Й.обот с ано
5 ноября 2016 г. в 18:19
Первым, что заметила Аврора в темных залах, через которые вела ее женщина в синем, оказалась необычайная пустота всего вокруг. Она не отрицала — стены, как было видно в блеклом свете фонаря, были красочно расписаны, а потолки — украшены лепниной, изображавшей различные сцены из жизни людей; убранство комнат даже во мраке давало знать о своей роскошности, но… Все эти блестящие лаком изделия из красного дерева, позолоченные рамы изящных картин, пышные букеты в высоких вазах казались девушке выставленными просто потому что так надо. Во всем великолепии дома не виделось души его хозяина. Картины были эстетически прекрасны, но среди них не находилось ни единого портрета — лишь цветы, корзины с фруктами, леса, сцены охоты, вновь цветы, опять леса…
Почему хозяин дома как будто не желает знать, что живет здесь? Девушке не удалось найти ответа на данный вопрос: их проводница остановилась у очередных дверей и окликнула одного из юношей. Пока тот, кого она назвала Филиппом, отодвигал тяжелые засовы, второй, излишне часто бросавший заинтересованные взгляды на Аврору, спросил:
— Мы не знакомы? — он подошел ближе к девушке и улыбнулся. — Ваше лицо мне кого-то напоминает.
Внезапно за ее спиной Ронно грозно рыкнул, схватил спутницу за локоть и насильно оттащил себе за спину, наставляя рога в горло стражника. Взвизгнув от боли, девушка попыталась высвободиться, но олень, дыша так яростно, что у него чуть пар из ноздрей не шел, несильно ударил ее в живот и отставил еще дальше, игнорируя все ее протесты. Стражники, теперь уже вместе, попытались что-то сделать, но Ронно предупреждающе махнул рогами и прорычал:
— Я тебя предупреждал, Джон Смит! Я говорил, что выпущу тебе кишки, если ты не прекратишь! Ты нарываешься, да? Нарываешься?!
— Успокойся, Ронно! — крикнула Аврора, вырвавшись из его руки и обхватывая ладонями щеки оленя. Тот начал дергаться, жарко дышать ей в лицо, весь покраснел, но она, поборов страх, смотрела прямо ему в глаза, пока он не перестал рычать.
Неожиданно его грубые руки нашли ее талию и сжали бока так крепко, что девушке пришлось прикусить губу, чтобы не закричать. Его ногти были не самыми острыми, но все равно умудрялись причинять ей боль даже через черную ткань корсета. Морщины меж его бровей никак не желали разглаживаться, но, когда Аврора осторожно коснулась их, Ронно со всей силы впился ей пальцами в кожу.
— Вам помочь? — настороженно спросил Филипп.
Девушка повернулась к нему и покачала головой, но вдруг, вглядевшись в лицо стражника, почему-то не смогла отвести взгляда. Она знала его! В памяти всплыли лес, танец и обещание скорой встречи, далекие, ужасно далекие… И ничего больше. Она перевела взгляд на того, кого Ронно назвал Джоном Смитом. Молодой мужчина привлекал ее; все в нем было так знакомо и приятно взгляду; она могла поклясться, что уже стоя подле него чувствовала себя защищенной. Он казался таким серьезным и знающим, но при этом в его взгляде виднелась доброта; девушке казалось, что он был ей самым близким другом. «Золотые головы не лгут»… А ведь он был как раз блондином. Что же их связывало?
Ронно, как будто чувствуя все всколыхнувшееся в ее сердце и душе, сильнее нахмурился и опять принялся закрывать Аврору собой. Девушка глянула в его карие глаза и внезапно поняла: олень-то, в отличие от нее, ничего не забывал! Почему она до сих пор не догадалась спросить у него, что он помнит?
— А что не так с Джоном? — спросила она у Ронно. — Что он сделал?
Олень внимательно посмотрел на нее, склонившись еще ниже; они практически касались носами. Он напряженно думал над чем-то, но потом фыркнул, отвел взгляд и убрал руки девушки со своего лица.
— В этом мире ничего. В других, — он перевел взгляд на стражника. — Он должен помнить сам.
— Я помню ее, но не тебя, — изогнув бровь, заметил Джон Смит.
— Раньше я был более бурым.
Аврора хотела вмешаться и спросить, что тут вообще происходит, но тут из-за дверей показалась неизвестная особа, опирающаяся на руку женщины в синем.
— Вы были вместе в день Исхода, — сказала неизвестная; голос ее был властен, но охрип от возраста. Судя по всему, это и была мессера Гримхильда. — Потому ты и кажешься ему знакомой. Заходите, не желаю общаться на пороге.
— Живо заходите, — прошипела бывшая проводница. — Не заставляйте мессеру ждать.
— Мулан, — одернула ее женщина, махнув ладонью. — Не дави на гостей.
Мулан тут же кивнула и, внимательно следя, чтобы госпожа не оступалась, повела мессеру обратно в ее покои. Аврора, вздрогнув и отряхнув юбку от возможной пыли, схватила оленя за руку (тот недовольно всхрапнул, но вырываться не стал) и вошла следом; стражники остались у дверей.
В широкой круглой комнате горело множество свечей, освещавших поистине горы самых разных вещей. Девушка даже не видела мебель — все вокруг было заполнено огромными расшитыми подушками и стегаными одеялами, плетеными ковриками и расписными циновками, которые рекой цвета спадали с потолка по стенам на пол. В одной из стен горел каменный камин, и он оказался единственным понятным пятном во всем помещении: от всего остального буквально рябило в глазах. Под потолком висело по крайней мере три люстры, но ни одна не горела, служа по сути вешалами для десятков, если не сотен подвесок, амулетов, цепочек, воздушных колокольчиков и просто разноцветных стекляшек, подвешенных на длинных ниточках.
