۞
Эту ночь Себастьян не мог уснуть, Комната V не выходила у него из головы, он видел её каждый раз, когда закрывал глаза, будто бы он всё ещё стоял в этой адской комнате. Утром он прошёл мимо кухни и сразу отправился в больничное крыло. Завтрак не привлекал его, и его омрачала вероятность того, что Фаустус снова припрёт его к стенке. За всё время здесь у него появился обычай. Если его смена начиналась утром, он обходил пациентов. Смотрел, кто уже встал. Иногда он перекидывался шутками с Джокером и терпел его бесконечные попытки поднять всем настроение. А в другой день он замечал, что играет в гляделки с Сомой, который занимался своим новым хобби только тогда, когда находился на противоположной стороне комнаты. В любом случае, кому бы он ни составлял компанию, он никогда сразу не шёл в комнату Сиэля. Хотя, кажется, никого и не волновало то, что он пренебрегает правилом никогда не закрывать двери, Себастьян не хотел слишком очевидно это показывать и привлекать внимание к тому, что слишком часто там находится. Если все остальные желали ничего не замечать, он облегчит им эту задачу. Однако сегодня у него не было настроения хорошо себя вести. Игнорируя нескольких жаворонков, сидящих в комнате досуга, Себастьян сразу же направился в комнату Сиэля и зашел без предупреждения. Комната была погружена во мрак, плотные чёрные занавески закрывали маленькое окно, единственный источник света. Беспорядка было гораздо меньше, чем обычно, спасибо ему за то, что он не мог находиться в такой замусоренной комнате, где малейшее падение могло закончиться смертельно. Сиэлю, по всей видимости, нравились острые игрушки. Голова вышеупомянутого мальчика едва виднелась из-под одеяла, тихое сопение говорило ему о том, что Сиэль спит. Будить или не будить? Себастьяну, вероятно, пригодится его голова для предстоящего разговора, поэтому он решил, что лучше не будить его, иначе этот злобный сонный циклоп её откусит. Смирившись с тем, что ждать ему придётся долго, Себастьян осторожно перешагнул через бардак на полу и плюхнулся в кресло у стола. Его глаза слипались, сколько бы он не моргал, он не мог избавиться от усталости, поэтому решил перестать пытаться даже их открыть. Положив локоть на стол, и подперев голову кулаком, в полной тишине, которую нарушал только звук их дыхания, Себастьян, наконец, уснул. Ждать ему пришлось бы не долго. За годы Сиэль стал чувствительным ко всему, что его окружает. Звуки, запахи, присутствие кого-то ещё, малейшее изменение чего-то из этого могло быть угрозой. Сиэля разбудил ни звук того, как Себастьян закрыл за собой дверь, ни его осторожные шаги. Именно шелест его одежды, когда он ворочался во сне, выдернул Сиэля из приятного тумана между сном и явью. Щурясь в темноте, Сиэль откинул одеяло и напрягся. Логика ему подсказывала, что только несколько людей могли здесь оказаться, тот, кто был достаточно дерзок или не страшился гнева Сиэля. Поэтому он не удивился, когда, привыкнув к темноте, увидел Себастьяна. Сиэль отодвинул занавеску, впуская в комнату утренний свет. В новом свете он видел, что Себастьян выглядел неважно. Его обычно светлая кожа приобрела мертвенно-бледный желтоватый оттенок, мужчина лежал на столе в неудобной позе. Он спал так глубоко, что даже не заметил, что ему в щёку впивается карандаш. Сиэль решил, что Себастьяну действительно нехорошо, раз он уснул в его спальне. Его лицо выглядело уставшим даже во сне, мальчику было его почти жаль. — Эй, бездельник! — Себастьяна вырвал из объятий Морфея хороший удар, достаточно сильный, чтобы вытолкнуть его из кресла. Почти. — Спишь на работе? Тц-тц, — отчитал его Сиэль, разочарованно качая головой. Эмоции молодого Фантомхайва, как правило, довольно быстро взаимоисключали друг друга. Поэтому, если жалость к кому-то соревновалась с раздражением к