Индиго

Два месяца до настоящих событий. Третий курс университета. Сентябрь. Еще несколько месяцев до моего дня рождения. Мне должно стукнуть двадцать один. Мысль о таком уже, как мне кажется, большом числе повергает в шок. Я-то по-прежнему чувствую себя маленькой девочкой, а тут уже такие цифры. Стараюсь не думать об этом слишком часто, чтобы не портить настроение. Учусь я на журналиста, поэтому банальное задание — написать статью, не кажется таким уж страшным. Материал и тему можно выбрать любую, главное, чтобы это оказалось достойным и смогло получить высший балл. Темный вечер в пустой квартире — самое обычное для меня время препровождения. Родители, хоть и поубавили пыл к поискам приключений, но работу не бросили. Так же охотно, как и несколько лет назад, они отправляются на раскопки очередных храмов и гробниц. А я на пару месяцев остаюсь в гордом одиночестве. Сижу на стуле за заваленным столом и бездумно листаю страницы сети, в поисках интересных идей для статьи. Рядом с настольной лампой возвышается гора из грязных тарелок. Смотрю на них и все откладываю мытье на потом. А что, все равно ко мне домой только подруга и заглядывает. А она и так знает, что я не любитель часто прибираться. Так зачем себя мучить? Вспомнив видео, просмотренное два года назад, я решаю выбрать именно школу-интернат для одаренных деток. Набираю ключевые слова и получаю только старый видеоряд, адрес и городской номер. И все. Больше никакой информации, словно школа существует только в видео. Набираю номер и жду ответа. Кажется, проходит вечность, когда мне отвечают. — Да? — слышится раздраженный мужской голос в трубке. — Здравствуйте. Это же школа, верно? — не зная, как начать, интересуюсь я. — Да, — коротко отвечает мне голос на той стороне, а потом спустя несколько секунд добавляет. — Была. Нет тут уже никого. Все развалилось. Вы что-то хотели? — Меня заинтересовала ваша школа, хотела написать про нее статью, — честно признаюсь я, предчувствуя, что сенсации не будет. — Тут не о чем писать, — злится мужчина, но потом замолкает и, словно обдумав, спрашивает у меня. — Как вы узнали об этом месте? — Видео нашла в интернете, — не понимая, зачем ему это надо, бормочу я тихо. — А впрочем, приезжайте. Расскажу, что здесь было, пока мы не закрылись. Такая перемена в настроении удивляла. Сначала он был против, но как только узнал про видео, почему-то согласился. Жаль, что мне не показалось это странным. — Спасибо. А простите, с кем я разговариваю? — Иннокентий Алексеевич Бородин, я создал эту школу и был ее директором, пока нас не перестали финансировать. — Сочувствую, — тяну я, ожидая, что бывший директор поинтересуется моим именем, но ему, похоже, все равно. — Я подъеду к вам тогда, в субботу? — взглянув на свое расписание пар, предлагаю я. — Да хоть сейчас. Приезжайте, коли интересно. Как ваше имя, кстати? — Клеопатра Александровна Ключникова, — уже готовясь к недоверчивым восклицаниям, произношу я и морщусь, словно меня бить собираются. — Хорошо, до свидания. Он повесил трубку. Ни вопросов о странном имени, которые мне постоянно задают, ни презрительных недоверчивых фраз. Почему не подумал, что над ним смеются? Если бы мне так представились, я, наверное, решила б, что это шутка. Как бы я не была самостоятельна, одной в это место ехать не очень хотелось. Я позвала с собой Кристину — мою подругу и по совместительству одногруппницу. Она, скрипя сердцем, согласилась, но категорически отказалась ехать без своего парня. И вот мы втроем садимся на автобус. Я, Крис и Эдик. С Эдиком мы не ладим. Я его терпеть не могу, а он меня. Причина простая — он бабник. А я таких на дух не переношу. Как-то год-полтора назад, когда Крис только меня с ним познакомила и вышла в магазин, он начал ко мне приставать. В ответ Эдик только получил хорошую пощечину и, надувшись от обиды, попросил ни о чем не рассказывать его девушке. Слово я сдержала, но пообещала, что если еще раз такое повторится, он лишится своих детородных органов. Наверное, мой вид тогда убедил его, что я не шучу и сколько бы я не следила за ним, при мне Эдик нигде не прокололся. До сих пор не понимаю, как эти двое вообще сошлись. Крис — невысокая блондинка, воображающая себя толстой, вечно сидящая на диетах, и с заниженной самооценкой в придачу, каким-то образом смогла подцепить Эдика — высоченного, под два метра ростом нарцисса с глуповатыми шуточками, считающего себя неотразимым