Принцесса и ее чудовище

      Смотреть на драпированные шелком стены и украшенные золоченой лепниной ниши сейчас было противно. Двадцать лет среди картэфов изменили многое, превратив изнеженную принцессу, радовавшуюся новому платью в женщину, для которой надежный клинок важнее, чем любимая заколка. Я, переодетая в черную, удобно облегающую тело одежду картэфских лазутчиков, шагала по коридорам резиденции одного из нынешних Высших Домов, и невольно вспоминала, как была здесь в прошлый раз.       Ясный, солнечный день. Богатый прием, улыбающиеся слуги и низко склонившиеся хозяева.       Мы с отцом знали, что этот дом служит нам просто потому, что на отцовской голове корона. Но глядя в глаза, мы называли друг друга друзьями. Таковы правила, таков этикет. У нас не было доказательств, что этот Дом может предать. Но увидев его в числе заговорщиков, я не была удивлена.       А здесь стало все еще богаче. Тирамские вазы, наполненные редкими видами цветов, завезенных из южных земель и выращиваемых в специальных застекленных садах. Ковры лучших северных мастеров. Мебель из такширской сосны… везде. Даже мой отец не мог себе этого позволить. Но нынче все по-другому. Сложно представить, что тогда творится в королевском дворце.       Удобные сапоги делали шаги почти неслышными, а высокий ворс ковра сглаживал оставшийся шорох. По правде говоря, даже уже пробравшись внутрь, я все еще не решила, как именно хочу убить хозяина этого дома. Прервать ли его жизнь во сне, тихо и незаметно до самого утра, или же наделать шума, гоняя его по дому. Если бы Миралес знал, что я все еще не выбрала способ убийства, он бы ни за что не отпустил меня в резиденцию.       - Ты всегда должна знать, что именно будешь делать. Но быть готовой поступать иначе.       Его голос в моей голове прозвучал так четко, словно бы его губы были у самого моего уха. Он всегда так говорил. Что всегда должен быть план. Иначе в последний момент ты засомневаешься, куда именно бить, и твоя рука может дрогнуть. А дрогнувшая рука – верная смерть.       - Не медли. Не сомневайся. Не раздумывай о последствиях. У тебя должна быть четкая цель, и ты должна идти к ней любыми путями. Так, как это было той ночью.       - Той ночью мне нечего было терять. Единственное, чего я хотела – выжить.       - Ты должна осознать, что тебе всегда больше нечего терять, кроме как свою жизнь. Потому что твоя жизнь – это единственное, что у тебя есть. Все остальное ты можешь терять и возвращать много раз. Только жизнь теряется единожды. И ради ее сохранения ты должна быть готова на все.       Эти разговоры… я долго не могла понять, зачем они. У меня было пусто внутри, но я все еще помнила, что есть вещи поважнее собственной жизни. Вещи, за которые не грех умереть. Но Миралес знал. Не знаю, как он смог понять это, скручивая и связывая найденную на черных камнях оборванку, но он знал, что в критической ситуации я буду выгрызать свою жизнь зубами. Он знал, что на самом деле все, что я ему говорила – было лишь словами. Речами, которые я привыкла говорить, речами, которые от меня ожидали. Поэтому он меня не убил тогда. Не отдал к остальным пленникам, не сделал своей игрушкой. Притащив меня домой, он защищал меня от других и сделал своей ученицей. Только когда я в достаточной мере изучила картэфский язык, я поняла, что на все упреки со стороны сородичей он всегда говорил одно и то же. «Таэра диарда истхар». Это значило «она одна из нас», или же, в более четком переводе «она нашей крови». Картэфы не скрывали своего отношения к этому заявлению. И со временем я их поняла. Дрожащая, светлокожая, боящаяся поднять на них взгляд, я и вправду не могла быть одной из них. Я могла расплакаться, когда видела окровавленных воинов, возвращающихся с поверхности. В такие моменты Миралес прижимал меня к своей груди, и закрывал сверху своим излюбленным перьевым плащом, чтобы я не могла видеть. Он знал, что таким образом оставляет меня один на один с моими собственными кошмарами, но все равно, раз за разом делал это, заставляя бороться с самой собой.       «Я не знаю, что ты в ней нашел, но это плохо закончится», - философски потягивая густой, словно кровь, сок ночного партира, часто повторял Армис, частый гость моего спасителя.       Но Миралес всегда лишь хмыкал и снова повторял «она нашей крови».       А в один прекрасный день его вызвали к Владыке.       Именно тогда я поняла, что не хотела бы, чтобы он уходил. Что более не считаю его пленителем с непонятными мотивами, что он стал мне… другом. Хотя применять это слово к картэфам не совсем разумно.       Спальня встречает меня удушающим запахом благовоний, курящихся на подоконнике открытого окна. Но даже распахнутые створки не в силах разогнать концентрацию ароматизированного дыма. Мне даже показалось, он даже видимо витает в воздухе, словно это и не курильница вовсе, а целый костер, сложенный из мокрых дров.       Едва ли сумев подавить подступивший к горлу кашель, я прошлась по комнате, подошла к широкой постели, закрытой спущенным тюлем балдахина. Дорогие ткани, золотое шитье, кричащая роскошь. Арлей, спящий сном младенца среди бархатных подушек и шелковых простыней. Перед моими глазами тут же вспыхнул его образ двадцатилетней давности. Довольная улыбка, ледяной взгляд. Чем я заслужила твою ненависть?       Осторожно отодвинула занавесь в сторону, медленно, чтобы не потревожить спящего, забиралась в постель. С аккуратностью, вытренированной на прохождении залов со спящими варпами, влезла на хозяина дома сверху, усевшись ему на живот.       Я могу сказать, чем ты заслужил мою. Тем, что предал мой Дом. Тем, что помог убить отца. Тем, что улыбался в день его смерти и позволил новому Королю взойти на трон. Тем, что ловчие и твоего Дома преследовали меня. Гнали, как раненного зверя, загоняя в угол, заставляя дрожать от страха, и бежать, бежать, бежать… Но за это я тебе благодарна.       Осторожно склонившись вперед, я приставила к его горлу клинок, побуждая проснуться. Мужчина дернулся, попытался вырваться, но за эти годы я стала сильнее. Впрочем, он замер, едва увидел мое лицо в лунном свете, льющемся в окно.       - Ты помнишь меня? – чуть слышно поинтересовалась я. – Потому что я тебя помню.       Вешать его тело на место моей косы Миралес отправился сам. Картэф не хотел оставлять меня одну, на его взгляд я слишком долго плакала, уронив нож в длинный ворс ковра. «Я не твоей крови - рыдала я в его широкую грудь. - Не твоей». А он лишь гладил меня по остриженным до середины спины волосам, второй рукой прижимая меня к себе. И действительно не хотел уходить в одиночку, но я была слишком ослаблена, оказавшись не готовой к смерти своего сородича так, как думала, а дело нужно было завершить. «Свидетельство жизни кронпринцессы Литиэль Аэрин» - так гласила новая табличка, которую он закрепил вместо предыдущей.