ним же, было очевидно, какая эмоция победит. Находиться с ним в комнате, пока он спал, было недопустимо, всё легко и просто. — Простите, ваша светлость, — злобно ответил Себастьян, поднимаясь с пола с выражением лица, которое больше подходило Сиэлю. — У тебя что, песок в вагине застрял? — Сиэль, по-видимому, не понимал собственного лицемерия, забыв или проигнорировав своё плохое настроение пару дней назад. Потирая глаза, Себастьян снова сел в кресло: — Не мог уснуть вчера. В любом случае, у меня новости… Сиэль поднял руку и покачал головой: — Придётся подождать. Тебе надо выйти отсюда. У меня скоро приём у Фаустуса. — У тебя же он был вчера, разве нет? Я думал они через день. — Так и должно быть. Но, по всей видимости, он завтра не может, поэтому мне повезло встречаться с ним два дня подряд. Если он увидит тебя здесь, когда придёт за мной… — Это не может ждать, — перебил Себастьян. Обычно он никогда никого не перебивал. Даже когда его переполнял сарказм, он помнил о своих манерах, или скорее помнил туфлю своей матери, которой получал по голове. Мама Михаэлис не терпела грубости в своём доме. Сиэль внимательно изучал странное выражение на лице мужчины, чувствуя одолевающее его беспокойство. Себастьян с изумлением наблюдал за тем, как Сиэль жестом приказал ему замолчать, подошёл к двери и постучал по ней ровно три раза. Ответа не последовало, но мальчик его и не ожидал, и только сев обратно на кровать, Сиэль жестом велел ему продолжить. И Себастьян так и сделал. Он волновался, что не сможет найти слов, чтобы описать то место и существ, обитающих в нём, вещи, которые он должен был с ними делать, но, как только он начал говорить, его поток слов не прекращался. Он обычно много не болтал, но, видимо, фильтр между его мозгом и ртом просто встал и ушёл отдыхать. Поначалу Сиэль выглядел недоверчиво. Однако из неугомонного рта Себастьяна изливалось всё больше и больше деталей, и недоверие сменило отчётливая нерешительность. — Ты знал, что есть вторая группа пациентов? — спросил Себастьян, когда Сиэль долго и упорно молчал. Он ожидал, что мальчик побледнеет, сильно испугается и начнёт вертеть в руках ту чёртову записку, которая всё ещё где-то валялась. Вместо этого, если не считать явной тревоги, Сиэль был спокоен. Когда он говорил, казалось, он был больше ошеломлён. — Ну, здесь ходили… слухи. В смысле, их распространял Даггер, — Сиэль сосредоточенно сморщил нос. — Он услышал это от Сомы, которому это рассказал Агни, который, думаю, подслушал разговор Эша? Не лучший источник информации. Кроме того, Даггер убеждён, что Анжела на самом деле мужчина, а Рональд нападает на людей с газонокосилкой. Прости меня за мой скептицизм. Себастьян бы не отнёсся скептически к последнему факту, но прямо сейчас было не время начинать задумываться, есть ли у Анжелы член. Он открыл рот, чтобы задать вопрос, но остановился. Сиэль пялился на него. Не вежливо смотрел, ожидая, когда он заговорит, а так, как Себастьян не мог понять. Это был странный взгляд, которым на него никогда прежде не смотрели, особенно не этот мальчик. Он был… осторожным. Расчётливым. Настороженным. Три резких стука в дверь нарушили тишину, Себастьян почти подпрыгнул, услышав их. Фрэклз просунула голову в дверь: — Он скоро здесь будет, — и оставила дверь открытой. Сиэль всё ещё смотрел на Себастьяна с необычной осторожностью, его голос прозвучал мягко, но безлико, когда он сказал: — Тебе следует уйти. Фаустус скоро здесь будет.۞