во всех спектрах. Ему почти двадцать пять, уже пару лет, как закончил вуз, но все продолжает сидеть на шее у родителей и девушки. Крис носится с ним, как с маленьким, все верит, что он ищет работу. Ха-ха-ха. Наивная. Да я заходила как-то к ним. Он, не переставая, рубится в компьютерные игры. А как только у Кристины хватает сил ему что-то высказать, начинает закатывать истерику, мол, она его не любит, а он изо всех сил ищет работу, а то, что ему еще никто не ответил, так это они плохие, а он вообще ангел во плоти. Меня тошнит от их отношений. Она души в нем не чает, а он пользуется ей, как прислугой. Мне бы не лезть в это. Но однажды сил промолчать не хватило, и я все высказала Кристине. Та только обиделась на меня и пару дней дулась и не разговаривала, наверное, опять Эдик насоветовал. Больше я ей ничего не говорила. Сама теперь пусть решает, не маленькая. И вот мы нашей гоп-компанией тащимся в школу-интернат. Почти всю дорогу, которую мы едем, Эдик не переставая ноет, что мы теряем время в пустую, что все равно ничего я там не найду, и материала на статью не хватит. Конечно, лучше бы он продолжал сидеть дома и бездумно пялился в экран компьютера. На место мы прибываем к двенадцати часам дня. Калитка оказывается заперта, так что приходится снова звонить. Благо, номер я записала. Иннокентий отвечает так же, как и в прошлый раз — не сразу. — Алло? — Здравствуйте, Иннокентий Алексеевич, это я — Клео, мы с вами созванивались пару дней назад. Я статью собираюсь написать. Вы нам не откроете? — Совсем забыл про вас. Подождите. Сейчас пошлю кого-нибудь. Через пару минут дверь школы приоткрывается, и из нее выходит мальчик лет шести. Он выглядит как все дети: школьная отутюженная форма, ботиночки. Только все равно у меня по телу пробегают мурашки, как будто я чувствую опасность. — Разве, он не сказал, что школа закрылась? — бормочет Крис, испуганно глядя на мальчишку. Она вцепляется в руку Эдика и прижимается к нему всем телом. Зная Крис и ее бесстрашность, я усмехаюсь про себя. Обычная уловка, чтобы хоть как-то привлечь внимание парня. Тот в свою очередь окидывает ее взглядом и как-то неловко похлопывает рукой по макушке. Держись, мол. Сам Эдик тоже заметно струхнул. Я отмечаю это по его бегающим глазам в поисках укромного места. Но спрятаться здесь негде, и Эдик сдается. — Спокойно, детишки, я вас защищу, — бойко говорю я, рукой отбрасывая назад темные волосы. — Проходите, — взгляд мальчика пригвождает меня к месту, он кажется слишком взрослым для его возраста. Темно-синие глаза смотрят куда-то вглубь меня, словно рентгеновский луч, просвечивают все тело, сканируя. — Можно я тут постою, — тихо шепчет Эдик, прижимаясь к Кристине. — Нет, милый, мы все идем, я не просто так спокойно выслушивала твое нытье весь путь, — говорю я ему, первым заталкивая на территорию школы. — Тебе сколько лет? — улыбаясь, интересуется Крис у паренька, шагающего рядом с нами. — Шесть, — кратко отвечает он, больше ни о чем не распространяясь. — А нам сказали, что школа закрыта. Что ты здесь делаешь, тогда? — Они думали, что если перестанут ее финансировать, все развалится. А мы не станем собираться группами и постигать науки. Глупые, глупые люди. Они боятся нас, поэтому не хотят, чтобы эта школа существовала. Но мы все равно здесь. Все рано или поздно оказываются на этом пороге. Даже если не хотят, все равно приходят. Тебе вот тоже пришлось вернуться, — мальчик снова смотрит на меня, и мне опять кажется, что меня сканируют. Дрожь проходится по всему телу. Мне уже не кажется хорошей идеей посещение этого места. Здесь жутко. Очень. А этот парнишка, имя которого мы так и не узнали, говорит слишком правильно для его возраста. И что он имел в виду, когда сказал, что мне пришлось вернуться? — Не была я здесь, что ты выдумываешь? — бормочу я тихо, но он все равно слышит. Мы доходим до металлической двери, открывающей проход в здание. — Не ври хотя бы сама себе. Да и вообще, глупо врать тем, кто и так знает правду. Меня начинает это пугать. А когда меня пугают, я начинаю злиться. Такая вот защитная реакция. Я сажусь на корточки и грубо хватаю мальчишку за плечи. — Хватит говорить ерунду. Я пришла написать статью, маленькая ты балаболка. — Эй, Клео, ты чего? Отпусти мальчишку, — тяжелая рука Эдика ложится мне на плечо. — Отстань! — рычу я, оборачиваясь к парню подруги. Тот отшатывается назад, словно я собиралась откусить ему пальцы, если