьян поморщился: — Не могу. Это вызовет пожар. — Он сказал это, намереваясь облегчить напряжение, сострить, но, когда он это произнёс, весь гнев просто испарился из Сиэля. Это было… очень тревожно. Он не мог сам понять, почему, но он заметил, что после того, как буря так быстро оставила мальчика, он начал выглядеть таким крошечным и измождённым. Как будто бы он мог сломаться от малейшего ветерка. Себастьян наклонился вперёд в кресле, не замечая, как его руки сворачиваются в кулаки. В его голове отпечатались две картинки, вид перед ним, усталый и подавленный Сиэль с окровавленными пальцами, и то, что он видел днём, Клода Фаустуса, прислоняющего раскалённый стержень к плоти другого человека без содроганий, мужчина даже глазом не повёл. — Что случилось с Фаустусом, Сиэль? — спросил Себастьян устрашающе спокойным голосом. Это само по себе получило довольно странную реакцию, когда Сиэль внезапно оторвал взгляд от пола, сморщив нос. Ему было явно неуютно. Он смотрел на Себастьяна несколько минут, прежде чем покачать головой и отступить к своей кровати. — Вечность уже не спал. Чувствую себя мерзко, — пробубнил мальчик в ответ, утыкаясь лицом в подушку. — Так поспи. — Не могу. Не сейчас. — Почему? С усилием Сиэль принял вертикальное положение, его глаза потускнели: — Помнишь, я раньше упоминал тот шум? Ну… возможно, я устроил небольшой беспорядок в кабинете Фаустуса, пытаясь найти его источник. Себастьян приподнял бровь. — Небольшой беспорядок? Мальчик лениво пожал плечами: — Хорошо, я полностью разгромил его. Одно и то же. Но Клод меня поймал, и теперь я рискую, меня могут поместить в Комнату. — Внезапную паническую вспышку, которую почувствовал Себастьян, услышав эти слова, явно разделял с ним и мальчик, если судить об этом по обеспокоенному выражению его лица. — И, если я не посплю, как вчера, я… в жопе, — все его попытки ясно выражаться оказались тщетны под натиском его измождения, — но я не смогу заснуть, если существует вероятность, что они заберут меня, пока я без сознания, поэтому подвинь комод к двери, хорошо? — Сиэль… — Агх, пожалуйста! — рявкнул Сиэль, беспокойно проходясь рукой по своим волосам. В целом, всё его поведение так и кричало о его тревожности. Его глаз бегал по комнате, руки тряслись, а ноги не могли устоять на месте. Он действительно очень устал. Со вздохом, Себастьян встал и сделал то, что просил Сиэль. Было что-то такое в том, что Сиэль Фантомхайв говорил тебе «пожалуйста», ты сразу понимал, что ситуация вышла из-под контроля. Точно так же, как он делал каждую ночь в своей спальне, Себастьян схватил комод за разные стороны и толкал его до тех пор, пока он не встал прямо перед дверью. — Хочешь, чтобы я ушёл? — спросил он, пока Сиэль укладывался под одеяло. Макушка выглянула из-под стёганного одеяла, Сиэль сделал паузу, а затем сказал: — Нет. Я бы предпочёл, чтобы ты остался. И так Себастьян вернулся на своё место в кресле. И в первый раз за две недели Сиэль уснул.