Клод всё говорил и говорил, его монотонный голос влетал в одно ухо, а из другого вылетал, пока полуторачасовой сеанс не истёк. Он мог бы с тем же успехом говорить со стеной сзади Сиэля, она, верно, слушала бы его внимательней. Сиэлю было около тринадцати, когда Грелль Сатклифф прибыл в Святую Викторию. Тогда состав пациентов отличался от теперешнего. Он сам был в этом учреждении всего два года, ещё не ветераном этого места. Он не знал текущих пациентов так хорошо, как тех, что прибудут позже, его они не волновали. Они были безнадёжны, слишком погрязли в том образе, в котором их хотела видеть психбольница, поэтому Сиэль всегда был настороже. Когда прибывали новые люди, он всегда с ними знакомился. Первое, что пришло ему в голову, когда Грелль Сатклифф зашёл в больничное крыло вслед за Анжелой, была не угроза. Этот мужчина был ходячим кошмаром. Его длинные каштановые волосы, вылезшие из-под старой красной резинки, обрамляли его бледное и нервное лицо, тревожные бледно-зелёные глаза скользили по лицам пациентов. Дрожащими руками он поправлял свою униформу, будто бы не мог спокойно стоять даже минуту. В первую секунду он поправлял свой жилет, в котором ему было откровенно неуютно, в другую одергивал рукава, чтобы они полностью закрыли его руки. Второе, что пришло Сиэлю в голову, когда он разглядывал этого мужчину, больше похожего на мышь, было ёбанный придурок. Он выставлял свой страх напоказ. С тем же успехом он мог бы повесить неоновую вывеску над своей головой, чтобы она говорила ЛЁГКАЯ ЦЕЛЬ, ПСИХИ, СЪЕШЬТЕ МЕНЯ, и указывала стрелой на голову этого жалкого мужчины. Если Сиэль что-то и понял за два года, что он провёл там, так это то, что ты не должен показывать этим людям свою уязвимость. Уязвимость для безумца была, как плачущая женщина в день святого Валентина для какого-нибудь бабника. Лёгкая добыча. Хватило одного месяца, чтобы с пугливой ланью, которой был Грелль Сатклифф, произошли Перемены, которые превратили его в монстра-садиста. Первое, что пришло Сиэлю в голову, когда в крыло привели Уильяма Т. Спирса, было боже, ты не туда устроился. Он не был таким же робким, как Грелль, или хотя бы лучше это скрывал, он бесстрашно смотрел пациентам в глаза. Однако было до боли ясно, что единственный пациент, которого он был старше, был сам Сиэль. Мужчине было не больше девятнадцати. Это было видно по его одежде, его поведению. Они ему не соответствовали. Чёрные волосы, замазанные назад, очки в толстой оправе, на которых всё ещё была фирменная наклейка, слишком аккуратная униформа, то, как он стоял, вытянувшись во весь рост, чтобы казаться выше. Этот мужчина, если его тогда вообще можно было так назвать, слишком сильно старался и почти не общался с пациентами. Людей, которые так отчаянно хотят произвести хорошее впечатление, так легко сломать. Для него, более сильного человека, но всё ещё наивного, понадобилось три месяца, прежде чем он поддался Переменам. Так происходило с каждым. Каждого нового сотрудника, вторгающегося в эту обитель безумцев, Сиэль оценивал, и его оценка впоследствии ничего не значила, она рушилась под неизбежными Переменами. Рональд Нокс (Ему вообще уже можно пить?), Ханна Анафелоуз (Ты была бы в большей безопасности, если бы была проституткой в 1888 году), Алистэр Чембер (Просто… нет), и даже Агни (Как ты вообще здесь оказался? ). Причина, почему это происходило, всегда ускользала от Сиэля. Когда сотрудники только прибывали сюда, они были, как бы сказать, нормальными. Трусливого и неуклюжего Грелля Сатклиффа в первый месяц его работы Сиэль помнил до сих пор, хотя он едва может соединить эти картинки в голове с тем, чем Грелль был сегодня. Волосы мышиного цвета стали кричаще яркими и красными, очки в круглой оправе заменили более модные, которые прекрасно подчёркивали маниакальный блеск в его глазах. Поток его извинений заменила безумная улыбка. А о методах его лечения вообще упоминать не стоит. Как он так кардинально изменился? Другое крыло. Комната V, как назвал её Себастьян. Так они это и сделали. Сиэль думал, было ли это в каком-то роде инициацией, отвратительной практикой, которую должен был пройти новичок. Введение