он руку с плеча не уберет. — Девушка, молодой человек прав, не могли бы вы отпустить моего ученика? — дверь открывается. На пороге стоит не молодой, лет пятидесяти — шестидесяти мужчина с тростью. На всем его лице самой запоминающейся деталью являются усы. Большие такие, пышные. Если бы меня попросили описать этого человека, то, думаю, все что я бы смогла о нем сказать так это: «Ну, у него такие усы классные!». У меня рябит в глазах. Сквозь пелену сознания проступает какой-то далекий, словно из сна фрагмент. Я стою и держу в руках листок бумаги. Глаза у меня завязаны, я ничего не вижу, но твердо знаю, что листок красного цвета. Меня спрашивают, и я отвечаю. С глаз снимают повязку, а перед глазами лицо Усача. — Клео? Клео? Клео?! — это Крис пытается привести меня в чувство. Наверное, я отключилась. Я поднимаю взгляд и смотрю на нее еще не осознанно. — Ты чего? Тебе уже минут пять назад было предложено пройти внутрь и осмотреть все. Я дергаюсь. Ноги и руки затекли, и при движении их колет иголками. Странное воспоминание. Но откуда оно? Ведь в моем прошлом просто не было места для этой школы. — Это вы Иннокентий Алексеевич, да? — интересуюсь я, проходя вслед за мужчиной. — Да, я. Мне не очень хотелось вам сообщать, что школа работает. Потому что официально мы закрыты. Я предполагал, что в субботу ребята решат отдохнуть, но они все равно пришли, не смотря на мои уверения, что могут остаться дома. Эти дети, они очень способные. Я не мог просто взять и бросить их на произвол судьбы, понимаете? Я киваю, в то время, как у меня появляется несколько вопросов сразу. — А откуда вы берете деньги на оплату аренды? — готовлю блокнот и ручку. — Есть здесь пара детей, у которых имеются родители. Они дают некоторую часть денег. Остальное присылают мои бывшие ученики. Что-то из своего кармана. Приходится продавать вещи. Или мои воспитанники находят подработку, если получается. Перебиваемся, как можем. Я старательно записываю его ответ, не забыв на всякий случай еще и диктофон включить. Нам показывают несколько пустующих классов и только один рабочий. Здесь сидят несколько детишек и что-то тщательно разучивают. Показаны их спальни с двухэтажными кроватями. Столовая. У плиты стоит девочка лет четырнадцати. У нее явно что-то пригорает, но никто не спешит ей помочь. — Это Вика. Очень способная девушка. Умеет внушать людям то, чего на самом деле нет, — сообщает нам Иннокентий, похлопывая одобрительно Вику по плечу. — Например? — интересуюсь я. Становится довольно интересно. Ручка и блокнот давно наготове. Записываю каждое слово. Нам предлагают присесть за один из столиков. Вика приносит нам поднос с тремя тарелками какого-то не сильно симпатичного на вид супа. — На вкус он такой же ужасный, — признается девочка, а потом просит. — Ешьте одну ложку быстро. А потом пусть каждый из вас посмотрит мне в глаза. Я беру в рот ложку супа. Он ужасен. Чувствуется, что что-то пригорело, он пересолен, в общем, есть невозможно. Еле сглатываю, чтобы не выплюнуть. Смотрю Вике в глаза. Они такие синие, как небо. И ресницы пушистые. Забываю на мгновение, где нахожусь. Потом девочка моргает и все очарование проходит. Опускаю взгляд в тарелку. Вместо ужасного супа, в тарелке творение шеф-повара. Зачерпываю немного и касаюсь слегка языком. Вкусно. Очень. Ничего лишнего. Кажется, я могла бы есть и есть этот суп, не переставая. Когда наши тарелки полностью пустеют, нам предлагают второе. Хоть и то, что находится на подносе, кажется очень аппетитным, на самом деле оказывается подгорелой гречневой кашей и маленькой чуть ли не угольно-черной котлетой. Я вижу это и сквозь пелену гипноза, которым Вика заставила нас поверить в съедобность ее кулинарных рецептов. Эдик и Крис уплетают за обе щеки, а я не могу даже притронуться к еде. — Почему не ешь? — удивляется Вика, все это время неотрывно наблюдающая за нами. — Это не съедобно, прости, Вик, — признаюсь я, отодвигая от себя тарелку. — Как это? Это же идеально выполненное мясное рагу, — девочка явно раздосадована. — Это подгорелая гречка с котлетой, — отвечаю я. — Но я ведь использовала на тебе свой дар, почему ты видишь реальность? — Вика обиженно смотрит на меня, потом на своего учителя и обеспокоенно теребит кончик светлого хвоста. — Ну, я вижу настоящую еду, словно через пелену, если напрягаю зрение, — сознаюсь я, чтобы совсем не расстраивать ученицу. Вика улыбается и косит глазами на