На одной из подушек сидел Клоп (или уже Артур?), по виду не понимая, то ли ему пить нечто из фарфоровой чашки, то ли слушать звон над головой. Мулан бережно посадила Гримхильду рядом с ним и, потрепав мальчика по волосам, подала мессере чашку с резного низкого столика. Женщина медленно отпила и повелительно махнула широким рукавом своего лилового платья.
— Присаживайтесь, — сказала она. — Я закрою глаза на запах амариллиса.
— Почему все так остро реагируют на то, что мы даже не чувствуем? — спросила Аврора, подбирая полы юбки и опускаясь на огромную мягкую черепаху. Одна из ее набитых пухом лап задела маленькую стойку, и стоявшая на ней статуэтка полетела вниз; одним лишь чудом девушке удалось схватить ее в полете.
Казалось, что все это осталось без внимания. Но Аврору не отпускало ощущение, что Мулан краем раскосого глаза видела все, что только что произошло. Мессера устало потерла тонкие брови и начала:
— Этот мир, знаешь ли… Ненастоящий. Подделка. Нас, людей с, — она обвела пальцами овал своего бледного лица, — вот этим собрали в нем, выдернув из собственных историй и внушив что-то ложное. Но кого-то мы еще можем помнить, кого-то, кто был рядом, когда началась эта вакханалия. Мы назвали его днем Исхода, — она вновь отпила и поставила чашку на столик. — Кто сделал это, мы не знаем, но все, как один, помним стойкий запах амариллиса, когда впервые очнулись. Поэтому наше предубеждение к вам, пропахшим им, довольно очевидно.
Девушка пожала плечами, одновременно соглашаясь и давая понять, что ничего с этим поделать не может. Статуэтка до сих пор лежала у нее в руках, и Аврора поставила ее обратно на место, невольно любуясь изяществом работы. В ней не было ничего особенного — просто маленькая кошечка из черной глины, расписанная золотыми цветами. Нарисованные голубые глаза были точь-в-точь человеческими, так аккуратно и точно, что даже пугало.
Стеклянная стойка зеркально отражала потолок и украшения, но вместо статуэтки виделось почему-то лицо девочки, грустно смотрящей на Аврору. Девушка удивленно посмотрела на ее блестящие от слез голубые глаза, но решила, что это просто странный портрет. Странный портрет в доме, где больше других нет.
— Но почему же вы не попытаетесь выбраться из этого мира? — спросила Аврора.
Мессера лениво хмыкнула.
— Для этого мне нужно найти двух людей, которые как сквозь землю провалились, — ответила она. — Для начала — мою младшую дочь, Белоснежку; Тиана похитила ее и Артура непонятно зачем и неизвестно куда. Мальчик отказывается что-либо говорить, как я его ни попрошу; ведьма же, как назло, прислала мне эту кошку, сказав, что с меня и этого хватит. Знай мы, где ее искать, послала бы туда стражу и убила мерзавку.
Артур поежился и нервно отпил из чашки, бормоча себе под нос что-то про то, что мессеру так просто не взять. Мулан успокаивающе погладила его по голове и, обняв, притянула к себе, на свое синее платье, при свете казавшееся больше похожим на халат.
Девушка, не особенно понимая, как можно не найти попросту огромный замок, над которым клубятся тучи, но решила промолчать. Портрет девочки на зеркальной стойке непонятным образом решил измениться: теперь у девочки были закрыты глаза, и Аврора подозрительно понюхала воздух. Вроде бы нет никакого дурмана. С чего же тогда у нее возник обман зрения?
— А кто второй? — поинтересовалась девушка, гадая, может ли она знать этого человека.
— Его зовут Джон Рольф, — мрачно сказала Гримхильда. — По крайней мере, так говорится. Он знает все про всех, как бы смешно это не звучало, но именно поэтому только он может вывести заблудившегося путника из этого кавардака, называемого миром. Что печально, о нем лишь слышали, но никогда не видели, — мессера отвела взгляд. — Может быть, он просто миф.
Аврора чуть не вскрикнула от удивления, но Ронно сильно сжал ей запястье за спиной, призывая молчать. Она посмотрела на его смертельно серьезное лицо и, поколебавшись, опустила голову, рассматривая причудливые узоры на ковре. В самом деле, лучше ей действительно помалкивать. Они приходят посреди ночи неизвестно откуда, приводят с собой потерянного мальчика, сильно (если верить всем вокруг) пахнут запахом зла и горя, и теперь еще заявят, что видели самую загадочную личность этого мира! Девушка заметила, что Мулан продолжает следить за ней, и, поежившись, прижалась ближе к Ронно, чтобы избежать ее взгляда. Эта женщина с раскосыми глазами почему-то пугала ее.
— Артура нужно отвести домой, — продолжила Гримхильда. — Полагаю, сестры не будут рады его возвращению, но, может, наконец-то прекратят свои перепалки. Переночуйте здесь, а утром кто-то из моих стражников покажется вам дорогу.
Мулан с готовностью помогла госпоже снять с себя черный плащ и балаклаву, скрывающую ее уши, шею и волосы и отвела куда-то вглубь комнаты под массивные павлиньи перья, выложенные из самоцветов и драгоценных камней. Переглянувшись с оленем, девушка поняла, что сегодня они объяснений больше не получат.