в Пытки 101 с вашим любимым инструктором, Клодом Фаустусом! Боже правый, это было даже хуже того, что он представлял, а он часто об этом думал. Как давно Себастьян работал здесь? Четыре месяца, почти пять. Долго же они присматривались к нему, по сравнению с другими. Единственным исключением, человеком, который не поддался Переменам был… Агни. Человек, который явно был не в своей тарелке по прибытии сюда, и который бесповоротно влюбился в Сому, поэтому Перемены не смогли его коснуться. Они забили на него, так ведь? И поэтому они начали обрабатывать Себастьяна. Себастьяна, в которого Сиэль уже впился когтями. Его единственный шанс выбраться из этого места, не свихнувшись. Мальчика немного успокаивало то, что Себастьян, кажется, ещё не полюбил выдёргивать кому-то ногти или кого-то топить, но всё же, Сиэль мог бы сказать то же самое о других сотрудниках до того, как они по-настоящему стали…сотрудниками. Он не мог позволить своей будущей свободе зависеть от «может быть» и веры в других людей. Себастьян пока кажется невосприимчивым к Переменам, но это только начало этой ужасающей инициации, и если всего один взгляд напугал Себастьяна так, что он не мог уснуть, как много сможет выдержать этот мужчина, прежде чем, наконец, сдастся? Блять. Сиэль уже видел, как его шанс ускользает между пальцев, пока Комната V изменяет рассудок Себастьяна. Каждый сотрудник был так же вменяем, как Себастьян, когда они только прибывали сюда. У него такая же судьба? Стать точно таким же ненормальным и злым, как и остальные? Я не позволю ему. Он видел его в первый раз. Как бы сильно он ненавидел поговорки, он видел свет в конце туннеля. Однако, чтобы дойти до конца этого туннеля, ему нужно, чтобы кто-то шёл рядом. Если он когда-либо соберётся выбраться из Святой Виктории, ему понадобится Себастьян, и чтобы все мысли этого мужчины не занимало желание убивать. зззззззззззззззззззззззеееееееееееееееееееееее — Ах! — Сиэля бесцеремонно оторвал от его мыслей звук, увеличивающий свою громкость до болезненного уровня. Сегодня он был не таким ужасным, просто очередным фоновым звуком, который ему с лёгкостью удавалось блокировать, находясь в своих раздумьях. Но он внезапно стал таким же громким, если не хуже, как и в предыдущий день, всего за одну секунду. — Сегодня ты кажешься рассеянным. Что-то случилось? — спросил Клод, глядя на него с невинным беспокойством в глазах. Нет, ничего не случилось, у меня просто течёт кровь из ушей. — Я в порядке, — ответил Сиэль таким тоном, который говорил, что это не так. Конечно же, Клод проигнорировал его тон и просто кивнул, уверенный в том, что привлёк внимание Сиэля. — Ох, я забыл упомянуть. Энн снова просила навестить тебя, — Сиэль не успел отреагировать на это заявление, прежде чем Клод срубил на корню его надежду. — Конечно, учитывая то, что ты причиняешь сам себе вред, твои права на посещения были ограничены. Мне пришлось ей отказать. Сиэль к этому моменту уже сдался отрицать эту чепуху о сэлф-харме. Это безнадёжные попытки. Но всё же, он соврал бы, если бы сказал, что не был разочарован. В конце концов, тётя была его единственной связью с внешним миром. Несомненно, она заполнила бы весь свой визит обильными подробностями о своих свадебных планах. Цветы, которые она закажет, будут, несомненно, её любимые огненно-красные амариллисы. И каким будет её первый танец, Анджелина никогда не выберет что-то настолько банальное, как вальс, но Сиэль не особо разбирался в танцах и их названиях. Свадьба пройдёт в июле, через пять месяцев, и понятное дело, что Сиэля на ней не будет. Услышать планы восторженной Энн было бы единственной возможностью узнать об этом знаменательном дне. Ну, больше нет. Сиэль знал, что делает Клод, и сам мужчина тоже это знал. Это была настолько простая тактика, что мальчик был почти оскорблён. Не давая ему видеть Энн, он отрезал его от внешнего мира, ещё сильнее изолируя в этих стенах. Себастьян тоже был частью этой тактики. Персонал знал, видел то… что-то, что между ними было. Забрать связь с внешним миром. Забрать крошечный кусочек силы в этой психиатрической больнице. Сделав это, они думают, что Сиэль Фантомхайв наконец-то сломается. Чёрта с два.۞