Иннокентия, чтобы увидеть его реакцию. Краем глаза замечаю, что тот как-то многозначительно поднимает брови и отвечает девочке одними губами. Но я не успеваю понять, что он говорит, так как он тут же обращается к нам. — Пройдемте дальше? Все время осмотра меня не покидает странное чувство дежавю. Чтобы не отвлекаться, тереблю в руках кулон с синим камешком, который был у меня столько, сколько я себя помню. Он всегда отлично подчеркивал цвет моих глаз, таких же синих, как этот камень. Вообще-то это довольно большая редкость, когда при темном цвете волос ты получаешь синие или голубые глаза. Я оказалась именно той самой редкостью, как думала до этого дня. — Можем мы понаблюдать за уроком? — интересуется Крис, больше меня увлекшаяся всеми этими паранормальными детишками. — Только по очереди. А то вы собьете их всех с толку. К тому же, ребятам надо на ком-то практиковаться, — мужчина улыбается, так что от глаз разбегаются лучики-морщинки. Он кажется добродушным и ничуть не пугающим во всем этом странном месте. Первой решает идти Кристина, оставив меня и Эдика один на один в коридоре. Этот ее выбор не нравится ни мне, ни ее парню. И хоть Крис знает, что мы на дух друг друга не переносим, все равно остается неумолима. Эдик прислоняется к стене, весь такой загадочно-роковой и со скучающим видом разглядывает рисунки учеников, что развешаны по стенам. Мне становится интересно, и я тоже начинаю их изучать. Здесь и хорошо прорисованные взрослые люди, занимающиеся обычными делами, и дети, играющие в песочнице. Но вокруг каждого человека на каждой картине присутствует некое радужное свечение. В голову приходит такое определение, как аура и я предполагаю, что нарисована именно она. — Что за странная хрень вокруг всех этих людей? — недовольно бормочет Эдик, подойдя к картине с мальчиком, держащим в руках какой-то светящийся красный цветок. Вокруг паренька, довольно неплохо изображенного, тоже есть эта окаемка, только на сей раз полностью синяя. — Если мне память не изменяет, то это называется аурой, — произношу я деловито, подходя ближе к картине и понимая, что у мальчика на картинке, как и у меня, темные волосы и синие, словно его аура, глаза. — В дрожь бросает от этих рисунков. Они словно следят за нами, — произносит Эдик недовольно, но я понимаю, что за недовольством он скрывает примитивный страх неизвестного. Хочется как-то уколоть его, сказать что-нибудь едкое, но ощущение, что за нами следят, не покидает и меня. Делаю пару шагов назад, но чувство не проходит. — Ты прав. Они все очень странно нарисованы. И мне это тоже не нравится, — признаюсь я. Противный спазм сжимает горло. Эдик гогочет. — Ух ты! Неужели бесстрашная Клео вдруг испугалась рисунков? — он ухмыляется своей самой противной улыбкой. Наверное, он ее перед зеркалом тренировал, иначе как еще можно объяснить этот ужасный оскал. — Как поживают детородные органы? — как бы невзначай спрашиваю я, делая шаг в направлении Эдика. — Прекрасно, — пищит он, на всякий случай заслоняя руками причинное место как футболист, и отступая назад. Я усмехаюсь и снова приваливаюсь к стенке, скучая от бездействия. На статью пока очень мало информации, самое главное сейчас скрывается за дверями класса. Мне хочется узнать, что же такого эти дети вытворяют на уроках. Почему их называют индиго. И что им могут преподавать. Через десять минут Крис все еще не выходит, а стоять и ничего не делать, да еще и в компании Эдика мне совсем не хотелось. — Знаешь, — говорю я ему. — Пойду, осмотрюсь. — Ты меня тут одного, что ли, оставишь? А если они выйдут и увидят, что тебя нет? Что говорить мне этому Усачу? Я тру переносицу. Эта глупая привычка у меня столько, сколько себя помню. Всегда так делаю, когда меня кто-то начинает раздражать не очень умными вопросами. Эдик, наверное, еще не просек этой фишки, иначе бы начал обижаться на меня еще чаще, чем обычно. — А ты такой маленький, что не можешь постоять тут один и подождать свою девушку? — я стараюсь спросить это максимально уничижительным тоном. — Ну, — тянет он и замолкает. — Увидят, что меня нет — скажешь, что ушла в туалет. Understand? — Ну-у-у, — опять тянет Эдик, ероша рукой себе волосы. — Может, все же не пойдешь? Я разворачиваюсь и иду прямо по коридору, заглядывая в каждый класс в поисках чего-то интересного. Если Эдик будет так же мычать перед Усачом Иннокентием Алексеевичем, я успею обойти всю школу вдоль и поперек несколько раз.