Групповая терапия по средам поначалу задумывалась Танакой, как способ помочь пациентам познакомиться и почувствовать себя уютнее друг с другом, разбить маленькие кучки, в которые они собирались, чтобы взаимодействовать и социализироваться с другими. Ну, по крайней мере, это было официальной причиной. Одному богу известно, какая была реальная причина. Вероятно, заставить их почувствовать себя ещё неуютней, чем обычно. Это притворство закончилось в рекордное время, за две недели, когда Грею это надоело. Впоследствии каждый такой сеанс был заполнен завуалированными оскорблениями, травлей или полнейшим игнорированием пациентов ради разговоров с Фиппсом. И сегодня был один из этих дней. — Ну, да, в смысле, нам не нужно разрешение, поэтому я считаю, что, как только мы закончим сегодня, мы просто поедем в город, — говорил он, жестикулируя блокнотом и даже не глядя на пациентов. Фиппс выглядел неуверенно: — Анжела всё равно захочет, чтобы мы заполнили специальный бланк. Грей почувствовал раздражение: — Я больше не знаю, что туда писать. Я уже убил свою единственную сестру в прошлый раз, когда мы ходили выпить. У тебя остался ещё кто-нибудь, кто мог бы смертельно заболеть за одну ночь? — Думаю, мы можем сказать, что нам нужно пополнить запасы? — уклончиво предложил Фиппс. — Но тогда нам придётся обращаться к Фаустусу! Так продолжалось и дальше. Забытые пациенты сидели в круге и тоже разговаривали друг с другом. Сиэль надеялся, что групповая терапия закончится к тому моменту, когда он вернётся, но когда ему вообще везло? Грей жестом приказал ему сесть, не глядя на него и не отрываясь от разговоров с другим психиатром, отнимая у него единственный шанс увильнуть в свою комнату. Окинув круг взглядом, Сиэль рассеянно заметил, что Алоис сидел между Снейком и Джамбо. Вероятно, это был первый раз за всё то время, что блондин здесь находился, когда он не оставил Сиэлю свободное местечко. Сома, напротив, поманил его сесть рядом с собой, к счастью, на свободное сиденье. Он не мог прямо сейчас волноваться о драме Алоиса. Честно, блондин вёл себя, как школьница, чью подружку пригласил на танцы мальчик, в которого она влюблена. Сначала он просто его игнорирует. А что дальше, начнёт распускать слухи, что у него герпес? Ему нужно было повзрослеть, и чем быстрее, тем лучше. — Как прошла встреча с доктором Уродом? — спросил как всегда весёлый Сома. — Всё как обычно, — Сиэль потёр свои уши, пытаясь избавиться от звона. Он всё ещё не знал, что, чёрт возьми, издаёт этот шум в кабинете Фаустуса, но это его нервировало хотя бы потому, что всё больше и больше времени этот звон отдавался в его ушах. — Ага. Так, мне интересно, кто его так обидел? — напряжение между Сиэлем и Алоисом заметил даже Сома, — В последнее время он ведёт себя, как настоящая сучка, ещё больше, чем раньше. А он и обычно не особо очарователен, знаешь ли. Сиэль ответил ему, лениво пожав плечами. Как обычно, Сома не захотел это так просто оставлять. — Оу, да лан! Если у вас проблемы в раю, ты мне можешь всё рассказать, Сиэль. Я же твой почётный старший брат. И зачем ещё нужны старшие братья, как не помогать во время нужды? Я прочитал это в книжке, значит, это должно быть правдой, ты один из спокойных персонажей, у которого случится что-то плохое, потом твой персонаж изменится и всё такое, поэтому тебе нужно чужое плечо. Я весь в твоём распоряжении! Эту речь Сома произносил дважды за неделю, а если ему не везло, то больше. Он не был уверен, когда Сома придумал все эти семейные роли, его определённо об этом не спрашивали. И никакие заверения, что он был единственным ребёнком и счастлив, что это так, никогда не останавливали самопровозглашённого Принца. В ответ на эту ревностную речь он обычно издавал смешок, закатывал глаза или посылал Сому на три буквы. Сиэль уже было решил соединить все эти три ответа в один, но затем остановился. Вместо его любимого слова на букву «Х», Сиэль ответил: — Правда? Он почти хотел бы, чтобы у него была камера, чтобы он мог запечатлеть этот глупый удивлённый взгляд на лице Сомы. — Чт… да! — радостно ответил Сома, его улыбка сверкала ярче стоваттной лампочки. Когда Грей с Фиппсом решили между собой, что их общего друга сбил грузовик и, вероятно, он не переживёт эту ночь, они окончили групповое занятие, и круг разошёлся. Сома воодушевлённо следовал за Сиэлем, пока они шли в комнату Принца, радостно виляя воображаемым хвостом. Комната Сомы была, на удивление всех, безупречна. Все думали, что такой инфантильный человек, как он, был настоящим грязнулей. Напротив, он не выносил беспорядка. В конце концов, он был слишком важной персоной, чтобы валяться в грязи. Во всех комнатах стояли одна и та же мебель: одноместная кровать, комод, прикрученный к стене маленький книжный шкаф, маленький стол, так же прикрученный к полу, ванна с минимумом вещей в ней. Вещи в комнате зависили от её обитателя и отношения к ним персонала. Сиэль находился здесь так долго и обладал нежеланной благосклонностью главного психотерапевта, поэтому он имел маленькие льготы, вроде того, что его дверь всегда оставалась открытой, он мог получить любую желанную побрякушку, и в его комнате висели занавески, на которых, если у него будет такое настроение, он мог бы с лёгкостью повеситься. По сравнению с его комнатой, комната Сомы была практически пустой. А именно, на его книжной полке, кроме нескольких книг и золотого ожерелья, почти ничего не было, окно было слишком высоко, и его нельзя было ничем занавесить, в открытом комоде лежала только одежда. Единственным человеком из персонала, кому был небезразличен Сома, был Агни, конечно, а у санитаров не было власти, поэтому он не мог ничего дать Соме, чтобы как-то оживить его комнату. Это было очень грустно, что такая яркая личность жила в такой банальной комнате. Сома проскочил за Сиэлем, закрыл дверь, прыгнул на постель и сел, скрестив ноги. Он, явно старался не улыбаться, пытаясь выглядеть настолько серьёзно, насколько, по его мнению, этого требовала ситуация. Сиэль сел на кресло у стола и положил одну ногу на другую. — Так? Что случилось? — Соме удалось перестать улыбаться, но эффект взрослости был разрушен тем, что он качался на постели. — Ну, мне стало интересно, что именно происходит между тобой и Агни? Сома по понятным причинам был сбит с толку. Сиэль Фантомхайв редко интересовался, ну, чем-либо. И из всего того, о чём он мог подумать, другие люди были в самом низу этого длинного списка, их можно было считать задней мыслью. А отношения между другими людьми вообще не входили в этот список. Однако Сома был не таким темным, как думали все остальные. Он заметил, как много времени его младший братик проводит с уже-не-новым санитаром. Они оба всегда сидели в комнате мальчика большую часть рабочей смены Себастьяна, их дверь по каким-то причинам всегда была закрыта. Даже когда Сиэль отваживался выйти из комнаты, именно к нему шёл Себастьян. Они оба всегда сидели вместе, играя в игры или разговаривая о чём-то, или ещё что. Нужно быть слепым, чтобы этого не заметить. Сома чувствовал, как на его глазах выступают слёзы. Его маленький мальчик совсем вырос. — Мы с Агни вместе в каком-то смысле. То есть, я не могу сказать, что мы встречаемся, потому что для этого надо ходить на свидания, ну знаешь? Единственное, что можно за него считать, это тот раз, когда мы оказались в саду в одно и то же время. Но я люблю его, — признался Сома, говоря нехарактерно трезво, — И он говорит, что тоже меня любит. Сиэль внимательно слушал и слегка кивнул: — Каким он был, когда только появился здесь? Я не особо помню. — Да таким же, как и сейчас, на самом деле, — Сома захихикал, — Ну, он не выглядит таким же несчастным, как тогда. Уверен, это всё благодаря мне. Сиэль, на удивление, был рад это услышать, и Сома не мог понять, почему. — Так вы уже трахались? — без стыда спросил Сиэль, будто бы просто интересовался, какой сегодня день недели, или сколько времени сейчас. Сома покраснел так сильно, что по сравнению с ним Мэйлин нервно курила в сторонке. Не то чтобы для Сиэля было необычно так грубо говорить, иногда он придавал словам совершенно новое значение, но для него было совершенно необычно интересоваться такими вещами. — Боже, Сиэль, сразу к делу, да? — Сома застенчиво засмеялся, не в состоянии встретиться с глазами с может-быть-уже-не-таким-маленьким братом. — Не нужно быть таким застенчивым, Сома. Мы мужчины. Мужчины говорят о таких вещах. Я так понимаю, что твой ответ положительный? — господи боже, иногда этот мальчик бывает таким холодным, будто бы он научился говорить с людьми по книжке с руководством. — …Я, эм… да, мы спали вместе… но джентльмены о таком не спрашивают, — пробормотал Сома почти невразумительно, внезапно найдя дырку в своём покрывале такой интересной. — Да, спасибо. Сома неохотно поднял голову, услышав скрежет кресла о пол, Сиэль встал, чтобы уйти. Прежде чем мальчик дошёл до двери, он спрыгнул с кровати и поймал Сиэля за руку, из-за чего мальчик чуть не споткнулся. Он специально сжал его тонкое запястье так сильно, чтобы на нём остался отпечаток его руки, и чтобы Сиэль не смог выпутаться. Как Сома и думал, на лице Сиэля появилась недовольная гримаса, пока он пытался выдернуть свою руку из его хватки. Мало кто видел Сому в серьёзном состоянии. Как и Джокер, он всегда старался улыбаться, шутить, смеяться. Он был одним из самых старших пациентов здесь, поэтому его обязанностью было хотя бы немного облегчить жизнь тем, кто был его младше. Даже если всё, что он мог сделать, это попытаться рассеять напряжение, которое всегда оседало в их стенах, он делал это, как мог. В целом, Агни и Сиэль были единственными людьми, которые видели искренне серьёзного Сому. Они оба подтвердят, что это очень редкое явление. Суровым голосом старого профессора Сома спросил Сиэля, взглянув ему прямо в глаза: — Себастьян пытается заставить тебя что-то сделать? Единственным, что сдерживало Сиэля от того, чтобы рассмеяться ему в лицо, было то, с каким беспокойством на него глядел Сома. Он знал, что он не самый сострадательный человек в мире, но даже он не мог насмехаться над таким волнением, особенно, если человек волновался за него. — Сиэль, тебе не нужно делать что-то, что ты не хочешь, хорошо? И, если Себастьян попытается заставить тебя, ну, приходи ко мне, хорошо? Если он попробует тебя… — Что ты тогда сделаешь, Сома? — Сиэль немного усмехнулся. Его хватка ослабла, Сома выставил вперёд свою грудь, побил по воображаемым мускулам свободной рукой и заявил: — Я могу побить Себастьяна! — и так же быстро остыл, гримасничая, — Н-ну, стулом или вроде того. В смысле, он очень большой парень. Сиэль высвободил свою руку, рассмеялся редким искренним смехом и сжал ладонь своего друга. Вероятно, Сиэль впервые по собственному желанию прикоснулся к Соме, от чего последний ещё сильнее начал волноваться. — Не переживай. Я знаю, что делаю. Эти слова были произнесены, чтобы успокоить его, но от них у Сомы только скрутило живот от волнения, пока он смотрел на то, как Сиэль выходит из комнаты.